Филип Пулман
Книга Пыли. Тайное содружество
Глава 2. Их одежда пахла розами
Часы в колледже пробили восемь. Лира проснулась. Первые несколько минут, медленно и сонно всплывая на поверхность дня, она наслаждалась ощущениями, в том числе теплом шерсти деймона у своей шеи. Эта взаимная забота всегда, сколько Лира себя помнила, была неотъемлемой частью их жизни.
Она лежала в кровати, стараясь ни о чем не думать, но мысли сами накатывали, словно подступающий прилив. Маленькие ручейки сознания – нужно закончить эссе… пора постирать одежду… если она не попадет в столовую до девяти, то рискует остаться без завтрака, – текли со всех сторон, просачивались под фундамент, размывая песчаный замок сонной неги. И самой крупной волной – Пан и их отдаление друг от друга. Что-то странное происходило между ними, и ни один не понимал, что именно. Довериться они могли лишь друг другу, но именно это обоим было не под силу.
Лира сбросила одеяло и встала, ежась от холода. В том, что касалось отопления, колледж Святой Софии был на редкость прижимист. Быстро умывшись в крошечной раковине (горячая вода сначала долго грохотала в трубах и сотрясала краны, и лишь затем соизволяла появиться), Лира надела клетчатую юбку и серый свитер – едва ли не последнее, что еще оставалось из чистой одежды.
Все это время Пан лежал на подушке и притворялся, что спит. Раньше он никогда так не делал… никогда.
– Пан, – устало сказала она.
Он должен был подойти, она знала, что должен. И он поднялся, потянулся и позволил ей подсадить себя на плечо. Лира вышла за дверь и стала спускаться по лестнице.
– Лира, давай играть, что мы друг с другом все-таки разговариваем, – прошептал он ей на ухо.
– Не уверена, что игра заменит жизнь.
– Лучше так, чем никак. Мне нужно рассказать тебе, что я видел прошлой ночью. Это важно.
– А почему не рассказал сразу, как пришел?
– Ты спала.
– Не больше, чем ты сейчас.
– Тогда как же ты не поняла, что мне нужно рассказать тебе что-то важное?
– Я поняла. Сразу почувствовала – что-то случилось. А еще поняла, что из тебя клещами придется все вытаскивать. Так что, честно говоря…
Пан промолчал. Лира вышла в сырой утренний холод. Несколько девушек шли через двор к столовой; еще больше – в обратном направлении, уже позавтракав. Люди спешили по утренним делам, в библиотеку, на лекции или к преподавателю.
– Ох, не знаю, – сказала Лира. – Я уже устала от всего этого. Расскажешь после завтрака.
Она взбежала по ступенькам в зал, взяла себе овсянки и уселась на свободное место за одним из длинных столов. Вокруг ее ровесницы доедали яичницу, кашу, тосты – кто-то весело болтал, кто-то сидел со скучающим, усталым или чрезвычайно занятым видом. Одна или две читали письма. Остальные спокойно ели. Многих Лира знала по имени, некоторых – только в лицо. С одними она дружила, любила за доброту или ум; другие были просто знакомыми, и несколько человек – не то чтобы врагами… Но Лира знала, что они ей никогда не понравятся из-за своего снобизма, высокомерия или холодности. В этом ученом сообществе, среди блестящих, трудолюбивых или просто болтливых сверстниц, Лира чувствовала себя дома – примерно так же, как в любом другом месте. И, вообще-то, ей полагалось чувствовать себя здесь счастливой.
Наливая молоко в кашу, Лира заметила, что напротив сидит Мириам Джейкобс, хорошенькая, темноволосая, в меру быстрая и сообразительная, чтобы преуспевать в науках, прикладывая к этому минимум усилий. Немного тщеславная, но достаточно добродушная, чтобы позволять подтрунивать над собой. Ее деймон, белка Сириакс, испуганно вцепился Мириам в волосы, а сама она читала письмо, прижав ладонь ко рту. Лицо ее было бледно.
Вокруг никто ничего не замечал. Мириам опустила письмо, и Лира наклонилась к ней через стол.
– Мириам! В чем дело?
Та моргнула и тихий вздохнула, словно просыпаясь. Письмо упало на колени.
– Это из дома, – пробормотала она. – Глупости какие-то.
Сириакс спустился поближе к письму. Мириам исполнила небольшой, но впечатляющий спектакль на тему «все в порядке, ничего не случилось», который, впрочем, пропал даром – соседкам не было до нее никакого дела.
– Я могу чем-то помочь? – продолжила Лира.
Пан присоединился к Сириаксу под столом. Деймоны о чем-то переговаривались – обе девочки чувствовали это, – а то, что узнал Пан, очень скоро узнает и Лира. Мириам беспомощно посмотрела на нее. Еще мгновение, и она разразится слезами.
– Так, пошли. – Лира решительно встала из-за стола.
Мириам была как раз в таком состоянии, когда чужая решимость – все равно что спасательный круг посреди бурного моря. Прижимая деймона к груди, она поплелась за Лирой, как послушный ягненок, даже не спрашивая, куда они идут.
– Мне до смерти надоели овсянка, холодные тосты и высохшая яичница, – поделилась Лира на улице. – В такой ситуации нам остается только одно.
– Это что же? – удивилась Мириам.
– «Джордж».
– Но у меня лекция…
– Нет, это у лектора лекция, а у тебя – нет. И у меня тоже. Хочу глазунью с беконом. Давай, шагай. Ты была скаутом?
– Нет.
– И я нет. Не знаю, зачем спросила.
– Мне еще сочинение писать…
– А ты знаешь кого-нибудь, кому не надо писать сочинение? Тысячи молодых леди и джентльменов в этих стенах не успевают сдать сочинение. Было бы крайне невоспитанно отличаться от них. А вот «Джордж» не ждет. «Кадена» пока закрыта, а то можно было бы пойти туда. Шагай, а то холодно. Может, пальто возьмешь?
– Да… только быстро.
Они побежали за пальто. Лирино – зеленое и потрепанное – было ей маловато. Пальто Мириам из темно-синего кашемира сидело на ней превосходно.
– А если кто-нибудь спросит, почему это тебя не было на лекции, или семинаре, или где там еще, скажешь, что была расстроена и добрая Лира водила тебя прогуляться, – сказала добрая Лира, когда они проходили мимо привратника.
– Я никогда не была у «Джорджа», – робко заметила Мириам.
– Да ну тебя! Наверняка была.
– Нет, я знаю, где он находится, но только… Я думала… это не для нас.
Кафе «Джордж» находилось на Крытом рынке, и его посетителями были в основном торговцы и рабочие со всей округи.
– А я туда хожу сколько себя помню, – заявила Лира. – То есть с самого детства. Часто болталась снаружи, пока мне не дадут булочку, лишь бы я только ушла.
– Что, правда?
– Ну, или подзатыльник, это как повезет. Я там даже немного работала – посуду мыла, готовила чай и кофе. Мне тогда было лет девять.
– И твои родители позволяли… Ой, прости! Прости!
Про семью Лиры сверстницы знали немного – только то, что ее родители были высокого происхождения и умерли очень рано. Все думали, что для Лиры это больная тема, ведь она никогда о них не говорила. Не удивительно, что слухи цвели пышным цветом. Мириам испуганно замолчала.
– Нет, меня тогда уже взял под крыло Иордан-колледж, – весело сказала Лира. – Если бы в Иордане знали, где я бываю, они бы, наверное, удивились, а потом просто забыли бы, и я все равно продолжала бы бегать в «Джордж». Я тогда делала что хотела.
– И никто не знал, чем ты занимаешься?
– Экономка знала, миссис Лонсдейл. Строгая была особа, каждый раз меня отчитывала, хоть и знала, что это бесполезно. Когда было нужно, я умела хорошо себя вести.
– А как долго… В смысле, сколько тебе было, когда… Ох, прости. Не хочу лезть не в свое дело.
– Первое что я помню, – как меня принесли в Иордан. Понятия не имею, сколько мне тогда было, – наверняка я еще была младенцем. Меня вез какой-то очень большой мужчина. Стояла полночь, лил проливной дождь, гром, молния, все такое. Он ехал верхом, а меня прижимал к груди, завернув в плащ. Потом помню, как он стучит в дверь пистолетом, и дверь открывается, а внутри тепло и свет… И он передал меня кому-то и, кажется, поцеловал на прощанье, а потом вскочил на коня и уехал. Наверное, это был мой отец.
На Мириам это произвело огромное впечатление. Насчет лошади Лира была не слишком уверена, но лошадь ей нравилась.
– Как романтично! – вздохнула Мириам. – Это правда твое первое воспоминание?
– Да, самое первое. Потом я… просто жила в Иордане. Всю жизнь. А ты что первое запомнила?
– Запах роз, – тут же ответила Мириам.
– Какой-то сад?
– Нет, папина фабрика. Там делали мыло и всякое такое прочее. Я сидела у отца на плечах, мы были в разливочном цеху. Сильный сладкий аромат… Одежда работников пахла розами, и женам приходилось все время ее стирать, чтобы избавиться от запаха.
Лира знала, что семья Мириам богата, и разбогатела она на производстве мыла, духов и всего в том же духе. У Мириам имелась обширная коллекция парфюмерии, шампуней и благовоний, и ее подруги обожали пробовать разные новинки.
Внезапно Лира поняла, что ее собеседница плачет.
– Мириам, да в чем дело? – Она остановилась и взяла ее за руку. – Что тебе написали?
– Папа обанкротился, – дрожащим голосом ответила та. – Все кончено. Вот что мне написали. Теперь ты знаешь.
– Ох, Мириам, какой ужас!
– И мы больше не… они не могут… Мы продаем дом, а я ухожу из колледжа… Больше не можем себе позволить…
Договорить она не смогла. Лира обняла ее, и Мириам, всхлипывая, прислонилась к ней. От ее волос пахло шампунем. «Интересно, в нем тоже есть розы?» – подумала Лира.
– Ну, ну… – сказала она. – Ты же знаешь, есть стипендии и разные фонды… Вот увидишь, тебе не придется никуда уходить!
– Но теперь все изменится! Им придется все продать и переехать… Ох, не знаю… Дэнни придется бросить Кембридж и… Все будет просто ужасно.
– Уверена, все кажется гораздо хуже, чем на самом деле.
Краем глаза Лира видела, как Пан шепчется с Сириаксом, – и сейчас он говорил деймону Мириам то же самое, что и она.
– Конечно, это потрясение – узнать подобные новости за завтраком. Но люди и не такое переживали, уж поверь, и, как правило, все заканчивается куда лучше, чем ты думаешь. Готова поспорить, тебе не придется уходить из колледжа.
– Но все узнают…
– Ну и что? Стыдиться совершенно нечего. С любой семьей может случиться что угодно, никто в этом не виноват. А если ты храбро справишься со всем, люди станут тобой восхищаться.
– Уж папа-то точно не виноват…
– Разумеется, не виноват, – кивнула Лира, которая не имела ни малейшего понятия о реальном положении вещей. – Помнишь, нам на экономической истории объясняли, что такое производственный цикл? Чем больше нечто, тем ниже его сопротивляемость.
– Это просто случилось… Никто мог не предвидеть…
Мириам достала из кармана смятое письмо и прочла:
– «Поставщики вели себя совершенно безответственно. Папа снова и снова ездил в Латакию, но нигде не смог найти поставщика. Судя по всему, все подчистую скупают крупные медицинские компании… Ничего нельзя было сделать. Это просто ужасно…»
– Какие поставщики? – уточнила Лира. – Поставщики роз?
– Ну да. Их покупают в садах, потом дистиллируют или что-то в этом роде. Аттар. Да, из них делают розовый аттар. Как-то так называется.
– А английские розы для этого не подходят?
– Вряд ли. Розы должны быть именно оттуда.
– Или, скажем, лаванда. Лаванды-то у нас пруд пруди.
– Они… ох, я не знаю!
– Теперь люди потеряют работу, – сказала Лира, когда они повернули на Броуд-стрит напротив Бодлианской библиотеки. – Те, чья одежда пахла розами.
– Наверное… Все это так ужасно.
– Да. Но ты справишься. Сейчас мы с тобой сядем в кафе и составим план. Подумаем, что можно сделать. Переберем все возможные варианты, все направления. Тебе сразу станет лучше, вот увидишь.
В «Джордже» Лира заказала яичницу с беконом и пинтовый чайник чая. Мириам хотела только кофе, но Лира все равно попросила хозяина принести еще булочку с изюмом.
– Если она не съест, я съем.
– Вас что, в колледже совсем не кормят? – поинтересовался Джордж, человек с удивительными руками.
Лира не встречала другого человека, чьи руки двигались бы так же проворно – нарезали, намазывали масло, разбивали яйца, наливали, солили. Еще в детстве ее восхищала способность хозяина заведения сразу, одной рукой разбить три яйца о край сковородки, при этом белок не разливался, желток не лопался, и в яичницу не попадало ни кусочка скорлупы. Как-то раз она извела пару дюжин яиц, пытаясь освоить этот трюк, и получила крепкий и заслуженный подзатыльник. Теперь Джордж вел себя более уважительно. Хотя яичному фокусу она так и не научилась.
Взяв у Джорджа листок бумаги и карандаш, Лира начертила три колонки: «То, что нужно сделать», «То, что нужно выяснить», «То, по поводу чего нужно перестать беспокоиться», – а дальше они с Мириам и двое деймонов принялись заполнять их идеями и решениями, не отрываясь от еды. Мириам сама съела булочку и к тому времени, как на листке закончилось свободное место, почти повеселела.
– Ну, вот, – подвела итог Лира. – Я же говорила, пойти к «Джорджу» – всегда хорошая идея. В колледже пища слишком уж духовная. А в Иордане…
– Держу пари, завтраки там не такие скудные, как у нас…
– У них там огромные серебряные блюда с подогревом, а на них кеджери[2], пряные почки, копченая рыба. Молодых джентльменов следует содержать в тех условиях, к которым они привыкли. Мило, конечно, но не каждый же день…
– Спасибо, Лира, – сказала тихо Мириам. – Ты была права, мне гораздо лучше.
– И что ты сделаешь в первую очередь?
– Навещу доктора Белл. И напишу домой.
Доктор Белл, внешне суровая, но добрая женщина, была наставником Мириам, чем-то средним между духовником и ментором. Уж она-то наверняка знает, какую помощь может оказать колледж в подобном случае.
– Вот и хорошо, – кивнула Лира. – А потом все мне расскажешь.
– Расскажу, – пообещала Мириам.
Когда она ушла, Лира еще немного поболтала с Джорджем, не без сожаления отклонила его предложение подработать на рождественских каникулах и допила свою пинту чаю. И наконец они с Паном снова остались наедине.
– Что он тебе сказал? – спросила Лира, имея в виду деймона Мириам.
– На самом деле больше всего ее волнуют отношения с молодым человеком. Не знает, как ему сказать. Боится, что став бедной, сразу ему разонравится. Он, видите ли, из Кардинал-колледжа, какой-то аристократ.
– Мы потратили столько времени и сил, а она даже не сказала, о чем сильнее всего беспокоится?! Не слишком вежливо с ее стороны. – Лира взяла свое старое пальто. – Если этот парень и правда так к ней относится, он ее точно не стоит. Пан, прости меня, – вдруг сказала она, удивив не только его, но и себя. – Ты ведь хотел рассказать, что видел прошлой ночью, а у меня не было времени тебя выслушать.
Лира помахала Джорджу на прощанье, и они вышли на улицу.
– Я видел, как кого-то убили.
Глава 3. Камера хранения
Лира застыла. Они стояли перед кофейной лавкой, у входа на Крытый рынок, и воздух был пропитан ароматом кофейных зерен, которые продавец обжаривал на противне.
– Что ты сказал? – переспросила она.
– Я видел, как два человека напали на третьего и убили его. Рядом с почтовой станцией, там, где огороды…
Лира медленно двинулась по Маркет-стрит, обратно к колледжу Святой Софии. По дороге Пан все ей рассказал.
– И они, похоже, знали про разделение, – добавил он. – Этот убитый человек и его деймон… И сами так умели. Его птица, наверное, заметила, что я сижу на ветке, и полетела прямо ко мне… С трудом, конечно, потому что человек был ранен, но она ничего не боялась. То есть, я хочу сказать, она не испугалась, что я один, хотя кто угодно бы испугался. И человек тоже не боялся.
– А бумажник? Где он сейчас?
– У нас на книжной полке. Рядом с немецким словарем.
– Повтори еще раз, что он сказал?
– Он сказал: «Забери его. Не дай им его получить. Теперь все зависит от тебя и от твоей…». И умер.
– Значит, все зависит от нас, – кивнула Лира. – Ну что ж, давай посмотрим, что там.
Вернувшись в спальню, которая служила ей и кабинетом, Лира включила газовый камин, села за стол и зажгла антарный светильник, потому что небо за окном хмурилось и в комнате было темно.
Не вставая, она протянула руку и взяла с полки бумажник. Он оказался совсем простым, без застежки, размером чуть больше ее ладони. Кожа, похожая на сафьян, когда-то была зернистой и, наверное, коричневой, но тиснение почти стерлось: старый бумажник был гладким и маслянистым на ощупь и совсем потемнел. В нескольких местах виднелись вмятины – следы от зубов Пана. Лире бросился в ноздри запах: слабый, острый, немного пряный, как от мужского одеколона, смешанного с потом. Пан помахал лапой перед носом. Лира еще раз внимательно осмотрела бумажник снаружи, она искала монограмму, но не нашла.
Внутри бумажник тоже оказался совершенно обычным и ничем не примечательным. В одном отделении лежали четыре английские банкноты, шесть монет по доллару и сотня франков – скромная сумма. В другом кармашке обнаружился обратный билет на поезд из Парижа в Марсель.
– Он был француз? – спросил Пан.
– Пока не знаю, – сказала Лира. – Смотри-ка, фото!
Из третьего отделения она достала потертую и грязную карточку, удостоверяющую личность владельца. На фотограмме она увидела лицо мужчины лет сорока, с черными курчавыми волосами и тонкими усиками.
– Это он, – подтвердил Пан.
Удостоверение было выдано Министерством иностранных дел Его Величества на имя Энтони Джона Родерика Хассаля, гражданина Британии. Судя по дате рождения, Хассалю было тридцать восемь лет.
На фотограмме деймона была запечатлена некрупная хищная птица, вроде ястреба, но меньше. Пан разглядывал снимки с напряженным интересом и сочувствием.
Следующий предмет из бумажника оказался Лире хорошо знаком: такая же карточка – читательский билет Бодлианской библиотеки – лежала и в ее сумочке. Пан удивленно пискнул.
– Значит, он был из университета, – заметил он. – Смотри, а это что такое?
Третья карточка оказалась удостоверением факультета ботаники. Она подтверждала, что доктор Родерик Хассаль числился в штате отделения прикладной ботаники.
– Почему же они на него напали? – спросила Лира, не надеясь на ответ. – Может, он был богато одет? Или нес что-нибудь такое?
– Они сказали… – Пан замолчал, стараясь вспомнить как можно точнее. – Один из них… тот, который убил его… Он удивился, что у него не было с собой сумки. Они как будто рассчитывали, что он будет что-то нести. Но второму – тому, которого ранили, – было не до того.
– А у него точно не было сумки? Ни портфеля, ни чемодана?
– Нет. Ничего.
Следующую бумажку, судя по ее состоянию, часто сворачивали и разворачивали: места сгибов протерлись настолько, что владельцу пришлось укрепить их клейкой лентой. Заголовок гласил: LAISSEZ-PASSER[3].
– Что это? – спросил Пан.
– По-моему, что-то вроде паспорта…
Выпущен этот проездной документ был в Константинополе, Министерством внутренней безопасности Высокой Порты – правительства Османской империи. На трех языках – французском, английском и анатолийском – он подтверждал, что Энтони Джон Родерик Хассаль, ботаник из Оксфорда (Британия) имеет право свободного проезда по всей территории Османской империи, и призывал местные власти оказывать ему любое содействие и предоставлять необходимую защиту.
– А Османская империя большая? – спросил Пан.
– Огромная! Турция, Сирия, Ливан, Египет – и дальше. Больше тысячи миль на восток. Погоди-ка, тут еще один…
– И еще!
Один пропуск был выпущен Туркестанским каганатом, включавшим в себя области Бактрию и Согдиану, другой – префектурой Синьцзян Небесной империи Катая. В них почти в тех же словах говорилось то же, что и в паспорте Османской империи.
– Эти просрочены, – заметила Лира.
– Но синьцзянский выпущен раньше, чем туркестанский. Значит, он ехал из Катая, и путешествие заняло… три месяца! Неблизкий путь!
– Тут что-то еще.
Лира вытащила еще одну бумажку из внутреннего кармана – тоже сложенную во много раз. Но это был не пропуск, а листовка пароходной компании – «Имперских восточных путей» – с рекламой круиза по странам Леванта на судне под названием «Зиновия». Текст на английском обещал «целый мир романтики и солнечного света».
«Мир шелков и благовоний, – прочитал вслух Пан, – ковров, сластей и дамасских клинков, и прелестных очей, сверкающих под небом, усыпанным звездами…»
«Танцы под романтическую музыку Карло Померини и его Оркестра салонных серенад, – подхватила Лира. – Волнующий шепот лунного света, озаряющего безмятежные воды Средиземного моря…» Как, интересно, лунный свет может шептать? «Левантинский круиз “Имперских восточных путей” – это врата в чарующий мир…» Постой-ка, Пан… Смотри!
На обороте было отпечатано расписание с датами прибытия в разные порты. Из таблицы следовало, что «Зиновия» должна была покинуть Лондон в четверг 17 апреля и вернуться в Саутгемптон в субботу 23 мая, совершив по пути остановки в четырнадцати городах. И дата одной из этих остановок – понедельник 11 мая, в Смирне, – была обведена кружком. К кружку кто-то пририсовал стрелку, ведущую к надписи на полях: «Кафе “Анталья”, площадь Сулеймана, 11 утра».
– Место встречи! – воскликнул Пан.
Перепрыгнув со стола на каминную полку, он встал, оперся передними лапами о стену и начал изучать висевший там календарь.
– Дни недели не совпадают. Значит, не в этом году! Погоди… да! Это будет в следующем году! Это еще не случилось. Что будем делать?
– Ну-у-у… – протянула Лира. – Думаю, мы должны отнести это в полицию. Или ты сомневаешься?
– Нет. – Пан прыгнул обратно на стол и еще раз перечитал все бумаги. – Это все, да? В бумажнике больше ничего нет?
– По-моему, нет. – Лира осмотрела его еще раз, прощупав все кармашки. – Ой! Погоди-ка… Тут что-то еще… Монета?
Она перевернула бумажник и потрясла. На стол выпала еще одна вещица, но не монета, а ключ с круглой металлической биркой, на которой был выбит номер 36.
– По-моему, это… – начал Пан.
– Да. Мы уже такое видели… У нас тоже такой был. Но когда?
– В прошлом году… На вокзале…
– Камера хранения! – воскликнула Лира. – Он оставил что-то в ячейке!
– Ту самую сумку, которой при нем не оказалось!
– Наверняка она все еще там.
Лира и Пан уставились друг на друга круглыми глазами.
Затем Лира покачала головой:
– Нет, надо отнести это в полицию. Мы сделали все, что на нашем месте сделал бы каждый. Мы выяснили, кому это принадлежало, и… и…
– Ну, можно отнести все это в Ботанический сад. На отделение прикладной ботаники. Они должны знать, кто он.
– Да, но его убили! Значит, этим должна заниматься полиция. Понимаешь, Пан?
– М-м-м… – пробормотал он. – Да, наверное…
– Но никто не мешает нам кое-что записать. Даты путешествия, место встречи в Смирне…
Так она и сделала.
– И это все? – спросил Пан.
– Да. Сейчас я постараюсь сложить все обратно, как было, а потом пойдем в полицию.
– Но зачем, если честно? Зачем мы все это записываем?
Лира посмотрела на Пана, затем перевела взгляд на бумажник.
– Просто любопытно, – сказала она. – Вообще, это не наше дело, но так уж вышло, что мы знаем, что произошло там, в камышах. Так что, выходит, это и наше дело тоже.
– И еще он сказал, что теперь все зависит от нас. Не забывай.
Лира положила бумажник в карман, выключила камин, заперла за собой дверь, и они с Паном направились в главный полицейский участок на Сент-Олдейт.
Двадцать пять минут спустя они ждали своей очереди у стойки, за которой дежурный сержант разбирался с человеком, желавшим получить разрешение на отлов рыбы, но не желавшим понимать, что лицензии выдают не в полиции, а в Речном управлении. Спор затянулся, и Лира села на единственный во всей приемной стул и приготовилась ждать до обеда.
Пан сидел у нее на коленях и внимательно следил за всем происходящим. Когда из дальнего кабинета вышли еще двое полицейских и подошли к стойке поговорить с дежурным, он бросил на них взгляд, и Лира тут же почувствовала, как острые коготки впились ей в руку.
Она не шелохнулась. Ясно было, что Пан сейчас объяснит ей, в чем дело, – и действительно, он взбежал ей на плечо и прошептал:
– Это вчерашний человек. Убийца.
Лира услышала, как полицейский – тот, что был более высоким и грузным, – сказал другому:
– Нет, это уже сверхурочные. Все по закону. Точно по книге, не сомневайся.
Голос у него был неприятный – резкий и грубый. И с ливерпульским акцентом.
В ту же секунду человек, пришедший за рыболовной лицензией, сказал дежурному сержанту:
– Ну, раз вы так уверены, делать нечего. Но я хочу письменный отказ.
– Приходите после обеда. Здесь будет дежурить мой коллега, он выдаст вам справку. С подписью и печатью, – пообещал сержант и подмигнул товарищам.
– Так я и сделаю. И не думайте, что я просто так сдамся!
– Мне бы и в голову не пришло, сэр! Слушаю вас, мисс? Чем могу помочь?
Он смотрел на Лиру, а двое полицейских продолжали стоять рядом с ним.
Лира поднялась и сказала:
– Не уверена, что мне нужно именно к вам, но… У меня украли велосипед.
– Вы пришли по адресу, мисс. Заполните эту форму, и мы посмотрим, что можно сделать.
Лира взяла протянутый сержантом бланк.
– Простите, но я сейчас очень спешу. Можно я занесу его позже?
– В любое время, мисс.
Дело об украденном велосипеде не обещало ничего интересного, так что сержант отвернулся и продолжил разговор о сверхурочных, а Лира с Паном чинно вышли за дверь.
– Ну и что мы теперь будем делать? – спросил Пан.
– Пойдем в камеру хранения, что же еще?
Но сперва Лира захотела увидеть место преступления. Пока они шли через Карфакс и дальше к замку, она попросила Пана рассказать ей все еще раз. Оба были так подчеркнуто вежливы и внимательны друг к другу, что у Лиры сводило зубы. Все вокруг – и прохожие на улицах, и все, кого Лира замечала в магазинах и с кем заговаривала на рынке, – общались со своими деймонами без малейших проблем. И чудаковатая крыса Джорджа, владельца кафе, сидела в нагрудном кармане его фартука, отпускала едкие замечания обо всем, что попадалось ей на глаза, – точь-в-точь, как в старые времена, когда Лира была еще ребенком, – и была совершенно довольна Джорджем, а он – ею. Только Лира и Пан никак не могли найти общий язык. Но они очень старались.
Пройдя мимо огородов, они остановились и посмотрели на ворота высокой ограды вокруг почтовой станции – те самые, через которые прошлой ночью перелез один из убийц. Посмотрели на тропу от вокзала, по которой пришла жертва. День был рыночный, и сквозь лязг вагонов, отходящих на запасные пути, и шум дрели где-то на почтовой станции Лира слышала доносившееся издалека мычание коров. И повсюду были люди.
– Возможно, за нами сейчас кто-то наблюдает, – заметила она.
– Не исключено.
– Тогда просто побродим здесь немного. Сделаем вид, будто мы замечтались.
Она медленно огляделась. Они стояли между рекой и огородами, на не слишком ухоженной общественной лужайке, где летом местные жители гуляли, устраивали пикники, отдыхали, искупавшись в реке, или играли в мяч. В этой части Оксфорда Лира чувствовала себя чужой, «ее» улицы находились в полумиле к северу. Вместе с уличными мальчишками Иерихона она не раз сражалась с шайками как раз отсюда, из окрестностей Сент-Эбб. Это было очень давно, еще до путешествия на Север, до того, как началась совсем другая жизнь. Теперь она стала взрослой, образованной двадцатилетней девушкой, студенткой колледжа Святой Софии, но на чужой территории ее охватил безотчетный страх. Лира медленно пошла через луг к реке, как будто она вовсе и не искала место убийства, а была занята чем-то совершенно другим.
Через несколько шагов они с Паном остановились посмотреть на груженный углем товарняк, который справа от них полз к деревянному мосту через реку. На этом мосту поезда всегда замедляли ход. Слушая, как громыхают вагоны, Лира и Пан дождались, когда последний съедет с моста. Потом посмотрели налево, чтобы полюбоваться другим поездом, который как раз свернул на ветку, ведущую к газовому заводу, и вскоре остановился в тупике у главного здания, откуда днем и ночью доносился рев могучих печей.
– Слушай, Пан, а если бы они на него не напали, куда бы он пошел? – спросила Лира. – Куда ведет эта тропа?
Они стояли у южного края огородов, именно там, где Пан впервые заметил человека, спрятавшегося под ивой. Посмотрев на реку, они увидели ту самую иву и соседний дуб, ярдах в ста ниже по течению. Если бы на человека, пришедшего с вокзала, не напали, тропа повела бы его дальше вдоль берега и вместе с рекой повернула бы налево. Лира и Пан, не сговариваясь, медленно двинулись туда.
Тропа повторяла изгиб реки и упиралась в пешеходный мостик, за которым начинались узкие улочки и сгрудившиеся вокруг газового завода дома – это и был приход Сент-Эбб.
– Вот, значит, куда он должен направлялся, – сказал Пан.
– Да, даже если он шел не именно сюда, а просто шел по тропе.
– И, значит, отсюда пришел второй человек… то есть первый… ну, тот, который пришел не с почтовой станции.
– Он мог прийти откуда угодно, – покачала головой Лира. – Вокруг Сент-Эбб целый лабиринт старых улиц. А может, он просто прошел этим путем откуда-то еще. С Сент-Олдейт, из Карфакса… да мало ли откуда!
– Мы никогда этого не узнаем. Во всяком случае, стоять и гадать смысла нет.
Но они оба понимали, почему продолжают стоят здесь, на дальнем конце мостика, и перебирают варианты. Ни Пану, ни Лире не хотелось идти туда, где убили человека.
– Но все-таки надо, – сказала Лира.
– Да. Пошли.
Они повернули обратно и побрели вдоль берега к иве и дубу, туда, где камыши росли гуще, а тропинка раскисла и превратилась в грязь. Лира огляделась, как будто невзначай, но ничего зловещего или опасного не заметила: поодаль у реки играли дети и несколько человек копались на огородах, да старичок со старушкой шли рука об руку по тропе и оба несли по сумке.
Лира и Пан прошли мимо них. Лира поздоровалась, старички улыбнулись и кивнули.
Наконец, они добрались до дуба. Пан перепрыгнул на него прямо с плеча Лиры и показал ей ветку, на которой сидел прошлой ночью. Потом спрыгнул на траву и побежал к иве.
Лира пошла за ним, высматривая на земле следы борьбы, но не увидела ничего, кроме травы и грязи, истоптанной так же, как и весь этот участок тропы.
– Никто не идет? – спросила она Пана.
Тот вспрыгнул ей на плечо, посмотрел по сторонам.
– По мостику идет женщина с хозяйственной сумкой, с ней ребенок. Больше никого.
– Давай посмотрим в камышах. Где-то тут, да?
– Да. Прямо тут.
– Он оттащил тело к самой воде?
– Нет, просто спрятал в камышах. Там я его и нашел. Но, скорее всего, тот человек потом вернулся и сбросил его в реку.
Лира сошла с тропы и двинулась вниз по склону, в заросли камыша. Стебли были высокие, а склон – крутой, так что уже через пару шагов она скрылась из виду. С луга ее теперь никто не заметил бы. Идти было трудно, и Лира понимала, что туфли наверняка будут испорчены. Но она удержалась на ногах и, пригнувшись, внимательно огляделась. В одном месте камыши были примяты и в грязи остался след, как будто здесь тащили что-то большое – вполне возможно, человека.
