Евгений Волков
За кулисами смерти
«Какой великий артист погибает!»
Император Нерон
Все события, действующие лица и названия организаций вымышлены, любые совпадения случайны
© Е.П. Волков, 2021
© «Центрполиграф», 2021
Пролог
Теплым майским вечером патрульный полицейский автомобиль припарковался на стоянке перед двадцатиэтажной кирпичной башней на Почтовой улице Южнограда. Параллельная нарядной, залитой светом набережной, Почтовая находилась тремя кварталами выше и севернее. Одна из первых улиц города, появившаяся на карте почти триста лет назад, сейчас она выглядела не слишком презентабельно, большинство зданий, этажностью не более четырех, построены были во второй половине XIX века, часто «удобства» располагались во дворах. Здесь же, в этих уютных двориках, сушили после стирки на длинных веревках одежду и постельное белье, играли в домино ворчливые пенсионеры, беседовали неторопливо пожилые степенные дамы, обсуждая цены на рынках и прогноз погоды. Ничего не менялось десятилетиями.
Но современная жилая высотка, результат точечной застройки, выросла на Почтовой совсем недавно. И поселились в ней, судя по ценам на квартиры, люди состоятельные. Одна из них, владелица жилплощади на десятом этаже, двадцать минут назад позвонила в полицию с жалобой на соседа за стеной, не желающего снизить громкость не дающей ей отдохнуть музыки. Вызов дежурный по районному ОВД передал по радиоканалу спецсвязи ближайшей патрульной машине, отрабатывать его направились опытный ветеран Юрий Громов, плечистый и коренастый старший сержант лет сорока, и светловолосый сухощавый сержант Павел Кравченко, пришедший в полицию после службы в ВДВ два года назад.
Громов вышел из автомобиля с включенной мигалкой, с удовольствием подставил лицо под свежий ветерок с реки. Спадала жара, почти что летняя, бледный лунный диск уже стал виден на чернеющем небе. Очередное дежурство близилось к окончанию, старший сержант надеялся, что вопрос с нарушением тишины решится быстро.
– Схожу и посмотрю, что там за проблемы возникли, а ты посиди пока за баранкой, если что – я вызову, тоже поднимешься, – сказал он напарнику.
– Как скажешь, товарищ командир, – улыбнулся Кравченко.
Старшего сержанта уже ждала у входа в подъезд вызвавшая полицию женщина средних лет, полная невысокая брюнетка в халате и вьетнамках.
– Григорьевская Анна Сергеевна, – представилась она, – это я звонила, помогите, пожалуйста, а то уже час, как кувалдой по голове стучат, сил моих больше нет.
– Разберемся, – флегматично ответил Громов.
Григорьевская набрала код на электронном замке, они вошли в подъезд и поднялись на лифте на десятый этаж. Когда дверь открылась, полицейский услышал действительно очень громкую музыку, то ли хард-рок, то ли рэп, он в этом плохо разбирался. На лестничную клетку перед лифтом выходили двери четырех квартир. Анна Сергеевна пояснила, что две из них однокомнатные, одну занимала она, соседнюю – молодой актер из труппы музыкального театра. Григорьевская не назвала его имя и фамилию, а Громов в первый момент не спросил ее об этом.
Старший сержант подошел к двери, из-за которой гремели электрогитары, барабан и прочие ударные инструменты.
– Я ему и звонила, и стучала – все бесполезно. Пьян, наверное, может, и спит, а может, и не слышит ничего, – еще раз посетовала Анна Сергеевна.
Громов тоже нажал на кнопку звонка, подождал немного и постучал. При этом дверь приоткрылась, она оказалась не запертой.
– Ой, надо же, а когда я с полчаса назад стучала, дверь была закрыта, – удивилась соседка.
Полицейский недовольно поморщился и вошел в «нехорошую» квартиру, Григорьевская последовала за ним. В прихожей горел свет, двери в комнату и на кухню оказались притворены. Сначала Громов проверил туалет и ванную комнату, потом заглянул в гостиную, служившую одновременно и спальней. Ламинат на полу, дорогая стильная мебель, мягкие диван и кресло, журнальный столик, тумбочка, на которой стоял источник шума – переносной проигрыватель с подключенными колонками. И никого.
В последнюю очередь старший сержант зашел на кухню, освещенную тремя светодиодными лампами из люстры на потолке. Дополняли интерьер помещения настенный посудный шкафчик, два стула, укрепленные на стене телевизор с плазменным экраном и кондиционер. Окно здесь было закрыто, от сигаретного дыма сразу перехватило дыхание. На новеньком, без пятен и дыр, линолеуме лежал вверх лицом красивый темноволосый смуглый парень лет двадцати пяти–тридцати, в модных джинсах, футболке и кроссовках. Из его правого виска вытекло немного крови, образовав маленькую лужу на полу, рядом с безжизненным телом валялся пистолет «парабеллум», знакомый всем по фильмам о Великой Отечественной войне. На практике Громов с таким оружием никогда ранее не сталкивался, приходилось иметь дело с «ТТ», «макаровым», даже с «наганом», но только не с этим немецким компактным орудием смерти.
На кухонном столе стояли две чашки с остатками молотого кофе быстрого приготовления, почти полностью опорожненная бутылка французского коньяка, пустая рюмка и блюдце с нарезанными кусочками лимона, посыпанными сахаром. А еще модный смартфон, початая пачка сигарет, пластиковая зажигалка, пепельница, солнцезащитные очки.
Увидевшая соседа Григорьевская вскрикнула с ужасом, метнулась было к телу, так что полицейскому пришлось попросить ее успокоиться и подождать его на лестничной площадке. Сам он потрогал пульс на правой руке хозяина квартиры, убедился в его отсутствии, достал из кармана брюк портативную рацию, связался с Кравченко и сообщил бесстрастно:
– Паша, у нас тут труп, возможно, криминальный. Вызывай ребят из убойного и жди их внизу, пусть поднимаются на десятый.
А музыка все так же продолжала громыхать в квартире…
* * *
Начальник отдела уголовного розыска по расследованию убийств и тяжких преступлений майор Александр Александрович Сергеев и его подчиненный старший лейтенант Игорь Поляков вошли на кухню через пятнадцать минут. Громов знал обоих давно, вежливо поздоровался и кратко доложил об обстоятельствах, приведших его в квартиру покойного.
– Я позвонил следователю областного управления СК и экспертам, они скоро подъедут, – сказал Сергеев, шатен плотного телосложения, – а ты, Юра, пригласи-ка соседку, уточним у нее кое-что.
Когда старший сержант вернулся с Григорьевской, начальник убойного отдела первым делом спросил:
– Как звали убиенного?
– Максим Заварзин, – ответила Анна Сергеевна, всхлипывая.
Майор внимательно посмотрел на застывшее, как ему показалось, в недоумении лицо погибшего и сказал с удивлением:
– Заварзин, тот самый…
– Ну да, восходящая звезда сериалов и любимец местных театралов, Царствие ему Небесное, – подтвердила Григорьевская.
– Да, шума будет теперь много, – усмехнулся Сергеев, – а, в общем, жаль парня, совсем ведь молодой, ему бы жить да жить. Ладно, уважаемая свидетельница, у меня к вам имеется ряд вопросов до приезда следственной бригады. А ты, Юра, выключи эту какофонию, пожалуйста, возьми вот салфетку, чтобы не наследить, эксперт-криминалист будет везде искать отпечатки пальцев. А потом пройдитесь с Игорем по квартирам, поинтересуйтесь, может быть, кто-то видел или слышал что-нибудь необычное на лестничной клетке, в лифте, на лестнице или перед домом. Или повстречал кого-то подозрительного там же. Работаем, коллеги…
Часть первая
Расследование
1
Редакция столичного глянцевого журнала «Экран и сцена» располагалась уже десять лет в бывшем купеческом особняке в Замоскворечье. Когда тридцатидвухлетний Эдуард Лобов, стройный голубоглазый блондин в стильной шелковой фиолетовой рубашке, в серых вельветовых брюках и в мокасинах того же цвета, подъехал на своей черной «тойоте-камри» к служебной стоянке и не без труда нашел на ней свободное место, было уже начало одиннадцатого. Начальство постоянно напоминало, что рабочий день в редакции начинается ровно в десять часов утра, и регулярные опоздания неминуемо приведут рано или поздно к депремированию даже самых талантливых и креативных сотрудников.
Один из ведущих обозревателей «ЭиС» энергичной походкой направился к входу, широко улыбнулся пожилому охраннику и взбежал на второй этаж. В коридоре он столкнулся с секретаршей главного редактора Катей, которая сказала ему с сочувствием:
– Привет, Эдик, шеф тебя уже ищет, давай прямо к нему, скажи, что попал в пробку.
– Так я действительно полчаса простоял на Садовом кольце возле парка Горького!
– Вот так и объяснишь, но учти, он злой с утра.
– Спасибо за информацию, учту. Главный уважает ценные кадры.
– От скромности ты точно не умрешь!
– Да я вообще планирую прожить еще лет семьдесят, а может, и больше.
Катерина Глебова только улыбнулась в ответ на последние слова Эдуарда и жестом указала ему на дверь в приемную главреда – иди мол, дорогой товарищ, и ни пуха тебе ни пера!
Когда Лобов постучал и зашел в просторный кабинет, Аристарх Васильевич Хомутов, бессменный главный редактор журнала с момента его основания, посмотрел на своего любимца с подчеркнутым удивлением. Разменявший шестой десяток, коротко подстриженный, в очках с толстой оправой, с небольшой бородкой, легкий на подъем, несмотря на свои сто двадцать килограммов веса, Хомутов обладал тонким чувством юмора, поэтому порой трудно было понять, когда он шутит, а когда говорит всерьез.
– И что же это вы до сих пор находитесь в Москве, мой юный друг? – спросил хозяин кабинета несколько озадаченного таким началом разговора гостя.
– А где же мне быть, Аристарх Васильевич? – недоуменно и почтительно произнес Лобов.
– То есть как где, любезнейший Эдуард Даниилович? Разумеется, в Южнограде. Вы ведь, кажется, дорогой мой, планировали взять интервью у нового кумира половины взрослых женщин нашей страны Максима Заварзина или я что-то путаю?
– Но ведь Заварзин…
– Да, я в курсе, его больше недели назад нашли мертвым в собственной квартире, актер был то ли убит, то ли покончил собой. Но это совершенно не означает, что вам не следует как можно скорее вылететь в Южноград. Прошу простить меня за цинизм, но если интервью с живым Заварзиным могло вызвать определенный интерес, не более того, то публикация о его безвременной кончине, истории его становления как актера, возможных причинах смерти, с версиями и слухами на этот счет, с интервью, взятыми у коллег покойного, у его родных и знакомых, станет настоящей сенсацией. Как говорится, «элементарно, Ватсон!». Или вы считаете, драгоценный мой, что старый пень не прав и не понимает уже нынешней жизни?
– Как вы можете такое говорить, многоуважаемый Аристарх Васильевич, конечно же, вы правы, абсолютно правы!
– А если без дурацкого стёба, Эдуард, – начал говорить разом ставший серьезным Хомутов, – то я искренне сожалею о смерти молодого артиста. Но он заслужил превосходную эпитафию, и ваша статья в ближайшем номере нашего журнала должна стать таковой. В советское время зрители мало что знали о личной жизни актеров и актрис, об их отношениях с режиссерами, зато теперь ветераны культовых фильмов и спектаклей стали делиться такими воспоминаниями, что просто диву даешься – что же они молчали столько лет? Я уже не говорю о современных исполнителях и исполнительницах, поклонники и поклонницы хотят знать, в каких фазендах они обитают, как одеваются, где собираются отдыхать в курортный сезон, что думают о коллегах. То есть в какой-то момент именно эта информация выходит на первый план, а рассуждения о том, удалась ли роль, оказались ли качественными сериал или антрепризная постановка, становятся вторичны. Это, безусловно, относится и к Максиму Заварзину. Необходимо рассказать о его коротком творческом пути как можно подробнее, как можно интереснее. Надеюсь, с поставленной задачей вы отлично справитесь. Заварзин после этого останется в памяти зрителей и зрительниц не просто очередным калифом на час, вспыхнувшей и тут же погасшей звездочкой на небосводе шоу-бизнеса, но человеком творческим, глубоким, талантливым. Нарисуйте словами, как красками, его посмертный портрет.
Лобов невесело усмехнулся:
– Но вы, по сути, предлагаете провести журналистское расследование, а я такого рода деятельностью никогда ранее не занимался.
– Я тоже стал главным редактором, не имея журналистского образования и никогда ранее не посетив ни одной театральной постановки, а занимался после окончания экономического факультета исключительно финансово-кредитными операциями. Ничего, освоитесь, не боги горшки обжигают. А для первого раза я дам указание бухгалтерии выписать вам приличную сумму на командировочные расходы. Можете при необходимости нанять частного детектива по разумной цене, только обязательно привезите потом договор и оплаченный счет с чеком за услуги. Даю неделю и жду результата, попросите Катю заказать вам билеты на самолет. Удачи, Эдик!
И с этими словами Хомутов встал из-за огромного редакторского стола и крепко пожал Лобову руку. Журналист тяжело вздохнул и направился оформлять командировочные документы.
Вечером того же июньского дня Эдуард сидел в купленной по ипотеке квартире-студии в новостройке вблизи станции метро «Митино» и внимательно изучал публикации в Интернете, посвященные Максиму Заварзину. Их было немало и раньше, но особенно много появилось после смерти актера. Авторы позитивно описывали артиста, хотя в прошлом ему доставалось за буйный нрав, безапелляционность суждений и безграничную самонадеянность.
Личная встреча Лобова с Заварзиным, первая и последняя, произошла в минувшем январе в Санкт-Петербурге. Журналист приехал в Северную столицу на премьеру в БДТ, после спектакля он решил прогуляться перед сном по любимому городу. Шел густой снег, тускло светили далекие холодные звезды, набережная Фонтанки пустела. Загадочно выглядели знаменитые мосты, грифоны на Банковском поражали своим великолепием, каменные здания, построенные еще во времена Екатерины Второй и Александра Первого, пробуждали в памяти роковые истории, созданные воображением гениальных авторов. Только в этом городе могли появиться Герман и старуха-графиня с тайной трех зловещих карт, обезуметь оставшийся без новой шинели чиновник, продаваться портрет с заключенной в нем душой жестокого ростовщика…
Когда Эдуард добрался неспешной походкой до Аничкова моста, то повернул налево, в сторону Дворцовой площади. Невский проспект сверкал яркими огнями фонарей и витрин, работали кафе и рестораны, царила атмосфера новогоднего праздника, горожане и туристы не торопились в свои квартиры и гостиничные номера.
Через пятнадцать минут Лобов зашел в бар отеля «Европа» на Михайловской улице, работавший круглосуточно. Здесь бережно сохранили дух прошлых веков: высокие витражные окна, камин, лепнину, великолепные люстры и внушительного вида колонны из мрамора. Журналист занял место у стойки, заказал алкогольный коктейль и получил к нему тарелку с оливками, орешками и снеками. Звучали джазовые мелодии, пианист за роялем играл профессионально и с удовольствием.
И тут рядом с Эдуардом присел молодой человек с усталым лицом, в котором Лобов сразу же узнал набирающего популярность Максима Заварзина. Актер попросил у бармена джин с тоником, пил медленно, закусывая солеными орешками, думал о чем-то своем, не обращая внимания на окружающих. Журналист решил воспользоваться моментом и вежливо обратился к Заварзину с просьбой об автографе. Тот посмотрел на Эдуарда не слишком приветливо, но потом широко улыбнулся и сказал:
– Нигде нет покоя, ладно уж, только бумага и перо за вами.
Лобов тут же достал из кармана замшевого пиджака блокнот и шариковую авторучку, протянул их Максиму. Заварзин небрежно расписался с характерным росчерком в конце своей звучной дворянской фамилии, вернул блокнот и ручку владельцу с вопросом:
– Имеете отношение к театральному миру?
Лобов представился, они обменялись визитками. Заварзин сообщил, что прилетел в Петербург из Южнограда на три дня для съемок нескольких эпизодов телесериала «Курьер императора», в котором играл главную роль.
– Прямо из Пулково утром привезли меня на Васильевский остров, работали часов десять на набережной и во дворце Меншикова, устал как собака, – пожаловался он.
– Сочувствую, – сказал с пониманием Лобов, – жизнь у вас напряженная.
– Но я бы ее не променял на любую другую, – улыбнулся Заварзин, – а ненормированный рабочий день – это так, мелочи. Сейчас хорошо высплюсь и завтра снова в кадр, под лучи прожекторов.
– А как вы смотрите, Максим, на интервью для нашего журнала? – вкрадчиво поинтересовался Лобов.
Актер усмехнулся:
– Не сейчас, но в принципе я согласен. Позвоните в мае, к этому времени у меня завершатся два проекта для телевидения. И еще один важный начнется, если найду спонсора. Ладно, там видно будет. До встречи!
И Заварзин ушел, крепко пожав руку новому знакомому.
Лобов позвонил в начале последнего весеннего месяца, Заварзин пригласил его прибыть в Южноград сразу же после премьерного показа мюзикла «Гамлет», в котором выступал и как артист, и впервые как постановщик. Но увидеть Максима живым Эдуарду было не суждено…
Из майских сетевых новостей Лобов выяснил, что представление мюзикла, в которое сам Максим вложил неизвестно от кого полученные немалые средства, с треском провалилось. Публика не поняла и не приняла знаменитую трагедию Шекспира в интерпретации Заварзина, после первого действия зрительный зал заметно опустел, слушать арии датского принца и его печальной возлюбленной остались лишь ярые фанаты режиссера-дебютанта. На следующий день решением художественного руководителя Театра музыкальной комедии Лазаревского проект был закрыт.
А пятью сутками позднее полиция обнаружила тело Заварзина с простреленным виском на кухне его квартиры. В бульварной прессе, бумажной и электронной, голоса авторов публикаций разделились: одни настаивали, что это было самоубийство, другие склонялись к убийству неизвестным преступником по неизвестной причине. Полиция пока что никаких комментариев не предоставила, на встречах с репортерами звучала стандартная фраза – «идет следствие, о его результатах вы в свое время узнаете». Лобов еще раз вздохнул и подумал: «Да, придется довольствоваться слухами и сплетнями, вряд ли удастся получить инсайдерскую информацию от представителей правоохранительных органов». Но статью готовить все равно необходимо, спорить с Хомутовым было бесполезно, он привык доводить до конца любое свое начинание. И добиваться того же от своих подчиненных.
2
В тот же самый день, когда Лобов получил от главного редактора задание провести журналистское расследование насильственной смерти Заварзина, текущие результаты расследования профессионального руководитель убойного отдела Сергеев докладывал главе криминальной полиции Южнограда полковнику Усольцеву.
– Можно считать предположительно, что погибший был жив в двадцать ноль-ноль, а не стало его не позднее двадцати часов тридцати пяти минут, – начал майор.
– Обоснуйте, Александр Александрович, – предложил Усольцев.
– Данная гипотеза основана на показаниях свидетельницы Анны Сергеевны Григорьевской, соседки покойного Заварзина. Она безрезультатно звонила и стучала ему в дверь примерно в восемь вечера, точно не помнит. Дверь была закрыта, из квартиры доносились громкие звуки музыки, беспокоившие Григорьевскую. Она вернулась к себе, стала стучать в смежную с квартирой Заварзина стену. И с тем же эффектом. Тогда соседка позвонила в полицию, входящий вызов дежурный зафиксировал в двадцать десять. А в половине девятого Григорьевская спустилась на лифте вниз и ждала наряд у входа в подъезд. Никого из жильцов башни или незнакомых ей людей Анна Сергеевна не встретила, в двадцать часов тридцать две минуты подъехал патрульный автомобиль, а в двадцать тридцать пять старший сержант Громов обнаружил Максима Заварзина на его кухне без признаков жизни. Что касается судебно-медицинского эксперта, то по итогам вскрытия он указал время смерти в диапазоне от девятнадцати тридцати до двадцати тридцати. Пуля, пробившая височную кость погибшего и не без труда извлеченная патологоанатомом, была выпущена из обнаруженного рядом с телом пистолета Люгера, он же «парабеллум», это стопроцентный результат баллистической экспертизы, в магазине осталось еще четыре.
– А почему вы считаете, что Заварзин был жив в двадцать ноль-ноль?
– Свидетельница припомнила на втором допросе, что когда она стучала в дверь, то услышала на фоне хард-рока, как сосед ее громко выругался. Мол, пошла прочь, дура, не мешай отдыхать.
– То есть она узнала его по голосу?
– Вроде бы так, но утверждать наверняка Григорьевская не готова, уж очень сильно за дверью грохотало, две мощные акустические колонки все-таки.
– Вы предполагаете, что актер покончил с собой?
– Основания для такой версии имеются, – не слишком уверенно произнес Сергеев.
Усольцев пристально посмотрел на майора и сказал:
– Слушаю вас внимательно.
– На рукоятке «парабеллума» есть только отпечатки пальцев покойного, как и на смартфоне, на рюмке, на бутылке и на зажигалке. Не найдено иных отпечатков и на ручке входной двери. На одной чашке с остатками кофе также отпечатки хозяина квартиры, на другой – неизвестного или неизвестной. Криминалист указал в отчете, что выстрел из пистолета, найденного рядом с телом, был произведен с близкого расстояния, практически в упор, то есть с большой вероятностью самим актером. Что, вообще-то, вполне объяснимо. Заварзин, по показаниям ряда свидетелей, находился уже несколько дней в глубокой депрессии после неудачи с постановкой мюзикла «Гамлет», в тот вечер он выпил много коньяка, в таком состоянии инстинкт самосохранения мог быть подавлен. Предсмертной записки погибший не оставил, что может говорить о спонтанности выстрела, в трезвом виде Заварзин вряд ли убил бы себя.
– Хорошо, ваша аргументация мне понятна. А как вы объясняете то, что в двадцать тридцать пять дверь в квартиру была открыта?
– Предполагаю, товарищ полковник, что Заварзин выходил покурить на лестницу и выбросил окурки в мусоропровод. Когда я приехал, то на кухне дым стоял коромыслом, окно же почему-то было закрыто. В пепельнице мы обнаружили пять затушенных сигарет, но в початой пачке отсутствовало девять. Наверное, ему стало трудно дышать, и он на несколько минут покинул квартиру, а по возвращении не запер дверь. И потом застрелился.
– Не проще ли было открыть окно и проветрить помещение?
– Трезвому проще, конечно, а пьяный не додумался до этого. Такое случается, сами знаете.
– Да уж, логика пьяного бывает не понятна никому. Но ведь в квартире мог находиться кто-то, кто убил Заварзина, стер свои отпечатки и сбежал с места преступления, не закрыв дверь. На ней ведь был не английский замок?
– Так точно, дверь не захлопывалась автоматически.
– А ключи от нее у убитого нашли?
– Да, в кармане джинсов.
– Номера входящих и исходящих на смартфоне проверили?
– Проверяем, их там сотни. Пока не нашли ничего интересного или необычного, номера принадлежат артистам и артисткам музыкального театра, актерам и актрисам, снимавшимся с ним в сериалах, режиссерам, продюсерам, спонсорам, журналистам, медицинским центрам, поклонницам. В последний день жизни Заварзина у него состоялось двенадцать разговоров, сейчас отрабатываем каждого из собеседников покойного.
– А откуда, по-вашему, у Заварзина появился «парабеллум»?
Сергеев неопределенно пожал плечами:
– Мог приобрести у черных копателей, ведь на территории нашего региона во время войны долго шли тяжелые бои.
– Кто-нибудь из свидетелей видел у убитого пистолет?
– Нет, никто. Но такими вещицами не хвастаются, ведь то, что за хранение привлекают к уголовной ответственности, Заварзин должен был знать.
Усольцев молча кивнул, встал из-за стола, прошелся по кабинету и, наконец, сказал:
– Дело это, как вы понимаете, Александр Александрович, особое, результатов вашего расследования ждут очень многие. Вы опытный сыщик, заслуженно уважаемый в городском УВД, я вам полностью доверяю. Но прошу – не считайте версию с самоубийством главной и тем более единственной, рассматривайте и возможность убийства, постарайтесь выяснить, кому оно могло быть выгодно. Есть несколько фактов, указывающих на такой вариант, – погибший не оставил записки, на одной из двух кофейных чашек есть отпечатки, ему не принадлежащие, в любом случае у Заварзина кто-то был в тот вечер. Докладывайте мне о ходе следствия раз в неделю, будут важные новости – звоните в любое время.
– Слушаюсь, Михаил Федорович! – бодро ответил майор.
Он уже давно пришел к выводу, что дело Заварзина доставит отделу большую головную боль. Того же мнения придерживался и старший следователь Областного управления СК РФ Вадим Черников, руководитель следственной группы. Как выяснилось, у актера не осталось близких родственников, зато восторженных поклонниц по всей стране хватало. И журналисты, конечно же, скоро начнут спрашивать о ходе расследования.
Так называемые медийные личности, известные по телеэкрану и социальным сетям Интернета, дающие часто интервью по самым разнообразным поводам, с глубокомысленным видом сообщающие свое мнение по вопросам, весьма далеким от сферы их знаний и интересов, уже принялись высказываться о том, что и почему произошло с погибшим. Их версии были основаны только на собственных амбициях и интуиции, никакими фактами они не располагали, но только однозначный ответ следствия, подкрепленный вескими доказательствами, мог раз и навсегда закрыть набирающую оборот дискуссию говорливых дилетантов от криминологии и юриспруденции.
