bannerbannerbanner
Вторая жизнь Уве

Фредрик Бакман
Вторая жизнь Уве

Полная версия

– Ну? – требует Уве.

Старшая выжидающе смотрит. Потом подает ему пластиковую коробку. Уве нехотя берет ее. Коробка теплая.

– Рис! – радостно кричит меньшая, вскакивая на ноги.

– С шафраном. И цупленкой, – добавляет старшая, далеко не так доверчиво.

Уве скептически разглядывает их:

– Торгуете, что ли?

– Вообще-то мы тут ЖИВЕМ! – обижается старшая.

Уве задумывается на миг. Потом кивает. Словно допуская возможность принять это обстоятельство в качестве резонного аргумента.

– Вот как?

Младшая девчушка довольно кивает и всплескивает рукавами комбинезончика, несколько длинноватыми:

– Мама сказая, ты гоёдный.

Уве в полном недоумении глядит на этот ходячий дефект дикции.

– Чего?

– Мама сказала, что ты, наверное, голодный. Мы принесли тебе ужин, – с досадой поясняет старшая. – Пойдем, Назанин. – Она хватает младшую за руку и, глянув на Уве глазами полными укора, удаляется.

Высунувшись из дверей, Уве смотрит им вслед. Видит в дверях соседнего дома давешнюю беременную соседку. Впуская девчушек, та улыбается ему. Младшенькая, оглянувшись, весело машет Уве. Соседка машет тоже. Уве закрывает дверь.

И стоит посреди прихожей. Таращится на теплую коробку с рисом, шафраном и цыпленком так, словно там внутри взрывчатка. Затем идет на кухню и убирает коробку в холодильник. Не то чтобы он вдруг завел моду есть все, что ни нанесет ему на крыльцо понаехавшая мелюзга. Просто в доме Уве еду не выкидывают. Принципиально.

Он идет в гостиную. Сунув руки в карманы, глядит на потолок. Стоит, прикидывая, который из дюбелей лучше подойдет для намеченной цели. Щурится, вглядываясь до боли в веках. Опустив наконец взгляд, чуть растерянно косится на видавшие виды пузатые часы у себя на руке. Потом смотрит в окно и вдруг понимает, что уже стемнело. Обреченно качает головой. Сверлить в темное время суток не годится, это каждому ясно. Придется зажигать все лампы в доме, а когда и кто их в таком случае выключит? Нет уж, такого подарка коммунальщикам Уве делать не станет. Чтобы ему тут счетчик потом наматывал тыщу за тыщей? Нет уж, дудки.

Уве складывает свой малый ящик с полезными мелочами. Уносит в просторный холл на втором этаже. Идет за ключом от чердака, лежащим на своем месте, за батареей в прихожей. Снова поднимается наверх и открывает люк на чердак. Раскладывает лестницу. Взбирается на чердак и ставит ящик с полезными мелочами на место, позади кухонных стульев, которые жена заставила его затащить наверх, потому что они слишком скрипучие. Ни капельки они не скрипучие. Уве знал, что это только отговорка, просто жена решила купить новые. Можно подумать, жизнь только в этом и состоит. Чтобы без конца покупать на кухню новые стулья и ужинать в ресторанах.

Он опять спускается на первый этаж. Убирает чердачный ключ на место за батарею. «На заслуженный отдых», так ему, значит, сказали. Эти тридцатиоднолетние пижоны, что сидят за своими компьютерами и не пьют нормального кофе. Это нынешнее общество, где никто не в состоянии управиться с собственным прицепом. А Уве им, стало быть, больше не нужен. Где тут логика, спрашивается?

Уве возвращается в гостиную. Включает телевизор. Не то чтобы передача какая шла интересная – ну да не сидеть же вечер напролет в одиночестве и таращиться на стенку, как псих. И вот уже Уве достал из холодильника иноземного курчонка и ест вилкой прямо из коробки.

Уве пятьдесят девять лет. Вечер вторника. Нынче он отказался от подписки на газету. Выключил все лампочки.

А завтра вкрутит крюк.

4. Уве отказывается платить три кроны комиссии


Уве подносит ей цветы. Два цветка. Естественно, без умысла. Так вышло. Просто это дело принципа, оправдывается перед ней Уве. Потому и два.

– Без тебя у нас дома совсем никакого порядка, – бормочет он, ковыряя ногою мерзлый ком земли.

Жена молчит.

– Ночью снег выпадет, – сообщает Уве.

В прогнозе погоды сказали, что не выпадет, – верная примета, что будет все в точности наоборот, считает Уве. Потому и предупреждает ее. Жена не отвечает. Уве сует руки в карманы синих брюк, нервно кивает.

– Куда девать себя, не знаю – пока тебя нет, слоняюсь по дому день-деньской, как неприкаянный. Что тут еще сказать. Так жить нельзя.

Она и тут не отвечает.

Он снова кивает, ковыряя землю носком. А ведь есть люди, которые спят и видят, как бы выйти на пенсию. Всю жизнь мечтать о том, чтобы стать лишним? Лишней обузой для остального общества – велика радость, нечего сказать! Забиться в свою конуру и ждать смертного часа. Или того хуже: дожить до той поры, когда тебя, немощного старика, упекут в богадельню. Страшнее этого, по мнению Уве, ничего и быть не может. Просить, чтобы тебя в сортир сводили. Жена на этих его словах обычно смешливо замечает, что Уве, должно быть, единственный человек, который на своих похоронах лучше сам уляжется в могилу, чем закажет катафалк на кладбище. В чем-то она права.

Да еще кошак этот окаянный снова утром приходил. Сел чуть не у них под дверью, холера. Да и не кот, а так – огрызок.

Уве встал без четверти шесть. Сварил кофе – жене и себе. Обошел дом, проверил батареи – не подкрутила ли их украдкой жена. Естественно, батареи никто не подкручивал, но Уве все равно убавил тепла. На всякий случай. Затем снял с крючка (единственного из шести, на котором не висела женина одежда) синюю куртку. Проинспектировал двор. Переписал номера машин, подергал за ручки двери гаражей. Почувствовал, что мерзнет. Пора сменить синюю куртку на синий пуховик.

Уве знает: как только жена начинает жаловаться, что в спальне стало зябко, значит, скоро выпадет снег. Причем такая ерунда, констатирует Уве, случается что ни год. Впрочем, зря коммунальщики надеются поживиться. Некоторая смена времен года – еще не повод. Повышение температуры в батарее на пять градусов – это несколько тысяч в год, подсчитал Уве. Поэтому каждую зиму он приносит с чердака небольшой дизельный генератор, который выменял на блошином рынке на старый граммофон. Подключает генератор к автомобильному электрообогревателю, купленному на распродаже за тридцать девять крон. Дизель раскочегаривает обогреватель, после чего Уве запитывает обогреватель от маленького аккумулятора. На нем обогреватель работает еще полчаса, и так в несколько заходов, пока не нагреет половину кровати, на которой будет спать супруга. Впрочем, Уве не забывает попенять жене, дескать, негоже тратиться еще и на это. Солярка тоже денег стоит. Жена же реагирует как обычно. Кивает и признает его правоту. А потом всю зиму тайком от Уве подкручивает батареи. Что ни год.

Уве снова пинает мерзлую землю ногой. Хочет еще рассказать про кошака. Как тот торчал перед домом, когда Уве вернулся с утреннего обхода. Уве уставился на него. Кот – на Уве. Уве замахнулся, рявкнул, эхо пинг-понговым мячиком заметалось между стенами домов. Кошак поглазел на Уве еще немного. Потом неторопливо поднялся. Типа я удаляюсь, но не потому, что кто-то там рявкнул, а потому, что у меня есть дела поинтересней. И юркнул за угол сарая.

Нет, решает Уве, лучше ничего не рассказывать жене. Еще разозлится, что прогнал животину. Ей только дай волю: весь дом бы набила этими спиногрызами, с хвостами и без.

На Уве синий костюм. Белая сорочка застегнута на все пуговицы. Жена вечно учит: не застегивай последнюю, если носишь без галстука. На ее поучения Уве каждый раз возражает: я тебе не греческий лавочник, шезлонгами не торгую. И упрямо застегивается наглухо. На руке у него старые пузатые часы: отцу они достались в наследство от деда, в девятнадцать лет, а к Уве перешли от отца, когда тот умер, едва Уве исполнилось шестнадцать.

Жене нравится его костюм. Говорит, Уве в нем очень элегантный. Уве, разумеется, как всякий здравомыслящий человек, придерживается мнения, что в будние дни только пижоны щеголяют в нарядных костюмах. Но для сегодняшнего утра, так и быть, сделал исключение. И даже обулся в парадные черные ботинки, не пожалев на них гуталина.

Снимая синюю демисезонную куртку с крючка в прихожей, Уве задержался взглядом на многочисленных жениных пальто. Подумать только, зачем одному не слишком рослому человеку столько зимней одежды? «Залезешь под них – а там дверь в Нарнию», – пошутила как-то одна из ее подруг. Уве шутки не понял. Но одежек и впрямь многовато.

Когда он вышел из дому, все соседи еще спали. Он прошел к стоянке. Открыл гараж ключом. Конечно, у него есть и пульт, однако Уве не жаловал автоматику: ни один уважающий себя человек не станет пользоваться пультом, если можно открыть вручную. Он открыл свой «сааб», опять же – ключом. Как прекрасно делал всю свою жизнь. Какой смысл что-то менять? Сел на водительское сиденье, покрутил колесо настройки радиоприемника до половины оборота, вернул в исходное положение. Поправил зеркала заднего вида. Каждый раз, усаживаясь за руль, он неукоснительно повторял эту процедуру. Словно перед этим какой-то хулиган регулярно вскрывает его «сааб» и балуется тут с зеркалами и приемником.

Проезжая стоянку, Уве повстречал беременную соседку. Та вела за руку младшенькую. Рослый белобрысый увалень шел с ними. Заметив Уве, все трое приветливо помахали ему. Уве не ответил. Хотел сперва остановиться и открыть глаза неразумной бабе на то, что не дело разгуливать с детьми по автостоянке: небось не детская площадка. Но передумал: недосуг.

Выбравшись с придомовой территории на широкую дорогу, он покатил по ней мимо других таунхаусов, ничем не отличающихся от его собственного. Когда Уве с женой переехали сюда, в поселке было всего шесть таунхаусов. Теперь – несколько сотен. Раньше кругом стоял лес, теперь – дома, дома. Сплошь купленные по ипотеке, естественно. По-другому нынче не умеют. Берут кредиты, ездят на электромобилях, вызывают электриков поменять перегоревшую лампочку. Настелют, как его, ламинат на защелках, наставят электрокамины, и будьте нате. Того и гляди, вообще разучимся хоть в чем-нибудь разбираться, скоро бетон от батона перестанем отличать.

 

Четырнадцать минут ушло на покупку цветов в торговом центре. Уве строго соблюдал все ограничения скорости, даже там, где стоит знак «50», хотя новопришлые дегенераты в галстуках выжимают все девяносто. Известное дело: у себя перед домом небось понатыкали знаков «Дети», поназакатывали «лежачих полицейских», сам черт не проедет. А тут же не у себя, тут можно ездить как попало, твердит Уве в дороге все последние десять лет, стоит им с женой куда-нибудь выбраться. И ведь год от года гоняют все хлеще, не забывает добавить он. На всякий случай: вдруг жена в прошлый раз прослушала.

Уве не проехал и двух километров, как меньше чем в полуметре за его «саабом» пристроился черный «мерседес». Напрасно Уве трижды моргнул ему тормозными огнями. В ответ «мерин» раздраженно помигал дальним светом. Уве ухмыльнулся в зеркало. Как же, как же – их милость решила, что ограничение скорости не про них, а ты, стало быть, поди прочь, прижмись, уступи, ха! Уве не уступил. «Мерин» снова помигал фарами. Уве сбавил скорость. «Мерин» погудел. Уве снизил до двадцати. Машины уже почти взобрались на горку, когда «мерседес», остервенело сигналя, наконец обошел «сааб». За рулем сорокалетний прыщ: галстук, из ушей торчат белые пластмассовые проводки. Не опуская стекла, прыщ выставил Уве средний палец. На что Уве ответил жестом воспитанного мужчины на шестом десятке: покрутил пальцем у виска. Прыщ из «мерина» как заорет – аж слюнями лобовое стекло забрызгал. Дал по газам и ушел в точку.

Две минуты спустя Уве остановился на красный свет. Последним в веренице машин стоял давешний «мерседес». Уве помигал ему фарами. Водитель «мерина» обернулся так, что чуть шею не вывихнул: белая гарнитура выпала из ушей на торпеду. Уве довольно кивнул.

Загорелся зеленый. Пробка не продвинулась. Уве посигналил. Не помогло. Уве покачал головой. Ну, точно, там какая-нибудь блондинка. Не то дорогу ремонтируют. Не то «ауди» заглох. Так простояли еще секунд тридцать. Уве поставил машину на ручник, открыл дверцу и вышел из «сааба», не выключив мотор. Встал посреди дороги, руки в боки, и стал высматривать начало пробки. Примерно в такой же позе, уперев руки в боки, стоял бы на дороге Супермен, угоди он в автомобильный затор.

Прыщ на «мерседесе» забибикал. Баран, подумал Уве. В тот же миг вся вереница сдвинулась с места. Вот тронулись машины, стоявшие перед «саабом». «Фольксваген» позади засигналил. Водитель нетерпеливо замахал Уве рукой. Уве только зыркнул в ответ. Неспешно сел в машину, закрыл дверь. «И куда это все так теперь торопятся?» – громко произнес он в зеркало и поехал.

На следующем светофоре он снова очутился позади «мерседеса». Снова ждать? Глянув на часы, Уве развернулся и ушел влево. Эта дорожка подлиннее будет, зато на ней меньше светофоров. Не то чтобы Уве душила жаба. Просто ему, как и всякому, известно, что в пути машина расходует меньше бензина, чем на холостом ходу. Как любит приговаривать жена, если что и напишут на надгробии Уве, так это что он по крайней мере экономил бензин.

Уве подъехал к торговому центру с западной стороны. Мгновенно сориентировался: на стоянке оставалось всего два свободных места. Разгар рабочего дня. Что тут забыли остальные, разумеется, было выше его понимания. Хотя, конечно, кто в нынешние времена работает!

Когда они заезжают на стоянку, жена вечно вздыхает. Потому что Уве непременно должен встать поближе к входу. «У вас прямо соревнование, кто займет лучшее место», – каждый раз удивляется она, покуда Уве ездит кругами и без разбору костерит пижонов на иномарках, вставших у него на пути. Бывает, кругов пять-шесть нарежут, прежде чем отыщут хорошее местечко, а если не повезет и придется встать метров на двадцать дальше, настроение у Уве испорчено, почитай, на целый день. Жена только руками разводит. Не понимает она этих принципов.

Сегодня Уве сперва тоже решил было покружить, осмотреться. Как вдруг завидел знакомый «мерседес». С южной стороны. Ага, так это он сюда так шпарил, этот галстук с бананами в ушах. Уве среагировал молниеносно. Надавил на газ, выкатился на перекресток, тесня «мерина». Тот резко тормознул, поплелся сзади, бешено сигналя. Поединок продолжился.

Стрелки при въезде на парковку велят заезжать справа, однако «мерин» (очевидно, тоже углядев два свободных места) попытался обойти Уве и прорваться напрямик, налево. Но Уве резко крутанул руль, преграждая путь. И пошла охота – соперники принялись бодаться за каждую пядь асфальта.

В зеркале Уве заметил, как сзади на их дорожку вывернула миниатюрная «тойота» – соблюдая все знаки, она ушла направо и по-черепашьи поплелась по кругу. Проводив ее взглядом, Уве рванул в противоположную сторону с «мерином» на хвосте. Конечно, он мог занять одно из двух свободных мест, ближайшее к выходу, великодушно уступив «мерседесу» другое. Но кому нужна такая победа?

Нет, подъехав к первому месту, Уве встал как вкопанный. «Мерседес» бибикнул. Уве ни с места. «Мерс» бибикнул еще. Махонькая «тойота» между тем тихонько подбиралась к ним справа. Тут только водитель «мерса» заметил ее и проник в злокозненный замысел Уве – но было поздно. Яростно сигналя, «мерседес» попытался протиснуться мимо «сааба» – но Уве уже показывал водителю «тойоты» на свободное место, милостиво приглашая припарковаться. И как только она встала, Уве торжественно занял другое.

Боковое стекло у «мерса» было сплошь забрызгано слюной – даже не разглядеть водителя. Торжествующий Уве вышел из «сааба» поступью римского гладиатора. Но тут присмотрелся к «тойоте».

– Ну, ёпрст! – невольно вырвалось у него.

Дверь «тойоты» отворилась.

– Эгей, здаро-ова!! – гаркнул белобрысый увалень, с трудом протискиваясь наружу.

Уве сокрушенно покачал головой.

– Здрасте! – поздоровалась с Уве беременная приезжая, вылезая с другой стороны и вынимая из «тойоты» младшенькую.

Уве с тоской посмотрел вслед «мерседесу».

– Круто ты его обломил, – хмыкнул увалень. – Спасибо за место, дружище!

Уве безмолвствовал.

– Как тея зоют? – спросила младшенькая.

– Уве, – ответил Уве.

– А меня зоют Назанин, – прощебетала она.

Уве кивнул.

– А меня Пат… – начал увалень.

Но Уве развернулся и зашагал прочь.

– Спасибо за место! – прокричала ему вдогонку беременная приезжая.

Уве расслышал в ее голосе смех. Это ему не понравилось. Не оборачиваясь, он только буркнул «да-да» и скрылся за крутящейся дверью торгового центра. В первом проходе он сразу повернул налево: вдруг соседская семейка увяжется за ним. Но соседи пошли направо и исчезли за углом.

Уве потоптался перед продуктовым магазином. Критически изучил рекламную вывеску – с предложениями недели. Не то чтобы Уве собрался затариться ветчиной по акции. Просто нужно же следить за ценами. Чего Уве по-настоящему не любит, так это когда его пытаются надуть. Жена острит, мол, нет для Уве слов страшнее, чем «батарейки в комплект не входят». Когда она так шутит, все смеются. Все, кроме Уве.

От продуктов он перешел к цветам. Там, естественно, устроил «скандал», как выражается жена. Хотя сам Уве настаивал бы на термине «дискуссия» как более адекватном. Он выложил на прилавок купон «2 цветка за 50 крон». А так как цветок был нужен только один, то Уве привел цветочнице все мыслимые резоны насчет того, что ему обязаны продать этот самый цветок за двадцать пять крон. Ведь двадцать пять – это половина от пятидесяти. Но цветочница (девятнадцатилетняя кукла с головой набитой бабл-гамом), едва не подавившись мобильником, не вняла его арифметическим выкладкам. Она заявила, дескать, один цветок стоит 39 крон, а «два за пятьдесят» продаются только вместе. Пришлось вызывать хозяина лавки. Четверть часа ушло на то, чтобы тот внял голосу разума и признал правоту Уве.

Или, уж если начистоту, буркнул что-то вроде «старая жмотина» себе в ладонь и пробил двадцать пять крон на кассовом аппарате с такой силой, что клавиши затрещали – уж не поломались ли? Впрочем, какая разница? А то Уве не знает этих торгашей: вечно норовят облапошить на ровном месте. Только Уве на мякине не проведешь. Где сядешь, там и слезешь!

Уве выложил на прилавок кредитную карточку. Продавщица брезгливо кивнула и указала на объявление «При оплате картой на сумму менее 50 крон взимается комиссия 3 кроны». Что ты будешь делать!


В результате Уве предстал перед женой с двумя цветками. Принципами поступаться нельзя.

– Ишь, три кроны им отдай! Фигу! – бормочет Уве, упершись взглядом в гравий дорожки.

Жена частенько упрекает его: ну чего скандалить из-за всякой ерунды? Но Уве не скандалит. Просто жить надо по справедливости. Разве это не разумное отношение к жизни, спрашивает Уве жену. Лично он придерживается именно такой позиции.

Подняв глаза, он смотрит на нее:

– Ты, это, не серчай, что я вчера не пришел, как обещал, – бормочет он.

Она молчит.

– Там у нас такой дурдом был, – оправдывается Уве. – Полный бардак. Сами не могут с прицепом управиться, а ты помогай. Крюк спокойно не дадут вбить, – защищается он, как будто жена упрекает его в чем-то.

Кашлянув, продолжает:

– А впотьмах где его, крюк, вбивать? Свет-то я не включаю. Чего ему зазря гореть? Вот и не смог.

Жена молчит. Уве ковыряет ботинком мерзлую землю. Будто слово подыскивает нужное. Еще раз кашлянув, говорит:

– Без тебя никакого порядка в доме не стало.

Жена молчит. Уве дотрагивается до цветов.

– Без тебя день-деньской по дому слоняюсь как неприкаянный. Вот и весь сказ. Нет, так жить нельзя.

И на это ей нечего сказать. Он кивает. Поправляет цветы, чтобы ей было повиднее.

– Розовые. Твои любимые. Гардинные. В магазине сказали, гардении, балбесы, будто я не знаю, как ты их называла. Еще сказали, на таком морозе они не выстоят – да им лишь бы сбагрить покупателю еще какую-нибудь фигню.

Он словно ждет ее одобрения.

– А эти рис с шафраном готовят, представляешь? – тихо произносит вдруг. – Соседи наши новые. Приезжие. Шафран в рис кладут, понимаешь. Какой в том шафране прок? Нет бы картохи наварить, да с мясом, да с подливкой.

Новая пауза.

Он тихо стоит, вертя обручальное кольцо на пальце. Будто подыскивает, что бы еще рассказать. С великим трудом вымучивает слова – никак не привыкнет задавать тон в беседе. Раньше она брала на себя эту роль. А он лишь отвечал – односложно. Теперь же вон как все повернулось – для них обоих. Напоследок Уве присаживается на корточки, выкапывает старый цветок, посаженный на прошлой неделе, кладет его в пакет. Прежде чем посадить новые цветы, хорошенько рыхлит землю. Промерзшую насквозь.

– Тариф на электричество опять подняли, – информирует он жену, поднимаясь.

Снова застывает, руки в карманах, смотрит на нее. Наконец бережно проводит рукой по каменной глыбе, ласково гладит с одного, с другого бока. Словно по щекам.

– Невмоготу мне без тебя, – шепчет он.

Шесть месяцев, как она умерла. А Уве по-прежнему дважды в день обходит дом, проверяя: не подкрутила ли тайком батарею.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru