Галина Гончарова
Азъ есмь Софья. Сестра
За свои разбитые надежды.
А ведь известно же, что на чужой беде своей радости не построишь…
Вот и когда девочка упала в горячке, ухаживала за ней только кормилица да постельница Груня. Но, кажется, девочка выправляется, а это хорошо.
Царь-батюшка, хоть и милостив, но деточек своих любит, и ежели покажется ему, что недоглядели за доченькой, лучше бы тут на свет и не родиться. Хорошо, если со двора сгонят, а могут ведь и в монастырь сослать, и вся семья в немилость впадет…
Подробно расспросив кормилицу, что да как с девочкой, княгиня решила, что лучше бы продержать малышку еще дней пять в комнате. Мало ли что.
Попробовала погладить Софьюшку по головке, но малышка увернулась и топнула ножкой.
– Неть!
Княгиня так и ахнула. Протянула руку взять девочку за ручку, но удостоилась еще одного злого:
– Неть!
Кормилица, тоже слегка ошалевшая, опомнилась и быстренько заслонила девочку, объясняя, что Софьюшка, чай, устала, и вообще, спать ей пора, так что…
Княгиня хмыкнула, подозревая кормилицу в самом худшем – а именно, в настраивании против нее царского чадушка, но задерживаться не стала и вышла вон. А кормилице на миг показалось, что Софьюшка смотрит княгине вслед острым нехорошим взглядом… Да нет, глупости все это.
Какой там взгляд у трехлетнего ребенка?
Свет так блеснул, вот и почудилось…
И Марфа захлопотала вокруг своей девочки. Софьюшка принимала все заботы с улыбкой, даже пыталась благодарить… Да, видно, почудилось. Просто дети ведь чуют, кто любит их, кто не любит… вот и не пошла малышка к княгине.
Бывает такое…
* * *
Софья понимала, что зря так поступает, но и поделать с собой ничего не могла.
Детская реакция была однозначной – тетя хорошая. А вот реакция самой Софьи… нет, тут все было не так просто. Было в княгине второе и третье дно, было… и иметь с ней дело не хотелось. Во всяком случае, подпускать близко к себе.
Не всегда хорош тот, кто угощает вас плюшками. Княгиня явно завоевывала детские симпатии, а вот с какой целью она это делала? Чтобы остаться при дворе? Что-то получить для себя? Протолкнуть какую-то идею? Неизвестно… И пока известно не станет – лучше с теткой не связываться. Если бы Софья знала про данайцев, дары приносящих, она бы употребила эту фразу. Но с классикой она также не дружила.
А вот Марфа… женщина явно была привязана к Сонечке. И ухаживала за ней со всей душой. Если бы получилось ее оставить при себе личной прислугой? И ту девочку, которая помогала ей ухаживать?
Надо бы подумать.
Софья отлично знала, что любое дело начинается с двух вещей.
Идеи и команды. И если первой у нее еще не было, то вторую она уже начинала подбирать. Свои люди пригодятся везде, чем бы она ни занялась.
А она займется, в этом сомнений у Софьи не было, но пока пришлось провести взаперти еще пять дней.
Молиться и листать Псалтырь, привыкая к незнакомым буквам и удивляя Марфу своим бережным отношением к священной книге. Заниматься физкультурой и слушать сказки, раскручивая Марфу на рассказы о батюшке и матушке.
И собирать информацию.
А еще – сожалеть, что ничего не знает по истории родной страны. Так, что-то намоталось по дороге, но мало, мало, мало!!!
И радоваться, что она «жаворонок». Будь она «совой» – давно бы загнулась от такого режима. Кто не верит – пусть попробует вставать с первыми петухами и ложиться с закатом. Керосина тут еще не изобрели, а портить зрение при свечах Софья не собиралась. До ближайших окулистов было невесть сколько лет, так что придется себя беречь.
А именно – глаза, зубы, волосы, кожу…
В этот раз Софья намеревалась жить и радоваться жизни. И лучше начинать следить за собой с детства.
* * *
Ровно неделя.
Ровно одна клятая неделя понадобилась Софье, чтобы серьезно задуматься – как жить?
Ее таки выпустили из карантина, и она поняла, что задыхается. Софья просто умирала в душной атмосфере терема. Душной, кстати, в обоих смыслах. И окна, в которые с большим искусством были вставлены мелкие разноцветные стеклышки, почти не открывались – не дай бог кого-то простудить. И сама атмосфера, пронизанная строгим распорядком и миллионами правил, давила на свободолюбивую женщину. И это еще было мягко сказано.
Из терема женщинам хода не было. Исключений было два. На кладбище и в церковь. Кстати, домашнюю – не дай бог на улицу выйти! Страшное случится! Метеорит упадет, ворона нападет!.. Так что либо церковь Спаса Нерукотворного, либо церковь Воскресения Словущего, либо Великомученицы Екатерины. На выбор…
Привыкшая к тому, что за день можно намотать не один десяток километров по городу, а то и съездить в несколько городов или стран, Софья просто задыхалась в ограниченном пространстве. И ведь остальным ничего не было нужно! Они так жили, еще и радовались…
Тосклива была жизнь теремных затворниц. Каждое утро начиналось с молитвы и каждый вечер заканчивался ею же. Всем кагалом – иного слова Софья уже подобрать не могла – бабы направлялись в крестовую или в молельную, причем царицу ставили за специальной занавесью – и молилась она там отдельно от всех. Туда же запихивали и царских детей с няньками.
Две молитвы в день были еще развлекушками. Вот в праздничные и выходные дни молились три раза в день и уже не в домашней крестовой, а шли для этого в храм. Опять-таки, царицу, да и детей для этого важного дела отгораживали от народа так, что даже ветер не долетал. Софье казалось, что если бы окружающие могли – они бы запихнули всю царскую семью в коробку и вытряхивали только по торжественным случаям.
Шли в раз и навсегда установленном порядке – впереди топала важная боярыня, за ней крайчая, потом четыре девицы-боярышни с восковыми свечами, для освещения пути, за ними – сама царица с посохом в руке, в сопровождении двух боярышень, и одна из девчонок несла над царицей здоровущий солнечник, он же – зонт обыкновенный. Завершала весь этот бутерброд еще одна дворовая боярыня.
Это еще не считая всякой мелочи, которую несли следом, типа подножия (царица ж не может на пол встать, только на что-то еще), опахала и еще какой-то гадости – Софья не вникала, что именно еще таскали в церковь без малейшей пользы для дела.
А что касается царских детей – им даже не позволяли ходить самостоятельно. Софью все время порывалась носить кормилица, а потом и княгиня Анна, но Софья была неумолима.
Слово «Нет» удавалось ей с каждым разом все лучше и лучше. И она решительно не желала, чтобы к ней прикасалась Анна Никифоровна. Пусть, вон, других чадушек таскает… мымра!
Сама же девочка…
Ноги развивать надо! Почему дети и мерли как мухи – тепличные условия еще никому пользы не приносили. А детей было…
Первой и лучшей Софья считала себя. А почему бы и нет? Еще одна переселенка тут вряд ли найдется. Да, нескромно. Но скромной Софья никогда и не была.
Была царевна Евдокия – вялая девочка десяти лет, крупная и полная, но медлительная и не слишком подвижная. Была царевна Марфа – копия матери, темноволосая и яркая, чуть более живая и проявляющая интерес к Софье.
Был старший брат Алексей – слегка заторможенный шестилетний мальчишка с воспитателем Федором Михайловичем Ртищевым. И старшая сестра Анна. Пятилетка, в которой Софья пока не видела ни талантов, ни задатков.
Справедливости ради, не видела она их и в царевне Екатерине, которая родилась годом позже нее и пока еще даже ходить толком не могла. Откуда-то из прежней жизни Софья помнила, что девочки развиваются быстрее мальчиков, так что ей это резко не нравилось. А про царевну Марию, родившуюся в январе 1660 года, рано было и думать. Так, кулек с ушками… лежит и мяукает. Что в ней интересного?
Софья положила себе поближе познакомиться со всеми детьми, но пока это плохо удавалось.
После молитвы приходили от царя справляться о самочувствии царицы. Как правило, государыня-матушка (Софье приходилось делать над собой явственное усилие, но выбора не предоставляли, мать – значит, мать) отвечала, что здорова и молится о наследнике. Сам царь, конечно, не являлся.
Не положено.
Отмолившись с утра, трапезничали. Вот что касается стола – тут Софья не могла пожаловаться. Кормили много, вкусно, хотя и не похоже на бессмертного «Ивана Васильевича», но действительно, ни черная, ни красная икра за деликатес не считались. Так что девочка с удовольствием наворачивала их полной ложкой. Но за своим питанием строго следила. Чистить зубы тут было не принято, но Софья полоскала рот и старалась хоть как-то следить за гигиеной.
Позавтракав, царица и ее свита отправлялись в светлицу. Шить, вышивать, расшивать, а чем еще бабе заниматься?
Немногому жену мне надо научить. Меня любить, молиться, прясть и шить. Не читать же? Не писать, не считать… Женщине вредно много читать – потом она начинает думать.
А женщине вредно много думать, потому что потом мужчина не кажется ей властелином мира. Тьфу!
Патрррриархат!
Хочу к амазонкам! Лучше без трусов на лошадь, чем в тереме в шести одежках!
Увы, выбора не предоставлялось. Бабье царство правило бал. Казначеем была женщина, слугами были женщины, мужчин допускали считаные единицы и в таких годах, что женщины их уже не интересовали в принципе. Как дядя Федя – учитель Алексея. Как священники с холодными рыбьими глазами, заискивающие перед царицей и называющие ее государыней-матушкой.
Потом шла обедня. После обеда царица отдыхала какое-то время, а потом либо шла в светлицу, либо разбирала челобитные, занималась делами, принимала гостей, разговаривала с другими женщинами… и так изо дня в день, изо дня в день… рехнуться можно!
Софья тосковала о свободе!
А про любимый и нежно обожаемый «Мерседес» «макс» и вспоминать не хотелось. Слезы на глаза наворачивались. Но кто сказал, что нельзя извернуться и здесь? Машину ей, конечно, не построить. Но не сидеть же постоянно в тереме?
* * *
Даже если вас съели – у вас есть два выхода. А можно ведь еще и устроить слопавшему язву с прободением…
Вариантов оказалось два.
Первый и самый легкий – ты, Сонечка, живешь кактусом в тереме и радуешься жизни. Жива – это плюс. В минусе то, что царских дочерей замуж, оказывается, не выдают. В монастырь можно, а вот замуж – никак-с… Ибо все, кто не цари, – те холопы, а за холопа царевну выдавать низзя. Небеса на землю рухнут. А тот скромный факт, что царям Романовым два поколения, никак на дело не влияет, да. Хотя возможно, что цари не роднятся в своей стране еще и поэтому. Бунт в России – незабываем, на Руси и никак иначе! – почти национальная традиция, а если у кого-то из бояр появится возможность претендовать на трон для сы́ночки – деточки царской сестры или тетки… Как говорила Софьина знакомая из Одессы: «И таки шо, вы верите, шо они не потянут руки к короне? Ну-ну…»
А на сватовство из Европ рассчитывать не приходится. Вот, к папашиной сестре сватался царевич… Вольдемар, кажется. Споткнулись на религии. Не хотел мужик идти в православие. А девчонку не собирались отдавать католику. В итоге – сопли и слезы плюс расстроенная свадьба и союз. Тетка Ирина до сих пор на всех волком смотрит. И где гарантия, что это не повторится? Или что посватаются к Софье?
Неубедительно.
Значит, сидим на попе ровно и получаем неудовлетворенность жизнью во всех смыслах. Умственно, духовно и физически. Но – жива.
Второй, и наиболее тяжелый, – ты, Сонечка, берешь собственную судьбу в свои руки и начинаешь постепенно ломать устоявшееся мировоззрение. В плюсе тут только перспективы. То есть если бы, да кабы, да еще бы и грибы. Пока у тебя ничего нет, только желание действовать. Что тебя ждет на этом пути – тоже неясно. Знаний истории ноль, возможностей ноль, даже разговаривать пока получается откровенно плохо, так что… обидно, да?
Знала бы – попросила бы соседку по палате хоть что-то рассказать. Но кто же мог подумать, что это не бред сивой кобылы?
Одним словом, на втором пути в активе только желание. Даже шишки, которые можно огрести, пока еще не просматриваются – за недостатком информации. Все остальное в пассиве. И что же выбрать?
Естественно, Софья выбрала второй путь, здраво рассудив, что сесть ровно на попу она всегда успеет. До пяти лет она, по-любому, ребенок, так что может многое – и с нее не спросишь. И надо в этот период успеть… ох, надо.
Третий вариант Софья даже не рассматривала.
Нет, чисто умозрительно, она могла бы извернуться, сгрести в карман побольше золотишка и удрать. Думаете, не потянула бы? Это вы плохо о ней думаете. Софья и не такое смогла бы. Но!
Здесь она царевна. В любом другом месте – просто девчонка. И с ней могут сделать что угодно в рамках сегодняшнего мировоззрения. Это в кино про мушкетеров Мари де Шеврез могла разъезжать по полям и лесам с одной служанкой, а вот в России… Софья сильно подозревала, что до первой же шайки на дорогах ее квест и продлится. Ведьмой она не стала, молниями швыряться не может, автомат Калашникова с ней не переместился, так что – упс.
Нет, бежать глупо. В другом месте лучше не будет. А вот улучшить это место – запросто. Ну, не совсем уж, но поработать с этим вопросом можно и нужно.
Итак, с чего начинается любая кампания? Наполеон говорил, что для победы ему нужны три вещи. Деньги, деньги и еще раз деньги. За что и поплатился. Софье для победы нужна была информация, информация и еще раз информация. А деньги будут. Добудем… но надо знать.
Как можно получить информацию в царском тереме?
Наблюдением и ушками на макушке. И вопросами верной кормилице, которая не отходила от девочки.
За кормилицу Софье пришлось выдержать первое сражение намного раньше, чем она намечала.
Как только малышка выздоровела, и Марфу, и Груню попытались удалить от девочки. Сначала – днем. Официально и под предлогом «дорогие гости, не надоели ли вам хозяева…». Куда там… вцепилась – и в слезы. «Неть, не осю… не усю…»
То есть «Нет, не хочу, не пущу»… и даже смертельное оружие «Бяка!! Кака!!!» и пальцем в сторону княгини Анны потыкать…
Естественно, номер не прошел. Марфу попытались убрать. И Софья устроила маленький локальный Армагеддон, отлично понимая, что возвращенная Марфа и приближенная Груня будут ей благодарны. А вот те, кого к ней приставят сейчас, будут благодарны только Анне Никифоровне.
Когда в ее покои вошли несколько совершенно посторонних девиц, Софья попыталась потребовать Марфу и Груню. Девушки не обратили внимания, продолжая сюсюкать и умывать малышку. И Софья поняла, что надо действовать. Ее слуг явно удалили, а откуда эти? Лобанова-Ростовская подсуетилась? И где они были, когда девочка болела?
Нет, ей такие не нужны, ей нужны верные…
Сначала-то Софья пыталась понять, кто и где, а вот потом, когда одна из девушек обмолвилась, что может, не стоило так-то, убирать кормилицу от ребенка, не слишком ли Анна Никифоровна…
Вот тут Софья взбеленилась по-настоящему.
Значит, так? Не хотел ребенок по-хорошему, будет по ее? Не много ли княгиня на себя взяла? Ур-р-р-рою!
Какое оружие доступно ребенку? Да самое простое. Софья отказалась одеваться, умываться, идти в церковь, сидела и плакала.
Увещевания княгини Анны привели только к словам «Бяка! Злая!!!» в ее сторону. И метко запущенному сафьяновому мячику. Сколько там сил у трехлетнего ребенка? Даже синяка не будет. Но в лицо он таки попал, только бубенчики внутри звякнули. А что, аналог пощечины. В итоге ребенка одели насильно и потащили в церковь.
Торжественный выход Софья не испортила, не дали. Хотела было поговорить с матерью, но не подпустили – княгиня явно рассчитывала, что ребенок переключится, забудет обо всем, а там и смирится. Ага, хвост тебе об стенку! Первое сражение Софья проигрывать не собиралась и ехала до церкви на руках у дебелой боярыни, в плане страшной мести общипывая ей воротник и кидая жемчужинки и золотое шитье на пол. Заречешься, зараза, меня руками хватать!
А вот в церкви Софья устроила рев. Сначала шумный, чтобы мать внимание обратила еще до начала богослужения. А когда к девочке обернулись четыре женщины, явно главные тут, принялась реветь тише и требовать Марфу и Груню.
Естественно, замолчать инцидент уже не получилось. Соня все рассчитала правильно. В любом тереме – не без подводных течений, и не может Анна Никифоровна всем нравиться. Кто-то да не упустит возможность подпустить ей шпильку.
Это оказалась симпатичная светловолосая женщина, лет тридцати на вид, которая, явно поняв, чего требует ребенок, приказала Лобановой-Ростовской вернуть девочке кормилицу, а пока привести постельницу, чтобы ребенок не ревел в церкви. Пусть успокаивает.
Анна Никифоровна скривилась, как от лимона, но кого-то послала за Груней, явно рассчитывая, что истерика продолжится и можно будет прислужницу потом убрать.
Куда там!
Стоило Софье увидеть Груню, как девочка тут же усилием воли прекратила слезоразлив, влезла на руки, прижалась, расцвела улыбкой и позволила себя покормить.
Девчонке – той еще и пятнадцати не было – тут же повелели остаться при царевне.
За столом Софья вела себя замечательно, но только когда Груня была рядом. А стоило появиться Марфе, как вообще засияла ясным солнышком и вцепилась в обеих женщин так, что оторвать бы сразу и не получилось.
Остальное прекрасно сделала Марфа. Тетка была умна, просто раньше у нее зацепиться возможности не было. Отработала кормилицей три года – и свободна за ненадобностью. С шубой, с деньгами, с почестями, но уже не при царевне. А тут она принялась работать переводчиком при Софье, объясняя, что девочка-де хочет ее в нянюшки, а Груню в служанки, потому как ухаживали во время болезни, заботились, да и вообще, дети чувствуют, кто их больше любит…
Оставили. А Марфа уже повыгоняла из покоев Софьи всех лишних девиц, оставив только ту, проговорившуюся. И то с позволения Софьи.
Да, ребенок. Но царевна. И это уже не так мало.
А вот теперь, когда есть база, когда можно не ждать предательства в собственной спальне и спокойно тренироваться, читать Псалтырь, все больше осваивая алфавит и развивать доставшееся тело, вот теперь и информацию об окружающем мире можно собирать. И девочка принялась за работу.
Спустя еще две недели Софья выделила для себя ключевых обитательниц терема.
Царица Мария Ильинична, в девичестве Милославская.
Мать. Высокая темноволосая и темноглазая женщина, красивая, статная, спокойная, в очередной раз беременная…
Дочь она не любила, это видно было. Уж самой Софье – точно, а значит, и остальным. Но, как часто случается, старалась этого не показать – оттого и разрешала малышке больше, чем остальным. Дарила подарки, делала послабления… Если бы Софья была ребенком, она бы, может, и расстроилась. Как же, мама не любит. Но она ведь взрослая. Она – вообще левый человек в этом теле, а потому… Ну и фиг с тобой, не люби. Переживем, перекусаем. Главное, что девочка была более-менее свободна. Да и подарки были достаточно ценные, чтобы, когда будет нужно, наградить своих людей за верную службу. Хорошо служат те, кому много и вовремя платят.
Сестра Марии – Анна. Боярыня Морозова. Тут была некрасивая история; насколько поняла Софья, у ее отца был воспитатель – Борис Морозов. Сам по себе мужик неплохой, только вор и властолюбец. Ну, так у власти все такие, традиция, однако.
Так вот, понимая, что любовь монарха преходяща и что царь, став самостоятельным, скоро пошлет воспитателя далеко и надолго, он сделал финт ушами. Подставил царю двух сестер Милославских. Царь выбрал себе Марию, а боярин Морозов женился на Анне и лихо породнился с царем. Впрочем, от опалы это не спасло, народ поднял бунт, и Борис Морозов получил все основания опасаться за свою жизнь. Его чуть не прибили, дом разграбили, еще бы и жену прибили, да та закричала, что сестра царицы, ну и тем спаслась. Повезло…
Пришлось царю отправлять воспитателя туда, где он ни властвовать, ни воровать не мог, а именно в монастырь. Не монахом, не на постриг, нет. Просто пожить, чтобы все забылось.
А если честно, Софья бы его тоже отставила по причине слабоумия. Это ж надо – жениться на девчонке, на тридцать с хвостом лет тебя моложе, да еще и ревновать и плетью ее бить. Вот как такого назовешь? У Софьи печатных слов не находилось.
Ладно еще, когда такая разница в возрасте у жен олигархов с мужьями. Но там-то все ясно, нормальная сделка «товар – деньги». Я тебе молодость и красоту, а также неустанную гимнастику в постели. Ты мне денежку и побольше, побольше… Все законно.
В данном случае бедняга Анна послужила просто связью с царем, а вот дальше для девчонки начался откровенный кошмар.
Ну, деньги, ну наряды, так ведь в постели-то с боярином можно было только… Псалтырь читать. Сексуально тут девчонок не просвещали, максимум, что можно было услышать: «бери ты меня за руки белые, целуй в уста сахарные» – и то порнография! Обалдеть! Естественно, гармонии не получалось, а мужику хотелось наследника… Увы[5].
Не давалось.
В результате Анна ездила к сестре и плакалась ей на свою нелегкую жизнь. А заодно тискала племянников и племянниц. Софья быстро поняла, что к ней можно подластиться и получить подарочки. Тоже плюс. Не из жадности, нет. Но… плохо затевать предприятие, не имея никаких финансовых средств. Хоть бы и спасибо сказать в денежном эквиваленте. Нет, конечно, была у царицы своя казначейша, но вот царских детей она спонсировать не собиралась. Пока…
На эту тему у Софьи были свои идеи.
В очередной визит царица шуганула всех, собираясь в одиночестве пошептаться с сестрой в горнице, но Софья вцепилась в Анну и пустила слезы. Женщина растрогалась и прижала девочку к себе.
– Пусть со мной посидит, Машенька. Маленькая она, не помешает…
Царица недоверчиво оглядела чадо, но видя, что громкого рева нет, просто девочка не хочет расставаться с теткой, махнула рукой.
– Ладно уж…
Вот и сейчас, будучи потискана Анной, Софья устроилась у нее в ногах играть с книгой. То есть она читала, переворачивая страницу, и выглядело это так умилительно, что Анна погладила племянницу по голове.
– Как будто и правда читает, ты посмотри, Машенька…
– Да, кормилица ее мне сказывала, что Сонюшка книгу со слезами требует, но ни одной странички не порвала, все осторожно, аккуратно так…
– Умненькая она у тебя…
– Ох, Нюша, да что в этом толку? Хоть и умная, а девка ведь! Так и засохнет… Дите у меня сейчас под сердцем – каждый день молюсь, дал бы мне Боже мальчика. Наследника еще одного.
– Ради Алексея?
Уголки губ матери опустились. И не царицу в роскошных нарядах и жемчугах видела перед собой сейчас Софья, нет. Обычную женщину, не слишком-то счастливую в браке. Не любимую мужем и потому боящуюся за свое положение, за своих детей…
– Ох, Аннушка, сама ты понимаешь,… сыновья мне нужны. Димушка и года не прожил…
– Анна, не гневи бога. Алешенька у тебя замечательный. А девочки… дал бы мне бог детей – я бы так благодарна была! Я уж и молюсь, и пощусь, да только грешна я. Знаю, грешна. Не люблю я Бориса Ивановича…
– Многое он для нас сделал…
– А счастья все равно нет, как и не было…
Женщина вытерла слезинку. Только вот рука ее в роскошном рукаве сгибалась не слишком хорошо. Царица заметила это и вскинула брови. Вопрос не прозвучал, в теремах и у стен есть уши, но Софья поняла его без слов.
– Бьет?
– Лютует…
Софья молчала, слушая, как жалуется Анна. О, она бы могла посоветовать многое, но кто прислушается к словам трехлетнего ребенка? Хотя и зря. Вариантов была прорва, начиная с самого простого. Родить мужу ребенка от конюха. Или от свинопаса, ибо лучшего не заслужил. Ничтожество потому как. Бить женщину, если она тебе ничего не сделала, – подло. Увы… Анне это в голову не приходило – и зря.
Потом принялась жаловаться Мария – и тут уже дела были поинтереснее.
Строго говоря, терем оказался поделен на четыре партии. Первая – партия собственно царицы. И еще три – трех золовок. Анны, Ирины и Татьяны Михайловны. Ирина, старшая сестра царя, и была как раз той самой, которую неудачно не выдали замуж. Естественно, у нее было тайное свидание с принцем Вольдемаром, и так же естественно, что девчонка влюбилась по уши. О своей великой любви она могла говорить без перерыва на сон и еду. Но властолюбия и дури у нее хватало, так что проблем она царице доставляла немало. Анна Михайловна была обычной серенькой овечкой. Конечно, у нее имелись свои присные и свои заскоки, но в остальном – жила как кактус. Смирилась и хоть не пакостила. Постилась, молилась, одним словом – мозг выносила только себе.
Самой противной была Татьяна Михайловна.
Одаренная художница-портретистка, она была по уши влюблена в патриарха Никона.
Тут-то Софья и навострила уши. Никон? Ага…
Про него она кое-что знала, кстати, от отца Федора. Тот рассказывал, что большей глупости, чем раскол, церковь и не придумала. Бог един, а они, идиоты, занялись, чем не надо бы.
Да какая отцу разница, как ему ребенок крестится? Было бы чадо здорово, да умно, да поступками добродетельно, а остальное – от лукавого.
А сколько людей из-за этого погибло? Сколько самосожглось? Сколько… да до сих пор этот раскол аукается. А все потому что Никон тянул в одну сторону, да слишком себя вознес, а в другую потянул потоп… протоп… вот! Протопоп… а как же его? Вот тут Софья и пожалела, что слушала вполуха. Да не до попов было, когда контракты горели и сделки миллионные заключались. Имя у него еще было такое…[6]
– А боярыня Феодосия все протопопа Аввакума слушает…
Софья едва не взвизгнула: «Бинго!!!» И принялась слушать еще внимательнее. Феодосия Морозова оказалась замужем за братом Бориса Морозова – Глебом. Была она также моложе супруга чуть не на тридцать лет, но ей повезло больше. Хотя бы раз супруг попал в цель, потому как у Феодосии имелся сын Иван. И если Татьяна Михайловна была полностью загружена Никоном, то эта – Аввакумом. Естественно, будучи в оппозиции, Феодосия больше во дворец не ходила, зато давила на жену брата. Анна отпихивалась руками и ногами от всех старообрядческих веяний, но дури (простите, религиозности) у боярыни хватало, так что девчонке доставалось и с этой стороны.
Ну, тетка попала…
Царица утешала сестру, как могла, но та только вздыхала. Своих детей у них с боярином не было, так что после смерти Бориса Морозова – а тот все чаще хворал и чем больше болел, тем лютее становился, – все состояние должно было перейти сыну Феодосии – Ивану. Так что Анна оставалась еще и почти нищей. Ну ладно, не нищей, да и сестра не даст пропасть, но все-таки…
Тоскливо было на душе у царицы.
Софья же, перелистнув для вида страницу, сделала себе мысленную пометочку. Это для местных религия есть священная корова. Для нее же… инструмент типа топора. И она будет тесать своего Буратино любыми методами. А почему – нет? Просто – почему?!
Есть вера. И аксиома то, что Творец есть. Или кто-то сомневается? Не стоит. Он есть, он существует, вот только что непонятно было Софье – на каком основании кто-то считает, что он и только он знает, как правильно верить? Истинная вера христианство? А может, индуизм? Или ислам? Простите, вот лично Софье Бог на эту тему ничего не сообщал. Поэтому довольно трех простых убеждений.
Бог – есть.
Не стоит множить в мире горести и злобу.
Не делай другим того, чего не желаешь себе.
Если подумать, то уже немало. А остальное… да какая Богу разница, какой рукой и в какую сторону ты крестишься, на каком языке молишься и во что одет? Самаритянин оказался добрее левитов… а ведь самаритянин…
Поэтому Софья собиралась использовать раскольников в своих целях. В каких?
Сложный вопрос. Да хоть бы и из терема вырваться и замуж за границу выйти. А почему нет? А там посмотрим…
Без мужа, без семьи Софья в том времени не обошлась и в этом не собиралась. Может же найтись такой, как ее Володька? Который принял ее, как равную, с которым они поделили дело и постель – и работали вместе, весело и с огоньком. И строили, и любили друг друга, и сына родили… в этом времени она своих детей воспитает по полной. Чтобы не были размазнями и слюнтяями! Вот!
Но за размышлениями Софья не переставала впитывать информацию.
Никона Собор снял. Собор – это вроде Госдумы?
Патриарх ждет, что его позовут назад, царевна Татьяна тоже того же ждет, а потому совершенно невыносима. Выедает царице мозг, чтобы та на мужа повлияла, ну и ее сестрам достается. А как царица повлияет? У нее самой номер десятый…
Но на обстановку это все равно влияет. А кому разгребать конфликты и проблемы? Да царице. А она еще, как нарочно, рожает одних девок – и муж шипит гадюкой.
Софья не удержалась. Подобралась поближе, положила матери руку на колено.
– Се бует холосе, мама…
Перевод женщинам не потребовался. Мария вздохнула, вытерла слезинку. Хоть и не любила она Софью, но… тут и от ребенка ласковое слово приятно услышать.
Вскоре женщины разошлись, а Софья отправилась к себе. Сидела, думала, жалела, что нет бумаги. Ей бы сейчас хоть заметочки написать… все равно никто не поймет, о чем она… Хотя – цыц!
Не стоит думать, что тут все идиоты. Она же разобралась со старославянским? Разбирается, во всяком случае. Значит, и на ее записи умники найдутся, невелика проблема.
И начнется. Языческие письмена или сатанизм, что тут больше на слуху… нет уж. Тренируй память, мелочь с ушами.
* * *
Уже ночью, лежа у себя, Софья пыталась вспомнить все, что знала о расколе.
Однозначно, был протопоп Аввакум и боярыня Морозова. И ее то ли сожгли, то ли в монастырь заточили – хвост ее помнит. В памяти только картина, где полностью озверевшая тетка воздела вверх два пальца, а вокруг толпа народа.
Но вроде как… Софья изо всех сил напрягала память, вспоминая, что говорили на уроках. Было ведь, было… однозначно – судил Морозову царь Алексей Романов. И его еще уговаривали пощадить тетку, мол, баба-дура, но он отмахивался. Мол, хоть она и дура, это понятно, но достала она меня до последней крайности. Вот и пусть огребет.
И был этот Алексей отцом Петра, которому и оставил в наследство раскол. Софья кусала губы. А ведь из глубины памяти и кое-что другое выплывало.
А именно – роман Толстого «Петр Первый». Читать женщина не любила, но… кто бы нас спрашивал? Пришлось в свое время одолеть, и она помнила, что у Петра были контры со старшей сестрой. Софьей, ептр!
Пальцем тыкать надо – или сама догадаешься?
Кажется, она наконец определилась, где и когда. Но если кто-то скажет, что это доставило женщине удовольствие, – плюньте ему в наглую рыжую морду. Два раза. Софья смотрела в цветные стеклышки окна – и в голове мерно отщелкивали невидимые костяшки четок.
Я – Софья Алексеевна.
У меня будет брат Петр, с которым я буду бороться за власть.
Он победит и меня убьет. Или заточит в монастырь? Я не помню сейчас, не помню… Помню только, как он рубил боярам бороды и как воровал Меншиков. Но вот что стало со мной в том мире?
