Алексей Евтушенко
Мальчик и облака
Кровать мальчика стояла у самого окна – так, что в положении полулежа, опираясь плечами на высокие подушки, он мог видеть сад и голубятню во дворе дома с красной черепичной крышей сразу за садом. Крышу он тоже видел, и больше всего ему в ней нравилась высокая каминная труба с квадратным солидным оголовком, как будто нарисованная искусным художником-иллюстратором толстого романа про любовь, одиночество и загадочное убийство в старинном родовом поместье.
Еще сразу за садом, голубятней и черепичной крышей с трубой мальчик видел пологие склоны холмов. У мальчика было отличное зрение (такие глаза, как у тебя, мон ами, не раз повторял ему врач, одни на миллион, а может, по нашим временам, и одни на два миллиона) – весной он различал в густой терпкой зелени травы на холмах яркие россыпи луговых цветов и несколько раз видел кажущуюся совсем крохотной на таком расстоянии девичью фигурку.
Девушка собирала цветы, и мальчику хотелось думать, что она обитает в доме с черепичной крышей и старой голубятней во дворе – здесь, рядом, стоит лишь пройти через сад, отворить калитку в ограде…
Впрочем, он знал, что на самом деле в доме с черепичной крышей и высокой каминной трубой нет никакой девочки или девушки, а занимает его врач, Сергей Борисович, с женой и старенькой мамой. У Сергея Борисовича были дети – два сына. Оба уже взрослые. Один работал в Москве, кажется, инженером-строителем, а второй был летчиком-космонавтом и сейчас находился в своей первой экспедиции на космической станции «Алтай», почти в четырехстах километрах над Землей, и Сергей Борисович очень за него волновался, хотя и старался не показывать вида.
Да. Сад, голубятня, черепичная двускатная крыша с трубой и холмы. Но главное, что было доступно взору мальчика, – это небо. Небо и облака.
Мальчик не всегда имел возможность полулежать, опираясь плечами на высокие подушки, в своей широкой и удобной, но за два года ставшей ненавистной кровати. Иногда, и за последние несколько месяцев это повторялось все чаще и чаще, ему приходилось просто лежать на спине, подключенным при помощи тонких шлангов и проводов к громоздкой и сложной, перемигивающейся десятками разноцветных огоньков аппаратуре. В таком положении он проводил длинные неподвижные часы, и тогда единственным доступным занятием для него становились воспоминания, размышления, мечты, сон и, конечно, созерцание неба и облаков.
Если учесть, что все свои воспоминания, вплоть до самых мельчайших и незначительных, он давно и не по одному разу перебрал, особой глубины и широты размышлениям, в силу невеликого возраста, предаваться не мог, мечты изрядно поднадоели, а сны не могли длиться вечно, то небо с облаками стали для мальчика практически единственной сутью, которая, постоянно изменяясь сама, не изменяла ему никогда.
Небо тут было удивительное. Мальчик родился в степях на юге, где днем небо плоское и белесое от жары и только ночью, когда бесчисленные звезды, шевеля длинными лучами, заполняют его от края и до края, видно, какое оно на самом деле бездонное и громадное. Здесь же, ближе к северу, именно днем небо приобретало многоярусность и хрустальную прозрачность, а облака, плывущие в нем, подобно исполинским неведомым существам, были таких удивительных форм и оттенков в разное время суток, что мальчик никогда не уставал наблюдать за их загадочным движением.
