Галина Гончарова
Ветер и крылья. Новые мосты
Зачем?
Мие притворяться два-три часа. Недостаточно просто один раз посмотреть. Надо послушать. Усвоить характерные словечки вроде «здоровьичка» и «спасибки», посмотреть на жесты, улыбку, на то, как девчонка вроде бы кокетливо, а на самом деле ужасно глупо хлопает глазами…
Это надо впитать, усвоить, ей предстоит так делать. И Мия честно делила внимание между крабами и служанкой. И только когда та ушла, отвлеклась, заговорила с дядей:
– Как ее хоть зовут?
– Моника Амато.
Мия кивнула.
Что ж. Моника так Моника. Авось и не собьется. Операция была назначена через два дня.
* * *
Столица!
Моника млела от самого слова. От его музыки, от самого значения…
Сто-ли-ца!
Это не их убогие Верхние Пеньки! Это город! Это самый прекрасный город мира! И спасибо тетке – она здесь!
Да, уехать из деревни было хорошо. Там у нее перспектив нет. Никаких. Слово «перспектива» Моника, правда, не знала, но что жить там сложно, это уж факт.
И семнадцать детей в семье, и мамка, которая рожала, как не из себя, и отец, который впахивал, чтобы всю эту ораву обеспечить, но на земле легко не бывает. Работать приходилось со вторых петухов до темноты. Спать – как повезет. Кушать – тоже как повезет.
И на ней вся эта орава детей тоже висела. Старшая ж!
Помощница маменькина!
Даже когда младшие подрастать начали, так новые появлялись! И вот несправедливость! У соседки четверо поумирали, а у них – все здоровы! Хоть ты сама подушкой накрывай!
Вечной мамашиной помощницей Монике быть не хотелось, и она нацелилась на Луку, сына старосты. Выйти б за него замуж – и горя не знать, нищеты не нюхать. Но кто ж знал, что он такой подлец?
В любви клялся, платочек подарил, ленту тоже… а потом и на сеновал позвал. Моника и сама не поняла, как там оказалась.
Наверное, потому, что иначе Лука ушел бы к Розке. А это уж вовсе недопустимо.
Увы, сеновал не оказался гарантией счастья. Моника поняла это очень быстро, когда от нее начали отворачиваться деревенские парни, да и девушки. Хранить секрет Лука тоже не счел нужным.
Отец вразумил рыдающую дуру вожжами, но что было делать дальше?
Ребенка не случилось – хоть в этом повезло. Но и замуж в деревне тоже теперь не выйдешь, разве что за нищего вдовца с детьми. Этого уже не хотелось Монике.
Становиться деревенской шлюхой?
Не то чтобы Монике был противен сам путь, но слишком уж неудобно. Вот в городе, говорят, за любовь и деньги дают, и золотые украшения дарят, и дома покупают…
А в деревне что?
Бабы волосы выдрать могут, а мужики разве что куль муки притащат – и будь тем довольна. Нет, так неинтересно…
Приглашение от тетки пришло как нельзя более вовремя.
Сначала тетка приехала в гости. Она уж лет двадцать как работала кухаркой у дана Дуранте. Раньше-то плохо было, денег у дана, считай, и не было, платил через раз, но хоть требовал немного. А сейчас дан разбогател, можно нанять себе помощницу, ну и как тут не порадеть своим?
Моника? А и пусть едет в город, раз в деревне жизни нет. У матери еще дочки подросли, найдется, кому по хозяйству помочь.
Тетка сразу предупредила, что, коли девчонка будет гулять, учить ее будут ухватом. Но и согласилась, что в городе про Луку никто знать не будет, жизнь устраивать надо, а мужиков обманывают с сотворения мира. Склянки с куриной кровью в первую брачную ночь никто еще не отменял. Авось кто и найдется? Подходящий для женитьбы?
Вот и гуляла Моника по городу.
И с Пьетро познакомилась… вот ведь как! Лука тому и в подметки не годился!
Пьетро был веселым, ласковым, подарил золотую цепочку, хоть и тоненькую, но золотую же! Если б мамка увидела и сестры… ой, нет! Не надо! Точно б отобрали!
В деревне никто таких дорогих подарков не делал. Даже у старостихи такого не было.
Но здесь же СТОЛИЦА!
Вот и сейчас Моника вырвала свободный часок и помчалась на встречу с любимым мужчиной. Интересно, куда ее сегодня поведут? Может, Пьетро ей предложение сделает?
А что? Неужто она хуже разных там городских?
Так, размышляя о своем, о женском, Моника и шла на встречу с Пьетро.
Вот и любимый мужчина. Улыбается, дарит ей цветок, обнимает… а потом Моника вдруг поняла, что в глазах темнеет.
Попыталась что-то сказать, шевельнуться – и не смогла. Просто потеряла сознание.
* * *
Пьетро, который вообще-то был вовсе не Пьетро, а Белка, один из подручных Комара, довольно улыбнулся.
Так-то… достала его эта девка до печенок, но коли надо, он потерпит. До поры до времени.
Удав гнилушки не сливает, если он сказал – значит, слушаться придется. Тогда и звенелки будут, и побрякушки, и дело сделается. Это знали все подручные Комара.
И слушались.
Последнего, кто решил повыступать, вынесли за дверь со стилетом в глазу. Других недовольных не было. А вот, собственно, и Удав. И девка какая-то с ним. Так себе… тощая, невидная. Белка бы на такую не полез.
– Готова? – покосился Джакомо на тело Моники.
– Жива, дышит, – отчитался Белка. – Чего с ней будет?
– Надеюсь, ничего, – нахмурилась девушка. – Давайте ее раздевать…
Единственное, что позволила себе Мия, – это тонкая шелковая рубашка под самый низ. Вся остальная одежда была от Моники.
Белка наблюдал за этим с сомнением.
Ну, можно переодеть дану в одежду этой шлюхи. Но чтобы выдать одну за другую?
А вы павлина за ворону еще не выдавали? Они же так похожи, ну ТАК похожи! Обе – птицы.
Джакомо помог племяннице все надеть, расправить складки, затянуть и уложить. И поманил Белку за собой:
– Выйдем минут на десять.
– Как скажешь, Удав.
Белка и не собирался спорить. А когда он вернулся минут через десять…
Одна Моника, прикрытая старым плащом, лежала на полу, на соломе.
Вторая стояла над ней и улыбалась. Точь-в-точь как эта деревенская дурища!
– Матерь Божия! – не удержался Белка, который и в церкви-то никогда не был. Кажись, и не крестили его, кому оно на помойке надобно?
– Похожа, ми-илый?
Слова Мия растягивала точь-в-точь как Моника. И улыбалась так же. И даже локон на палец накрутила тем же жестом.
Белка суеверно перекрестился. Девушка подмигнула ему:
– Хорошая краска и парик – наше все!
Белка кивнул. Только вот… кому другому в уши чуши! А то он не видит ничего! А то он слепой!
Нет на девчонке ни грамма краски! Кроме свеклы и мела. Ну и сажи на бровях. Но черты-то!
Сама морда!
Не-ет… такое не подделаешь… нечисть какая, что ли?
Ох, страшно. Белка хоть и резал глотки, словно огурец на завтрак, хоть и лил кровь, как воду, все равно оставался достаточно суеверным парнем. И сейчас дал себе слово зайти в церковь.
Хоть крестик купить, что ли?
Или пусть святой водой попрыскают?
Но было, было у мужчины подозрение, что против этой нечисти ничего не поможет.
Джакомо проводил девушку почти что влюбленным взглядом:
– Хороша! Ты посмотри, как идет! Копия!
Белка послушно поглядел. Кивнул:
– Авось что и сработает. А с той чего делать будем?
– Или по горлу – и в воду, или в заведение мамаши Крюк. Комар сказал – лишь бы потом не всплыла.
– У мамаши не всплывет, – обрадовался Белка.
И быстро, пока Удав не передумал, пошел в комнату с Моникой.
Нет, не из сострадания. И не из милосердия. Просто за дохлую девку никто и монеты не даст. Да еще потом труп тащи, да еще живот распарывай, к ногам что привязывай… Белка спокойно убивал, но убирать за собой не любил.
А вот если ее к мамаше Крюк…
Долго она там так и так не проживет, у мамаши бордель для особых клиентов. То есть вообще с особенными пристрастиями. Которые могут только или когда избивают, или когда душат, когда убивают… а Белка еще ее попросит особо позаботиться о девчонке.
Так что не больше месяца та протянет, может, вообще дня три-четыре.
Но монета ему за это капнет! А деньги Белка любил. Это он людей ненавидел, а вот лорины – его маленькая слабость. Цвет, звук… даже вкус. Его прелесть!
Хотя за эту деревню больше двух монет и не дадут. Но хоть так… все приятно.
И забегая вперед – примерно так и сложилось. Это в красивых сказках герой спасает девицу ДО использования, или случается землетрясение, благодаря которому девица бежит, или в нее влюбляется главный злодей.
А в жизни…
В жизни все проще и печальнее.
Бордель.
Клиент с интересными пристрастиями.
А потом – люк в подвале, который выходил прямиком на реку. Тела там исчезали совершенно бесследно. Разве что рыбы расплодилось…
Но ее там давно и щедро подкармливали. Так что… в деревне Монику никто не искал и не ждал, а в городе и искать-то было уже некому. Комару и его подручным в очередной раз все сошло с рук.
* * *
Мия прошла по улице.
Шаг она тоже подделывала под семенящую походочку Моники. Вот и нужный ей дом. Ключи.
Собаки…
Собаки послушно заскулили, поджали хвосты и удрали в дальнюю часть сада. И как их потом выгонять прикажете?
Ладно, разберемся… кусок мяса вон взять, позвать, кинуть – и побегут как миленькие.
– Явилась? – встретила ее недовольным голосом тетка Моники. – Давай живо, тебя посуда ждет не переждет…
Мия молча кивнула и направилась к большому чану с замоченной в нем посудой. Да, вот такие обязанности были у Моники.
Мыть, чистить, убираться… тетка готовила, девчонка скребла все, на что взгляд упадет.
Тетка продолжала ворчать:
– Ишь ты, раскрасилась… учти – в подоле принесешь, так выкину взашей…
Мия не обращала внимания на ворчание. Она послушно оттерла посуду, потом перемыла кучу овощей, перечистила их на завтра…
Тетка отвязалась и замолчала.
Мия коснулась снотворного в кармане и подумала, что – увы. Ничего у нее не получится. Дядя хотел, конечно, без лишнего шума, но – как? Как вы это себе представляете?
В доме около десятка человек. Слуги, конюхи, псарь, сам хозяин… и все они будут есть или пить что-то одно и то же? Вряд ли.
Один способ усыпить всех окружающих у Мии был. Лютня. Но до нее еще добраться, на ней еще поиграть всласть, да и засыпают только те, кто слышит музыку. Тоже… она что – Крысолов из известной сказки?
Чтобы идти по дому, а все вокруг засыпали и засыпали?
Ладно, Крысолов за собой людей выманивал. Но ему ж и легче было! Он на дудочке играл! А вы поиграйте на лютне – в движении? Посмотрим, какой у вас кошачий концерт получится!
Так что Мия послушно мыла, терла и ждала ночи.
И дождалась.
* * *
Конечно, спать пришлось на кухне, рядом с теткой. На узенькой лежанке, на матрасе, который по толщине мог поспорить с листом бумаги. Уснуть на таком?
Настолько Мия не устала, право слово.
Пришлось просто лежать бревном и ждать, пока уснет тетка. Вот та захрапела почти мгновенно. Мия поднялась.
Сейчас она выйдет во двор… да, надо кусок мяса с собой прихватить, вот оно, замариновано на завтра…
Девушка подошла к столу. Аккуратно достала нужное…
– Моника?
Тетка подняла голову. То ли от прохлады, Мия-то встала, а воздух холодный, одеяло тонкое, они, считай, друг о друга грелись. То ли Мия чем неосторожно брякнула…
Женщина еще ничего не видела, еще не понимала, что происходит, но далеко ли до шума?
Считай – пара секунд.
Тесак, которым резали мясо, словно сам собой оказался в руках у девушки. Движение, удар…
Мия целилась по шее, по шее и попала. А с перерезанным горлом, если что – не слишком-то и поговоришь. Не крикнешь, не поднимешь тревогу. Только вот и все остальное…
Кровь хлынула потоком. Голова женщины откинулась назад, в разрезе показалось что-то белое, влажно хлюпнуло… и нет. Сразу человек, которого так ранили, не умирает…
С бандитом было иначе, там Мия не видела, не смотрела. А вот здесь…
Убежать никуда не получится. И отвернуться тоже почему-то нельзя. И… эта женщина ничего плохого ей не сделала, она просто жила, работала, любила свою племянницу, а Мия… Мия ее…
Зрелище было настолько омерзительное, что девушка сначала проблевалась в углу, а потом опомнилась. И поняла, что личина с нее сползла, словно снег с крыши.
Так… вернуть на место.
Никто из дядиных подручных ее в настоящем облике не видел – и не надо. Даже туда, где лежала Моника, Мия пришла уже с частичными изменениями. Не тот цвет волос, не те глаза…
Дядя знает, и этого достаточно. Остальным уж точно ни к чему.
Тесак валялся рядом с убитой.
Мия вдохнула, выдохнула… вот сейчас ее затрясло. Бросить бы все, убежать…
Энцо.
Девочки.
Дядя…
Убежать-то можно. А вот что им дальше делать?
Если сейчас она сломается, если сейчас закричит, побежит… кстати – куда? С ней все равно все будет кончено. Она УЖЕ убийца, она уже заслуживает казни. Она уже преступила закон.
Ее не защитят. Единственный, кому она нужна, – ее дядя. И от него сейчас они все зависят. И она, и брат, и сестры. От его доброй воли.
Мысль о близких сработала не хуже любой нюхательной соли. Девушка резко провела ладонями по лицу, словно стирая что-то грязное, заставляя себя не думать, не помнить, вытащила тот самый кусок мяса, отворила кухонную дверь и вышла. Собаки сначала шарахнулись, потом почуяли мясо, заскулили… псарь уже спал. Вот и ладненько. Мия спокойно, никого не встретив, дошла до калитки, отворила ее – и выкинула туда мясо. И отошла подальше. В направлении псов.
Собачья логика была проста.
Здесь – гадкое и страшное существо. Которое даже не человек.
Там – вкусное мясо. И воля!
Какой пес не мечтает хоть раз удрать? И всласть поноситься, где захочется?
Тем более что…
Подручные Комара отлично видели и как открывается калитка, и как вылетает на улицу мясо, и…
– Выпускай! – махнул рукой один из них.
Идеальное средство. Течная сучка.
Через десять минут ни в саду особняка Дуранте, ни в его окрестностях не осталось ни одной собаки. А мужчины серыми тенями заходили в калитку, скользили дальше, к особняку…
От Моники отлично было известно и сколько слуг в доме, и кто где ночует… Белка все выспросил. Прикинулся влюбленным ревнивцем, ну девка и повелась. Чего б нет?
А ты где спишь? А по ночам к тебе никто не пристает? А то небось у вас там и слуги, и стража, и конюхи… Моника разболтала и то, чего не знала.
Серые тени зашли в конюшню.
Серые тени зашли в дом.
В людскую, где спали слуги…
В покои, в которых жил дан Джанмария Дуранте…
Единственное место, в котором правки не требовалось, – это кухня. Жаль, но резня все же состоялась. Не оставлять же живых свидетелей?
Джакомо (а он зашел в числе первых) на кухне выговаривал Мии:
– Ты не могла их усыпить?
– Я дана вообще не видела, конюхи на кухне не появлялись, эта дура вышла к любимому после ужина, – отрезала Мия. – Если б ДО – другой вопрос, за общим ужином можно и снотворное подсыпать. А так – нереально.
– Грязно получилось, – вздохнул Джакомо. – Тихо, но грязно.
Мия равнодушно пожала плечами. Вот уж этот вопрос ее не волновал.
– Возьмите да особняк подожгите. И все.
Джакомо кивнул.
Понятно, они так и сделают. Идея хорошая… но сколько ж добра тут сгорит! Хотя самое ценное они заберут.
– Ты отсюда что хочешь взять? Может, какие побрякушки? Или еще что?
– Нефритовые серьги, если найдутся, – тут же напомнила Мия.
– Обязательно. Не в счет твоей доли добычи, обещаю. А еще?
Мия качнула головой:
– Я бы в библиотеке порылась, пока есть время. А так – неинтересно.
– Пока – есть. Комар людей сюда отрядил, выносить много чего будем.
И выносили.
Тащили мешками, тащили сумками и тюками… первым делом в сумки отправились драгоценности. Дана Дуранте сразу убивать не стали. Связали и сейчас аккуратно допрашивали. Аккуратно – не в том смысле, что его берегли. Чего с будущим трупом церемониться? У дана уже и ухо отвалилось, и несколько пальцев…
Аккуратно в том смысле, чтобы не орал. Зачем шум поднимать, людей беспокоить? Пусть спят, нечего мешать ночным трудягам. Им еще столько перетаскать предстоит!
Нашлись и деньги, и побрякушки, и кое-какие интересные шуршалки…
Мия в это время была в библиотеке.
Ее интересовали остров Линдано и мастер Сальвадори. И она не прогадала.
Именно в библиотеке она нашла толстенный гроссбух с записями, что, когда и у кого куплено. Странно?
Да ничуть!
Дан Дуранте в антиквариате вообще не разбирался, продавал ценности чуть ли не по цене материалов, а в книгу даже и не заглядывал. Какая разница, у кого и чего там дядька купил?
Да тьфу на него.
А книга? Так книга же! В библиотеку!
Почерк у покойного антиквара был четким и ясным, Мия листала странички… и чуть зубами не заскрипела.
Зеркало. М. Э. Сальвадори. Шкатулка из палисандрового дерева с инкрустацией перламутром. Набор курительных трубок.
Цена…
Продано – неизвестным. И циферка – один.
Учитывая, что напротив других предметов частенько стояло название лавки или фамилия продавца… значит, кто-то приходил один раз. Как поняла это Мия.
А кто, что…
Говорите, шкатулка?
Набор курительных трубок?
Покойный антиквар человеком был предусмотрительным. И даже описывал, что и куда дел. Напротив зеркала было помечено – главный зал, коллекция.
Напротив курительных трубок – курительная.
Напротив шкатулки – опять курительная. Ага, понятно. Трубки в шкатулке и лежали…
А где тут курительная?
Мия вышла из библиотеки, пошла направо, дергая по дороге все двери… по идее – рядом. Библиотеку, кабинет, курительную – все это делают неподалеку. Вот и отлично…
Курительная нашлась через две двери. Роскошная…
Тут и кресла, тут и шикарные наборы трубок – несколько видов, и кальяны, и что пожелаешь… сугубо мужское гнездо. Мия принялась осматривать шкатулки.
Одна, вторая…
А вот эта – из палисандра. Это она уже могла отличить, пожив в доме купца. Еще как могла. Да и перламутром крышка была только у нее выложена.
Мия хозяйственно открыла ее, убедилась, что трубки на месте, закрыла и забрала. Пригодится.
Что еще себе забрать?
Да как-то ничего особенно и не нужно. Разве что книги какие в библиотеке посмотреть? И нет, Мия не боялась, что ее потом уличат в краже или убийстве. Во-первых, не факт, что кто-то знает все унаследованное имущество наперечет.
Во-вторых, дан Дуранте распродавал наследство своего двоюродного деда по всем лавкам. Можно сказать, что она его купила.
Добычей Мии – так, сувениром для девочек, – стали два шикарных молитвенника и четыре книги с легендами и преданиями. Все великолепно выполненные, в инкрустированных переплетах, с потрясающими иллюстрациями, явно нарисованными вручную.
Не книги – произведения искусства.
Что ж. Мия, считай, их спасает. От огня и гибели. Можно собой гордиться.
Джакомо, видя добычу племянницы, не сильно удивился. Разве что…
– А трубки тебе зачем?
– Незачем, – фыркнула девушка. – Мне шкатулка понравилась. Я в ней гребешки хранить буду, те свои, с инкрустацией перламутром. А трубки… Не выкидывать же?
Джакомо кивнул и отвязался. Ему было не до того.
Удав распоряжался погрузкой самого ценного.
Ну да.
Мало прийти в дом. Надо ж еще определить, что из него забрать! А кто будет определять?
Белка, который как был трущобной крысой, так и остался? Сам Комар?
Ладно… последний уже вырос до размеров ну очень крупной крысы, но в хороших вещах он разбирается плоховато. Это Джакомо, как купеческий зять, отлично знает цену и одного, и второго, и третьего… да, хорошо, что Мия сообразила. В библиотеку тоже бы наведаться. Иные книги сейчас по весу в золоте стоят, а то и по два веса.
А времени мало, так мало…
Джакомо прямо-таки мучения испытывал, глядя на то, сколько всего придется оставить. Но рисковать не стоит.
Это – дан.
Скажем честно, если так получилось, пришел пьяный, свечу столкнул, та загорелась… это – одно. Тут стража попробует закрыть глаза на происходящее, особенно с некоторой смазкой. Пожар ведь! Кто от такого убережется?
А вот если найдут особняк с трупами… э, нет! Тут уж снисхождения не жди. Дойдет до короля, тот из принципа прикажет найти негодяев и кишки им размотать. А дойти может.
Это кому-то может показаться, что в столице все сидят за своими заборами и соседей не видят… Как же ж! Первыми вернутся к родному дому псы. Начнут скулить, проситься домой, их никто не пустит, они взбудоражат соседей… это еще хорошо – соседские собаки молчат. Ну, так привыкли.
Если собака начнет на каждый шум у соседа лаять или выть, ее просто пришибут рано или поздно. Ты знай свой двор береги. А в чужом пусть хоть голяком по крыше ходят – их дело.
Но выть собаки точно начнут. На такое число покойников-то…
Потом еще молочник, мясник, зеленщик…
Это кто попроще идет на рынок и там закупается. Стоило дану Дуранте разбогатеть, как он приказал доставлять ему все на дом.
Он же ДАН!
Ему так положено!
То, что он только и может, что наследство прожирать, что сам он на редкость бесполезное существо, что толку с него меньше, чем с тех собак…
Да вы что?!
Благородные даны – опора трона! Правда, вот эта конкретная опора кроме карт и костей ни в чем интересном замечена не была, но мало ли что? Может, и такое трону пригодится?
Нет, рисковать и оставлять особняк запертым хоть на один день попросту нельзя. Так что тащим, что можем, а остальное подожжем.
Вынести тела, а особняк запереть? Мол, уехали куда?
Нереально. Кровь не замоешь, следы не спрячешь. Да и родственники понабегут. Это у кухарки родня в деревне, а у других-то в городе!
Так что…
Грузим, ребятушки, не стесняемся! Грузим!
* * *
Дома Мия уселась перед зеркалом.
Перед зеркалами.
И медленно, очень медленно выдохнула, словно отпуская себя на волю. Приказывая разжаться ледяным тискам внутри.
Сегодня, именно сегодня она стала убийцей.
Для самозащиты не считается. А вот когда по ее вине – себе врать не надо! – именно по ее вине погибли эти несчастные…
Комар все равно нашел бы тропинку в особняк?
Джакомо придумал бы другой план?
Да, безусловно. И Мия осталась бы неиспачканной. Наверное…
А может, они и отступились бы, понимая, что добыча им не по зубам? Мия об этом никогда не узнает. Никогда…
Потому что она виновата.
Она пришла, она открыла двери, она… она убила своими руками.
Снова накатили воспоминания о том, как кухарка бьется на убогом ложе и подняться не может, потому что она уже умирает, она просто не осознала эту смерть, а вокруг кровь, красная, и руки у Мии тоже по локоть в крови…
Почему это произошло с ней?!
За что?!
Чем она таким успела нагрешить?!
Мия тихо застонала. Почему-то даже кричать сил не было, горло стиснуло, словно клещами. Почему, ну почему в ее возрасте даны учатся вышивать и молиться, ждут предложения от будущего супруга, ходят в храм… и все, пожалуй.
А она?
Как получилось, что ее жизнь превратилась вот в это?
С другой стороны… она бы хотела иного? Она бы хотела тишины, покоя, уюта… и чтобы вышивка и молитвы, хозяйство и дети, и так день за днем, день за днем, а потом смерть, которая приходит, словно избавление от затянувшегося кошмара?
Нет. Такого она для себя не желала…
Она не сможет, не сумеет. Еще тогда, когда умирал отец, она приняла все как должное. Она все взяла на себя, она стала главой семьи, она, а не эданна Фьора. Да и нет у нее выбора.
Никогда не было.
Она метаморф, проклятая Богом тварь, ее просто убьют, если узнают. Так что не будет у нее никогда ни дома, ни детей… ничего не будет. Вот и жалеть не о чем.
Ее бы убили, и эти люди смотрели бы, как ее сжигают или четвертуют. Так почему она должна их любить, уважать, заботиться? Почему?
В природе волк ест зайца, и его никто за это не осуждает. Вот и она себя осуждать не будет. Эти люди – ее добыча.
Ее пища!
Не нравится? А мы посмотрим, кого еще нужно скушать!
Мия нашла гармонию в этом решении. Я вам чужая? Вот и отлично, значит, вы по праву моя пища, потому что я сильнее и хищнее. И не мучила ее больше совесть, и не думала она о несчастных и ни в чем не повинных слугах. Все ее мысли были о неизвестном, который продал шкатулку, трубки и зеркало.
На Линдано она в ближайшее время не попадет. А это… это хоть какой-то след.
Может быть, пустой и зряшный. Тоже вполне возможно. Мало ли кто мог продать зеркало, мало ли к кому оно могло попасть в руки? Мастер Сальвадори для того эти зеркала отливал, чтобы торговать. Но…
Но вдруг?
Ну, хоть что-то интересное?
Мия вытащила трубки, осмотрела каждую на предмет клейм и инициалов. Нет, все девственно-чистые. Кажется, даже необкуренные. Просто лежали.
Красивый набор, но и только.
Шкатулка?
Что ж, и ее стоит осмотреть. И дно, и вообще все…
Мия прощупывала, осматривала, простукивала… ага, как же! Это только в любимых романах девочек обязательно есть и призраки, и тайны, и письма под вторым дном в шкатулке. А в реальности такого не дождешься!
Никто не думает о бедной Мие!
Могли бы хоть записочку оставить…
Так? А это что такое?
Это – чей знак? Или герб?
Мия в жизни не заметила бы его, если бы не подняла бархат, которым было выстлано дно шкатулки. Но… минутку?
Трехлучевая звезда?
Герб… ладно, фирменный знак мастера Сальвадори? Только без букв?
Да ладно! Вы мне хотите сказать, что эти трубки принадлежали мастеру? Для этого они выглядят слишком свеженькими! Или…
Минутку. А могло быть иначе? Мия сняла со стены зеркало, примерила его к шкатулке. А ведь подходит… практически идеально! Вместилось, улеглось, как родное…
Мия потерла лоб.
Могло ли так быть? Есть трубки, зеркало, шкатулка? Зеркало из нее вынули, трубки положили? Да так и продали?
Но зачем? В чем смысл действия? Разве что зеркало – одно, а трубок несколько? Их неудобно было сваливать кучей? Как-то это нелогично. Но ведь факт! Похоже, что шкатулка и зеркало – парные. А вот трубки доложены уже потом…
Дядя застал Мию над шкатулкой:
– Племянница, ты нефритовые серьги хотела?
– Да, дядя. Неужели попались?
Плевать было Мие на серьги. Но если уж сказала про них, надо играть до конца.
– Конечно. Вот, держи.
В ладони Мии опустились красивые сережки. И верно, подходят к кулону. Мия не удержалась, надела, полюбовалась.
– Прелесть! Спасибо, дядя.
– Собираешься их в шкатулку уложить?
– Мне кажется, там все и так хорошо легло? Разве нет?
– Как родное. А с трубками что делать будешь?
– Не знаю…
– Вообще, тут полный набор. Несколько трубок, разные чашки, мундштуки, ершики, ножики, крышечки – все как полагается. Комплект.
Мия задумчиво кивнула:
– Интересно, а кто мастер?
– Клейм нет?
– Я не нашла.
– Сделано вроде недавно. – Джакомо тоже заинтересовался, повертел трубки в руках. – Мне кажется, такое может сделать только один человек.
– Кто?
– Мастер Гаттини. Фабрицио Гаттини. Кстати, он и клейма на свои трубки не ставит. Ни на одну. Вот смотри, как сделано. Чистенько, аккуратно, изящно даже…
Мия только вздохнула.
Имя мастера ей ни о чем не говорило. Но… она запомнила. Надо бы наведаться, узнать, кому он продал эти трубки. А вдруг?
И кстати…
– Дядя, а когда вы мои деньги отдадите?
Джакомо улыбнулся:
Ну да. Трофеи трофеями, трубки трубками, а деньги – это святое! Племянница! Сразу родная кровь чувствуется.
– Завтра же, дорогая племянница. Завтра же сходим в банк.
– Ловлю на слове.
Ей-ей, Джакомо был горд подрастающим поколением.
Сегодня Мия убила человека, поприсутствовала при убийстве еще нескольких людей, собрала трофеи, не забыла спросить про деньги… У него чудесная племянница, не правда ли?
