Галина Ламм
За счастьем с улыбкой
ЮРИЙ
В сексе Клару привлекал прежде всего элемент новизны ощущений. Включив в свою игру нового партнера, владеющего несколькими иностранными языками, она всякий раз представляла, что с ней сейчас непременно иностранец, который бравировал безукоризненным произношением. Не понимая ни слова из того, что так мелодично, с понижением и внезапным повышением интонации, извлекал его артикуляционный аппарат, Клара просила Юрия синхронного перевода текста на родной язык, что его страшно раздражало.
– Тебя плохо в школе учили?! – всякий раз задавался он вопросом.
Но обессилившая и неостывшая от секса, она ждала продолжения красивых историй, а точнее, как выражался Юрий, – заочных путешествий по странам и континентам, чтобы иметь хоть некоторое представление о культуре и традициях иноязычных народов.
Но каково было ее удивление, когда на привычное:
– Кто сегодня будет моим гидом? – произнеся это лукаво, почти полушепотом, с закрытыми в сладострастной неге глазами, услышала:
– Никто!
После этого Клара прижалась к своему возлюбленному и, не промолвив больше ни слова, крепко уснула.
ЭДУАРД
Клара считала, что видя в простом сложное, человек забывает о том, что наша жизнь как-раз-то и состоит из мелочей, и что в этом беда всех умных людей, склонных к глубокому анализу. Излишняя заумность Эдуарда мешала ответить ему на простые вопросы, отвлечься от книжных теорий, проявить хоть малейшую сообразительность.
Прогуливаясь под руку с новым визави своего романа по парку – высокоинтеллектуальным мужчиной средних лет, она воодушевленно стала делиться своими творческими планами, чтобы произвести на него хорошее впечатление:
– Помоги мне придумать сюжет для нового романа, навеянного следующими стихотворными строками, начав цитировать их с большим воодушевлением, театрально закатив при этом глаза:
– Помоги мне, задыхаюсь от ностальгии! / Ты молчишь, ты спасать меня медлишь, / Если вылечусь – тут же заметишь…
– Ну что ты всё молчишь, скажи хоть что-нибудь! – произнесла Клара после долгой паузы.
– Одни отличаются недержанием мочи, ты же – недержанием речи! – переходя на крик произнес он.
– Милый, ты о чём? – тут же выпалила она, прикинувшись дурочкой, чтобы не поддаться плохому настроению.
После этого Эдуард с долей трагизма и расстановкой в голосе обрисовал мрачное кладбище с плитами у надгробья. Дальше Клара его не слушала или не хотела слушать, так как сказанное никак не вписывалось в ее картину восприятия жизни.
Глубоко не вникая в смысл сказанных слов, она решила сменить тему и продолжила:
– Я наконец-то придумала название к своей новой программе. Это, пожалуй, будет не «Формула любви», так как вызывает у скептиков недоумение, а «Азбука любви!» – Что ты думаешь на этот счет?
Но не дав ему ответить, тут же продолжила:
– Да, «Азбука любви» – более подходящее название, так как все мы постепенно осваиваем азы этого искусства под всеобъемлющим понятием Любовь. – Нас учит время первоклашек вроде…, – процитировала она одного из поэтов.
Так щебетунья без умолку изливала свои трели минут сорок, наслаждаясь тембром своего голоса, одарившего ее природой. Наконец-то, сделав паузу, чтобы посмотреть на себя в маленькое зеркальце и убедиться, что ее рассуждения ничуть не хуже внешнего облика, хорошенькой головки, в которой рождались такие же умненькие мысли, как Эдуард тем временем успел воскликнуть фразу с некоторым раздражением в голосе:
– Клара! Ты умная женщина, образованная, а поговорить-то с тобой не о чем, вот досада! После сказанного у нее не нашлось больше слов, чтобы ему возразить, так как пропало желание о чем-либо говорить.
Весь дальнейший путь домой Клара прошагала молча, что было не свойственно ее натуре. Размышления о программе отступили на задний план, мир стал не таким цветным. Сердце вновь наполнилось одиночеством и душевной пустотой от мысли, что ей так и не удастся найти свой идеал, чтобы было так, как она задумала: интеллект к интеллекту, темперамент к темпераменту, сексуальность к сексуальности… И ей до слез стало жаль себя.
Придя домой, Клара стала музицировать, открыв крышку пианино. Проигрывание с листа классических мелодий всегда успокаивало ее. Такую своего рода музыкотерапию она применяла давно, и ей это здорово помогало обрести душевное спокойствие.
Когда пальцы ее коснулись белых клавиш, она мысленно перенеслась в зачарованный мир музыки. Только в такие минуты можно было приблизиться к магической тайне классического жанра, требующего непременной работы ума и сердца. В самый трогательный момент ноктюрна слезы полились из ее больших усталых глаз. Такой эмоциональный всплеск был нужен ей сейчас как никогда. Музыка звучала дальше, а Клара плакала все сильнее и сильнее. Мокрые капли заливали клавиши, пальцы переставали слушаться и начинали скользить. Лишь на мгновение она прерывалась, чтобы смахнуть с красивого лица соленые прозрачные жемчужины белоснежной маленькой ладошкой и снова погрузиться в никому неведомый мир построения взаимоотношений с сильной половиной человечества, спрятанный за занавесом тайны.