Фири Макфолен
Помни меня
– Ты обслуживающий персонал, вот и разбирайся с этим. Это не моя сфера.
– Вы дали мне то же самое блюдо! Что прикажете делать?
– Очаруй его. Вот какой ты должна быть – очаровательной. – Он с вызовом осматривает меня с головы до ног.
В этом весь Тони: он соединяет в одном распоряжении пассивную агрессию, хамство на рабочем месте и сексизм.
– Я же не могу ему сказать, что его собственные глаза плохо видят! Нам следовало поменять тарелки.
– Черт бы побрал эту утку! – восклицает Тони, снимая с плеча посудное полотенце и швыряя его на пол. – Эта долбаная утка превратится в угли.
Какое лицемерие – винить клиентов в плохом качестве стряпни!
Он выключает газ под сковородкой и театрально врывается в зал через вращающиеся двери.
– Который?
Не думаю, что агрессивное поведение поможет делу.
Я протискиваюсь мимо Тони и веду его к столику, дипломатично издавая умиротворяющие звуки.
– В чем проблема? – низким голосом произносит Тони, уперев руки в бока. На нем китель шеф-повара, отнюдь не блещущий белизной.
– Вот эта проблема, – отвечает мистер Кит, берясь за вилку и с отвращением роняя ее. – Неужели вы считаете, что это можно есть?
Тони смотрит на него свысока:
– Вы знаете, что входит в карбонару? Это традиционный итальянский рецепт.
– Яйца и пармезан, не так ли? А это по вкусу как плавленый сыр, протертый через пояс рестлера.
– Ах простите, не знал, что вы ресторанный критик.
Наверное, Тони совсем очумел от своей последней сигареты, если так хамит клиенту.
– Не обязательно быть А.А. Джиллом[19], чтобы понять, что это гадость. Однако раз уж вы подняли этот вопрос… Я действительно пишу сегодня статью о вашем ресторане для «Стар».
Тони, и так уже бледный от своего меню, состоящего из сигарет и роллов с беконом, становится белым как мел.
Если бы ситуация не была такой отчаянной, я бы рассмеялась. К тому же это было бы крайне непрофессионально. Я c задумчивым видом тру лицо.
– Тогда, может быть, вы предпочли бы что-нибудь другое? – спрашивает Тони.
При этом он скрещивает руки на груди и бросает на меня взгляд. Я знаю, что на кухне получу взбучку. РАЗВЕ ТЫ НЕ МОГЛА СПРАВИТЬСЯ С ЭТИМ САМА?
– Вовсе нет. Я попросил вас заменить блюдо, но вы только подогрели его. Неужели я в третий раз увижу эту мерзость?
Я замечаю, что у миссис Кит на удивление спокойный вид. Может быть, она рада, что кто-то другой получил нагоняй от ее мужа. Если только она действительно жена, а не помощница критика.
– Я думал, вы хотели, чтобы паста была горячей?
– Да, горячей. Но я хотел, чтобы блюдо заменили, а получил ту же самую отраву.
Тони поворачивается ко мне:
– Почему ты не сказала мне, что он хочет другое блюдо?
Я отвечаю, нахмурившись:
– Э-э, разве я не?..
– Нет. Ты сказала, что нужно подогреть.
Я так потрясена этой наглой ложью, что не в силах возразить.
– Но я же сказала?.. – Я не доканчиваю фразу. Ведь если я повторю весь наш разговор, это будет предательством. Но неужели я должна согласиться, что это моя вина?
Пауза. Да. Да, это моя вина.
– Ты называешь меня лжецом? – продолжает Тони. К нам прикованы взгляды всего зала.
Я открываю было рот, чтобы ответить, но не произношу ни звука.
– Ну так вот что я тебе скажу: ты уволена!
– Что?!
Наверное, он шутит? Но Тони указывает на дверь. Кэллум, которого я замечаю на другом конце зала, в шоке. У него отвисла челюсть, руки судорожно сжимают гигантскую перечницу.
– О, это уж чересчур… – говорит мистер Кит, вдруг сбавив тон. Так вот почему Тони это сделал! Это единственный способ одержать верх. Он надеется, что в центре статьи в «Стар» не будет фигурировать несъедобная карбонара.
Стоит такая тишина, что можно услышать, как упадет булавка. Только Дин Мартин тихо и проникновенно поет в микрофон о старом Наполи.
Сняв передник, я бросаю его на пол и неловкими руками роюсь за барной стойкой в поисках своей сумки.
Я выскакиваю на улицу, не оглядываясь. У меня щиплет глаза от слез. Ну уж нет, не дождетесь! Не видать вам моих слез!
Я захожу за угол и ищу в сумке бумажные носовые платки, так как у меня потекла тушь. В этот момент приходит эсэмэска от Тони.
Прости, секс-бомба. Иногда нужно отдать им чей-то скальп. Ты вернешься к нам через две недели, а если узнает этот долбаный критик, скажем ему, что у тебя умерла мама и мы сжалились. Считай это отпуском! Правда, неоплачиваемым.
Это Amore.
И тут до меня доходит еще кое-что.
Мать твою, я же забыла свое пальто!
3
Первая мысль: мое пальто – военнопленный. Они не могут его пытать, так что оставь его. Вторая мысль: черт побери, это же мое пальто из искусственного меха цвета розовой жвачки! Это моя броня, воплощение моей личности. На сентиментальной шкале оно стоит на втором месте после моей древней черепахи Джемми. И кроме того, я уже дрожу от холода.
Погодите-ка, у меня же там есть свой человек! Кэллум. Я посылаю ему эсэмэску, полагая, что он, конечно, сочувствует мне и выполнит мою просьбу.
Немедленно приходит ответ:
Я отдам тебе твое пальто, если ты придешь ко мне на свидание.
Я удивленно моргаю. Ты же видел, как меня публично и унизительно уволили – и теперь требуешь секс за свою услугу? Ну, ты у меня дождешься! Не ответить ли, что купила это пальто на распродаже всего за 50 фунтов три года назад, так что оно того не стоит?
Но моя цель – получить свое пальто, а не фотографию, на которой оно в мусорном баке.
Ха-ха-ха! Разве я не безработная, к тому же без гроша в кармане, так что вряд ли смогу заплатить за выпивку в свой черед? Увидимся у парадного входа через 1 минуту?
Я сам заплачу. Это означает «да»?
Как это противно – терпеть, когда тебя пытаются заставить что-то сделать и признают это, но тем не менее продолжают?
О’кей, соврем.
Конечно.
А ведь он знает, что у меня есть бойфренд. Как-то раз упомянул в разговоре: Значит, его зовут Робин?
Я стою у входной двери, но Кэллума не видно. Прождав пять минут, которые кажутся пятью часами, посылаю ему следующую эсэмэску, состоящую из вопросительного знака. Проходит еще три минуты, и наконец он появляется.
– Приходится крутиться: ведь я теперь один.
Может быть, я должна принести за это извинения?
Я смотрю на вещь, которую держит Кэллум. Это бежевый тренч.
– Это не мое.
– О!
– Мое розовое и пушистое.
Кэллум исчезает за дверью. Снова тянутся минуты. Вряд ли в гардеробе есть еще одно пальто цвета розовой жвачки, что оправдало бы столь долгое отсутствие. Я заглядываю в окно, затянутое сеткой чайного цвета. Кэллум принимает заказ возле стола на восьмерых. Он болтает и шутит и явно не торопится.
Досада одерживает победу над стыдом. Я распахиваю дверь и строевым шагом вхожу в ресторан. Под взглядом многочисленных глаз открываю дверь за баром. На обратной стороне крючки, и на одном из них висит мое пальто.
– Юная леди! Юная леди?
Обернувшись, я вижу, что меня подзывает мистер Кит. Я бросаю настороженный взгляд в сторону кухни. А впрочем, что еще может мне сделать Тони? Уволить во второй раз?
Я приближаюсь к столику мистера Кита. Он вытирает губы салфеткой.
– Мне жаль, что так получилось. Если бы я предвидел последствия…
– О, все в порядке, – отвечаю я. – Это не ваша вина.
– Запомните на будущее: честность – всегда лучшая политика.
Я удивленно смотрю на него. Он снова отчитывает меня? Какого хре…
– Я сказала правду. Это шеф-повар солгал, – отрезаю я.
– Но вы же сказали, что повар приготовил мне другое блюдо?
А, так вот в чем дело.
– Нет, не приготовил, но сказал мне, чтобы я…
– И вы солгали?
– Чтобы не потерять работу! Он велел мне солгать!
– И что, это вам помогло?
Я открываю и снова закрываю рот, безмолвно повторяя: «Это он солгал».
– В любом случае я решил не писать об этом ресторане, чтобы не ставить вас в неловкое положение.
У меня отвисла челюсть:
– Но именно этого он и хотел! Вот почему он меня уволил! Чтобы вам было неловко писать о том, какая тут дерьмовая еда!
Мой голос становится пронзительным, и теперь уже все смотрят на меня.
– Напишите об этом! Расскажите всем, что тут творится! И о том, что меня уволили. Мне все равно!
– Это не очень-то коллегиально, не так ли?
– Или… – продолжаю я, чувствуя, как все в зале затаили дыхание, – я напишу об этом для вас. Я могла бы написать вам хороший материал об этом ресторане. Ведь теперь больше нет конфликта интересов.
Мистер Кит откашливается.
– Хорошо. «Официантка месяца».
Мне хочется упомянуть о том, как на маргарине в бочонке отпечатались следы лап грызунов и Тони снял верхний слой ложкой для мороженого и продолжил использовать этот маргарин. А еще можно вытащить мой телефон и показать мистеру Киту эсэмэску от Тони, которую я только что получила. Да, тогда Тони конец.
Кэллум в ужасе уставился на меня. Когда он переводит взгляд на дверь кухни, я понимаю, что сейчас будет.
Тони выступает с важным видом, в руках у него другая тарелка с пастой. Вид самый добродушный, но, когда он замечает меня, глаза становятся как буравчики.
– Никак не можешь уйти, хотя тебе больше не платят? Все, Джорджина, уходи. Клиенту надоело с тобой препираться.
Тони ставит тарелку на стол. Карбонара выглядит довольно прилично. Наверное, Тони заглянул в «Гугл» и добавил в нее яйцо.
– Я с ним не препираюсь, он сам со мной заговорил. Я вернулась за пальто.
Стук ножей и вилок еще не возобновился, так что слышно только нас и еще «volare, woooooaah oh».
В эту минуту я замечаю кого-то позади мистера Кита. Это маленькая девочка со стрижкой «паж», в большой бумажной короне с надписью «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ». Ее щеки измазаны томатным соусом. Она оторвалась от penne marinara[20] и вместе со своей семьей слушает эту непристойную перебранку. Мы портим праздник малышке, которой исполнилось пять лет. Поскольку все напряженно ждут, что я буду делать дальше, то это моя вина.
Мои немногочисленные хорошие воспоминания детства связаны с радостным волнением, когда меня водили куда-нибудь пообедать. Я ела куриные наггетсы и клянчила вторую порцию кока-колы.
– Забудьте. Я только хотела забрать свое пальто. Вот и все.
– Смотри, чтобы тебя не прищемило дверью, – бормочет Тони, затем, повысив голос, обращается к мистеру Киту: – Надеюсь, эта драма не испортит вам аппетит.
– Надеюсь, карбонара не испортит вам аппетит, – говорю я, и мистер Кит качает головой.
Повернувшись, я выхожу из зала, ощущая на себе взгляды всех присутствующих. Я никогда не считала эту работу такой уж хорошей, но и не думала, что все закончится так унизительно. Дверь захлопывается за мной, и я делаю выдох.
Я шагаю по улице слишком взвинченная, чтобы поискать в сумке сигареты. Мне не хочется, чтобы ситуация обернулась приступом паники. Я помню, что говорил психоаналитик: когда я чувствую, как тревога вздымается, словно волны в море, нужно сосредоточиться на дыхании.
Мой телефон подает сигнал.
Держи наше свидание в секрете. Тони рассвирепеет, если узнает, и уволит меня тоже.
Кажется, Тони уже рассвирепел: я вижу еще одну эсэмэску.
ХРЕН ТЕБЕ, принцесса. У меня для тебя нет работы, и тебя нигде не возьмут, стоит мне только слово сказать. Ты в ЧЕРНОМ СПИСКЕ. Следующая работа у тебя будет на Северном полюсе.
Я набираю ответ:
Тони, твоя фамилия не Сопрано. Если бы ты был из клана Сопрано, то знал бы побольше об итальянской кухне.
На самом деле я не столь легкомысленно отношусь к его угрозе. Бистро Шеффилда со средними ценами – это маленький мирок. Теперь я не смогу заплатить за квартиру в следующем месяце. Я не привыкла наживать врагов, обычно я виртуозно сглаживаю острые углы и умею умиротворять.
Хотя, возможно, я льщу себе: прибывает третья эсэмэска. Она от моей сестры Эстер, которую мне никогда не удавалось умиротворить.
Ты придешь в воскресенье вместе с Робином? Отвечай поскорее. Жаркое из говядины. Дай мне знать, нет ли аллергии на йоркширский пудинг или на что-нибудь еще.
Вот такие эсэмэски всегда шлет мне Эстер, как будто я нерадивый сотрудник в ее бухгалтерской фирме. Правда, шпилька в последней фразе направлена против Робина.
Его сейчас нет в городе! Но все равно спасибо. х
А еще я виртуоз по части невинной лжи. Робин и мои родственники плохо сочетаются. Попробовав два раза привести моего бойфренда на семейные сборища, я решила отложить проект объединения на неопределенный срок. Я сворачиваю за угол, и то, что психологически «Это Amore!» скрылся с моих глаз, слегка помогает. Все хорошо. Через два года будет тапас-бар, где замороженные креветки становятся в микроволновке резиновыми.
Правда, есть и плюс: Робин будет в восторге, когда я сегодня вечером расскажу ему о своем увольнении.
Я уже мысленно репетирую ключевые моменты, которые вызовут смех. В школе все настойчиво требовали моих историй, так как я хорошо рассказывала. Если у меня случались ужасные летние каникулы, то, вернувшись в школу, я превращала их в чистое золото. Джордж, расскажи ту историю, где…
Однажды Джо сказала с восхищением: «С тобой всегда происходят безумные вещи. Ты, как магнит, притягиваешь безумие!» (Это могло бы показаться не очень лестным для меня, но Джо никогда не была подлой. Она всегда говорит только то, что думает.) И я объяснила: я умею подмечать вещи. Умение оценить абсурд пригодилось мне в детстве.
Трясущимися руками я щелкаю серебряной зажигалкой, ощущая ее приятную тяжесть, и загорается кончик сигареты. Вдохнув никотин, я сразу чувствую себя лучше. Ни к чему поддаваться обстоятельствам.
Сейчас ранний зимний вечер, и от холода воздух кажется дымным. Чувствуется атмосфера уик-энда. Толпы в Брумхилле, запах лосьона после бритья смешивается с духами. Слышится оживленная болтовня – значит, уже опрокинули пару стаканчиков.
Я рассматриваю свое отражение в витрине «Бетфред», переминаясь с ноги на ногу. Обычно я спорю с мамой, когда она говорит мне: «Небрежность очаровательна в юности, но с возрастом она становится неуместной, Джорджина». Но сейчас мне подумалось: а не отдает ли мой игривый вкус (короткие платья и жидкая подводка для глаз)«Последним выходом в Бруклин»?[21]
«Не переборщи с макияжем: ты же блондинка. То ты панк, как Дерил Ханна в «Бегущем по лезвию», а через секунду – Джули Гудиэр[22].
Как же мне будет не хватать сомнительных комплиментов Тони!
Я начинаю писать Робину эсэмэску о своем увольнении («ты ни за что не угадаешь, что сделали эти твари»), но затем стираю. Раз уж у меня неожиданно освободился вечер пятницы, нечего тратить его на прозаические эсэмэски!
Мне хочется обставить все это элегантно.
На одном из наших первых свиданий (я говорю «свидания», но на самом деле меня приглашали в квартиру Робина выпить красного вина, и в конце концов около 9 часов вечера он размахивал передо мной рекламой ресторана с едой навынос и спрашивал: «Ты ела?») Робин сказал:
– Проживай свою жизнь, как в этой песне.
В тот момент звучала песня Элвиса «Подозрительные умы», так что я спросила:
– Как проживать – подозрительно?
У него громоздкая стереосистема с вертящимся диском, такая старая, что уже может считаться модной, с лампочками регулятора громкости, от которых образуется рябь.
– Я имею в виду то, как она замирает в конце. Песня и так уже блестящая, но этот финал гениален, потому что он неожиданный. В эту минуту хорошее превращается в великое.
Сделав паузу, Робин продолжает:
– Все думают, что нужно все делать определенным образом. Моногамия, брак, ипотека. К пункту два прилагается четверо детей, поскольку иначе что же делать со второй половиной жизни? Мыть автомобиль и жарить цыпленка в духовке каждое воскресенье? Уильям Блейк сказал: «Оковы, выкованные разумом». Люди не хотят избавиться от свода правил, это их пугает. Все мы живем в неволе.
Я подумала, что жареный цыпленок – это совсем неплохо. Но я знала, что Робин сейчас не просто делится своими взглядами на мир: это завуалированный намек для меня.
(Если бы он собирался завести семью, то уже сделал бы это, Джорджина. Спасибо, мама.) Я была исполнена решимости сохранять бесстрастный вид.
– Сконструированная реальность. Как в «Матрице». – Я беру в руки меню «Шанхайского сада».
– Да! Запреты – это иллюзия.
– Скажи это моему офицеру по надзору[23], – сказала я.
Робин рассмеялся и, открыв окно, зажег косяк.
– Молодец.
Я чувствую удовлетворение от того, что я – Крутая Девочка.
– Не разделишь ли ты со мной иллюзию риса Кунг По?
4
Не взять ли мне такси до Келхэм-Айленд? И тут я вспоминаю, что снова придется жить на пособие по безработице. Да, нужно ехать на автобусе. Подобные проблемы неведомы Робину.
Как ни странно, Робин в своем роде знаменитость. Пожалуй, «знаменитый» – это уж чересчур, но слово «известный» положительно вводит в заблуждение. Его лицо и имя могут быть вам известны, если вы входите в весьма специфическую возрастную группу в Британии, смотрите наименее известные каналы ТВ, следите за «экспериментальной» комедией, а также если вы тинейджер, предпочитающий курение марихуаны всему остальному.
Когда я увидела его квартиру в модном пентхаусе, перестроенном из здания фабрики, с кожаными диванами цвета красной губной помады, коврами и спальней на антресолях, то подумала: вау, «экспериментальная» комедия дает неплохой доход!
За те шесть месяцев, что мы встречаемся, я не раз видела, как Робин отказывается от разных предложений, которые «не соответствуют тому, что я пытаюсь создать». Он отшвыривает счета, не читая, однако электричество не отключают и горячая вода продолжает течь. В конце концов я пришла к заключению, что доходы поступают из другого источника.
Отец Робина был какой-то крупной шишкой на государственной службе. Сейчас он ушел в отставку, и родители моего бойфренда поселились на побережье Корнуолла. Робину принадлежит собственность: «Я получаю рентный доход». Больше я не спрашивала, чтобы не выглядеть золотоискателем.
– Твоим родителям нравится то, что ты делаешь? Они твои фанаты? – осторожно спросила я. В этом вопросе как бы содержался намек: вау, они неплохо тебя обеспечили.
Робин провел рукой по своим буйным волосам.
– Вообще-то, «фанаты» – это громко сказано. Они хотят, чтобы я реализовался в той области, в которой вижу свой потенциал.
Наше неравенство никогда не обсуждается, за исключением тех случаев, когда я прихожу измученная после смены. Он пожимает плечами и говорит: «Ну тогда пошли все это на хрен». Ведь ему не понять, каково это: висеть на брусьях, когда внизу нет финансового мата на случай, если сорвешься. Его любимая фраза «Жизнь – то, чем ты ее делаешь» слегка раздражает.
Правда, он никогда не сетовал на наши различия, финансовые и прочие. Этому самому мускулистому и жилистому мужчине из всех, с кем я спала, нравятся мой живот, похожий на водяной матрац, и зад, слишком пышный от неумеренного потребления маршмеллоу. И он с удовольствием остается в моей мансарде в стандартном домике, ряд которых тянется вдоль улицы в Крукс.
– Взгляни на это таким образом: если захочешь стать писательницей, то мансарда у тебя уже есть.
– Я рада, что ты наслаждаешься своим путешествием в нищету, – сказала я, а он ответил: – О, путешествие в нищету! Мне нравится эта фраза, я ее где-нибудь использую. Он часто так говорит.
Когда подходит автобус, я тушу окурок и сую в рот жвачку. Итак, мне больше не нужно подавать недовольным клиентам рагу из собачьих консервов. У меня выходной, и вечер только начинается. Выше голову!
Добравшись до места назначения, выхожу из автобуса. От остановки две минуты ходьбы до Робина, но я вдруг начинаю сомневаться, разумна ли концепция потрясающего сюрприза. Вероятно, мне бы следовало предупредить его?.. Если ты чужд условностям, то проблема в том, что никогда не угадаешь, не вызовешь ли раздражение.
Когда я приближаюсь к зданию, то вижу у двери Робина. В руках у него дешевый синий пластиковый пакет. В нем явно что-то тяжелое, и он купил это в магазине на углу.
Вот подходящая минута! Я позвоню ему и спрошу: «Надеюсь, у тебя там вино для меня?» Буду как Джейсон Борн: «Отдохни, Пэм!» А Робин в это время будет вертеть головой, чтобы определить, где я стою.
Я вытаскиваю телефон и, ткнув в номер Робина в моих контактах, прижимаю мобильник к уху.
И вижу, как Робин вытаскивает из кармана куртки айфон. С минуту смотрит на входящий номер, затем я слышу отбой: вызов сброшен.
Озадаченная и уязвленная, я нажимаю на повтор. Происходит то же самое: проверка номера – и снова отбой. Это происходит так быстро, что даже если бы я не видела сейчас Робина, то поняла бы, что мой звонок сброшен.
Понимая, что веду себя совсем не как крутая, я упрямо делаю третью попытку. Робин уже почти у двери. Если его телефон и звонит, он не реагирует.
Я слышу: телефон, на который вы звоните, возможно, выключен.
Что же это такое? Он выключил телефон? Я же его девушка, а он обращается со мной, как с какой-то незнакомкой из Манчестера, которая пристает к знаменитостям? Может быть, он за что-то на меня рассердился? Я судорожно вспоминаю, но ничего не приходит в голову. И вообще, несмотря на его ненависть к критикам стендап-комедии, Робин редко приходит в ярость. Это объясняется либо его характером, либо марихуаной, а может быть, и тем и другим.
Наблюдая, как Робин входит в дом, я пытаюсь решить, должна ли обижаться?
Я предвижу, какой будет отговорка. Был не в духе, не хотелось портить тебе настроение. Но ведь я звонила три раза подряд, причем предполагалось, что я на работе. А вдруг это было бы что-то экстренное? Я имею в виду что-то из ряда вон входящее. Робин называет меня паникершей, но вдруг на этот раз действительно что-то случилось?
Я предпочитаю звонить, а не посылать эсэмэски, так как Робин любит повторять, что он выше «множества способов, которыми ему докучают». Может быть, он ждет звонка от какой-то важной персоны? Ему сказали, что с ним свяжется режиссер развлекательных программ Би-би-си, так что не следует занимать линию?
Я определенно хватаюсь за соломинку. Моя мама обычно говорила, что тот, кто подслушивает, не слышит о себе ничего хорошего. Как это верно! Мой воспрянувший было дух теперь валяется у моих ног, растерзанный. Мне открылось, какие чувства иногда питает ко мне мой бойфренд. Это ощутимый удар по чувству собственного достоинства.
Я вспоминаю другие разы, когда звонила, а он не отвечал. Часто ли так бывало? Мать ее, что ей нужно на этот раз?
Я зажигаю сигарету и взвешиваю варианты. Если я вернусь домой, то могу столкнуться с Карен, которая торопится на свою смену. Нет, этого нужно избежать любой ценой! Моя душа уходит в пятки при одной мысли об этом. Я знаю, что именно сейчас чувствую. Мой психоаналитик велел называть это чувство, когда оно появляется: одиночество.
Проходит пара минут, а я так и не приблизилась к решению. И тут сигналит мой мобильник. Эстер.
Ты можешь захватить с собой красное, а не белое? У нас оно кончилось, а я не могу напрягать маму. Спасибо. (НЕ ПОКУПАЙ какое-нибудь пойло в «кэш-энд-кэрри»! Потрать десятку как минимум.)
Эстер – не идеальная публика, но она дает мне шанс отрепетировать свою историю. Отточить фразы, которые заставят Робина смеяться, когда я буду ему рассказывать. К тому же я все еще киплю от негодования, и адреналин зашкаливает. Я звоню Эстер.
– Привет, Эстер, насчет вина я поняла, но я не могу потратить десять фунтов. Меня только что уволили.
– ЗА ЧТО?
Может быть, это была не самая удачная идея – поделиться с Эстер.
– Посетитель пожаловался, что ему подали ужасную еду. Он оказался ресторанным критиком «Стар». Тони уволил меня при нем, как будто проблемой было обслуживание, а не кухня.
– О господи! Как в том хипстерском заведении на Грин-Лейн, где подают напитки в банках из-под варенья. Тебе там не заплатили за месяц после скандала с корнишонами.
Вот умеет же меня достать моя семейка, причем так, что этого не заметит никто другой! Любому постороннему покажется, что Эстер мне посочувствовала. А вот я считаю, что немедленно упомянуть мое другое увольнение – это что угодно, только не сочувствие.
– Это были сырные палочки. А вообще-то, дело в том, что менеджер хватал меня за задницу, так что пришлось уволиться.
– Ладно… Потрать десятку на вино, Джордж, я тебе возмещу. – Я бормочу возражения. – Марк – член Общества ценителей вина, и он не собирается пить что-нибудь из «Спар».
На заднем плане мой зять Марк бормочет возражения, а потом произносит что-то с вопросительной интонацией.
– Марк хочет поговорить с тобой, – говорит Эстер.
Слышится шуршание, и трубку берет Марк.
– Привет, Джордж! – здоровается он. – Мне жаль, что так вышло с итальянским рестораном. Может быть, пока еще рано, но, как говорится, куй железо, пока горячо. Я знаком с хозяином паба, которому нужен кто-нибудь, чтобы обслужить вечеринку завтра вечером. Этот паб в городе. Там сменилось руководство. Всего один вечер, но заплатят сразу, наличными. Да и сумма приличная, насколько я помню. Сообщить ему твои координаты?
– Да, спасибо, – отвечаю я. Добрый старина Марк.
– Прекрасно. Я уверен, он скоро с тобой свяжется. Удачи тебе.
Снова шуршание: это Эстер вырывает у него телефон.
– Спасибо, дорогой. Ты не мог бы присмотреть за обедом, пожалуйста? – Пауза, пока удаляется Марк. – Это дело непосредственно касается Марка, потому что он рекомендует тебя, и этот человек – его клиент.
Так, начинается.
– Ну и?
– Пожалуйста, не облажайся там.
– Спасибо! – До чего же обидно! – Ну конечно, я же известная лажовщица.
– Ты же знаешь, что я имею в виду. Пожалуйста, на этот раз никаких твоих забавных историй, где все пошло наперекосяк, но не по твоей вине. Никаких инцидентов! Я не хочу ни инцидентов, ни твоих оправданий.
– Большое тебе спасибо!
Эстер действительно так считает. Все они так считают. О, как не повезло! Кажется, неудачи просто преследуют ее, не так ли? Это уже в который раз? Гм-м. Это злит меня и вместе с тем беспокоит. Я боюсь, что они правы – и тем яростнее выражаю возмущение.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – повторяет Эстер.
– Хочешь сказать, что я бездарная лгунья? Так и запишем.
– О, Гог, не выкаблучивайся. Единственное, чего я прошу, – чтобы ты имела в виду, что дело касается Марка.
«Гог» – это явное манипулирование. Делает меня и мои возражения мелкими и глупыми.
– Понятно, – сдержанно отвечаю я. – Спасибо, Эстер. О, подошел мой автобус.
Я разъединяюсь, прежде чем она успевает ответить.
Я гашу окурок. Что делать? Слоняться одной вечером – плохая идея. У Робина было достаточно времени. И если он спросит: «Почему не предупредила меня», я же звонила, правда? Это не моя вина.
Порывшись в сумке, я нахожу ключ. Он не был преподнесен мне в коробочке с бантом. На нем брелок «Уэст Хэм», так как он принадлежал Феликсу, брату Робина. Тот явился без приглашения к Робину, когда его отстранили после травмы из «Цирка дю Солей». (Может быть, родители Макни полагали, что воспитывают адвокатов и врачей?)
Робин дал мне ключ после скандала. Я тогда бесконечно звонила в дверной звонок, а он не слышал, так как «Роллинг Стоунз» были включены на полную громкость. В конце концов он открыл дверь и увидел не только свою разгневанную девушку, но и очень сердитого соседа. Сосед сильно страдал от смены часовых поясов, и мои непрерывные попытки достучаться до Робина мешали ему спать. («Разве он не знал, что вы должны прийти?» Робин знал, но мне было стыдно в этом признаться. Особенно человеку, который не спал тридцать два часа.)
– Мне жаль, что вы не смогли получить удовлетворение. Не всегда можно получить то, что хочешь. Вы хотели покрасить мою красную дверь в черный цвет? – спросил Робин, в конце концов появившись на пороге.
– Вот придурок, – сказал сосед.
Когда Робин дал мне ключ, я спросила, в каких случаях им пользоваться? Робин ответил: «В любое время, когда тебе захочется открыть дверь. Ведь для этого они и предназначены, не так ли?»
Итак, он сам это сказал.
5
Постучав в дверь и не получив ответа, я с громким щелчком поворачиваю ключ в замке. Дверь открывается, и передо мной открывается вид на гламурную холостяцкую берлогу. Как всегда, оглушительно гремит музыка. (Робин уже заводил ее на этой неделе: «Это новая Сент-Винсент, совсем недурно. И не столь важно, но у нее задница, как два шоколадных яйца, обтянутых атласной перчаткой».)
Робина нигде не видно. Я зову:
– Робин? Робин…
Никакого ответа. Наверное, стерео меня заглушает. Сейчас он, несомненно, выкладывает на кухне вафли и бургеры.
Прохожу дальше, но Робина все не видно. Правда, я замечаю на диване брошенный синий пакет. Его содержимое льется на подушки – это мороженое. «Вермонстер»[24]. Надо бы положить его в морозилку, но сначала все же лучше поздороваться.
Я прохожу на кухню, но там тоже никого нет.
Тогда я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на кровать на антресолях. Я уже собираюсь снова позвать: «Робин», но слышу какие-то странные звуки. Они явно не имеют отношения к звуковой дорожке стерео.
Оох ууф
Аааах-ооо
Нет… нет… о господии, да
Я застываю. Меня бросает в жар и одновременно в холод. Действительно ли я это слышала? Возможно ли это? Происходит ли это на самом деле? Нет, этого не может быть. Такое случается с другими людьми, но не со мной. Это забавное недоразумение, и все закончится сценкой, которую сейчас разыграет Робин: как его девушка зашла к нему, когда он занимался йогой.
Сент-Винсент снова слегка затихает, и на этот раз я слышу:
Ооо АХ
Тебе ведь это нравится, да, скажи, что тебе нравится.
Эта фраза мне знакома. Пошатнувшись, я чувствую позыв к рвоте. Я стою неподвижно, а ритмичная качка на заднем плане продолжается. Теперь уже нет никаких сомнений насчет того, что именно происходит на кровати.
Я не могу смотреть, но не могу и не смотреть. Сосредоточившись на том, чтобы унять дрожь в руках, я на цыпочках иду к металлической лестнице и поднимаюсь на антресоли. Я осторожно ступаю, так как на мне сапожки на каблуках. Мне и в лучшие времена не нравилась эта лестница, когда приходилось спускаться ночью под хмельком в туалет. Как в «Хрустальном лабиринте»[25].
Моя голова показывается над антресолями, потные руки вцепились в алюминиевые перила.
Я вижу, как на большой низкой кровати голый зад Робина поднимается и опускается, словно поршень. Пара тощих белых женских ног обхватила его с двух сторон. Не может быть! Это отвратительно. Господи, неужели мы вот так выглядим, когда занимаемся этим?
До чего же это странно: видеть так близко двух людей, занимающихся сексом, видеть в реальной жизни. Ты же сама этим занималась, ты достаточно насмотрелась на эротические сцены на экране. Да, но быть зрителем, когда половой акт совершается в квартире? Совершенный сюр. Я все еще не совсем верю своим глазам.
И не могу не сравнивать. Это происходит гораздо более шумно и неистово, чем у нас. Происходило.
Сделай это Робин сделай это я люблю тебя ааааааххх
