Книга непокоя – Фернандо Пессоа

All I asked of life is that it ask nothing of me.

Еще ни одну книгу я не читал так долго – более полугода. Причина, однако, не в том, что она скучна (хотя наверняка может многим таковой показаться), и не в том, что она сложна (хотя она действительно непроста), и даже не в том, что она велика (при всем ее объеме). Нет, причина в другом. Во-первых, это одна из необычных книг, чтение которых требует точнейшего совпадения внутреннего состояния с внешними условиями. Ее нельзя читать в пути, где слишком много отвлекающих раздражителей, нельзя читать усталым и сонным, ибо могут ускользать тончайшие оттенки смыслов и чувств, в нее заложенных, нельзя читать торопливо и нетерпеливо, стремясь поскорей добраться до финала. Лучше всего для нее подходят тихие предрассветные часы, когда мир еще спит, разум спокоен, и ясному голосу автора ничего не мешает. Вторая причина, по которой вряд ли получится прочитать эту книгу запоем, кроется в личности самого поэта, но об этом чуть ниже.Да, Фернандо Пессоа – прежде всего поэт, причем крупнейшего масштаба. Создатель современной лингвистической модели португальского языка, так сказать, португальский Пушкин ХХ века, обладатель уникального поэтического дара, который даже в переводе оказывает глубочайшее воздействие и не вызывает ничего, кроме восхищения, блестящий модернист и человек, открыто называвший себя декадентом, Пессоа, помимо изумительной поэзии, прославился своими гетеронимами – многочисленными творческими «альтер эго», каждый из которых писал под отдельным именем и отличался собственным, уникальным стилем и содержанием стихов. В искусстве создания гетеронимов он достиг такого совершенства, что любой из них не воспринимается иначе, чем как отдельный, полноценный поэт.Livro do Desassossego, или «Книга неуспокоенности», написана еще одним гетеронимом Пессоа, – Бернардо Соаресом, помощником бухгалтера в торговой фирме, ведущим неприметную одинокую жизнь простого лиссабонца. Днем он заполняет бесконечные гроссбухи, а в свободное время пишет на разрозненных листах то, что сам называет «биографией без фактов» – то ли дневник, то ли сборник психологических наблюдений, то ли книгу философских максим. После смерти Пессоа исследователи так и не пришли к общему мнению о том, какие именно записи следует включить в единое издание, поэтому версий «Книги неуспокоенности» существует несколько, и одна из них – вот эта, составленная и переведенная на английский Ричардом Зенитом.Самое сложное – это рассказать о содержании книги. Она действительно представляет собой «биографию», но только в том смысле, в котором это касается описания внутренней жизни человека, протекающей в его душе, куда нет и не может быть доступа другим людям. Выразить то, что не передать словами – исключительно трудно, практически невозможно, и Пессоа-Соарес сам это признавал и сам факт своего писательства приписывал собственной слабости. Впрочем, за эту «слабость» его можно только благословить, ибо благодаря ей мы имеем уникальнейший пример действительно прекрасной, тонкой, психологичной, философской и по-настоящему поэтичной прозы. Это, конечно, слишком общие и поверхностные эпитеты, неспособные в полной мере отразить всю глубину погружения в личность и мироощущение Пессоа. Прежде всего он пишет о себе, собственные ощущения, мысли, воспоминания для него стоят на первом месте. Концентрация личных местоимений первого лица на страницу текста настолько велика, что может создать впечатление бесконечного самокопания и даже некоторого эгоцентризма, если бы не потрясающая, не устану повторять, поэтичность текста, если бы не неповторимые метафоры и точнейшие наблюдения за окружающей действительностью, если бы, наконец, не ясная, зрелая и красивая философия личного отношения к жизни, пусть даже облаченная в непреходящее чувство печали, меланхолии и бесцельности существования. За всем этим кроется личная внутренняя свобода высшей пробы, свобода человека, сознательно порвавшего психологические связи с внешним миром, человека, утверждавшего, что единственная стоящая реальность – это воображение, что настоящая жизнь осуществляется во внутренних ощущениях, человека, сравнивавшего себя в этом мире то с ребенком, бредущем ночью по дому со свечою в руке, то с пустотой, вокруг которой вращаются люди и события… Я знаю, сколь неприемлемы для многих такие взгляды на мир, мне и самому порой было очень непросто в обществе этого печального, благородного, невыносимого человека. Но я также знаю, что он жил, он творил, он был и остался гением. Хотел было написать, что о Livro do Desassossego следует писать не рецензии, а целые диссертации и исследования, но вовремя себя одернул. Ее прежде всего нужно читать, ибо иначе тайну личности Фернандо Пессоа не разгадать. В ней содержатся пути к пониманию к его поэзии, в ней заключена всю мощь и глубина его таланта, в ней выражена вся многогранность его жизни и творчества. "Книга неуспокоенности не зря входит в самые разные перечни лучших книг – это бесценный памятник европейской модернистской литературы.Nothing else… A little sunlight, a slight breeze, a few trees framing the distance, the desire to be happy, regret over time’s passing, our always doubtful science, and the always undiscovered truth… That’s all, nothing else… No, nothing else…

Поэт – притворщик по роли,

Легко ему сделать вид,

Придумать саднящей боли

Подделку, что не болит.

Но боли его минуя, —

Читатель стихов – изволь —

Почует сполна иную

Свою, небывшую боль.Автор «Книги непокоя» Фернандо Пессоа (1888-1935 гг) считается величайшим поэтом Португалии ХХ века, паладином литературы, посвятившим ей всю свою жизнь, поэтом, жившим в трудное время, о котором он говорил: «Усилиями предыдущих поколений мир, в котором мы родились, был лишен безопасности, даваемой религиозной дисциплиной, опоры, обеспечиваемой нравственной дисциплиной, спокойствия, приносимого дисциплиной политической. Мы родились уже среди метафизической тоски, среди тоски нравственной, среди политического непокоя», – что не могло не сказаться на тональности его творчества.Дальше…Оригинальным вкладом Пессоа в мировую литературу стало создание его гетеронимов, своеобразных альтер-эго писателя, или «псевдонимов, используемых автором, чтобы подписывать часть своих произведений, сгруппированных по тому или иному признаку.» Основных гетеронимов у Рессоа было три, но в общей сложности исследователи его творчества насчитывают их до двадцати штук персон. Гетеронимы у писателя имели не только имена – Алберто Каэйро, доктор Рикарду Рейш и Алвару де Кампуш и собственные публикации, каждый из них имел свою литературную индивидуальность, биографию, описание внешности, годы рождения и смерти и даже гороскоп, а сам Пессоа являлся по отношению к ним «ортонимом». Рано потеряв отца, в новой семье матери он бывал подолгу предоставлен самому себе, и, как писал он сам, … с детства я стремился творить вокруг себя вымышленный мир, окружая себя друзьями и знакомыми, никогда не существовавшими. Поэтому, несмотря на трепетное отношение к классику в современной Португалии, поэт сделался объектом литературной шутки: «Назовите четырех величайших португальских поэтов XX века? – Фернандо А. Пессоа.»

Такое расщепление личности помогало автору раскрыть свой глубокий и многогранный литературный дар – поэта, философа, публициста, писателя, драматурга и лидера португальского авангарда. Также, как его знаменитый литературный предшественник Луис де Камоэнс, Фернандо Пессоа не был широко известен при жизни, признание пришло к нему после довольно ранней смерти. Пессоа как самостоятельный поэт – великий поэт ХХ века, символист и модернист, а его поэтическое наследие является золотым фондом португальской литературы. Те немногие стихи, с которыми я успела ознакомиться, чудесны.

Но лишь в середине ХХ века к нему пришла широкая известность и как к прозаику, благодаря активной работе португальских филологов над его творческим наследием из «бабушкиного сундука». В который Пессоа всю жизнь складывал отрывки своей прозы, лишь частично опубликованные при жизни. Зачастую это были лишь короткие заметки, написанные на листочках, подвернувшихся писателю под руку. Полвека спустя энтузиасты его творчества, как пазл, собрали разрозненные отрывки в «Книгу непокоя». Автор называл ее своей «беспричинной автобиографией», и к сожалению, не только не успел ее завершить, но и, хотя бы первично, структурировать. Говорят, ошибся на два года с датой смерти, составляя свой гороскоп. Поэтому его интерпретаторы уже не первый раз собирают эти фрагменты, как индейское веревочное письмо, в последовательности, подсказанной им глубиной изучения творчества автора и собственным восприятием. И мнения у всех у них разнятся.Книга считается написанной полугетеронимами автора Висенте Гедешем и Бернардо Суарешем, и имеет предисловие их ортонима Фернандо Пессоа. О существовании Гедеша читателю сообщается далеко не сразу, но, как пишет в послесловии автор русского перевода Ирина Фещенко-Скворцова:

… Висенте Гедеш, который прежде считался автором «Книги непокоя», просто исчез. Бернарду Суареш унаследовал не только его книгу, но и многие черты его биографии, он живет также в Лиссабоне, также в его центральном районе – Байша, но только на улице Золотильщиков, к нему перешли некоторые воспоминания детства Гедеша, например дом его старых тетушек. Некоторые критики утверждают, что Гедеш (писавший книгу до 1920 года) более холодно-рассудочен и несколько более отстранен от невзгод собственной жизни, тогда как Суареш (писавший ее между 1929 и 1934 годами) несколько более эмоционален и не способен избавиться от своей постоянной и глубокой печали. Вернее всего, что эти различия объясняются изменениями на протяжении этих лет в личности самого их создателя – Фернандо Пессоа.Это объясняет попадающиеся в тексте повторы, противоречия и заметно меняющийся тон второй части. Имей автор такую возможность, он, несомненно, доработал бы труд всей своей жизни, а так, остается только цитировать его редакторов:

"Книга непокоя" – это разные книги (но в конечном счете одна книга), с разными авторами (но в конечном счете один автор), и даже слово «непокой» меняет смысл с течением времениКак любитель поэзии Серебряного века, я с энтузиазмом взялась за чтение, ведь это то же самое время и литературное направление. Но, оказалось, то же, да не совсем. Для того, чтобы оценить творение Пессоа по достоинству, мне явно не хватало опыта чтения литературы такого рода, как-то не слишком привлекавшей меня ранее. И хотя эта книга в немалой своей части является стихами в прозе и, если поймать эту внутреннюю музыку, чтение становится значительно проще, чтение требует сосредоточенности и определенного настроя. Там, где книга оборачивается сборником афоризмов и философских коротких эссе, чувствуется, что читать их желательно также, как они писались, не по страничке даже, а по абзацу за раз, иначе метафорам становится тесно. При чтении возникает образ калейдоскопа – будто бы существовала прекрасная ваза, ее разбили на множество кусочков, стеклышки сложили в калейдоскоп, и вот крутятся перед нами складывающиеся из этих осколков красивые, тонкие узоры. Наверное, ваза была во сто крат прекрасней, но увидеть ее нам не дано.«Мадонна тишины» поэтичностью и отрешенностью от плотского аспекта любви перекликается с Прекрасной Дамой Блока, темы бездомности и непокоя встречаются в цветаевском творчестве. Но в целом оказывается, что несмотря на сходство новых форм и образов, в творчестве русских символистов и футуристов того времени было больше страстности и жизни.

И даже не забывая, что это проза эпохи, которая отделена от нас, без малого, целым веком, она кажется тяжелой и депрессивной и наполнена таким пронзительным одиночеством! Трудно сказать, что стало причиной этой невыносимо грустной и жалующейся интонации – отзвуки ли Первой Мировой и её потерянного поколения с его пессимизмом и депрессией, сложная политическая обстановка в Португалии в те годы или же личность автора, которая, уж простите, у современных психиатров вызвала бы бурный интерес количеством фобий на одно (а одно ли?) лицо. Или это поет в крови у всех португальцев знаменитое национальное фаду, которое не столько песенный жанр, сколько характерный эмоциональный настрой произведений португальской культуры, с его тоской и принятием горькой судьбы. Но эмоциональный «непокой» во время чтения эта книга точно обеспечивает. И все-таки мне кажется, что лирического героя «Книги непокоя» не следует отождествлять с ее автором. Сам он в своем письме к другу и редактору Адолфу Монтейру пишет, что Бернарду Суареш возникает в нем только в те моменты, когда он устал, находится в инертном состоянии, словно для этого необходимо некоторое затемнение разума и ослабление процессов торможения. Проза, которую он пишет, – это непрерывный процесс мечтания. По мнению Пессоа, Суареш – это он сам, но с меньшей живостью и несколько менее ясным разумом.

Хотя, конечно, исповедальные мотивы здесь, несомненно, присутствуют.

не воплощает ли мой голос, кажущийся таким слабым и ничтожным, субстанцию тысяч голосов, неудержимую жажду высказать себя тысяч жизней, терпение миллионов душ, покорных, как и моя, этой повседневной участи, этому бесполезному мечтанию, этой безнадежной надежде…

Если я пишу о том, что чувствую, то только потому, что таким образом ослабляю лихорадочное желание чувствовать. То, в чем я исповедуюсь, не имеет значения, поскольку ничего не имеет значения.

Перед простором звездного неба и перед загадкой многих душ человеческих, перед ночью безвестной бездны и хаосом непонимания, – перед всем этим то, что я пишу в кассовой книге, и то, что пишу на этом листе моей души, одинаково ограничено улицей Золотильщиков, ничто для Вселенной, для ее грандиозных пространств

Но нет покоя – ох, нет и не будет никогда! – в глубине моего сердца, только старый колодец в глубине давно проданного сада, только память детства в пыли, оставленная на чердаке чужого дома. Нет покоя – и горе мне! – даже нет желания его иметь… Не все, о чем пишет автор, способно вызвать сопереживание, но эти осколки чужой души бередят душу, порождая собственный каскад мыслей, образов, чувств, лишают покоя. Наверное, в этом ее основная ценность.

Критики сравнивают прозу Пессоа с творчеством Поля Валери, Музиля и Кафки, но ее особенность в том, что в каком-то смысле она никогда не застынет в определенной форме и эта изменчивость делает ее всегда современной.

Я читала и читала, а шкала прогресса всё насмехалась и насмехалась надо мной, не продвигаясь ни на йоту. Это не был «кактус» (с ними у меня разговор короткий), но по факту я понимаю, что ничего мне это бесконечное чтение толком не принесло. Впрочем, я познакомилась с видным представителем португальского модернизма, а это направление в литературе мне интересно, так что чтение нельзя назвать таким уж бесполезным. Ментальную галочку поставила хотя бы.Фернандо Пессоа – поэт, и с его прозой у меня получилось как и с прозой поэта Рильке. Он словно накладывает стихотворную форму на прозаическую, но то, что, возможно, интересно бы звучало намёками и полутонами, совершенно невыносимо читать в разжёванном виде. Суареш, одна из литературных мистификаций Пессоа, от лица которого и ведётся «Книга непокоя,» рефлексирует как Пруст, малоприятен как герой «Записок из подполья» Достоевского, подавлен как Рокантен из «Тошноты» Сартра и с замашками на непонятость сродни Мидзогути из «Золого храма» Мисимы. Его главное и определяющее чувство – презрение, к себе самому в том числе. Ему «холодно от жизни,» он часто в «белом пальто» и ещё чаще занимается самобичеванием. Человек типа «моя жизнь бессмысленна и никчёмна, но, по крайней мере, мне хватает мозгов понять это.»Я тут, конечно, попыталась разложить Суареша aka Пессоа на какие-то знакомые мне литературные составляющие и соотнести его прозу с прозой его плюс-минус современников, но на самом деле за почти 500 страниц я толком не поняла, кто же он – его герой. Суареш бы точно оценил, он очень хотел остаться непонятым, в мечтах и попытках осознать себя. И выражается он соответствующе, весьма расплывчатым и высокопарным стилем. Если хочется цитатку вот прямо чтобы сердечко замерло, насколько это жизненно, и одновременно губы слегка искривились, насколько это патетично, то нет места лучше:

"Я не пессимист, я просто грущу."

"У некоторых в жизни есть большая мечта, и они эту мечту предают. У других в жизни нет никакой мечты, и они ее тоже предают."

"Во всей моей жизни я не знаю большего удовольствия, чем возможность спать."

"Моя жизнь такова, словно меня ею бьют."Пессоа почти столетней давности, конечно, не мог знать, насколько «замылятся» подобные изречения, но oh boy, как же сложно не видеть во многих высказываниях его героя все эти глубокомысленные «меня трудно найти, легко потерять.» И теперь мне кажется, что Коэльо и Ко просто разбавили все эти мысли до гомеопатического состояния, бахнули туда изрядную щепоть эзотерики и мало-мальский сюжет и весело зашуршали зелёными и не очень бумажечками.