Федор Тютчев
Я встретил вас… Стихотворения

Полная версия

«Давно ль, давно ль, о Юг блаженный…»

 
Давно ль, давно ль, о Юг блаженный,
Я зрел тебя лицом к лицу —
И ты, как бог разоблаченный,
Доступен был мне, пришлецу?..
Давно ль – хотя без восхищенья,
Но новых чувств недаром полн —
И я заслушивался пенья
Великих Средиземных волн!
 
 
И песнь их, как во время оно,
Полна гармонии была,
Когда из их родного лона
Киприда светлая всплыла…
Они все те же и поныне —
Все так же блещут и звучат;
По их лазоревой равнине
Святые призраки скользят.
Но я, я с вами распростился —
Я вновь на Север увлечен…
 
 
Вновь надо мною опустился
Его свинцовый небосклон…
Здесь воздух колет.
Снег обильный
На высотах и в глубине —
И холод, чародей всесильный,
Один здесь царствует вполне.
 
 
Но там, за этим царством вьюги,
Там, там, на рубеже земли,
На золотом, на светлом Юге,
Еще я вижу вас вдали:
Вы блещете еще прекрасней,
Еще лазурней и свежей —
И говор ваш еще согласней
Доходит до души моей!
 

Декабрь 1837

Турин

«С какою негою, с какой тоской влюбленной…»

 
С какою негою, с какой тоской влюбленной^[18]
Твой взор, твой страстный взор изнемогал
                                                         на нем!
Бессмысленно-нема… нема, как опаленный
Небесной молнии огнем!
Вдруг от избытка чувств, от полноты
                                                    сердечной,
Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась
                                                            ниц…
Но скоро добрый сон, младенчески беспечный,
       Сходил на шелк твоих ресниц —
И на руки к нему глава твоя склонялась,
И, матери нежней, тебя лелеял он…
Стон замирал в устах… дыханье уравнялось —
       И тих и сладок был твой сон.
А днесь… О, если бы тогда тебе
                                            приснилось,
Что будущность для нас обоих берегла…
Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась,
       Иль в сон иной бы перешла.
 

Декабрь (?) 1837

«Смотри, как запад разгорелся…»

 
Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?
 

Не позднее первых месяцев 1838

Весна

 
Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран;
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены, —
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Весна… она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор ее сияет,
И ни морщины на челе.
 
 
Своим законам лишь послушна,
В условный час слетает к вам,
Светла, блаженно-равнодушна,
Как подобает божествам.
Цветами сыплет над землею,
Свежа, как первая весна;
Была ль другая перед нею —
О том не ведает она:
По небу много облак бродит,
Но эти облака ея;
Она ни следу не находит
Отцветших весен бытия.
 
 
Не о былом вздыхают розы
И соловей в ночи поет;
Благоухающие слезы
Не о былом Аврора льет, —
И страх кончины неизбежный
Не свеет с древа ни листа:
Их жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита.
 
 
Игра и жертва жизни частной!
Приди ж, отвергни чувств обман
И ринься, бодрый, самовластный,
В сей животворный океан!
Приди, струей его эфирной
Омой страдальческую грудь —
И жизни божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь!
 

Не позднее 1838

«Не верь, не верь поэту, дева…»

 
Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови —
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!
 
 
Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под легкой девственной фатой.
 
 
Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжет своим венцом.
 
 
Вотще поносит или хвалит
Его бессмысленный народ…
Он не змиею сердце жалит,
Но, как пчела, его сосет.
 
 
Твоей святыни не нарушит
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.
 

Не позднее начала 1839

День и ночь

 
На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканный
Высокой волею богов.
День – сей блистательный покров
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!
 
 
Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!
 

Не позднее начала 1839

«Живым сочувствием привета…»

 
Живым сочувствием привета^[19]
С недостижимой высоты,
О, не смущай, молю, поэта!
Не искушай его мечты!
 
 
Всю жизнь в толпе людей затерян,
Порой доступен их страстям,
Поэт, я знаю, суеверен,
Но редко служит он властям.
 
 
Перед кумирами земными
Проходит он, главу склонив,
Или стоит он перед ними
Смущен и гордо-боязлив.
 
 
Но если вдруг живое слово
С их уст, сорвавшись, упадет
И сквозь величия земного
Вся прелесть женщины мелькнет,
 
 
И человеческим сознаньем
Их всемогущей красоты
Вдруг озарятся, как сияньем,
Изящно-дивные черты, —
 
 
О, как в нем сердце пламенеет!
Как он восторжен, умилен!
Пускай служить он не умеет, —
Боготворить умеет он!
 

Октябрь (?) 1840

Мюнхен

О север, север-чародей

Раннее утро на Неве. Рисунок М. Воробьева.

«Глядел я, стоя над Невой…»

 
Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана
Во мгле морозного тумана
Светился купол золотой.
 
 
Всходили робко облака
На небо зимнее, ночное,
Белела в мертвенном покое
Оледенелая река.
 
 
Я вспомнил, грустно-молчалив,
Как в тех странах, где солнце греет,
Теперь на солнце пламенеет
Роскошный Генуи залив…
 
 
О Север, Север-чародей,
Иль я тобою околдован?
Иль в самом деле я прикован
К гранитной полосе твоей?
 
 
О, если б мимолетный дух,
Во мгле вечерней тихо вея,
Меня унес скорей, скорее
Туда, туда, на теплый Юг…
 

21 ноября 1844

Петербург

Колумб

 
Тебе, Колумб, тебе венец!
Чертеж земной ты выполнивший смело
И довершивший наконец
Судеб неконченное дело,
Ты завесу расторг божественной
                                            рукой —
И новый мир, неведомый, нежданный,
Из беспредельности туманной
На Божий свет ты вынес за собой.
 
 
Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества…
Скажи заветное он слово —
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.
 

1844

Море и утес

 
И бунтует и клокочет,
Хлещет, свищет и ревет,
И до звезд допрянуть хочет,
До незыблемых высот…
Ад ли, адская ли сила
Под клокочущим котлом
Огнь геенский разложила —
И пучину взворотила
И поставила вверх дном?
 
 
Волн неистовых прибоем
Беспрерывно вал морской
С ревом, свистом, визгом, воем
Бьет в утес береговой, —
Но спокойный и надменный,
Дурью волн не обуян,
Неподвижный, неизменный,
Мирозданью современный,
Ты стоишь, наш великан!
Бурный натиск преломив,
Вал отбрызнул сокрушенный,
И струится мутной пеной
Обессиленный порыв…
 
 
Стой же ты, утес могучий!
Обожди лишь час, другой —
Надоест волне гремучей
Воевать с твоей пятой…
Утомясь потехой злою,
Присмиреет вновь она —
И без вою, и без бою
Под гигантскою пятою
Вновь уляжется волна…
 

1848, не ранее марта – не позднее августа

Петербург

«Еще томлюсь тоской желаний…»

 
Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой —
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой…
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда…
 

1848

Тютчев. Дагерротип. <Петербург, около 1850 г>

«Итак, опять увиделся я с вами…»

 
Итак, опять увиделся я с вами,
Места немилые, хоть и родные,
Где мыслил я и чувствовал впервые
И где теперь туманными очами,
При свете вечереющего дня,
Мой детский возраст смотрит на меня.
 
 
О бедный призрак, немощный и смутный,
Забытого, загадочного счастья!
О, как теперь без веры и участья
Смотрю я на тебя, мой гость минутный,
Куда как чужд ты стал в моих глазах,
Как брат меньшой, умерший в пеленах…
 
 
Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем —
Не здесь расцвел, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной.
Ах, и не в эту землю я сложил
Все, чем я жил и чем я дорожил!
 

13 июня 1849. Овстуг

«Неохотно и несмело…»

 
Неохотно и несмело
Солнце смотрит на поля.
Чу, за тучей прогремело,
Принахмурилась земля.
 
 
Ветра теплого порывы,
Дальний гром и дождь порой…
Зеленеющие нивы
Зеленее под грозой.
 
 
Вот пробилась из-за тучи
Синей молнии струя —
Пламень белый и летучий
Окаймил ее края.
 
 
Чаще капли дождевые,
Вихрем пыль летит с полей,
И раскаты громовые
Все сердитей и смелей.
 
 
Солнце раз еще взглянуло
Исподлобья на поля,
И в сиянье потонула
Вся смятенная земля.
 

6 июля 1849

По дороге из Москвы в Овстуг

«Тихой ночью, поздним летом…»

 
Тихой ночью, поздним летом,
Как на небе звезды рдеют,
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют…
Усыпительно-безмолвны,
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны,
Убеленные луной…
 

23 июля 1849

Овстуг

«Когда в кругу убийственных забот…»

 
Когда в кругу убийственных забот
Нам все мерзит – и жизнь, как камней
                                                  груда,
Лежит на нас, – вдруг, знает Бог откуда,
Нам на душу отрадное дохнет;
Минувшим нас обвеет и обнимет
И страшный груз минутно приподнимет.
 
 
Так иногда, осеннею порой,
Когда поля уж пусты, рощи голы,
Бледнее небо, пасмурнее долы,
Вдруг ветр подует, теплый и сырой,
Опавший лист погонит пред собою
И душу нам обдаст как бы весною…
 

22 октября 1849

Петербург

«По равнине вод лазурной…»

 
По равнине вод лазурной
Шли мы верною стезей, —
Огнедышащий и бурный
Уносил нас змей морской.
 
 
С неба звезды нам светили,
Снизу искрилась волна,
И метелью влажной пыли
Обдавала нас она.
 
 
Мы на палубе сидели,
Многих сон одолевал…
Все звучней колеса пели,
Разгребая шумный вал…
 
 
Приутих наш круг веселый,
Женский говор, женский шум
Подпирает локоть белый
Много милых, сонных дум.
 
 
Сны играют на просторе
Под магической луной —
И баюкает их море
Тихоструйною волной.
 

29 ноября 1849

Петербург

«Вновь твои я вижу очи…»

 
Вновь твои я вижу очи —
И один твой южный взгляд
Киммерийской грустной ночи
Вдруг рассеял сонный хлад…
Воскресает предо мною
Край иной – родимый край —
Словно прадедов виною
Для сынов погибший рай…
 
 
Лавров стройных колыханье
Зыблет воздух голубой,
Моря тихое дыханье
Провевает летний зной,
Целый день на солнце зреет
Золотистый виноград,
Баснословной былью веет
Из-под мраморных аркад…
 
 
Сновиденьем безобразным
Скрылся север роковой,
Сводом легким и прекрасным
Светит небо надо мной,
Снова жадными очами
Свет живительный я пью
И под чистыми лучами
Край волшебный узнаю.
 

1849

«Как он любил родные ели…»

 
Как он любил родные ели
Своей Савойи дорогой!^[20]
Как мелодически шумели
Их ветви над его главой!..
Их мрак торжественно-угрюмый
И дикий, заунывный шум
Какою сладостною думой
Его обворожили ум!..
 

1849

«Слезы людские, о слезы людские…»

 
Слезы людские, о слезы людские,
Льетесь вы ранней и поздней порой…
Льетесь безвестные, льетесь незримые,
Неистощимые, неисчислимые, —
Льетесь, как льются струи дождевые
В осень глухую, порою ночной.
 

Октябрь 1849

Петербург

…Тютчев был мастер на экспромты, и многие из лучших его стихотворений были сочинены таким образом. Так, например, вылилось его известное стихотворение «Слезы людские», которое он сочинил, раздеваясь в передней, по возвращении поздно ночью из гостей, в ненастную дождливую погоду.

А. П. Плетнев.

Из воспоминаний «Ф. И. Тютчев»

«Святая ночь на небосклон взошла…»

 
Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный
Как золотой покров она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел…
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь, и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
 
 
На самого себя покинут он —
Упразднен ум, и мысль осиротела —
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье родовое.
 

1848 – не позднее марта 1850

Я купил автограф Тютчева – «Святая ночь на небосклон взошла…» и «Поэзия». Смотрю на пожелтелые листки, исписанные «трудным» почерком, каким-то гиератическим (а вместе и готическим – с острыми готическими верхушками), вещим почерком, – и думаю с волнением, что эти трудно разбираемые буквы нанесла на бумагу властная рука, чертившая заклинания, а не стихи, водимая высшим принужденьем страстной мысли, глубоким давлением Вечного, несказуемого, рокового.

…И как слаба была та же рука в жизни – такая «человеческая… слишком человеческая».

Сергей Дурылин. Из книги «В своем углу»

В беседе Тютчев сыпал блестками своего ума, как богач, не боящийся разорения. Владея в совершенстве французским языком, он часто выражался на этом языке, почему очень многие остроумные, часто сатирические, а также глубокомысленные «тютчевианы» потеряны для потомства.

А. П. Плетнев.

Из воспоминаний «Ф. И. Тютчев»

Русской женщине

 
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои…
 
 
И жизнь твоя пройдет незрима,
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле…
 

1848–1849

«Как дымный столп светлеет в вышине!..»

 
Как дымный столп светлеет в вышине! —
Как тень внизу скользит неуловима!..
«Вот наша жизнь, – промолвила ты мне, —
Не светлый дым, блестящий при луне,
А эта тень, бегущая от дыма…»
 

1848–1849

Рим ночью

 
В ночи лазурной почивает Рим.
Взошла луна и овладела им,
И спящий град, безлюдно-величавый,
Наполнила своей безмолвной славой…
Как сладко дремлет Рим в ее лучах!
Как с ней сроднился Рима вечный прах!..
Как будто лунный мир и град
                                        почивший
Все тот же мир, волшебный, но
                                        отживший!..
 

Не позднее начала 1850

Венеция

 
Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жених порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежегодно
С Адриатикой своей.
 
 
И недаром в эти воды
Он кольцо свое бросал:
Веки целые, не годы
(Дивовалися народы),
Чудный перстень воеводы
Их вязал и чаровал…
 
 
И чета в любви и мире
Много славы нажила —
Века три или четыре,
Все могучее и шире,
Разрасталась в целом мире
Тень от львиного крыла.
 
 
А теперь?
              В волнах забвенья
Сколько брошенных колец!..
Миновались поколенья, —
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи наконец!..
 

Не позднее начала 1850