Евгений Велтистов
Приключения Электроника
Всё об Электронике
Александр Сергеевич Светловидов, учёный-кибернетик, сидел в гостинице и ждал профессора. Из путаных объяснений директора и горничной он не мог представить, что произошло здесь за те полчаса, пока он ехал от института до «Дубков». Чемодан, который с трудом принесли четыре человека, стоял пустой. Куда девалось содержимое?
Светловидов вспомнил, что профессор в разговоре упоминал про сюрприз. Но что это за сюрприз, который исчезает из комнаты на втором этаже, миновав дверь?
Гость несколько раз выходил на улицу, прогуливался у подъезда. Наконец поднялся в номер, уселся в кресло, решил ждать здесь. Иногда он вскакивал, подходил к зеркалу, придирчиво осматривал узел на галстуке и не упускал случая покритиковать себя.
«Ну кто скажет, глядя на это молодое лицо и румяные щёки, – иронизировал над собой Светловидов, – что перед ним без пяти минут доктор наук! Нет, товарищ Светловидов, ни парадный костюм, ни строгий пробор, ни даже эти маленькие усы не придают вам солидной внешности. Предположим, что Гель Иванович Громов увлечён своими мыслями и меньше всего обращает внимание на возраст собеседника. Но он ведь может легко установить, как мало оригинальных идей рождается в этой голове… Если бы коэффициент её полезного действия был равен хоть одной сотой профессорского!.. Однако это уже зависть. Хватит философствовать! – остановил себя критик. – Сядем и постараемся вычислить, учитывая все обстоятельства происшествия, когда вернётся профессор».
Светловидов любил профессора Громова. От него всегда уходишь с запасом лучших чувств и мыслей. И долго потом вспоминаешь добродушный, по-детски азартный смех, грустно-весёлый взгляд и забавные клубы дыма, вылетавшие из длинной профессорской трубки.
Кибернетики и физиологи иногда спорили из-за Громова. И те и другие считали профессора специалистом в своей области. Но эти маленькие разногласия были несущественны. Громов охотно отдавал себя обеим наукам, которые, кстати говоря, тесно сотрудничали. Статьи и выступления профессора о головном мозге проясняли некоторые загадки человеческого мышления; физиологи и врачи-психиатры с интересом обсуждали и проверяли его гипотезы. А кибернетики воплощали его идеи в оригинальных схемах электронных машин.
Все знали, что сам Гель Иванович увлекается на досуге игрушками-автоматами: он собрал говорящего попугая, поющую собачью голову, обезьяну, показывающую фокусы. Одни считали их просто забавными, другие говорили, что в игрушках заложены интереснейшие схемы слуха, двигательных центров, речи будущих кибернетических автоматов, которые ещё удивят человечество. А человечество пока ничего не знало про гениальные игрушки, которые были заперты в профессорской лаборатории.
Светловидов вспомнил, как лет десять назад он, тогда ещё молодой инженер, приехал в город сибирских учёных – Синегорск и, выполняя обычное командировочное задание, несколько дней мечтал встретиться со знаменитым Громовым. Наконец он позвонил ему и напросился в гости. От гостиницы до Вычислительного центра Светловидов шёл пешком. Моросил мелкий, скучный дождь, на улицах не было ни души. И вот недалеко от корпусов центра Александр Сергеевич увидел странного прохожего. В расстёгнутом плаще, без шляпы, не обращая внимания на дождь, шагал он вокруг фонаря и что-то быстро записывал на клочке бумаги. Светловидов узнал Громова.
– Вы прибыли в самый нужный момент, – сказал профессор, беря под руку инженера. – Идёмте!
– Но вы же простудитесь, Гель Иванович! – воскликнул Светловидов. – Идёт дождь, а вы без головного убора.
– Ничего не случится, – мягко улыбнулся Громов. – Я вышел встречать вас и увлёкся одной мыслью. А когда голова горячая, ей не страшна никакая сырость.
Они пришли в небольшую комнату, уставленную приборами, и сразу же взялись за дело. Собственно, опыт напоминал увлекательную игру. В соседнем зале, как разъяснил профессор, находились два объекта – Икс и Игрек. Один из них был старый помощник Громова, по фамилии Пумпонов. Другой объект – электронно-счётная машина.
Профессор усадил Светловидова за стол с двумя телеграфными аппаратами. Над ними висели листочки с буквами «X» и «Y»: каждый из двух невидимых Светловидову игроков пользовался своим аппаратом. Правила игры были очень простые: гость мог задавать Иксу и Игреку любые вопросы и в течение получаса отгадывать, кто из отвечающих – машина и кто – человек.
Светловидов и сейчас помнит свои вопросы и ответы Икса и Игрека.
Сначала он спросил, кому сколько лет.
Икс протелеграфировал:
– Восемьсот.
Ответ Игрека содержал меньше вымысла:
– Пятьдесят.
Затем Александр Сергеевич задал ещё два разведывательных вопроса:
– Как давно знаете вы профессора? Как вы к нему относитесь?
Икс отстучал на телеграфной ленте:
– Триста пятьдесят лет. Побаиваюсь.
Игрек отвечал иначе:
– Всю жизнь. Обожаю.
Садясь к телеграфным ключам, Светловидов довольно легко представил себе тактику невидимых игроков. Человек не может прикинуться машиной, его сразу же выдаст медлительность счета. Следовательно, машина в своих ответах должна хитрить, обманывать, прикидываться человеком. А человеку (Пумпонову) ничего не оставалось, как говорить только правду. Как выяснилось потом, эта логическая система оказалась правильной. И всё-таки Икс и Игрек сбили Светловидова с толку.
После первых ответов он подумал: «Иксу восемьсот лет. Фантазия. Наверное, это машина».
Но торопиться с ответом Светловидов не хотел. Он решил проверить их в счёте.
Он задал Иксу простую задачу:
– Прибавьте 928 714 к 47 218.
Икс думал тридцать секунд и суммировал:
– 975 932.
Светловидов – Игреку:
– Сложите 723 022 и 252 910.
Через полминуты заработал телеграфный аппарат Игрека:
– 975 932.
«Эге, – сказал себе инженер, – и тот и другой думали полминуты. Кто-то хитрит!»
И он обрушился с серией вопросов на Игрека:
– Прочтите начало первой главы «Евгения Онегина» Пушкина.
– «Мой дядя самых честных правил…» – немедленно откликнулся Игрек.
– Не думаете ли вы, – спросил Светловидов, – что звучало бы точнее так: «Мой дядя самых честных качеств»?
– Это нарушило бы рифму, испортило стих, – весьма логично заметил Игрек.
– А если сказать так: «Мой дядя самых скверных правил»? Как вы помните, Онегин не идеализировал своего дядю. И рифма в этом случае в порядке.
Ответ Игрека был убийственный:
– Зачем обижать дядю? Надеюсь, вы это не серьёзно?
Вытерев пот со лба, Александр Сергеевич взялся за Икса. Он так и не решил, кто такой Игрек. Могла ли машина быть столь остроумным собеседником? Конечно, могла, раз её обучал профессор. Что касается помощника Пумпонова, то с его характером и настроем ума Светловидов не был ещё знаком.
Итак, очередь за Иксом. Удастся ли разгадать, кто он?
– Вы играете в шахматы? – спросил инженер.
Икс ответил коротко:
– Да.
Светловидов предложил ему решить этюд:
– У меня только король на е8, других фигур нет. У вас король на е6 и ладья на h1. Как вы сыграете?
Икс после тридцати секунд молчания отстукал на ленте решение:
– Лh8. Вам мат.
Кажется, гость проигрывал игру… Прошло уже двадцать пять минут. Гель Иванович дымил трубкой и лукаво поглядывал на коллегу.
«Какой же задать вопрос?» – мучительно думал Светловидов.
Он спросил самое простое:
– Что вы любите больше всего?
Ответы были простодушны и откровенны.
Икс:
– Кинофильмы.
Игрек:
– Люблю конфеты.
«Кто же хитрит? – возмутился Светловидов. – Смотрит ли машина кино? Нет. А как насчёт конфет? Неужели я поглупел? И всё же – спокойствие. Надо разобраться детальнее».
– Какие картины вы видели за последнее время? – спросил он у Икса.
– Заграничные. «Смерть за два гроша», «Наказание», «Источник силы».
Названия были незнакомы Светловидову. Он попросил уточнить:
– Перескажите сюжет первой картины.
Икс начал рассказ:
– Девушка и рабочий парень влюблены друг в друга. Но на их жизненном пути встречаются бандиты. Один из них, по кличке Каро, ещё похож на человека, а остальные просто мерзавцы. Они хотят вовлечь парня в свои дела, и тут гремят выстрелы. Один. Другой. Третий… Я насчитал двести семнадцать выстрелов…
Настолько увлекательным показался Светловидову этот рассказ, что он прервал Икса на полуслове, протелеграфировав:
– Довольно!
Откинулся на спинку стула, устало сказал:
– Это человек.
– Вот вы и угадали! – искренне обрадовался Громов. – А ваши первоначальные мысли, как я заметил, были абсолютно точными: машина лгала, а человек говорил правду. Но сейчас я познакомлю вас с моим помощником, и вы поймёте, почему он всё-таки водил вас за нос.
Светловидов вспоминает сгорбленного живого старика. На его лице очень много морщин, они то и дело сбегаются в хитрую улыбку, и тогда глаза кажутся маленькими зелёными точками. Пумпонов в игре не хитрил и на все вопросы отвечал весьма простодушно и точно, выступая под псевдонимом Икс. Он был очень стар и чистосердечно уверял всех, что живёт на свете восемьсот лет и из них вот уже триста пятьдесят лет помогает профессору.
«Что поделаешь, – сказал он, – именно столько я насчитал. Уж вы извините старика за доставленную неприятность».
Он отлично играл в шахматы и превыше всего любил кинофильмы. Эта страсть его и выдала.
Что касается электронной машины – коварного Игрека, – то она в самом деле хитрила, даже медлила с ответом в счёте, стараясь сбить с толку вопрошающего.
А больше всех был доволен опытом профессор. Он заразительно смеялся, вспоминая забавные ответы Икса и Игрека, и изображал в лицах всех трёх игроков. В самом деле, ему ловко удалось запрограммировать хитрость машины!
Тот вечер был особенным. Они пили крепкий чай в кабинете Геля Ивановича, и профессор вспоминал молодые годы, когда он был влюблён в море, поступил матросом на торговое судно и совершил кругосветное плавание. Гость рассказывал весёлые студенческие истории. А Пумпонов после чая повёл гостя в мастерскую и заказал в его честь несколько песенок собачьей голове. Она пропела их, старательно открывая пасть и вращая блестящими стеклянными глазами, и этот маленький концерт был очень трогательным – ведь всякий раз электронный мозг сочинял новую песенку.
Потом старик пустил по полу игрушки. Черепахи, два лиса – чёрный и красный – кружились по комнате и слушались хозяина, словно они были живые и выступали перед публикой в зоопарке. Только длинный провод, соединявший их с электросетью, напоминал о том, что это механизмы.
С одним из этих лисов, красным, немного похожим на таксу и более резвым, чем его тёмный собрат, была связана весьма печальная история.
Однажды Пумпонов пришёл в мастерскую и стал тренировать лиса. Он командовал в микрофон и так увлёкся сообразительностью механизма, что не заметил, как его ноги опутал провод. Пумпонов хотел остановить лиса, но, к своему несчастью, забыл нужную команду. Он кричал лису: «Хватит! Довольно! Не балуй! Стой!..» Лис не обращал на крики никакого внимания, продолжая бегать вокруг человека, и так крепко затянул провод, что бедняга не мог шевельнуться. Крикни Пумпонов самое простое слово «Стоп!» – и лис встал бы как вкопанный: он слушался только этой команды, а других, даже слова «стой», просто не знал. Старик слабеющим голосом просил, умолял лиса остановиться и с тоской смотрел на розетку, в которую была включена игрушка. Но, увы, дотянуться до неё не мог…
Когда Громов заглянул в мастерскую, он нашёл своего помощника лежащим на полу без сознания, крепко обмотанного проводом. Профессор сказал нужное слово – лис тотчас затих. Громов с трудом привёл старика в чувство, и тот, открыв глаза, пожаловался: «Как мало он ещё понимает… Я работаю у вас триста пятьдесят лет и не видел ещё такого глупого лиса». На что Гель Иванович ответил: «Советую впредь быть осторожнее. Вы можете таким образом или что-нибудь изобрести, или погибнуть».
…Светловидов так углубился в воспоминания, что не заметил, как в комнату вошёл профессор. Знакомый голос поднял гостя с кресла.
– Извините, – сказал Громов, – я вас заставил ждать.
– Наконец-то! – обрадовался Светловидов. – Вас я готов ждать хоть всю жизнь. Но что случилось?
Как родился Электроник
– Сюрприза не будет, – извиняющимся тоном произнёс Громов. – Сюрприз, Александр Сергеевич, просто сбежал.
– Как – сбежал? – удивился Светловидов.
– А вот так. Прыгнул в окно – и был таков.
Только теперь Светловидов обратил внимание на вид профессора: галстук съехал набок, рукав в извёстке.
– Ну, не будем так огорчаться, – бодро сказал Светловидов. – Для начала почистимся и умоемся.
Профессор с удовольствием отдал ему пиджак, галстук и достал из дорожного чемодана куртку.
– Сразу как дома! – сказал он, надевая куртку.
Светловидову не терпелось узнать, кто же в конце концов прыгнул в окно. Но не стоило подливать масла в огонь: Громов и так был расстроен.
– Не хотите ли позавтракать? – предложил Светловидов.
– Пока я гнался за этим сюрпризом, – крикнул Громов из ванной, – я очень проголодался и зашёл в кафе! Между прочим, там работает поваром бывший корабельный кок. Ещё раз приношу глубокие извинения, что заставил вас ждать, но мы с коком вспоминали каждый свои плавания… А теперь, – продолжал профессор, вернувшись в гостиную, – могу вам открыть этот небольшой секрет.
И он рассказал, что произошло утром. Светловидов, слушая Громова, смеялся и хмурился, качал головой и взволнованно ходил по комнате – верил и не верил. Электроник – кибернетический и в то же время совсем как живой мальчик; это действительно сюрприз конгрессу кибернетиков. Чутьём учёного гость понимал, сколько труда, новых идей вложено в необычное создание, и с нетерпением ждал разъяснений. Но сначала надо было что-то предпринять.
– Я позвоню в милицию, – предложил он, – попрошу найти его.
– Но как вы объясните ситуацию? Мне не хотелось бы разглашать секрет до открытия конгресса, – сказал Громов. – О, эта чудовищная моя рассеянность! Я совсем забыл о разнице напряжений в электросети. И вот печальные последствия… Как вы догадываетесь, мышцы Электроника получили усиленный сигнал биотоков и погнали его с огромной скоростью. А если он столкнулся с кем-нибудь или подрался? Он же свернёт нормальному человеку шею!
– Будем надеяться на хорошее воспитание, – шутливо заметил Светловидов.
Он вызвал по видеотелефону дежурного милиции и, назвав себя, попросил срочно разыскать в городе мальчика тринадцати лет, по имени Электроник. Учёный описал его приметы, в том числе и способность быстро бегать, и договорился, что, как только будут какие-то сведения, ему немедленно позвонят. Распространяться о других особенностях Электроника он не стал.
– Простите моё любопытство, – сказал он, обернувшись к Громову, – но мне не терпится услышать историю с самого начала. Время у нас есть.
– А вы разрешите мне дымить? Иначе я не умею рассказывать.
Профессор долго раскуривал трубку. Глаза его казались грустными. Но вот в них разгорелся лукавый огонёк. Громов взъерошил пышную седую шевелюру и задымил с явным удовольствием.
– Так вот, – сказал он, – есть у меня давнишний приятель Николай, очень хороший хирург. Почему я с него начал, вы сейчас поймёте. Все наши встречи проходят в бесконечных спорах. Представьте, коллега, что вам пришлось говорить с человеком, который считает свой разум чуть ли не совершенством природы… Вы улыбаетесь. В самом деле, вопрос почти не для спора. Но надо было видеть напыщенность моего приятеля, когда он начинал разглагольствовать о сложности человеческого организма, совершенстве мозга и прочем, прочем. Я сначала тоже улыбался, потом сердился, наконец, напоминал о том, что человек живёт в определённых условиях и обычно использует лишь малую часть мощности своей памяти. В самом деле, иной школьник или студент с великим трудом переваривает некоторые предметы. А ведь школьная и институтская программы – это лишь крохи того, что мог бы усвоить обычный человек. Если бы он пускал в ход хотя бы половину резервов мозга, он играючи выучил бы сорок языков, окончил бы десяток университетов и легко бы запомнил всю Большую советскую энциклопедию.
Николай упорствовал. Он выставлял такой аргумент:
«И всё-таки, что бы вы ни говорили об ограничениях разума, гений может всё».
«Но он расплачивается за гениальность тяжёлым трудом, – напоминал я. – Гений ломает рамки, поставленные человеку природой. Он обрабатывает большое количество информации. Вспомните: когда у Эйнштейна спрашивали, сколько часов длится его рабочий день, он принимал это за шутку. Рабочий день учёного не имеет ни конца, ни начала. А сейчас, когда на учёных нахлынула буквально лавина накопленных знаний и новых открытий, их положение стало особенно трудным. Объём и сложность задач, которые ставит перед наукой производство, год от года увеличиваются. Я знаю случай, когда один математик потратил тридцать лет напряжённого труда, чтобы решить только одну проблему. А сколько интересных вопросов остаётся пока в стороне, потому что на их разрешение не хватит всей человеческой жизни! Так что человек давно осознал своё несовершенство и направил силу на создание устройств, которые облегчат переработку и усвоение информации».
Здесь Николай полагал, что он имеет право на иронию. Он спрашивал, заранее зная ответ:
«Может быть, вы говорите о машинах?»
Я подтверждал:
«Конечно».
«Мне вас жаль, – говорил Николай. – Вы тратите месяцы труда, чтобы объяснить машине, как решить простую геометрическую задачу, или, как вы выражаетесь, запрограммировать эту задачу. Тогда как я, несведущий в математике человек, могу решить её за полчаса. Простите, чему же может эта машина научить меня?» Николай был прав: обучить машину всегда сложнее, чем человека. И я не скрывал от него трудностей. Я напоминал моему самовлюблённому приятелю, как он решает простую задачу. Он, конечно, полагает, что в эти самые полчаса он обрабатывает и отбирает определённое количество информации, то есть ищет путь решения задачи, опираясь на свои знания – на программу, заложенную в него в годы учения. Николай кивал головой:
«Да, именно так».
Но разве это всё? Николай просто не осознавал, что, когда он берётся за карандаш, за его плечами не только школьные уроки, заученные формулы и правила, а вся жизнь. В детстве он ползал, ходил, бегал, разбивал нос и колени и таким образом познакомился с пространством. В школе он мастерил приборы и модели, строгал, пилил, учил геометрию и узнал, что наша планета круглая. Наконец, он связан невидимыми нитями со всей Землёй: миллиарды ощущений – физических, химических, магнитных, электрических – переплетены в нём в сложный клубок психической деятельности. Всё это – неосознанная информация, которой располагает взрослый человек.
Такие, как Николай, никогда о ней не вспоминают, считая свои успехи само собой разумеющимися. А заложите вы в машину эту информацию да ещё знания, и она проявит такую же мудрость, как и мой приятель, если не больше…
Профессор улыбнулся, разбив своего противника, и тут же оправдал его:
– Однако я зря накинулся на приятеля. Все эти споры были очень полезны, они оттеняли трудности моей задачи, вызывали необходимые сомнения. Я совсем не чувствовал себя всемогущим создателем, соперником творца человека. Я просто продумывал схемы, которые могли перерабатывать и хранить как можно больше информации…
Трубка Громова давно погасла, и он, высыпав пепел на блюдечко, стал заново набивать табак. На мгновение опустив веки, он словно представил свою необычную машину, которая должна была стать подобием маленького человека.
Паузу прервал Светловидов:
– Извините, Гель Иванович… Я совсем забыл: поймёт ли Электроник милиционеров, когда его найдут?
Громов встрепенулся:
– Да-да… Он умеет слушать, говорить и всё понимает… Он очень послушный мальчик. Во всяком случае, ещё недавно был таким.
Профессор говорил об Электронике, как о живом, и Светловидов смотрел на него с восхищением.
«Вот тот учёный, – думал он, слушая собеседника, – который знает про всё на свете. И даже о том, чего не видел ни один человек и, может быть, никто не увидит. Он легко ответит на любой вопрос, какой только придёт в голову; мне кажется, он даже знает, что такое «минус пять яблок» – простая фраза в задачнике, которую никто не может наглядно представить. Но важно то, что он не только отвечает на вопросы, но и умеет их задавать. Этот «послушный» Электроник – каверзный вопрос для науки. Хорошо бы разыскать его и привезти на конгресс…»
А Громов рассказал о том, как появился на свет Электроник. Его родители не были так совершенны, как их будущее дитя. Внешне они выглядели перед ним просто безобразными чудовищами со своими шкафами-блоками, страшным треском и шумом и способностью пожирать массу электричества. Но эти родители – устаревшие обычные электронно-счётные машины – очень старались, проверяя и вычисляя сложные схемы, которые придумывал Громов. Две машины считали день и ночь, потому профессор и прозвал их в шутку родителями Электроника.
Правда, дело облегчалось тем, что некоторые механизмы и устройства были уже испробованы на автоматах-игрушках и на других электронных машинах: они читали текст, различали предметы, понимали человеческую речь, сами составляли предложения. И всё-таки будущий человечек требовал фантастических усилий и особой изобретательности. Всё, что знал профессор о нервной системе и мозге человека, он пытался воплотить в своих схемах.
Разумеется, над Электроником работал не только профессор. Один он бы не справился. Помощники Громова, друзья, ученики, студенты, – двенадцать человек были увлечены идеей создания искусственного существа и трудились над ним пять лет, отдавая ему всё свободное время.
Через пять лет перед ними стояла довольно странная машина – единый кусок твёрдого тела, по форме напоминающий голову и туловище человека. О её строении можно сказать просто: слоёный пирог. Машина была спрессована из плёнок, на которых напечатаны, как на газетном листе, сложные электронные схемы. Эти плёнки в тысячи раз тоньше человеческого волоса, а размерам деталей в схемах мог позавидовать любой часовщик. Электрические сигналы, пробегая по схемам, имели дело с такими мельчайшими деталями, как молекулы и атомы кристаллов. Поэтому в молекулярно-электронных, или молектронных (так они точно называются), схемах удивительная плотность монтажа: в каждом кубическом сантиметре миллионы деталей. Достаточно вспомнить, что самая совершённая в мире машина – живой человеческий мозг – имеет примерно такую же плотность нервных клеток.
Но это ещё не всё, чем отличался Электроник от своих родителей. В старых электронно-счётных машинах элементы соединены последовательно: как бы быстро машины ни работали, сигнал обегает одну за другой все ячейки памяти в поисках ответа на вопрос. Это похоже на миллионную армию, где в бой вступают по очереди только два солдата, а остальные бездействуют в ожидании. У Электроника память сложена из кубиков, конечно, таких миниатюрных, что их можно разглядеть только в микроскоп. Как и нервные клетки человека, эти кубики соединены пучками связей. Поэтому у Электроника обработка информации и поиск ответа на заданный вопрос идут сразу в нескольких направлениях, на параллельных связях. Можно сказать, что армия его знаний всегда в бою.
– Мы были так рады, созерцая это электронное подобие человека, что мигом забыли про его чудовищную сложность, про годы кропотливого труда, – с улыбкой вспоминал профессор. – Мы стали называть его «милым чёрным ящиком» и искренне, как дети, удивлялись его совершенству. Я, помню, сам кружил вокруг будущего человечка и напевал слова Гамлета: «Есть многое на свете, друг Горацио, о чём не снилось даже нашим мудрецам…»
А потом за дело взялись два близких друга Громова – химик Логинов и кукольник Смехов. Логинов давно бился над синтетическими мышцами и, как известно, открыл секрет их сокращения. Он же изобрёл материал, который очень похож на кожу человека. То, что сделал с машиной Логинов, казалось далёким от химии кибернетикам просто чудом. Так бывает в цирке: фокусник накрывает платком шар, сдёргивает платок, и все видят цыплёнка. Зрители ничего не понимают: только что был мёртвый деревянный шар – и пожалуйста, живой писклявый цыплёнок… Конструкторы Электроника называли Логинова «химическим богом»: ведь он подарил автомату живые ноги и живые руки.
– Живые ноги! – повторил профессор. – Вы бы видели, как быстро он бежал!.. Впрочем, ноги тут ни при чём… Мне просто не везёт.
– Почему? – спросил Светловидов.
– Вы помните, Александр Сергеевич, того красного лиса, который однажды запутал Пумпонова?
– Как, – изумился Светловидов, – и он тоже сбежал?!
– Сбежал, – вздохнул Громов, – хоть он и на колёсиках. Вот полюбопытствуйте.
Профессор достал из портфеля груду помятых телеграмм и бросил их на стол. И пока Светловидов читал их одну за другой, Громов ходил по комнате, пуская клубы дыма из своей длинной трубки, и отрывисто пояснял:
– Это случилось в вашем городе… Пумпонов приехал сюда с красным лисом и вернулся без него. Он ничего не мог толком объяснить. «Это очень хитрый зверь, – твердил старик на все мои вопросы, – хотя у него самые правдивые в мире глаза…» А я – тоже дырявая голова – не догадался про высокое напряжение… И вот – пожалуйста, эта игрушка ведёт самостоятельный образ жизни…
Громов взял со стола первую попавшуюся телеграмму, прочитал вслух:
– «По поступившим в зоопарк сведениям, животное рыже-красной окраски, с длинным пушистым хвостом и мордой таксы, вероятнее всего – лисица, обнаружена в магазине металлоизделий. При открытии магазина лисица выбежала в дверь и скрылась во дворе дома № 9 по улице Скрябина, испугав детей детсада № 218. В дирекцию зоопарка поступила новая просьба поймать сбежавшего зверя».
Светловидов от души рассмеялся.
– Смейтесь, смейтесь над старым путаником, – махнул рукой Громов. – В конце концов я сам сбегу от себя… О, эти электронные схемы. Когда их собираешь все вместе, невозможно предусмотреть тысячи случайностей.
– Но неужели трудно поймать в городе зверя с длинным хвостом! – горячо сказал Светловидов. – Не обижайтесь, Гель Иванович, я просто восхищён вашим лисом. Чтоб вы не волновались, я готов работать ловцом в зоопарке.
– Как видите, зоопарк исправно снабжает меня информацией, а поймать не может. И неудивительно. Привычным командам лис не подчиняется, днём скрывается, а ночью… Обратите внимание на телеграммы: сегодня он заряжается электроэнергией в «Металлоизделиях», завтра в «Малыше», а послезавтра в кафе «Уют». Пришлось бы выключать электросеть во всех торговых точках города. А это не в моих силах.
– Он оказался чересчур сообразительным.
– Точнее говоря, – поправил профессор, – вся его «хитрость» заключается в быстроте. Ведь он был создан как часть Электроника – для проверки и отработки движений.
– Большая честь поймать такого экзотического беглеца, – мечтательно сказал Светловидов. – А Электроник… Ведь его, как я понял, не отличишь от любого мальчишки?
– Да, это сотворил кукольник Смехов, – ответил профессор. – И потому хлопот с Электроником будет не меньше…
Кукольника Смехова знал весь театральный мир как первоклассного мастера. Его марионетки путешествуют по белу свету с театрами. Они признаются в любви, клянутся в верности, ревнуют, убивают, плачут, но играют одни и те же роли и никогда не проявляют самостоятельности. Можно представить радость мастера, когда он узнал, что будет делать живую куклу! Смехов очень волновался и всех спрашивал, каким должен быть мальчик. Ему надавали массу советов и в конце концов только сбили с толку. Однажды Смехову попалась на глаза журнальная фотография: мальчишка вылез из бассейна и от удовольствия счастливо смеётся. Обаятельная улыбка, курносый нос, вихор на макушке – вообще весь облик этого случайного парнишки так понравился кукольнику, что он решил: таким будет его новое творение. Смехов натянул на машину кожу, как чулок на ногу, заперся в мастерской и не пускал туда никого, пока однажды не вынес настоящего мальчишку.
Оставалось придумать имя. Помощник Пумпонов на правах старшего сказал: «Должно быть в нём что-то современное и что-то старинное, древнегреческое». Думали, гадали, как вдруг кто-то сказал: «Электроник». Хорошая находка! И отдана дань уважения родителям Электроника, и по-древнегречески звучит красиво: электрон – это янтарь. Так и решили.
