Фридрих Беннингховен
Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии
Короткое время, около полугода, отведенное Бертольду на вербовочные поездки, должно быть, заставило его поискать соратников, особенно среди влиятельных покровителей и друзей круга знакомых. Подобно тому как миссия к язычникам началась среди ливонской знати, так и подготовка к военной кампании должна была основываться на нижнегерманском высшем сословии, что гарантировало самые быстрые успехи. Таким образом, Бертольд сначала ищет помощи у архиепископа Бремена, а затем у хильдесхаймского епископа [22]. Там он также сблизился с графами Халлермунд и дворянами Аденуа, он также был знаком с графами Дассель со времен своего аббатства[23]. Его связи простирались до Гослара[24], и он смог найти лучшую базу для своих планов в Локкуме, на своем старом месте работы. Отсюда у него также были собственные старые связи с Вестфалией. Арнольд Любекский сообщает, что Бертольд нашел некоторых из своих товарищей по оружию в рядах ранних ганзейских вестфальских купцов, ведших заморскую торговлю, в основном граждан Дортмунда, Мюнстера и Зоста, из последних он, вероятно, даже знал членов некоторых ведущих семей лично со времени пребывания в Локкуме, других – с ливонских лет[25]. В частности, купцы уже пообещали Мейнарду армию, их контингент должен был быть особенно большим, как это обнаружится в следующем походе. Однако особое значение имела встреча Бертольда с дворянами Шваленберга и в особенности с Бернхардом цур Липпе.
Здесь мы сталкиваемся с группой людей, которая заставляет нас копнуть немного глубже, поскольку это семьи, которым суждено было сыграть важную роль не только для Ливонии, но и для ордена меченосцев. Жизнь сеньора Бернхарда II цур Липпе была богатой событиями и уже неоднократно становилась предметом исследования. Поэтому достаточно вспомнить некоторые даты. Родившийся около 1140 года, он был определен отцом Германом в духовенство. Поскольку его старший брат умер, ему пришлось рано отказаться от должности каноника и обратиться к рыцарской жизни. Как обладатель относительно скромного наследства между Липпе и Обервезером, он разделил судьбу многих меньших династий, будучи втянутым в борьбу в Северной Германии между Генрихом Львом и его противниками, в частности архиепископом Кёльна. Сторонник и генерал Генриха Льва, он получил широкую известность благодаря храбрости и умелому владению военной техникой и фортификацией, но особенно двукратной (1167? и 1181) твердой и предусмотрительной защитой Хальденслебена. Он понял ценность гражданской обороны во время неудачной осады Зоста (1179–1180). После падения Льва (1181), повинуясь смене власти, он обратился к победоносному правителю Кёльна, стал его сюзереном и основал Липпштадт (1185–1190) на наследственной земле в Липпе. Ему также приписывают основание Лемгоса (1186–1200).
Бернхард разделяет добродетели и пороки знати своего времени. Враждебный голос позднейших времен считает его «замечательным разбойником», но не следует судить об этом слишком негативно, о его кёльнских противниках также говорят, что они бесчинствовали в его краю, как «сыновья Велиала». В более поздние годы вместе со своим родственником и другом Видукиндом, бейлифом Реды, и дворянами Шваленберга он закладывает важное благочестивое учреждение: в 1185 году они основали цистерцианский монастырь Мариенфельд. Бернхард всегда с живым вниманием относился к этому учреждению, в целом в 1190–1194 годах в его действиях наблюдается все большее смирение, это вполне правдоподобно объясняется первыми симптомами начинающегося у него в то время паралича ног. Его воинственный дух не угас, когда болезнь лишила его возможности ездить верхом, он приказывал нести себя в бой в паланкине, чтобы подбодрить своих воинов. В конце концов, однако, болезнь изменила его настрой, он поклялся принять крест и отречься от мира. Когда он дает этот обет, происходит чудо его выздоровления, о котором он потом время от времени рассказывал. Затем он вступил в цистерцианский орден, в монастыре, который помог основать, провел несколько лет, изучая богословские труды и живя в уединении. Затем в 1211 году он покинул Мариенфельд и отправился в Ливонию, где позже стал аббатом и епископом и какое-то время тесно сотрудничал с орденом меченосцев. Но это вступление и не имеет значения для нас в данный момент.
В 1197 году Бернхард все еще мирянин. Возможно, он встречался с епископом Бертольдом Ливонским еще в 1185 году, когда он и другие свидетельствовали на законном основании о подтверждении права собственности в Эделуме для монастыря Локкум. Наверняка оба виделись 2 октября 1188 года в Брауншвейге, поскольку достоверно известно, что тогдашний аббат Бертольд лично получил от Генриха Льва важный подтверждающий документ об одном и том же имуществе в Эделуме, и Бернхард снова был среди дворян свидетелем[26]. Точек соприкосновения было достаточно, прежде всего интерес Бернхарда к цистерцианцам, между Локкумом и Мариенфельдом было всего полтора дня пути, друзья Бернхарда и соучредители Мариенфельда, Шваленбергеры, были давними друзьями и покровителями Локкума еще до 1183 года [27]. Кроме того, сам Бернхард был также хорошо знаком с семьей основателя Локкума графа Халлермунда[28].
После всего этого становится ясно, какое преимущество должен был приобрести Бертольд, если ему удастся заполучить этого героя войны, известного на всю Вестфалию и Саксонию, с его далекоидущими связями, для своего Ливонского крестового похода. Принимал ли Бернхард участие в походе 1198 года?
Апокрифическая традиция XVII века, происхождение которой еще точно не установлено, с большой уверенностью утверждает связь Бернхарда с Бертольдом. Говорят, что он даже ездил с епископом в Рим в 1197 году. Нет никаких подтверждений последнего, и нельзя без оговорок полагаться на такую позднейшую традицию, хотя есть вероятность, что она была взята из ныне утерянного источника. Тем не менее есть свидетельство Бернхарда, говорящее о его участии. Прежде всего, укажем, что в 1197 году Бернхард еще фигурирует в документах как мирянин, но в 1207 году он, по папским свидетельствам, уже был монахом в Мариенфельде. Между двумя датами он принял свой крест и чудесное исцеление и поступил в монастырь. Около 1220 года он, в то время уже епископ, еще раз предоставил жителям Липпштадта муниципальную хартию в память об основании города, последнее предложение которой гласит: «Scriptum hoc sigillo Herimanni filii mei communivi, cui et mea omnia resignavi, eo tempore, cum ab uxore mea Heiewige licentia accepta, Livoniae partes Deo militaturus intravi» – то есть «Я заверил эту копию печатью сына Германа, которому также оставил все свое имущество в то время, когда, получив разрешение жены Хейльвиг, отправился в Ливонию, чтобы служить Богу в качестве воина». Из этого Шеффер-Бойхорст заключил – как мне кажется, убедительно, – что Бернхард совершил поход в Ливонию мирянином. Потому что Бернхард говорит здесь во время своего отречения в пользу сына Германа, что идет в Ливонию, однако известно, что это могло быть только до поступления в монастырь, то есть до 1207 года. То, что он еще был мирянином, показывает ссылка на разрешение жены: как монаху, ему такое разрешение испрашивать не требовалось.
Если более поздние исследования датируют привилегию муниципальных прав 1220–1221 годами, это никак не влияет на упомянутый отрывок, поскольку Бернхард ссылается на время, когда он принял крест и отрекся от мира. Это произошло между 1197 и 1207 годами, поэтому поход Бернхарда в Ливонию в 1211 году не рассматривается[29]. Однако в архивах генерального капитула Сито есть до сих пор оставшаяся незамеченной запись, позволяющая еще точнее определить время обетов Бернхарда, отречения от мира и первого ливонского похода. Прежде всего, мы должны помнить тот факт, что до 1211 года Бернхард получил от папы разрешение проповедовать, чего монахам белого ордена делать не разрешалось[30]. Мы помним далее, что папа Целестин III уже дал разрешение Мейнарду принимать монахов для служения. Тот факт, что Бернхард получил особое папское одобрение своего единичного случая, уже экстраординарен. Более глубокая причина остается скрытой, но о внешней причине мы узнаем из документа Сито 1200 года, где говорится: «Монах из Мариенфельда в Вестфалии, отделившийся [от ордена] принятием рукоположения, не должен совершать богослужение или повышаться в должности, кроме как по папскому указу». Подобный случай специального разрешения папы не мог повториться несколько лет спустя в одном и том же монастыре, так что эта запись, скорее всего, о нашем Бернхарде: где-то в последующие годы (1201–1210) он своим поступком заслужил папское уважение. Но становится ясно другое: прежде чем стать священником, человек прошел четыре низшие и три высшие степени рукоположения.
Бернхард получил низшие рукоположения самочинно – это полностью соответствует своевольной манере, свойственной ему и в других отношениях, вспоминается многократное строительство замков на чужой территории, его более поздние посягательства на чужие епархиальные права, его стремление к прозелитизму, его восхождение даже до высших санов аббата и епископа! Отсюда сразу же могли быть решены загадки, которые до сих пор задавал исследуемый документ, выданный Бернхардом после 1211 года и законно заверенный печатью его аббата. Он свидетельствует о юридической сделке, которая якобы имела место недалеко от Стромберга в Вестфалии в 1201 году, во время правления короля Филиппа (1198–1208). В этом документе, выпущенном не ранее чем через десять лет после происшествия, его составитель Бернхард именует себя «нареченным аббатом в Ливонии» – очень необычный титул, поскольку в Германии нареченные аббаты были неизвестны. Запись Сито от 1200 года, как видим, запрещала монаху высшие степени рукоположения, то есть он когда-то к ним стремился! Не следует ли предположить, что, когда он был рукоположен в священники в Мариенфельде около 1200 года, ливонцы пообещали ему, что он станет настоятелем монастыря, который будет основан в Ливонии? Поскольку папского разрешения изначально не было, аббатом Дюнамюнде стал Теодорих, но Бернхард смог сменить его в 1211 году. Это также объясняет новость в хронике Лаутерберга о том, что Бернхард уже был сделан аббатом в Мариенфельде, и то же самое сказал Альберт фон Штаде. Особенно метко о низшем рукоположении говорит хроника каноника из Лана: «Он стал монахом цистерцианского ордена, из которого после выздоровления был отпущен архиепископом Майнца, чтобы, минуя низшие рукоположения, возвыситься до священника. И без промедления. По приказу папы он рукоположен в проповедники в Ливонии». Мы не сможем вдаваться в подробное обсуждение всех этих исходных документов, которые до сих пор были окружены догадками, но теперь вырисовываются совершенно новые связи. В любом случае можно сказать, что вельможа, видимо, в 1200 году был монахом. Тогда для ливонского похода мирянином остается только 1198 год! То, что болезнь Бернхарда должна была исчезнуть сразу же после того, как он принял обеты, также ясно из того факта, что в 1200 году он уже настаивал на миссионерских проповедях[31].
Между прочим, дух крестоносцев был хорошо знаком вельможе. Даже его отец Герман мог принять участие во Втором крестовом походе. Но особым напоминанием и призывом к действию была для него могила его лучшего друга и родственника Видукинда фон Реды, отправившегося в Святую землю в 1189 году и отличившегося перед Акрой, чья слава впоследствии была воспета в стихах:
Низвержения язычества ради
здесь побывал и фохт Реды,
Витиге наречен, и одного лишь
жаждал – убить неверных он.
Кости и сердце человека, погибшего при возвращении, были привезены домой из Сирии верным соратником, они покоились в Мариенфельде с 1191 года. Также Видукинд думал о мирском крестовом походе только как о прелюдии к своему вступлению в цистерцианский орден, поэтому понятно, что друг стремился в обоих случаях ему подражать. И Видукинд был не единственным из круга знакомых Бернхарда, кто подавал такой пример. Один из родственников из дома Шваленбергер, Видукинд фон Вальдек, тоже участвовал в том же крестовом походе, и сам Бернхард в Падерборне помогал ему в подготовке к путешествию. Подобно Шваленбергерам, отправились в путь два графа Людольф и Вильбранд фон Халлермунд, сыновья основателя Локкума, оба умерли в Сирии, а один из них – странная параллель – нашел последнее пристанище в монастыре Локкум[32]. Одни только эти ассоциации должны были еще прочнее связать два этих также близко друг к другу расположенных монастыря, но еще и закрепить традицию крестоносцев в Мариенфельде и Локкуме – тут вспоминается, что это были те самые годы, когда аббат Бертольд организовывал поход в Ливонию.
Еще у Бернхарда цур Липпе и Видукинда фон Реды мы знакомимся с архетипами вестфальских, так сказать, «воинов Христовых», в которых так странно сочетаются благочестие и своевольное упорство в борьбе, уже здесь говорит дух, который скоро пропитает насквозь и наполнит весь Ливонский орден меченосцев!
Именно с такими людьми епископ Бертольд прибыл в Ливонию в начале лета 1198 года. Поскольку ему пришлось оставить тяжелые морские корабли в устье Двины, он потерпел неудачу в атаке на стоявший на острове посреди реки ливский замок Гольм (подарок Мейнарда). Не добившись успеха, ему пришлось вернуться к кораблям, которые стояли на якоре перед обычным полем сезонного рынка, все еще незаселенным местом, которое позже стало Ригой. Ливонское ополчение, не намного сильнее армии пилигримов, выдвинулось и заняло позиции по другую сторону Сандберга. Возобновляются переговоры. Ливонский эмиссар спрашивает епископа, зачем он привел с собой армию. «Причина, – ответил епископ, – в том, что они, как псы на блевотину, все возвращаются от христианства к язычеству». После многолетнего опыта Бертольд уже не мог доверять ответу ливов о том, что они теперь будут добросовестно выполнять обещания, и в качестве гарантии потребовал заложников. Хотя ливы отказались, все же продолжалось перемирие. Чувствовалась драма, наступает черед пустить в ход мечи, напряжение может разрешиться в любой момент. И тут ливы убили несколько немцев, которые искали корм для лошадей. Теперь сдерживаться стало невозможно. В разгар лета – 24 июля – саксы взялись за оружие и пошли в атаку, а ливы обратились в бегство. Бертольд, не удержав коня, из-за его быстроты замешался в массу бегущих. Тут двое схватили его, третий, по имени Имаут, пронзил сзади копьем, а прочие растерзали на куски. Арнольд Любекский говорит, что епископ пылал жаждой жертвенной смерти[33]. Хотя ливы проиграли сражение – они бежали в полном беспорядке, – смерть вождя означала провал крестового похода, явление, часто наблюдаемое в рыцарских армиях[34]. Правда, теперь рыцари принудили ливов к миру и массовому крещению 150 человек, к принятию священников и хлебному налогу походом разбойничьим, но все это осталось пустым обещанием без гарантий. Как и следовало ожидать, после ухода флота пилигримов последовала немедленная языческая реакция. Духовенство было посажено в тюрьму, имущество и поля разграблены, а церкви нанесен ущерб примерно 200 марок серебром. Ливы смыли крещение купанием в Двине, а вырезанную одним паломником на ветке дерева голову, приняв за наводившего на них наводнение и мор христианского бога, погрузили на плот и отправили на Готланд вслед за саксами. Около 3 марта 1199 года изгнали всех священников, которые под страхом смерти должны были уйти к Пасхе. Единственный оставшийся на зиму торговый корабль – купцы откупились дарами – принял духовенство на борт и отправился в плавание. Прискорбно, что никто не узнает, как повела себя в этом споре ливонская христианская община. Для них борьба должна означать серьезные внутренние конфликты, а именно дихотомию между племенной и религиозной лояльностью. Мы не знаем, воевали ли они, как и позже, на стороне армии, фактически переброшенной для их защиты, стояли ли они на стороне своих соотечественников или сохраняли нейтралитет. Однако внутренне они не были апатичны, о чем свидетельствует их радость, когда позже духовенство вернулось, а также их последующая помощь христианскому делу.
Вероятно, всегда будет оставаться неясным, планировал ли епископ Бертольд создать в Ливонии постоянную армию. Он не мог скрыть того факта, что войска служащих в течение года паломников не могли иметь стабильные условия. Его требование ливонских заложников указывает на то, что он уже начал продвигаться в тех же направлениях, на которых его преемник добьется победы. Мы не узнаем, обдумывал ли цистерцианец, как его брат Раймонд Серрат тридцать пять лет назад, идею основания собственного рыцарского ордена, – эту тайну он унес с собой в могилу. Его воинственный настрой показывает, что он вполне мог это сделать.
Крестовый поход 1200 года и учреждение ордена
Весть о смерти Бертольда достигла Германии вместе с крестоносцами осенью 1198 года. В начале или в конце марта 1199 года каноник Альберт из семьи министериалов Буксгевден был рукоположен новым епископом Ливонии в архиепископском городе Бремене. Если этому человеку удалось, в конце концов, привести начатую им миссионерскую работу к успеху, то благодаря трем основным причинам: своим дипломатическим способностям и организаторскому таланту, своему крепкому здоровью и энергии и, что не менее важно, удаче, поскольку в отличие от предшественника, он прожил долгих тридцать лет. В начале лета он сразу же отправился в путешествие на Восток. На Готланде он узнал о крахе Ливонской церкви, сразу же пошел на соглашение с купцами раннего Ганзейского союза и в качестве меры предосторожности завербовал в крестовый поход около 500 человек. Затем он бросился к королю Дании Кнуду VI и архиепископу Абсалону Лундскому, что может означать только то, что он хотел обезопасить свое предприятие с этой точки зрения. Ведь Дания и Лунд были традиционными вожатыми старой восточнобалтийской миссии, с которыми приходилось договариваться. Назревала схватка датчан с графом Шауэнбургским, а в Северной Германии вспыхнула гражданская война. Король и архиепископ были настроены дружелюбно, внимание датчан теперь было полностью сосредоточено на делах Северной Германии, и они могли только приветствовать облегчение на востоке. Таким образом, новый Ливонский крестовый поход был уже наполовину обеспечен. Чего пока не хватало, так это поддержки Римской курии. Булла о крестовом походе была особенно важна, потому что только ее индульгенция могла придать паломнической кампании необходимый вес. Тот факт, что воззвания папы были изданы только 5 октября 1199 года, свидетельствует о том, что Альберт не отправил в Рим гонца, что он мог бы предпринять немедленно весной 1199 года, а взял дело в свои руки и лично хотел присутствовать в Италии. Это полностью перекликается с поздней легендарной традицией ливонской рифмованной хроники, а также согласуется с его маршрутом, поскольку только в декабре 1199 года мы снова встречаем его в Германии, явно уже обладающего папскими буллами.
В Риме в начале 1198 года на престол святого Петра взошел Иннокентий III. Всего 37 лет, полный неутомимого рвения к труду, настойчивый и юридически образованный, он проникся целью вывести церковь из зависимости от светских князей, а именно Штауферов, на вершину власти. С самого начала он совсем иначе включился в северо-восточную миссию. 5 октября 1199 года он издал в пользу Ливонской церкви три буллы. Единого содержания, они призывают христиан Саксонии, Вестфалии, Славии (Мекленбург) и Саксонской Эльбеландии сражаться в защиту новообращенных.
Некоторые фундаментальные аспекты содержания будут затронуты позже, мы пока будем следовать за Альбертом. На Рождество он находится на магдебургском придворном собрании короля Филиппа Штауфера, где имперским указом получает защиту товаров ливонских паломников на время их отсутствия в Германии. Отсюда он, должно быть, повернул в Вестфалию, переправившись через Везер, потому что вербует[35] в крестовый поход паломников в Дортмунде и в епархии Оснабрюка, и, наконец, появляется в Дутинхеме в качестве викария епископа Дитриха Утрехтского. Это был зять Бернхарда цур Липпе, выступал ли Бернхард для Альберта посредником, когда тот посещал Везерланд?
Весной Альберт в Любеке, и с флотом из 23 торговых судов он со своей армией переправился в Ливонию. Борьба с ливами не нуждается в подробном рассмотрении, происходят мелкие стычки, а сражения нет. Грабительский набег фризов освобождает осажденного в Гольме епископа, мир заключен, и теперь бескровный конец борьбы удается благодаря уловке: ныне Альберт платит ливам их же монетой, во время пира он внезапно захватывает ливонских старейшин и заставляет их передать в заложники тридцать их сыновей. В то же время он уступает пустошь в устье Двины с местом, где позднее будет основана Рига. Видно, что все это рассчитано на то, чтобы создать в стране независимую базу. В конце лета или осенью флот возвращается домой.
С весны 1201 года по весну 1202 года Альберт снова находится с группой паломников на Двине, теперь он строит Ригу в виде небольшого укрепленного епископства и жалует двух рыцарей ленами с ливенбургскими замками Ленневарден и Икскюль. Это лишь программное пожалование ленами без юридического права владения, замки все еще вне досягаемости Германии, но здесь распознается начало ливонского вассалитета. Альберт создает боевую силу, постоянное войско, но о рыцарском ордене речи не идет.
Только в 1202 году, после его отъезда, в Ригу прибыл Теодорих из Торейды, и в том же году Генрих Латвийский сообщает: «В это же время брат Теодорих, предвидя вероломство ливов и боясь, что иначе нельзя будет противостоять массе язычников, для увеличения числа верующих и сохранения церкви среди неверных учредил некое братство рыцарей Христовых, которому господин папа Иннокентий дал устав храмовников и знак для ношения на одежде – меч и крест, велев быть в подчинении своему епископу»[36].
Внезапное учреждение вызывает целый ряд вопросов. Произошло ли оно с одобрения Альберта? Где Теодорих набирал рыцарей? Когда было принято решение? Вопросы множатся, когда для учреждения в источнике употребляются дополнительные утверждения. Предложение приписывается самому папе Иннокентию, который, в свою очередь, называет учредителем епископа Альберта, другой современник изображает все так, как если бы речь шла о стихийном объединении самих рыцарей. Преодолеть эти противоречия можно только путем исследования свидетельств на предмет их исходной ценности. Хорошим подспорьем в оценке станет то, что удалось выяснить ранее о других рыцарских орденах. Ближе всего к учреждению документ папы Иннокентия III от 12 октября 1204 года.
Это призыв к крестовому походу к архиепископу Бременскому, его викариям и прелатам. В нем папа мимоходом упоминает, что Альберт пытался, среди прочего, задействовать цистерцианцев, регулярных каноников и «верующих мирян», чтобы они оказывали сопротивление язычникам «в соответствии с образом жизни тамплиеров». Регулярные каноники и цистерцианцы в Ливонии уже существовали во времена Мейнарда, и это могут быть только меры по увеличению их числа. Позже мы увидим, что это действительно верно в отношении цистерцианцев, только Теодорих, вероятно, берет на себя все хлопоты с одобрения Альберта. Таким образом, это свидетельство не является окончательным для основания ордена Альбертом, оно только показывает, что орден существовал в 1204 году и был одобрен Альбертом.
Следующим по хронологии свидетельством является хроника Арнольда Любекского. В разделе о Ливонии (о весне 1211 года) сказано: «Многие также дали обет безбрачия и желали сражаться за одного Бога. От всего отрекшись подобно тамплиерам, они посвятили себя рыцарскому служению Христу и носили на одежде знак своих обетов в виде меча, которым сражались за Бога; они возросли в мужестве и численности и в немалой степени стали страшны врагам Божьим». Арнольд, должно быть, сам видел рыцарей ордена на улицах транзитного порта Любека, добровольное объединение, имени учредителя не называет.
Далее следует процитированный выше рассказ Генриха Латвийского (запись 1225/26 года), сообщение французского цистерцианца Обри де Труа-Фонтена, сделанное почти два десятилетия спустя, с ним совпадает. Но эти двое и Арнольд не исключают друг друга. Если вспомнить события при учреждении других орденов, то нет никаких сомнений: Теодорих из Торейды в своей роли основателя ордена стоит в одном ряду с аббатом Раймондом фон Фитеро, аббатом Бернардом Клервоским, аббатом Иоганном Цирита из Таруки и сала-манкским епископом Ордоньо. Само собой разумеется, что он должен был действовать в сотрудничестве с группой рыцарей, чьи желания соответствовали его желаниям. Нужно попытаться пройти по стопам Теодориха в период с 1198 по 1202 год, возможно, тогда окружавшая подготовку учреждения завеса станет прозрачнее.
Хроники молчат. Монах не упоминается ни в крестовом походе Бертольда, ни в крестовом походе Альберта, как будто в те решающие годы он вернулся в свой монастырь. Построить мост помогают обходные пути.
В сентябре 1199 года среди аббатов генерального капитула Сито раздались жалобы на «монаха Локкума, который, по слухам, проповедует язычникам». Здесь не могли иметь в виду Бертольда, потому что он, во-первых, был епископом, а следовательно, уже не подчиненным ордена, и к тому же уже больше года как мертв. Прусская миссия еще не началась и к Локкуму тоже никакого отношения не имеет. Речь может идти только о Теодорихе. Расследование обвинения было поручено аббату Альтенкампа. По какой причине? По-видимому, Теодорих снова появился в Германии после смерти Бертольда и произвел нежелательное впечатление в одном или нескольких цистерцианских монастырях. Это не просто предположение. Вскоре после этого, примерно в начале апреля 1200 года папа Иннокентий III обратился к цистерцианцам с тремя наказами в пользу Ливонской миссии. В первом он обращается к аббатам и монахам ордена в целом: «Поскольку милостью Божией в вашем ордене есть много достойных этого служения (имеется в виду проповедь язычникам), мы помним, что просили, и все еще решительным повелением неоднократно побуждаем и увещеваем, в чем на нас возлагается обязательство апостольскими писаниями, чтобы вы не только позволили своим монахам и послушникам, которым наш почтенный брат, епископ, или его посланники прикажут идти туда на работу сего (проповеднического) служения, но сами туда отправлялись». Второе письмо под тем же числом просит неназванного цистерцианского аббата направить запрошенных монахов к епископу (Ливонии) для проповеди там Слова Божия. Также в то же время папа заставляет аббата Риддагсхаузена послать некоего монаха из его монастыря в Ливонию проповедовать язычникам. Видно, что это крупное дипломатическое наступление против сопротивляющегося ордена в пользу предприятия епископа Альберта, и человек, получивший письма от курии в апреле 1200 года, вряд ли может быть кем-то иным, нежели нашим цистерцианцем Теодорихом! По-видимому, Иннокентий уже давал ему подобные письма в 1198–1199 годах (здесь мы наталкиваемся на следы более давнего, еще совершенно неизвестного визита в Рим миссионера из Торейды), отсюда жалобы на монаха из Локкума, отсюда также самовольное принятие в 1200 году священнического рукоположения монахом из Мариенфельда, в котором мы видим Бернхарда цур Липпе.
Внезапно выясняется, кто устроил хиротонию в Мариенфельде, должно быть, это был епископ Альберт или Теодорих во время вербовочной поездки в Вестфалию, мы подозревали, что Бернхард выразил бы свою признательность, порекомендовав Альберта своему шурину, епископу Дитриху Утрехтскому. Особенно поразительно, что диспенсация для Бернхарда, по-видимому, была получена от архиепископа Майнца. Снова в сентябре 1200 года из Сито раздались жалобы: «Монахи и послушники, приехавшие проповедовать и кажущиеся привносящими некое новое легкомыслие, должны быть отправлены в другие монастыри их собственным аббатом и не возвращаться, кроме как по распоряжению генерального капитула».
Чувствуется волна возмущения, прокатившаяся по рядам аббатов, из-за активной деятельности среди ливов религиозная дисциплина рискует поддаться искушениям извне.
Возможно, в некоторых монастырях порой случались бурные сцены, лишь отблеск которых дают сухие записи в протоколах. То же самое относится к прусской цистерцианской миссии несколько лет спустя, и жалобы белого ордена все еще эхом отзываются о Ливонии в 1209, 1213 и даже 1224 годах!
Но у Теодориха были и другие причины для путешествий, помимо вербовки проповедников. Именно в это время было принято решение построить на Двине цистерцианский монастырь. Не следует забывать, что многоопытный миссионер Теодорих в 1199 году, наверное, был расстроен, когда в преемники Бертольда рукоположили Альберта, а его отодвинули, но теперь он утешился тем, что станет аббатом задуманного нового учреждения. Давняя связь с Мариенфельдом (1198–1200) была для проекта выгодна, и здесь предварительные переговоры должны были быть завершены, когда епископ Альберт весной 1203 года назначил Теодориха аббатом[37]. Однако с весны 1202 года Теодорих находился в Ливонии, поэтому встречи с аббатом Мариенфельда Флоренцем он мог проводить только в 1200–1201 годах, ведь отсюда в новый монастырь в Ливонию должна была перейти монастырская братия, а Мариенфельд должен был стать для Дюнамюнде материнским монастырем.
Теперь у нас есть четкие указания на местонахождение Теодориха в сомнительные годы основания ордена. В 1199 году он путешествует по монастырям Германии и находится в Риме, сопротивление цистерцианцев в 1199 году побуждает его нанести второй визит в курию в апреле 1200 года, тогда он, должно быть, уехал в спешке, чтобы успеть в Любек к отправлению флота крестового похода в мае или июне. Вероятно, с ним он отправился на Двину, поскольку епископ Альберт отослал его обратно в Рим после успешно совершенного осенью 1200 года крестового похода для получения новой буллы на крестовый поход и папского запрета на гавань для земгалов. Это путешествие произошло зимой 1200/01 года, возможно, и папское письмо епископу Альберту от 19 апреля 1201 года было взято Теодорихом.
В те напряженные «учредительные годы» монах, очевидно, трижды за короткий промежуток времени сталкивался с лидером римского христианства, его неугомонность должна была произвести большое впечатление на папу, любившего это качество. Никакие известные ныне источники не прояснят, предлагал ли сам Иннокентий на конфиденциальной аудиенции основать новый рыцарский орден. Конечно, сам папа был связан с тамплиерами и впоследствии часто поддерживал орден меченосцев. Но в его документе от 1204 года, в котором он упоминает орден, отсутствует какое-либо указание, даже позже он не делает акцента на братьях в своих высказываниях и не отождествляет их с тамплиерами. Вместе с тем сам Теодорих, поскольку он происходил из моримундской ветви цистерцианцев, един духом с основателями ордена. Никто так хорошо не знал о бедственном положении Ливонской церкви. Вот почему поверим прежде всего свидетельству его почитателя Генриха Латвийского, знавшего его лично: идея основания ордена меченосцев исходила из прозорливой идеологии монаха.