Филип К. Дик
Всевышнее вторжение
© Пчелинцев М.А., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Долгожданное время приспело.
Работа свершилась, пред тобою законченный мир.
Он был трансплантирован и уже живет.
Таинственный голос в ночи
Глава 1
Пришло время отдавать Манни в школу. У правительства имелась специальная школа. По закону получалось, что Манни не совсем обычен, а потому не может ходить в обычную школу, и тут уж Элиас Тейт не мог ничего поделать. Обойти этот закон было никак невозможно, потому что дело происходило на Земле, и тут на всем лежала тень зла. Элиас ежесекундно ощущал эту тень; вполне возможно, что ощущал ее и мальчик.
Вот только Элиас понимал, что она такое, а мальчик, конечно же, нет. Шестилетний Манни был ребенком крепким и симпатичным, но при этом выглядел как-то вяло, полусонно; можно было подумать (думал Элиас), что он не совсем еще родился.
– А ты знаешь, какой сегодня день? – спросил Элиас.
Мальчик улыбнулся.
– Ладно, – вздохнул Элиас. – Многое будет зависеть от учителя. А что ты помнишь, Манни? Ты помнишь Райбис? – Он показал голографический портрет Райбис, его матери. – Посмотри на Райбис, вот она какая была.
Придет день, и к мальчику вернется память. Некий растормаживающий стимул, предопределенный собственной волей ребенка, включит анамнезис – снятие амнезии, – и на него нахлынут воспоминания: его зачатие на CY30-CY30B, пребывание в утробе Райбис, когда та боролась со своим кошмарным недомоганием, путешествие на Землю, а может быть – даже и допрос. Находясь в материнской утробе, Манни помогал им троим – Хербу Ашеру, Элиасу Тейту и самой Райбис – своими советами, но затем произошел несчастный случай – если, конечно же, это происшествие было случайным. И как следствие – травма.
А как следствие травмы – забвение.
Они доехали до школы на местном монорельсе. Им навстречу вышел низенький мельтешливый человек, представившийся как мистер Плаудет; он кипел энтузиазмом и заявил, что хочет пожать Манни руку. Элиас Тейт ни секунды не сомневался, что этот человек работает на органы. Сперва они жмут тебе руку, думал он, а потом возьмут и придушат.
– Так это, значит, и есть Эммануил, – возгласил Плаудет, широко осклабившись.
В обнесенном оградой школьном дворе играли дети. Мальчик робко жался к Элиасу Тейту; было понятно, что он тоже хотел бы с ними поиграть, но боится.
– Какое красивое имя, – восхитился Плаудет. – А ты, Эммануил, ты можешь сам сказать свое имя? – спросил он, наклонившись к мальчику. – Ты можешь сказать «Эммануил»?
– С нами Бог, – сказал мальчик.
– Простите? – удивился Плаудет.
– На древнееврейском «Эммануил» значит «с нами Бог», – пояснил Элиас Тейт. – Потому-то его мать и выбрала это имя. Она погибла в воздушной катастрофе еще до того, как Манни родился.
– А меня поместили в синтематку, – сказал Манни.
– Так что же, это и стало причиной… – начал Плаудет, но Элиас Тейт жестом призвал его к молчанию.
Покраснев от смущения, Плаудет начал листать тощенькую папку.
– Посмотрим, посмотрим… Так, значит, вы не отец этого мальчика. Вы его двоюродный дедушка.
– С его отцом некоторые трудности, он в криогенном анабиозе.
– Та же самая авария?
– Да, – кивнул Элиас. – Ему нужна пересадка селезенки.
– Это не лезет ни в какие ворота! – возмутился Плаудет. – Чтобы за целых шесть лет не подобрать ничего подходящего…
– Я предпочел бы не обсуждать смерть Херба Ашера при мальчике, – оборвал его Элиас.
– Но он знает, что его отец еще вернется к жизни?
– Конечно. Я задержусь в вашей школе на несколько дней, чтобы посмотреть, как вы тут управляетесь с детьми. Если мне не понравится, если ваша педагогика основана на физической силе, я плюну на все законы и увезу Манни домой. Насколько я понимаю, вы тут фаршируете детям мозги точно тем же дерьмом, что и во всех подобных заведениях. Это меня ничуть не беспокоит, хотя, конечно же, и не радует. Как только я решу, что школа меня более-менее устраивает, вы получите плату за год вперед. Мне не хотелось приводить его сюда, но так велит закон. Я понимаю, – улыбнулся Элиас, – что лично вы тут ни в чем не виноваты.
Игровую площадку окаймляли заросли бамбука, свежий утренний ветер трепал их и раскачивал. Манни прислушивался к голосу ветра, сосредоточенно нахмурившись и чуть склонив голову набок. Элиас похлопал мальчика по плечу и попытался представить, о чем говорит ему ветер. Говорит ли он тебе, кто ты такой? Говорит ли он тебе твое имя?
Имя, думал он, которого никто не должен произносить.
К Манни подошла маленькая девочка в белом платьице.
– Привет, – сказала она. – Ты новенький.
Бамбук шелестел и шелестел.
Хотя Херб Ашер умер и пребывал в криогенном анабиозе, у него тоже имелись проблемы. Годом раньше рядом со складским ангаром фирмы «Криолабс инкорпорейтед» поставили пятидесятикиловаттный передатчик. По причинам никому не ведомым криогенное оборудование стало принимать мощный УКВ-сигнал. Радиостанция специализировалась на так называемой бодрящей музыке, а потому Хербу Ашеру, как и всем его собратьям по анабиозу, приходилось денно и нощно слушать наглейшую музыкальную дребедень.
В настоящий момент беззащитных мертвецов поливали мотивчиками из «Скрипача на крыше» в переложении для струнного оркестра, что было вдвойне неприятно для Херба Ашера, пребывавшего в полной уверенности, что он еще жив. В его замороженном мозгу мир простирался далеко за пределы холодильной камеры; Херб Ашер словно вновь находился на маленькой планете системы CY30-CY30B, где у него был прежде купол, в том критическом году, когда он впервые увидел Райбис Ромми, женился на ней, пусть это и было чистой формальностью, вернулся вместе с ней на Землю, был допрошен с пристрастием земными чиновниками, а потом, для пущей радости, погиб в авиационной катастрофе, происшедшей уж никак не по его вине. Хуже того, его жена погибла настолько подробным образом, что ее было не оживить никакой пересадкой органов; робоврач объяснил Хербу, что хорошенькая головка Райбис раскололась на две приблизительно равные части – весьма типичная для робота лексика.
Хотя Херб Ашер и представлял себя вернувшимся в свой неземной купол, он не знал, что Райбис погибла, да он и вообще ее не знал. Он жил еще до того, как снабженец привлек его внимание к жизни соседки.
Херб Ашер лежал на койке и слушал свой любимый альбом Линды Фокс. Он никак не мог понять, почему на ее голос все время накладываются звуки поганого струнного оркестрика, наяривающего мелодии из популярных бродвейских мюзиклов и всякую прочую белиберду второй половины двадцатого века. С техникой явно творилось что-то неладное. Возможно, когда он делал эту запись, ушла волна. Вот же мать твою, подумал он с почти физиологическим отвращением. Теперь мне придется что-то там чинить. Это значило, что придется слезть с койки, найти инструменты, выключить принимающее и записывающее оборудование, разобрать его – это значило, что придется работать.
Не лейте слезы, родники.
Свою умерьте скорбь.
Взгляните – солнце золотит
Вершины снежных гор.
Мое же солнце сладко спит,
Не ведая о том, и лишь…
Это была лучшая ее песня, песня из Третьей и Последней тетради лютневых песен Джона Дауленда, который жил во времена Шекспира и чью музыкуЛинда Фокс перекладывала для нужд современности.
Не в силах больше терпеть гнусную помеху, Херб Ашер нажал на пультике дистанционного управления кнопку «стоп». Эффект получился более чем странный: Фокс смолкла, а струнные остались. Херб Ашер вздохнул и выключил всю аудиосистему.
Но даже и теперь «Скрипач на крыше» в исполнении восьмидесяти семи струнных инструментов продолжал терзать ему уши. Слащавые звуки заполняли весь маленький купол, почти заглушая чавканье нагнетателя воздуха. Только теперь до Херба Ашера дошло, что он слушает эту мутотень уже целых – боже праведный! – три дня.
Какой кошмар, думал Херб Ашер. В глубоком космосе, в миллиардах миль от Земли я вынужден бесконечно слушать пиликанье восьмидесяти семи струнных. Что-то тут явно не так.
Вообще-то за последний год многое пошло не так. Эмиграция из Солнечной системы оказалась страшной ошибкой. Он умудрился не заметить важнейшего обстоятельства, что обратная дорога закрыта для него на целых пять лет. Этим законом двустороннее правительство Солнечной системы гарантировало постоянный отток населения при полном отсутствии притока. Альтернативой эмиграции была армейская служба, то есть – почти верная смерть. Слоган «УЛЕТАЙ, А ТО СПЕЧЕШЬСЯ» не сходил с экранов государственного телевидения. Либо ты эмигрируешь, либо твою задницу поджарят в абсолютно бессмысленной войне. Теперь правительство даже и не пыталось подводить под войны какую-нибудь идейную основу. Тебя просто посылали на фронт, убивали и подменяли очередным придурком. Это стало возможным после объединения коммунистической партии и католической церкви во всесильную метасистему, возглавлявшуюся двумя правителями, на манер древней Спарты.
Здесь же, на этой планетке, Херб Ашер был хотя бы в безопасности от родного правительства. Ну а со стороны крысовидных туземцев ему ничего особенно не грозило. Немногие оставшиеся туземцы никогда не убивали землян, засевших в куполах вместе со своими ультракоротковолновыми передатчиками и психотронными генераторами, фальшивой пищей (фальшивой с точки зрения Херба, он ненавидел ее вкус) и техническими выкрутасами, создававшими жалкое подобие уюта; все эти вещи были абсолютно непонятны простодушным туземцам и не вызывали у них никакого любопытства.
Вот же зуб даю, что базовый корабль висит прямо у меня над головой, сказал себе Херб Ашер. Висит и лупит по мне из психотронной пушки этим самым «Скрипачом». Шутки у них такие.
Он встал с койки, кое-как доплелся до пульта и окинул взглядом третий радарный экран. Радар видел все что угодно, кроме базового корабля. Догадка не подтвердилась.
Бред какой-то, подумал Херб. Он собственными глазами видел, что аудиосистема надежно отключена, однако звук не затихал. И он не исходил из какой-то одной точки, а был вроде как ровным слоем размазан по всему пространству купола.
Херб сел к пульту и связался с базовым кораблем.
– Вы передаете сейчас «Скрипача на крыше»? – спросил он у дежурного контура.
– Да, – послышалось после долгой паузы. – У нас есть видеозапись «Скрипача на крыше» с Тополем, Нормой Крейн, Молли Пайкой, Полом…
– Хватит, – испугался Херб. – А вот сейчас, в этот момент, что вы сейчас принимаете с Фомальгаута? Что-нибудь со струнным оркестром?
– А, так вы, значит, Пятая станция. Фанат Линды Фокс.
– Это что, – хмуро поинтересовался Ашер, – это так меня теперь называют?
– Мы выполним ваш заказ. Приготовьтесь принять на высокой скорости два новых аудиоальбома Линды Фокс. Вы готовы к приему?
– Я хотел спросить совсем о другом.
– Начинаем передачу на высокой скорости. Спасибо.
Дежурный контур базового корабля отключился, и Херб Ашер услышал сжатые до комариного писка звуки; базовый корабль послушно исполнял заказ, которого он не делал.
Когда передача закончилась, Херб снова связался с дежурным контуром.
– Я слушаю «Сватья, сватья» вот уже десять часов кряду, – пожаловался он. – Меня скоро вытошнит. Может, вы отражаете сигнал от чьего-нибудь ретрансляционного щита?
– Я постоянно отражаю сигналы от тех или иных ретрансляционных щитов, – заговорил дежурный контур. – Это входит в круг моих прямых…
– Конец связи, – сказал Херб Ашер и отключился.
Через иллюминатор купола он видел сутулую фигуру, медленно плетущуюся по промерзшей пустыне. Туземец со своей жалкой поклажей, ищет, наверное, что-нибудь.
– Эй, клем[1], – сказал Херб Ашер, нажав кнопку внешнего динамика. Для землян все туземцы были на одно лицо, и они называли всех их клемами. – Я хочу тут с тобой посоветоваться.
Туземец неохотно развернулся, подошел к шлюзовой камере купола и нажимом кнопки известил, что хочет войти. Херб Ашер активировал шлюзовой механизм, предохранительная мембрана встала на место, и туземец исчез в шлюзе; секунду спустя он уже стоял внутри купола, стряхивая с себя метановый иней и недовольно косясь на землянина.
Ашер извлек из ящика переводящий компьютер и сказал туземцу:
– Это займет буквально минуту. – Компьютер превратил звуки его голоса в последовательность отрывистых щелчков. – Я принимаю какие-то звуковые помехи и никак не могу от них отстроиться. Это не твои соплеменники забавляются? Вот, послушай.
Туземец стоял и слушал, напряженно наморщив темное, похожее на печеную картошку лицо. В конце концов он заговорил; голос компьютера, превращавшего двоичные щелчки в английскую речь, звучал на удивление резко.
– Я ничего не слышу.
– Ты врешь, – сказал Херб Ашер.
– Нет, – отрезал туземец, – я не вру. Возможно, твой разум удалился благодаря изоляции.
– Я блаженствую в изоляции. К тому же я совсем не изолирован.
И действительно, у него всегда была такая прекрасная компаньонка, как Линда Фокс.
– Я уже видел, как такое случается, – сказал туземец. – Купольникам вроде тебя начинают чудиться голоса и образы.
Херб Ашер достал стереомикрофоны, присоединил их к вольтметрам и включил магнитофон. Приборы ничего не показывали. Он прибавил громкость до максимальной, и все равно стрелки приборов не двигались. Ашер кашлянул, и тут же обе стрелки ударились об упоры; тревожно вспыхнули светодиоды перегрузки. Ну что ж, получается, что магнитофон по какой-то неясной причине не записал эту слюнявую струнную музыку. Ашер терялся в догадках. Туземец смотрел на него и улыбался.
– О, поведайте мне все про Анну Ливию! – с расстановкой сказал Ашер в микрофоны. – Я хочу услышать про Анну Ливию все, что только есть. Ну так как, вы знаете Анну Ливию? Да, конечно же, все мы знаем Анну Ливию. Расскажите мне все. Расскажите мне сейчас же. Ты сдохнешь, когда услышишь. Так вот, знаешь, когда эта старая анга стринулась и сделала то, что ты знаешь. Да, я знаю, продолжайте. Стирайте тише, не хляпайте. Закатайте свои рукава и распустите свои треполенты. И не пхайте меня задами, когда нагибаетесь. Или что уж там…
– Что это? – спросил туземец, внимательно слушавший вылетавшие из компьютера щелчки.
– Знаменитая земная книга, – ухмыльнулся Херб Ашер. – Поглянь, поглянь, полумрак крепчает. Мои ветви велиственны, в земле пускают корни. И хлада шер объясенился. Филур? Филю! Какой там век? Сакоро поздно. Это теперь безмерно сенно…
– Этот человек сошел с ума, – сказал туземец и повернулся к шлюзу.
– «Поминки по Финнегану», – уточнил Херб Ашер. – Я надеюсь, что автопереводчик донес этот текст до тебя в полной мере. Мешают слышать воды оф. Щеплечущие воды оф. Полет мышей, мышей беседы. Эй! Не пшел еще домой? Какой еще Мэлоун Том? Мешают слы…
Туземец шагнул в шлюзовую камеру, ничуть уже не сомневаясь, что землянин спятил. Херб Ашер смотрел в иллюминатор, как он уходит прочь, возмущенно размахивая руками, а потом нажал тумблер внешнего динамика и крикнул:
– Ты думаешь, Джеймс Джойс был психом? Ты ведь так думаешь? Хорошо, только объясни мне на милость, как это Джойс упомянул «треполенты», что, конечно же, означает магнитофонные пленки, – в книге, которую он начал в тысяча девятьсот двадцать втором году и закончил в тысяча девятьсот тридцать девятом? Дораньше всяких магнитофонов! И ты называешь это сумасшествием? А еще у него сидели вокруг телевизора в книге, начатой через четыре года после Первой мировой войны. Лично я думаю, что Джойс был…
Туземец исчез за невысоким хребтом. Ашер выключил наружную говорилку.
Это просто невозможно, чтобы Джеймс Джойс упомянул в своем романе «треполенты», думал он. Когда-нибудь я напечатаю об этом статью, я докажу, что «Поминки по Финнегану» – это банк данных, основанный на компьютерных запоминающих системах, появившихся лет через сто после его смерти, что Джойс был подключен к некоему вселенскому сознанию, из которого он черпал вдохновение для всех своих трудов. Эта статья прославит меня в веках.
А вот каково оно было, думал он, собственноушно слышать, как Кэти Берберян читает фрагменты «Улисса»? Жаль, что она не записала всю книгу. Но зато, порадовался он, у нас есть Линда Фокс.
Его магнитофон все еще был включен, все еще записывал.
– Сейчас я скажу стобуквенное громовое слово, – сказал Херб Ашер. Стрелки вольтметра послушно качнулись. – Начинаю. – Ашер набрал побольше воздуха. – Вот стобуквенное громовое слово из «Поминок по Финнегану». Я забыл, как оно устроено. – Он взял с книжной полки кассету «Поминок по Финнегану». – Поэтому я не стану произносить его по памяти, – сказал он и поставил кассету. – Это, – говорил он, перематывая ее на первую страницу текста, – самое длинное слово английского языка. Это звук, возникший при изначальном расколе космоса, когда одна его часть отпала в кромешный мрак и зло. А до того, как отметил Джойс, у нас был райский сад. Джойс…
Но тут забалабонило радио. Доставщик продовольствия говорил, чтобы он приготовился принять очередной груз. «Не спите?» – спросило радио. С надеждой в голосе.
Общение с другим человеком. Херб Ашер зябко поежился. Ох, господи, думал он, дрожа всем телом. Нет, не надо.
Пожалуйста, не надо.
Глава 2
Каждый прилетевший начинает с того, что вскрывает мою крышу, вздохнул Херб Ашер. Доставщик продовольствия, самый важный из всех доставщиков, вскрыл потолочный шлюз купола и уже спускался по лестнице.
– Доставка продовольственного пайка, – пробубнил динамик его скафандра. – Запускайте процедуру герметизации.
– Процедура герметизации запущена, – откликнулся Ашер.
– Наденьте шлем, – скомандовал доставщик.
– Обойдусь, – отмахнулся Ашер, и пальцем не пошевеливший, чтобы взять со стойки шлем; он знал, что потеря воздуха через шлюз будет быстро компенсирована, об этом позаботится усовершенствованная им система поддува.
Надсадно заверещал предупредительный зуммер.
– Да наденьте же шлем! – рявкнул доставщик.
Зуммер перестал голосить, давление вернулось к норме.
Доставщик недовольно поморщился, снял шлем и начал разгружать привезенный контейнер.
– Люди – народ выносливый, – констатировал Ашер и тоже взялся за разгрузку.
– Вы тут все попеределали, – сказал доставщик. Подобно всем пилотам, обслуживающим купола, он был крепко скроен и работал на удивление быстро. Мотаться на грузовом челноке между базовыми кораблями и куполами планетки CY30 II было занятием не только утомительным, но и небезопасным; он это знал, и Ашер тоже это знал. Сидеть в куполе мог кто угодно, работать снаружи могли очень немногие.
– Можно я у вас немного посижу? – спросил доставщик, когда все коробки были выгружены.
– Мне нечем угостить вас, кроме чашки каффа.
– Сойдет. Я не пил настоящего кофе с того самого дня, как попал сюда. А это было задолго до того, как сюда попали вы, – сказал доставщик, направляясь к сегменту купола, отведенному под пищеблок.
Они сидели за столиком напротив друг друга и пили кафф. За стенкой купола бушевала метановая метель, но все равно внутри было тепло и уютно. Лицо доставщика покрылось капельками пота; судя по всему, установленная Ашером температура казалась ему слишком высокой.
– Вот вы, Ашер, – сказал доставщик, – вы ведь просто валяетесь на своей койке, а вся техника работает на автомате, верно?
– У меня достаточно дел.
– Иногда я начинаю думать, что вся ваша купольная братия… – Доставщик на секунду смолк. – Ашер, а вы знаете женщину из соседнего купола?
– Весьма приблизительно, – пожал плечами Ашер. – Раз в месяц или чуть чаще моя техника передает ей блок информации. Она эту информацию записывает, преобразовывает и передает куда-то дальше. Я так думаю. В общем-то, я ничего толком…
– Она больна, – оборвал его доставщик.
– Больна? – поразился Ашер. – Последний раз, когда мы связывались, она выглядела вполне нормально. Мы с ней говорили по видео. Она еще сказала что-то насчет заморочек с дисплеями, что-то там плохо читалось.
– Она умирает, – сказал доставщик и отхлебнул каффа.
Это слово испугало Ашера, вогнало его в холодную дрожь.
Он попробовал зримо представить себе соседку, но добился лишь того, что перед глазами поплыли какие-то странные образы, сопровождавшиеся слащавой музыкой. Диковатое месиво, подумал он; обрывки сцен и мелодий, подобные обрывкам истлевшего савана, между которых проглядывают белые кости. А эта женщина, она была миниатюрная и с темными волосами, это уж точно. Только как же ее звали?
– Что-то голова совсем не думает, – пожаловался Ашер и приложил ладони к вискам, стараясь себя успокоить. Затем он встал, подошел к главному пульту и постучал по клавиатуре; на дисплее высветилось имя соседки. Райбис Ромми. – Умирает? – спросил он. – От чего? О чем вы, собственно, говорите?
– Рассеянный склероз.
– От этого не умирают. Не такое теперь время.
– Это на Земле не умирают, а здесь очень даже.
– Вот же, мать твою. – Херб Ашер снова сел, его руки тряслись. – А как далеко зашла болезнь?
– Да не то чтобы очень далеко. – Доставщик пристально смотрел на Ашера. – А что это с вами?
– Не знаю. Нервы шалят. Каффа, наверное, перепил.
– Пару месяцев назад она рассказала мне, что когда-то давно у нее была… как это там называется? Аневризма. В левом глазу, в результате чего этот глаз утратил центральное зрение. Врачи подозревали, что это может быть началом рассеянного склероза. А сегодня я тоже говорил с ней, и она пожаловалась на оптический неврит, который…
– А были эти симптомы введены в MED? – вмешался Ашер.
– Ну да, все подходит. Аневризма с последующей ремиссией, а затем новые неприятности с глазами, все вокруг двоится и расплывается… И человек становится таким, очень дерганым.
– У меня тут было на секунду странное, совершенно дикое ощущение, – несмело признался Ашер. – Теперь-то оно прошло. Мне казалось, что все, что тут происходит, уже однажды происходило.
– Вы бы зашли к ней как-нибудь да поговорили, – сказал доставщик. – Вам бы это тоже пошло на пользу, хоть встали бы с койки, ноги бы размяли.
– Не надо мною командовать, – ощетинился Ашер, – не за этим я сбежал сюда из Солнечной системы. Я не рассказывал вам, к чему принуждала меня моя вторая жена? Я должен был подавать ей завтрак в постель, я должен был…
– Когда я пришел к ней со своим контейнером, она плакала.
Ашер встал, постучал по клавиатуре, а затем прочитал на дисплее ответ.
– При рассеянном склерозе вероятность благополучного исхода от тридцати до сорока процентов.
– Только не в здешних условиях, – терпеливо объяснил доставщик. – Здесь MED для нее недоступен. Я посоветовал ей, чтобы попросилась вернуться домой, даже потребовала. Я на ее месте так бы и сделал, ни секунды не раздумывая. А она почему-то отказывается.
– Крыша у нее съехала, – сказал Ашер.
– Вот уж точно, съехала вместе с карнизом. Да здесь и вообще все свихнутые.
– Мне уже это говорили, и не далее как сегодня.
– Если вам еще нужны какие-нибудь доказательства, взгляните на эту женщину. Срази вас какая-нибудь опасная болезнь, разве не стали бы вы проситься домой?
– В общем-то считалось, что мы никогда не оставим своих куполов. Более того, есть даже закон, запрещающий нам вернуться на Землю. Нет, – поправился он, – не совсем запрещающий, для больных сделано исключение. Однако наша работа…
– Ну да, кто бы сомневался – то, что вы здесь записываете, до крайности важно. Ну, скажем, песенки Линды Фокс. А кто вам такое сказал?
– Да какой-то клем, – пожал плечами Ашер. – Клем пришел сюда и сказал, что я сошел с ума, а теперь вы спускаетесь по лестнице и говорите мне то же самое. Меня диагностировал консилиум клемов и доставщиков продовольствия. А вот вы, вы слышите эти слюнявые скрипочки или не слышите? Эта музыка везде, в каждой щелке моего купола. Я не могу понять, откуда она идет, и готов от этого свихнуться. Хорошо, будем считать, что я уже свихнулся, так чем же тогда смогу я помочь миссис Ромми? А ведь вы просили меня об этом. Я и сам весь издерганный и свихнутый, какой от меня толк.
– Мне пора двигаться, – сказал доставщик, отодвигая чашку.
– Понятно, – кивнул Ашер. – Эта история про миссис Ромми стала для меня полной неожиданностью.
– А вы бы зашли к ней в гости. Ей нужно с кем-нибудь поговорить, а с кем еще, если не с ближайшим соседом? Даже странно, что она ничего вам не рассказывала.
Я ничего не спрашивал, подумал Херб Ашер, вот она ничего и не рассказывала.
– Да и вообще, – продолжил доставщик, – на этот счет есть закон.
– Какой закон?
– Если обитатель купола находится в опасности, его ближайший сосед…
– Вот вы про что… Понимаете, мне никогда еще не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. И мне как-то в голову… Ну да, есть такой закон. Я просто забыл. А это она вам сказала, чтобы вы мне напомнили?
– Нет, – покачал головой доставщик.
После его ухода Херб Ашер набрал код соседнего купола, начал вводить его в передатчик, но взглянул на стенные часы и остановился. Стрелки приближались к половине седьмого, а именно в этот момент построенного по сорокадвухчасовому циклу расписания один из спутников планеты CY30 III должен был передать ему сжатый и ускоренный пакет развлекательных программ. В обязанности Ашера входило записать эти программы, прогнать их на нормальной скорости и отобрать по своему вкусу материал, пригодный для использования во всей купольной системе CY30 II.
Херб Ашер заглянул в расписание. Концерт Линды Фокс продолжительностью в два часа. Линда Фокс, думал он. Ты и твой синтез старомодного рока, современного стренга и лютневой музыки Джона Дауленда. Господи, думал он, если я не запишу, не обработаю и не передам дальше ее концерт, все купальники этой планетки сбегутся на эту горушку и зашибут меня насмерть. Если не считать непредвиденные случаи, которые никогда не случаются, в этом и только в этом состоят мои здешние обязанности: поддерживать межпланетный информационный трафик. Информация связывает нас с домом, сохраняет в нас хоть что-то человеческое. Магнитофонные бобины должны вращаться[2].
Он настроился на частоту спутника, проверил по визуальному индикатору, что несущая частота проходит сильно и без искажений, запустил ускоренную запись, а затем включил прослушивание принятого сигнала на нормальной скорости. Из подвешенных над пультом колонок зазвучал голос Линды Фокс. Приборы показывали полное отсутствие шума и искажений, баланс по каналам был близок к идеальному. Иногда я слушаю ее, думал он, и почти что плачу. А Линда Фокс пела:
Скитается по свету с давних пор
Мой хор.
В надмирных далях вновь и вновь
Моя любовь.
Пойте мне, о духи без плоти и обличья,
Я хочу испить вашего величья.
Мой хор.
А подкладкой к пению Линды Фокс – акустические лютни, бывшие ее фирменным блюдом. Странным образом до нее никому и в голову не приходило вернуть к жизни этот древний музыкальный инструмент, столь успешно использованный Даулендом в его изумительных песнях.
Преследовать? О милости просить?
Доказывать словами? или делом?
Алкать в любви земной восторгов неземных,
Забыв, что неземная отлетела?
Плывут ли в небесах миры, кружат ли луны,
Дающие приют утраченному здесь?
Найду ли сердце, чистое как снег…
Эти переложения старых лютневых песен, сказал он себе, они нас объединяют. Нечто новое и общее для людей, беспорядочно и словно в какой-то спешке разбросанных по Вселенной, ютящихся в куполах на задворках жалких миров, на спутниках и на космических станциях, ставших жертвами насильственного переселения, не видящих впереди ни малейшего проблеска.
Теперь звучала одна из самых любимых его песен:
Иди, убогий путник,
Куда глаза глядят.
Святому делу нужен…
Внезапный шквал помех. Херб Ашер болезненно сморщился и сказал нецензурное слово – пропала целая строчка, а то и больше. И ведь именно на этой песне, подумал он.
Но как-то так вышло, что Линда оборвала песню и начала ее сначала:
Иди, убогий путник,
Куда глаза глядят.
Святому делу нужен…
И снова помехи. Он прекрасно знал пропущенную строчку, она звучала следующим образом:
Нежданный вклад.
Вконец разъяренный, Ашер приказал деке проиграть последние десять секунд записи наново; пленка послушно отмоталась назад, остановилась, и куплет прозвучал снова. Последняя строчка утонула в треске помех, однако на этот раз ее слова можно было все-таки разобрать:
Иди, убогий путник,
Куда глаза глядят.
Святому делу нужен
Твой тощий зад.
– Господи! – сказал Ашер и остановил пленку. – Неужели она и вправду так спела? «Твой тощий зад»?
Конечно же, это Ях. Хулиганит, уродует принимаемый сигнал. И далеко не в первый раз.
Это объяснили ему местные клемы, объяснили несколько месяцев тому назад, когда впервые появились странные помехи. В прошлом, до того как в звездной системе CY30-CY30B появились люди, туземцы поклонялись некоему горному божеству, обитавшему, как они с уверенностью утверждали, в том самом холме, на котором стоял теперь купол Херба Ашера. Ях периодически досаждал Ашеру, уродуя адресованные ему сигналы ультракоротковолновых и психотронных передатчиков. Когда передач долго не было, Ях высвечивал на экранах малопонятные, но явным образом разумные огрызки информации. Херб Ашер часами возился со своим оборудованием, пытаясь отстроиться или защититься от этих помех, он читал и перечитывал инструкции, ставил разнообразные экраны, но не добился ровно ничего.
Однако прежде не было случая, чтобы Ях посягал на песни Линды Фокс. То, что произошло сегодня, далеко выходило за рамки терпимого, во всяком случае, так считал Ашер.
Дело в том, что он находился в полной зависимости от Линды Фокс.
Он давно уже жил воображаемой жизнью, напрямую с нею связанной. Эта жизнь протекала на Земле, в Калифорнии, в одном из прибрежных городков юга (местность не совсем определенная). Херб Ашер занимался серфингом, а Линда Фокс восхищалась его ловкостью. Все это сильно смахивало на рекламный ролик какого-нибудь пива. Они целыми днями околачивались на пляже вместе со множеством друзей и подруг; все девушки из их компании смело разгуливали с голой грудью, а переносный приемник был постоянно настроен на радиостанцию, круглосуточно гонявшую рок без перебоев на рекламу.
Но главное – это истинная духовность; гологрудые девушки на пляже были обстоятельством приятным, но не жизненно важным. Важнее всего была высокая духовность. Это просто поразительно, насколько духовной может быть хорошо построенная реклама пива.
А как венец этой духовности – Даулендовы песни. Красота и величие Вселенной таились не в звездах, изначально ей присущих, но в музыке, порожденной умами людей, руками людей, голосами людей. Звуки лютней, смикшированные на хитроумном стенде командой специалистов, и голос Линды Фокс. Я знаю, думал он, что мне никак нельзя раскисать. Моя работа просто восхитительна: я просмотрю весь этот материал, обработаю его, передам всем вокруг, а мне за это еще и заплатят.
