Галина Андрониковна Нечаева
Художественная интеллигенция
Ответ на вопрос, какая участь была уготована художественной интеллигенции, легко вывести из рассуждения о массе "всякого рода ученых, художников, попов и т.д." стоявших на службе у капитала. Многозначительные "и пр.", "и т. д." не сулили художественной интеллигенции, будущим наемным работникам государства вооруженных рабочих, ничего доброго, что также было старательно воплощено.
Так уголовно-терминологически обосновывалось "равенство труда и равенство дележа продукта".
Мы не рассматриваем скопища высказываний об интеллигенции вообще и о художественной интеллигенции в частности из-за их в большинстве своем развязного и глубоко оскорбительного тона и поверхностности. Идеология большевизма органически не принимала ассоциативности ума интеллигенции, образного восприятия мира, склонности все ставить под сомнение, неодолимого тяготения к вариативности мышления – для "новой" жизни и "нового" человека такие качества не годились. Так окончательно была сформирована идеология "жизни" ради производства, так "воспитывался" трудящийся в безудержной ненависти к эксплуататорам и их наймитам, которыми оказались сплошь и рядом вчерашние вожди и партийные руководители, не говоря о "простых" смертных.
Что касается средств производства, то они будут принадлежать всему обществу, т.е. государству. Фундаментальным качеством принудительно прививаемой философии являлся ее ирреализм.
Все сообщество новых людей, превращенных со временем путем селекционного отбора в клишированных трудящихся, превратится в единую контору и одну фабрику. Государство подомнет общество.
Итак, синдикат, фабрика, контора подчинятся государству вооруженных рабочих. Это называлось пролетарской демократией, порубившей миллионы рабочих, крестьян, интеллигенцию на великих стройках, каналах, железнодорожных ветках в безудержном строительстве ради строительства. Ни "сентиментальные интеллигентики", ни "вооруженные рабочие – люди практической жизни", "едва ли" позволяющие с собой шутить, не устояли против классового геноцида.
Теория единого трудового лагеря была таким образом обоснована за несколько месяцев до октября 1917 года. Здесь любопытна не столько удивительная холодность суждений, как будто речь идет о механизмах, сколько настроение накануне национальной и государственной катастрофы. В довершение всего право в таком "новом" государстве носит, за неимением иного, буржуазный характер, о чем не любили говорить и до сих пор умалчивают официозы, так как буржуазное право, в свою очередь, предполагает наличие буржуазного государства, ибо право без аппарата ничто.
Это, замечает В.И. Ленин, парадоксальная, диалектическая игра ума всего лишь "первой фазы" светлого будущего, за которой наступит длительный и весьма неопределенный временной период отмирания буржуазного государства вооруженных рабочих. Лидер большевизма не усмотрел изъяна в своей безупречной логике: с октября 1917 года происходит всего лишь процесс насильственного уничтожения "убогого" буржуазно-капиталистического государства и создания на его "обломках" сверхмилитаристского, тоталитарного государства синдикатного (или конторского) социализма, т.е. на смену старому пришло "новое" "буржуазное государство без буржуазии", бесчеловечная природа которого была задрапирована под звонким новым названием.
История повторилась сотый, если не тысячный раз: люди склонны принимать смену эпитетов, вывесок, лозунгов за смену сути вещей и явлений. Алогизм рассуждений, расчет на "массовое" восприятие есть второй и третий краеугольные камни новой идеологии. "Массам" был насильственно привит и четвертый алогизм: наемный работник в капиталистическом обществе воспринимался как несчастный раб, темный, страдающий, только и ждущий бескорыстной помощи ради идеи мировой революции, а наемный трудящийся страны с "военным коммунизмом", бесплатным трудом и застенками за "три колоска" провозглашался авангардом мирового человечества, что льстило обыденному сознанию "кухарок" обоего пола.
Внушаемый пятый алогизм заключался в утопической идее, что "при социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял".
Однако так можно и не остановиться… В таких условиях "пролетарское" государство никогда не было заинтересовано в развитии, поощрении и воспитании свободных, вольных художников, так как огромное большинство из них пело, творило внеклассово, проповедуя общечеловеческие ценности, или выставляло никому не нужное свое "я". "Пролетарское" государство, говоря словами его вождя, боролось "против религиозного опиума, оглупляющего народ", заменив один вид дурмана на другой, в распространении и насильственном насаждении которого заметное, если не решающее место отводилось труду "новой" художественной интеллигенции. Сопротивление "социальному заказу" обрекалось на вымирание.
Было создано мифическое общество без антагонистических противоречий, общество на одно лицо, одномерное, наивно прекраснодушное по отношению к насильственному всеобщему благу, уничтожавшему все нестандартное. "Масса", в силу своей отсталости, причем удерживаемая в этой отсталости догмами псевдоучения, не ведала и не гадала, что "любая вещь имеет два лица… и лица эти отнюдь не схожи одно с другим. Снаружи как будто смерть, а загляни внутрь – увидишь жизнь, и наоборот, под жизнью скрывается смерть, под красотой – безобразие, под изобилием – жалкая бедность, под позором – слава, под ученостью – невежество, под мощью – убожество, под благородством – низость, под веселостью – печаль, под преуспеянием – неудачи, под дружбой – вражда, под пользой – вред…"
Подобную диалектику жизни сознавали в древности. Например, даосизм утверждал, что в прекрасном есть безобразное, в добре – зло, в бытии – небытие, несчастье – дорога к счастью, счастье перерождается в несчастье, прямота трансформируется в хитрость … и никто не ведает границ этих превращений.
Извечное стремление людей к справедливым, братским отношениям между всеми живущими в очередной раз оказалось самым спекулятивным образом употреблено на благо хищного меньшинства и ему в угоду. Тотальное одиночество каждого замкнулось в поруганной, униженной, раздавленной, извращенной идее. Продолжительность и глубину последствий этой нравственно-морально-психологической трагедии не определит никто. Правда, после кровавой гражданской разрухи и голода В.И. Ленин изменил свои взгляды, мягко сетуя на недалекость тех, кто полагал, что "капитализм есть зло, социализм есть благо", но это было запоздалое признание в целях удержания власти во что бы то ни стало. Опасаться следует не частника, а голода, крайней нужды, обессиливания пролетариата, т.е. обессиливания прорвавшейся к власти группки, которая отдала пролетариату красивый лозунг "Диктатура пролетариата", оставив себе власть.
Констатация очевидного факта существования на развалинах Российской империи государственно-монополистического капитализма и синдикатно-конторского социализма, когда "сам вооруженный пролетариат был правительством", возвращает нас из дебрей игры новейшей диалектической фразеологии к классическому капитализму, об изъянах и пороках которого так много размышлял К. Маркс, дабы помочь человечеству наконец-то зажить справедливо и счастливо.
Ломка коренных экономических систем и структур, переход к "социалистическому" способу производства образовали новые законы развития духовного производства вообще и художественного в частности. Ученый мир, скованный идеологическими путами, пытался анализировать структурные аспекты "новой" художественной интеллигенции и даже раскрыть производительный характер науки и образования, насколько это было возможно в подконтрольной печати.
Одни исследователи относили вышеназванные виды человеческой деятельности к непроизводительным, другие настаивали на их производительном характере. Третьи пыталась найти компромиссное решение данной проблемы с помощью обоснования термина "опосредованно-производительный труд". Причем большинство (первая группа) повторяли слово в слово ошибку А. Смита, так называемое "второе толкование" производительного труда как труда овеществленного.
Приведем один из бесчисленных примеров. Наука не может быть "особым элементом" производительных сил, поскольку наука – явление духовное, а производительные силы – материальное.
Отметая достижения "загнивающего" капитализма с порога, эти ученые, нимало не смущаясь, проповедовали такие сентенции: процесс превращения науки в производительную силу "начинается лишь при социализме и завершается (?) при коммунизме".
Подобных псевдонаучных высказываний было более чем достаточно, они тешили жрецов новейшей идеологии и лишний раз убеждали в необходимости индифферентно относиться к науке как к явлению духовному, т.е. вторичному. Однако в последнее время превалируют иные точки зрения. О науке как о производительной силе общества говорят ученые и политические деятели.
Не требует особого доказательства, в свете трактовки К. Марксом понятия непроизводительного труда, тот очевидный факт, что производительная сила общества не может основываться на непроизводительном труде. Монополизация в науке привела к ее стагнации. Здесь наблюдается полная параллель с художественной деятельностью, которая была заключена в прокрустово ложе единственно верного художественного метода.
"По утилитарному счету, – пишет Ж. И. Алферов, – два коллектива, занимающиеся одной проблемой, но идущие разными путями, обходятся дороже, чем один. Но на деле наиболее дальновидные организаторы исследований всегда так и поступали. Монопольное положение каких-то одних научных коллективов оборачивалось для общества неизмеримо большими потерями".
Монополизм губителен и в хозяйственной деятельности, и в политике, и в экономике, и в администрировании, и в науке и т. д. Он нетерпим и чужероден во всех творческих областях человеческой деятельности, а так как творческое отношение к труду заложено в большинство людей изначально, тлетворные последствия монополизма любой непредвзятый наблюдатель заметит в нашей действительности на каждом шагу. Как известно, согласно одной из основных догм рабочий класс считался самой производительной силой. Не было ни одного класса, кроме крестьянства, ни социальной группы, которые бы могли сравняться с ведущим классом. Практически никто не замечал, что эта обязательная для всех слепо признаваемая большинством "истина" молчаливо подразумевала присутствие в обществе и других видов производительного труда, которые уступали гегемону в плане культивирования мифа о диктатуре пролетариата, но мало отличались от него по силе интенсифицирования эксплуатации и катастрофической степени обнищания. Их сближало присутствие рабочей аристократии и художественной элиты.
Вопрос о производительном и непроизводительном характере труда художественной интеллигенции – не голое теоретизирование. В конечном итоге решение проблемы преследует непосредственно практические задачи. С экономической точки зрения эффективность труда художественной интеллигенции оказывала все большее воздействие на рост производства и материального богатства. Игнорирование этого очевидного факта тормозило развитие философской, экономической и социологической наук в тех их областях, которые изучают экономическую платформу искусства.
Одним из видов труда является труд в сфере услуг, который также может быть производительным, что в свое время показал еще К. Маркс, называя заблуждением положение А. Смита о том, что производительный труд – это труд, производящий товары, а непроизводительный труд – это труд, производящий личные услуги.
С другой стороны, К. Маркс называл чепухой утверждение "будто всякий вид услуг что-нибудь да производит: проститутка производит сладострастие, убийца – убийство и т. д." Разъясняя свою позицию в связи с понятием "услуга", он говорил: "Это выражение означает вообще не что иное как ту особую потребительскую стоимость, которую доставляет этот труд, подобно всякому другому товару; но особая потребительская стоимость этого труда получила здесь специфическое название "услуги" потому, что труд оказывает услуги не в качестве вещи, а в качестве деятельности, – что, однако, нисколько не отличает его, скажем, с какой-нибудь машины, например, от часов".
Данное положение может быть распространено на труд художественной интеллигенции. Отнесение работников к материальному и духовному производству вовсе не означает, что одни из них заняты созданием вещей, а другие, например, идей. Вот почему кажется спорным утверждение, что "лица свободных профессий ученые, врачи, юристы, учителя, артисты, писатели, художники, музыканты и т.д. – являются работниками и умственного труда, производящими определенные духовные ценности вне сферы материального производства.
Если придерживаться строго этой точки зрения, то возникает вопрос: каким образом вне сферы материального производства можно создавать духовные ценности, являющиеся по сути дела связующим звеном между собственно "чисто" материальным и духовным производством, а потому несущие на себе отпечаток того и другого? Целый ряд предметов духовного производства представляет собой материальную ценность, существующую самостоятельно от художника-исполнителя. Труд художественной интеллигенции затрагивает область как материального, так и духовного производства. Разумеется, в разных видах искусства степень материального и духовного различна.
Отсутствие границы между материальным и духовным усложняет и еще более запутывает проблему характера труда художественной интеллигенции. А нужно ли устанавливать водораздел? В советском государстве была создана принципиально иная организация труда художественной интеллигенции, явившаяся результатом глубоких социально-экономических деформаций.
Плоды художественной деятельности стали достоянием пресловутого официального социального заказа, а ее труд насильственно включен в систему соответствующих производственных отношений. В обществе произошли регрессивные изменения в отношениях между художником и "новым" государством, которое постепенно освободило мастера от необходимости производить "товары для рынка", превратилось в монопольного заказчика и "защитника", причем выступало также и в роли плательщика.
Следовательно, производительный и непроизводительный характер труда "новой" художественной интеллигенции среди прочих ракурсов следует рассматривать прежде всего под углом зрения государства, для которого все трудящиеся – наемные работники.
Анализ взглядов советских философов, социологов, экономистов на исследуемую проблему позволяет выделить также три позиции.
Большинство исследователей, связывая производительный характер труда с материальным производством, т. е. допуская ошибку, подвергнутую критике еще К. Марксом, относят безоговорочно труд художественной интеллигенции к непроизводительному труду, хотя такое толкование является ошибочным, ибо игнорирует экономическую роль художника, искусства в жизни общества.
При этом исследователи ссылаются на К. Маркса, якобы утверждающего, что производительным трудом является труд, овеществляющийся в материальном богатстве, т.е. сводят понятие производительности труда к понятию вещного труда, чего не утверждал К. Маркс.
Данная группа исследователей фетишизирует вещное материальное производство и не замечает, что проблема заключается не только в создании вещей, но и в такой целесообразной деятельности, которая направлена на создание через вещи потребительских стоимостей. Известно, что создание потребительских стоимостей не зависит от содержания труда и существует в духовном производстве.
Представители этой группы ссылаются в подтверждение своей позиции на К. Маркса и Ф. Энгельса. Так, например, утверждение Ф. Энгельса о том, что общество не может существовать без класса производителей, является доводом для того, чтобы разделить труд членов общества на две неравные и антагонистические части – производительную и непроизводительную.
Этот вывод далеко не безупречен, так как ни один производительный труд не обходится без элемента непроизводительного труда. Более того, производительный труд не может существовать без непроизводительного. И наоборот. Последователи К. Маркса и Ф. Энгельса истолковали иначе их подходы для того, чтобы кредитовать одну часть общества – производительную за счет другой – искусства, образования, здравоохранения, науки, которым государство постоянно напоминало о том, что последние – нахлебники.
Такая сознательно архаико-политическая, без дифференциации труда художника позиция привела к тому, что в принципе не замечались никакие различия между архитектурным ансамблем, кинематографией, концертно-исполнительской деятельностью, дающими немалые прибыли, и трудом вахтера, технического секретаря, счетовода и т.п. Эта настойчивость напоминает рассуждения современников К. Маркса о производительном и непроизводительном видах труда, когда они причисляли и Моисея, и Юлия Цезаря, и Аристотеля к производительным работникам. Правда, как саркастически замечал К. Маркс, экономистам было невдомек, что Аристотель и Юлий Цезарь оскорбились бы самим словом "работник".
Есть и другие попытки, прямо противоположные. Качественный рост художественной интеллигенции в период построения так называемого коммунистического общества отразил общую тенденцию изменения соотношения внутри занятого населения – сокращение объема производительного населения и увеличение объема непроизводительного, а также сокращение объема занятых в материальном производстве и увеличение объема "занятых во всех нематериальных отраслях, независимо от того, являются они производительными или непроизводительными".
Кроме того, вызывают возражение высказывания некоторых исследователей о том, что "труд артиста, музыканта и т.д., доставляя эстетическое удовлетворение или даже наслаждение работнику, способствует его духовному развитию…
Однако этот труд в настоящее время еще не воздействует на те качества рабочей силы, которые в любой необходимый момент могут быть использованы для повышения производительности труда этого работника. Частота посещения театра, качество спектаклей, которые он смотрит, не оказывают прямого воздействия на качество рабочей силы и ее производительность".
Так и слышится: "Посетил вернисаж дважды – вдвое увеличь производительность труда, прослушал симфонию – улучшил на 50% качество своей рабочей силы". Таков был уровень науки не только застойных времен, некоторые представители которой всерьез надеялись, что в грядущем достигнут прямой связи между качеством спектакля и качеством труда посетившего его рабочего.
Рабочая сила обладала способностью находиться в "замороженном состоянии", не претерпевая при этом никаких изменений, сколько бы времени ее не отделяло от момента получения определенного нового качества до использования "в любой необходимый момент". Если следовать строго логике "замороженных" качеств, то можно объявить опосредованно производительными работниками всех родителей, имеющих и воспитывающих детей до совершеннолетия, которые в процессе воспитания придают будущей рабочей силе изначальные качества, без которых невозможно никакое повышение производительности труда.
С полным правом любой повар, не имеющий детей, может вознегодовать, подобно Марксу, что просвещение воздействует на работника с точки зрения формирования его способности к труду, а потребление пищи не воздействует. С тех пор, как искусство в целом и художественное производство в частности превратились в самостоятельные отрасли "духовной" деятельности, связь с материальной жизнью общества стала далеко не такой очевидной и непосредственной.
Как известно, произведение искусства апеллирует прежде всего к чувственному восприятию зрителя и несет при этом эмоциональную и интеллектуальную нагрузку. Посещение спектакля, заряженного должным эмоциональным импульсом, не может не вызывать глубоких нравственно-моральных, этических и психологических изменений в сознании зрителя, что в конечном счете влияет на оценки поступков людей, заставляет критически осмысливать свои и чужие действия.
Производительный характер труда художника находится в прямой зависимости от степени художественного дарования актерского ансамбля, от вкусов публики, от господства тех или иных художественных стереотипов в сознании людей, от содержания спектакля и от множества других причин. И прежде всего от позиции государства, которое авансирует деятельность художников и получает доход от нее.
Техническая революция поставила художественное производство на экономические рельсы. Производство видеокассет в миллионах экземпляров приносит немалый доход государству; радио и телевидение вошли в каждый дом и также представляют разновидность услуг, за которые потребитель платит из своего дохода. Так товарно-денежные отношения преломляются в труде художественной интеллигенции в чрезвычайно специфических формах.
Экспонирование полотен в музее воспринимается как нечто убыточное, тогда как на самом деле это та же сфера общения, это оборот публики. Динамика товарно-денежных отношений породила неверный вывод об убыточности "стабилизировавшегося" товара, товара в статике. Конечно, сумма дохода, получаемая в результате оборота в сфере художественного производства, мизерна по сравнению с прибылью, получаемой от промышленных и сельскохозяйственных предприятий, однако это не может служить основанием для трактовки труда всей художественной интеллигенции как непроизводительного.
Отсутствие фундаментальных конкретно-социологических исследований о воздействии результатов труда художественной интеллигенции на различные стороны производственного процесса, улучшение (или снижение) качества жизни, а также чрезвычайная сложность подобных исследований, требующих длительных отрезков времени, их методологическая неразработанность и т.д. позволяют некоторым исследователям субъективно трактовать природу характера труда художественной интеллигенции. Ее труд весьма сложен по своей структуре в любом из "срезов". Ряд социально-профессиональных подгрупп значительно ближе других по отношению к материальному производству: труд скульптора, живописца и труд эстрадных исполнителей, концертная деятельность, безусловно, различны в данном отношении. Степень материализации художественных образов (архитектурные ансамбли стоят века, "материальность" исполнительского труда исчезает с заключительным аккордом) определяет неодинаковое, "ступенчатое" отношение социально-профессиональных подгрупп к умственному и физическому труду. Помимо этого труд художников в целом есть одновременно и вещное производство, и сфера чисто духовных услуг.
Лишь конкретный, дифференцированный подход к труду представителей различных социально-профессиональных подгрупп дает возможность объективно оценить его. Не вызывает никакого сомнения, что определенные группы художественной интеллигенции, одни в большей степени, а другие в меньшей доставляют средства для оплаты непроизводительных работников, а также специфические продукты для них.
Представители первой группы исследователей предполагают, что научно-технический прогресс расширяет рамки производительного труда, но авторы ограничиваются включением в эту сферу лишь производственно-технической интеллигенции.
Мнение второй группы исследователей иллюстрирует позиция Л.Е. Эпштейна. В статье "О структуре интеллигенции как социального слоя советского общества" автор стремится заглянуть в глубь внутренней дифференциации производительного и непроизводительного труда. Он рассматривает опосредованно производительный труд как такую разновидность труда, которая соединяет производительный и непроизводительный труд, и различает в структуре интеллигенции три основные группы:
занятые непосредственно производительным трудом (НТР, агрономы, зоотехники, плановики, научные работники и др., непосредственно связанные с производством материальных благ);
занятые опосредованно производительным трудом (врачи, преподаватели вузов и школ, научные работники и др.), непосредственно связанные с производством рабочей
силы, т.е. работники, занятые повышением качества рабочей силы, которая может быть использована "в любой необходимый для производства момент";
занятые непроизводительным трудом (работники литературы, искусства, юридический персонал, руководящие работники сферы торговли и др.).
Л.Е. Эпштейн прямо заявляет, что "труд артиста не является опосредованно производительным трудом; это – непроизводительный труд"* (вероятно, потому что он не производит товар – см. вышеприведенные высказывания К. Маркса). Таким образом, признавая "опосредованно" производительный характер труда учителей, ученых, вторая группа исследователей фактически отрицает производительный характер труда в сфере услуг, а также труда художественной интеллигенции. Однако такой вывод далек от не только проповедуемой ими марксистской теории, но и, что особенно важно, в корне противоречит реальной действительности.
Здесь мы также встречаемся с весьма распространенными ошибками, а именно: утверждается, что производителен только производственный труд, характер труда рассматривается вне времени и пространства, без соотнесения его с точками зрения работника-исполнителя или заказчика; и, наконец, допускается парадоксальное упрощенчество, когда духовные ценности представляются вне материального воплощения, вне материального производства, вне прибыли, вне дохода.
Третью группу составляют немногие исследователи, пытающиеся доказать производительный характер труда в сфере услуг и труда художественной интеллигенции.
Так, например, В.С. Семенов, правда, в применении к интеллигенции капиталистического общества, говорит о производительном характере труда определенной ее части не только в материальной, но и в духовной области. Одним из представителей этой группы является В.А. Медведев. Рассматривая сферу услуг, он доказывал, что она носит производительный характер. Особое внимание он обращает на один из самых "сильных" аргументов – что прибыль и фонды в сфере услуг создаются за счет вычетов из дохода публики. Эти авторы в угоду официальной идеологии читали основоположника марксизма с изрядными купюрами. "Для производителя этих услуг, – замечает К. Маркс, – они (товары) имеют потребительскую стоимость, воображаемую или действительную… Верно, что… эти услуги оплачиваются из доходов публики. Но не менее верно, что точно так же обстоит дело и со всеми продуктами, поскольку они идут в индивидуальное потребление", – так лаконично парировал К. Маркс. Если рассматривать искусство и художественную литературу как часть услуг, а именно духовных, в процессе которых создается прибыль за счет доходов публики, покрывающая издержки "духовного" производства, то такой труд должен быть признан производительным.
Приведем необычно смелый для непроизводительного пения в экономической капелле вывод: "Производительным трудом в социалистическом обществе является всякий труд, создающий потребительские стоимости, который охвачен социалистическими производственными отношениями".
Потребительские стоимости, созданные трудом художника-профессионала в условиях неразвитых общественных отношений и господствующей системы идей, по-видимому, следует отличать от тех, которые возникают в других сферах (промышленности, сельском хозяйстве, транспорте). Мы бы назвали такой характер производительного труда идеологизированным характером труда вообще и в среде художественной интеллигенции в особенности, где его с полным основанием можно отнести к идеологизированно-художественному труду, чему свидетельством – история искусства не только в нашей стране.
Могут сказать, что авторы путают разные вещи – концертное исполнительство и тиражирование шлягера в миллионах единиц; глубокий тонкий писательский труд или труд режиссера – с технологией художественного производства на фабрике, где с одного оригинала снимают копии грошовой стоимостью. Точно так же обстоят дела с тиражированием рукописи писателя в миллионах экземпляров и т. п.
Упустим малопонятные для нашего социалистического и постсоциалистического менталитета миллиардные счета зарубежных звезд. Никакого парадокса в этом нет. И концертная деятельность, и книга писателя, и театр одного актера дают доход. Суть заключается в разновеликости отчисления в казну в условиях авторского права.
Приведем примеры политики, рабоче-крестьянского государства, государства диктатуры пролетариата и общенародного государства. Вопросами экономии искусства неоднократно занимался В.И. Ленин, его соратники и последователи. Направляя заместителю наркома просвещения т. Литкенсу указания по поводу реорганизации российской кинематографии, он писал 27/1 1922 г.: "Для каждой программы кинопредставления должна быть уделена определенная пропорция:
а) увеселительные картины, специально для рекламы и для дохода;
б) под фирмой "из жизни народов всех стран" – картины специального пропагандистского содержания…"
В этом наброске о "пропорциях" заложено удивительное сочетание сути и духа искусства "эпохи социализма" – сочетание интересов идеологии и экономики. Только по второму пятилетнему плану на развитие кинохозяйства было выделено 675 млн. руб., тогда как в первом страна могла вложить соответственно 44 млн. руб.
За счет прибыли, полученной от сбыта произведений искусства, государство укрепляло не только экономическую и оборонную мощь. Средняя себестоимость кинофильма к 1956 году составляла приблизительно 3 тыс. руб. За пять лет (1952 – 1956 гг.) себестоимость была снижена на О мощи экономического потенциала киноискусства и "непроизводительном" его характере с точки зрения ортодоксальных исследований свидетельствуют данные валового сбора госкиносети.
В 1956 году 42,3 % валового сбора киносети составил государственный налог, а в 1940 году – 29,8 %. Причем в городской сети соответственно в 1940 году – 33,1 %, в 1956 году – 55,0 %. Государственный налог относился к киноустановкам на селе: 16,4 % (1940 г.) и 10,2 % (1956 г.). Приведенные цифры наглядно демонстрируют высокую рентабельность предприятий кинопромышленности, составной части художественного производства.
Произведения искусства не только служили эстетическому воспитанию. Они были включены в систему товарно-денежных отношений "планового" хозяйствования. Только в течение девятого пятилетия на киносеансах побывало 23 млрд зрителей, доход от посещений которых ориентировочно составил 9,2 млрд руб.
Представление о "непроизводительном" характере труда художественной интеллигенции дают экономические выкладки из жизни творческих художественных организаций, наделенных, как известно, монополией на выполнение определенных видов работ. Так, например, запрещалось выполнять заказы по живописи, скульптуре, графике, декоративно-прикладным работам и т.п. помимо республиканских художественных фондов, то есть государственных. Только в системе художественного фонда СССР в 1968 году насчитывалось 378 организаций и предприятий, выпустивших за 1967 год художественных работ на 136 млн. руб. От реализации продукции собственных предприятий в Союзе художников СССР накопление за 5 лет (1962 – 1967 гг.) составило 77,9 млн. руб., или 90% всех доходов Союза, из которых) 31 млн. руб. израсходован на строительство жилых домов и домов отдыха, расширение производства, приобретение оборудования и инвентаря и т.д.