«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа, сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое. Да, в появлении его заключается для всех нас, русских, нечто бесспорно пророческое. Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. В этом-то смысле Пушкин есть пророчество и указание…»
Очень своевременное произведение.
Хотя у Достоевского они, в сущности, все таковые, с разной степенью «накала» (страстей и ситуативности) может быть, только сделанные.
Федор Михайлович в этом очерке выделяет три (условных) периода творческой деятельности великого поэта. «Условных», потому что периоды эти не имеют четких границ, но вот, например, начало «Евгения Онегина» Достоевский относит к первому периоду, окончание – ко второму.
Объединяет же оба этих периода не только вера в то, что «не вне тебя правда, а в тебе самом», но и «вера в русский характер».
Причем, что интересно, анализируя эту одну из главных работ Александра Сергеевича, Достоевский возносит на чуть ли на недосягаемую «нравственную высоту» Татьяну («она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда») и одновременно опускает (не менее глубоко) Онегина, который «не способен даже кого-нибудь любить»… (но и не только из-за этой «неспособности» конечно же)…
Третий же период творчества великого поэта характеризуется по Достоевскому неслыханным и невиданным «до него нигде и ни у кого» способности всемирной отзывчивости, которая заключается в изумительной (и никем не превзойденной) глубине его почти совершенного перевоплощения в образы и событийности соседних и (или) других стран.
Вообще очерк, сам по себе, небольшой, но мысли, которые он в себе заключает можно сказать программно-важные в миропонимании и творчестве Достоевского (тем более, что работа эта была написана им уже в последний период жизни, почти накануне смерти). В том числе, не смотря ни на что, Достоевский говорит здесь и о некой будущей мессианской роли русской цивилизации: «стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно… и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»