Галина Милоградская
Простить неверную
– Ладно. Поехали день рождения отмечать, что ли.
Четвёртая глава
Выбор первого места для встречи говорит о человеке больше тысячи слов. Кафе-бар прямиком из тропиков, официантки бы ещё хулу начали танцевать и венки на шею вешать, вышло бы сто процентное погружение. Ответив администратору зала, что меня ждут, я пробирался по зелёным джунглям к дальнему столу у окна. Мужчина сидел спиной, голубой пиджак в тонкую белую клетку явно на заказ сшит.
– Здравствуйте, – сказал я, останавливаясь и протягивая руку. Она так и зависла в воздухе, когда мой новый партнёр поднял глаза и широко улыбнулся.
– Привет, Вить.
Я застыл, вытаращился на Глеба, горло спазмом сжало, ни одного слова не выдавить. Опустил руку, посмотрел на папку, лежащую на столе, и верхняя губа сама собой приподнялась, как у дикого зверя. Думал: отпустил и забыл. Трижды ха! От одного вида бывшего лучшего друга волосы на загривке дыбом встали.
– Я тоже очень рад тебя видеть, – продолжал улыбаться Глеб, показывая на кресло. – Присаживайся. Мы с тобой вроде как партнёры теперь, так что… Ну чего ты застыл? Садись, говорю, в ногах правды нет.
Машинально упал в кресло, глаз с Глеба отвести не в силах. Совсем не изменился, хотя с чего бы? Та же небрежность, с которой всегда людям в душу забирался без усилий. И в глазах не насмешка – подкупающая искренность.
– Какого хера? – выдавил наконец сипло. Прочистил горло, продолжил уверенней: – Какого хера ты затеял?
– Смотрю, Москва питерский лоск с тебя постепенно смывает, – по-доброму усмехнулся Глеб. Перед ним кофе и десерт, передо мной – официантка с меню. Пришлось сделать заказ. Дождавшись, когда она уйдёт, он продолжил: – Я сперва не собирался в партнёры набиваться. Серьёзно, – Глеб поднял руки, словно защищаясь. – В этот раз точно не виновен. Ну, разве что косвенно.
Я молча поднял бровь, давая возможность высказаться. Уйти всегда успею.
– Давно в сторону столицы посматривал, да и за тобой, ладно, признаюсь, приглядывал.
– Надо же, – выплюнул ядовито, – совесть замучила?
– Да, – неожиданно серьёзно ответил Глеб. – Но дело не в этом. Говорю же: в Питере тесно стало, но по бабкам сходу большой проект тянуть… Сам понимаешь. Тут от твоего партнёра предложение поступило. Выгодное. Я, конечно, тот ещё мудак в твоих глазах, но от такого шанса только тупой откажется. Так что, – он преувеличенно тяжело вздохнул и поднял чашку, шутливо салютуя, – здравствуй, партнёр!
– Я выкуплю твою долю, – процедил я холодно, пока мозг лихорадочно работал, просчитывая, где можно взять необходимую сумму. А нигде. Новый кредит на развитие бизнеса только взял, первые деньги с первой сдачей придут, а до неё ещё год-полтора, если никто палки в колеса ставить не будет. И Глеб это отлично понимал.
– Зачем? – спросил я, сжимая переносицу.
– Может, потому что мне тебя не хватало? – тихо спросил Глеб. – Может, потому что прощения попросить хочу? Или…
– Хватит, – оборвал, не в силах больше слушать. Резко поднялся. – Партнёры? Ок, пусть будет так. Но не жди, что снова друзьями станем.
Глеб послушно склонил голову, но тут же поднял и улыбнулся ещё шире, так, что показалось – щёки треснут.
– Спасибо, – произнёс с чувством. Руку протянул, но я демонстративно не заметил. Ушёл, как тогда, не обернувшись.
Внутри всё клокотало, желчь подкатывала к горлу, во рту горчило. Сев в машину, с силой ударил по рулю ладонью. Мудак! Не хватало ему меня, как же! Четыре года отсиживался, приглядывал. Сука! Сердце стучало барабаном, несколько раз с шумом выдохнул через нос – надо успокаиваться. Мы теперь партнёры, каждый день видеться придётся. Переживу, не маленький. Истерики закатывать не буду, морду бить – тем более. В прошлом, всё в прошлом. И Глеб, и Диана.
Невольно промелькнула мысль: вдруг она тоже внезапно объявится? Надежда – живучая сволочь, и я до сих пор не понял, как её убить. Сколько угодно мог говорить, что забыл и не простил, но правда проще: не забыл и, может, простил. Тошнило от этого, но как заставить разлюбить? А хрен его знает. Говорят, время лечит. Только сколько его надо, этого времени, чтобы дыра в груди наконец затянулась?..
Встреча с Глебом всё-таки выбила из колеи. Я бесцельно колесил по городу, вместо того, чтобы к дочке спешить. Путался в вязких мыслях, как муха в сиропе, одно и то же по кругу, снова и снова. Пришёл в себя у какого-то клуба – неоновая вывеска била прямо в глаза. Успело стемнеть, который час вообще? Девять. Отлично, просто отец года! Настя ещё не спит, ждёт, а я даже подарок не купил. От злости на себя захотелось выть. Ладно, ещё могу успеть, вину заглажу. Завтра весь день вдвоём проведём. Едва машина тронулась с места, как под колёса две девицы бросились. Со злостью я ударил по клаксону, открыл окно:
– Под ноги смотреть надо!
– Глаза разуй, не видишь – зелёный? – огрызнулась красноволосая девица в ультра коротком мини. А из-за её плеча вторая выглянула, глаза огромные, испуганные. Учительница Настина. Отлично. Просто отлично. Не успела детей с линейки проводить, уже бухать пошла. Красноволосая подхватила учительницу и потянула за собой, но та постоянно оглядывалась, путаясь в длинных ногах. Утром каблук пониже был, а юбка подлиннее. Узнала, что ли? Сзади просигналили и, опомнившись, я поехал. Ладно, учитель – тоже человек, я не из тех, кто за фото в купальнике требует на костре сжечь. И ей, наверное, сейчас неловко. Ну, упрекать не буду, сделаю вид, что не узнал, при встрече. Хотя спеси в ней явно стало поменьше, чем утром было.
Настя не спала – ждала. Виновато улыбнувшись, я протянул набор детской косметики – продавщица в Детском мире посоветовала. Когда дочкины глаза вспыхнули неподдельным счастьем, тихонько выдохнул, хотя вина не уменьшилась. И Софья Львовна с мягкой улыбкой сказала, что они уже поужинали, мне сейчас подогреет, отчего ещё муторнее стало.
– Прости, мышь, – сказал я, падая на диван рядом с ней. Сумасшедший день, а должен был стать праздником.
– Много работы? – не по-детски серьёзно спросила Настя. Кивнул, внутренне морщась за ложь. Если бы был занят, может, не так сильно в груди бы свербело.
– Пойдём завтра в парк? А потом в кино, хочешь?
– И ты весь день будешь со мной?
– Только с тобой, мышь. Даже телефон, если хочешь, дома оставлю.
– Не верю, – она улыбнулась, и дыра в груди привычно заныла – слишком улыбка знакомая. Дианина.
– Обещаю! – торжественно сцепив наши мизинцы, я звонко чмокнул её в лоб.
Вот тебе и праздник – ужин в одиночестве перед телевизором. По нему шло какое-то шоу – Софья Львовна смотрела до моего прихода. Некстати вспомнился Глеб, и кусок мяса поперёк горла встал. С трудом проглотив, я решил, что ужин на сегодня подошёл к концу: потребность выпить и забыться вспыхнула внезапно. Выпивал я редко, не было времени, но на такие вот случаи дома всегда что-то стояло. Выбрав бутылку односолодового виски, я пошёл в кабинет – Софья Львовна, конечно, поймёт, только не хочется при ней пить.
На столе фотография: мы с Настей полгода назад. За спиной Исаакий, над головой – голубое небо. Мы тогда долго по городу гуляли, привыкали к мысли, что скоро придётся попрощаться. Настя не сказала ни разу, но я знал: она переживала, что, если мы уедем, мама никогда нас не найдёт. Как будто мы прятались от неё хоть один день из этих трёх лет.
Виски обжёг горло, внутри разлилось приятное тепло, постепенно успокаивая нервы. Жизнь привыкла подкидывать дерьмо под ноги, не страшно. Переступлю и дальше пойду. К Глебу привыкну, а Диана… Завтра же с адвокатом свяжусь, сколько можно откладывать?
Пятая глава
Первая учебная неделя пролетела под визг, крики и попытки утихомирить вчерашних детсадовцев. Я всегда любила свою работу, правда, очень любила, но порой она же сводила с ума. К вечеру голова становилась чугунной, но времени расслабляться никто не давал: отчёты, учебный план, педсовет с преувеличенно весёлым напутствием от директора о новых силах и новых вершинах. Хотелось завернуться в плед, сделать большую кружку чая и весь день смотреть сериалы. И плакать к концу недели тоже хотелось, но нельзя: впереди первое родительское собрание.
Детей потихоньку уже изучила. Кто тихий и спокойный, кто доставит больше всего проблем, кто усидчивый, а у кого шило в попе. Как и думала, с Настей Голицыной проблемы начались раньше всех. Когда стали знакомиться, она встала и первой же фразой подписала себе приговор:
– Я из Санкт-Петербурга, мои предки – дворяне.
Так её теперь и называли – дворянка. Детям слово было незнакомо, зацепились за него, как за ругательство, а Настя восприняла всё спокойно, объясняя каждому, что это значит. Мне всё ещё было её жалко, почему – сама не поняла. Опрятная, аккуратная и милая девочка, но показалась очень одинокой. Няня каждый день забирала, родителей я больше не видела, хотя за остальными почти всегда мамы приходили. Что ж, посмотрю сегодня, появится ли кто-то на собрании.
Родители собирались медленно, нехотя. Интересно, почему, в жизни пунктуальные, люди считают, что на собрание в школу можно опоздать? Уже пятнадцать минут шестого, а они всё тянулись, заглядывали в класс, улыбались виновато, проходя к партам, как нашкодившие ученики.
– Думаю, все, кто хотел, уже пришёл, – начала я, глядя на часы: половина шестого. Родители моментально подобрались, спасибо, что их хотя бы не пришлось призывать к порядку. Пока рассказывала о первых днях, смотрела на внимательные лица. Про своих детей всем слушать интересно и приятно, хорошо хоть пока о неприятном говорить не надо. Оценок в первом классе нет, о неуспеваемости судить рано.
– Простите, я опоздал. – Голицын появился в дверях, и в классе моментально стало тесно. Он оказался единственным отцом среди двадцати мамочек, и взгляды ожидаемо прикипели к нему. Не смущаясь, прошёл, сел за свободную парту. Первая перед учительским столом, никто так и не решился занять. Положил телефон рядом и поднял глаза, мол, продолжайте. От этого снисходительного взгляда внутри буря всколыхнулась. Словно я докладчик перед суровым директором. Едва слышно скрипнув зубами, я натянула самую приятную улыбку, возвращаясь к теме.
– В конце сентября наша школа обычно проводит праздник для первоклашек. Мы с ними поставим небольшой спектакль, так дети больше сплотятся и скорее подружатся. Выбором сказки предлагаю заняться вместе.
Шквал вопросов ожидаемо обрушился на голову. А какая сказка, а нужны ли костюмы, а когда праздник, а пустят ли родителей… Отвечала на всё по порядку, в сторону Голицына не смотрела, но его взгляд чувствовала постоянно. Оценивающий. Как будто примиряет на себя, прикидывает, достаточно ли у меня профессионализма для того, чтобы обучать драгоценную дочь. А ещё заметила, что мамочки нет-нет, да и смотрят на него. Но тут не смотреть было сложно: за маленькой партой он казался великаном в стране лилипутов.
Причёска идеальная, мягкие локоны лежат волнами, волосок к волоску. Дорогущий пиджак, даже присматриваться не надо, чтобы оценить примерную стоимость. Я себе такой смогу позволить, если буду жить полгода на одних дошираках. Телефон на столе постоянно вспыхивал оповещениями, но Голицын не отвлекался, внимательно слушал меня. Решилась посмотреть на него к концу собрания. И провалилась в невероятно зелёные глаза – вот они от кого у Насти!
– Прошу записать ваши данные. Полные имя, фамилию, отчество, кем работаете. Если есть ещё один контактный телефон, добавьте. Данные заполняйте и за себя, и за второго родителя.
Родители сосредоточенно засопели, прося друг у друга ручки, начиная заполнять чистые листы. Голицын, конечно, и тут выделился: достал из кожаной сумки серебряную именную ручку. Невольно задержалась взглядом на его пальцах. Длинные, ухоженные, ногти идеальной формы. Ему бы часы рекламировать, очень бы подошло. Может, он этим и занимается?
– Держите. – На стол опустился первый листок. Я невольно нахмурилась:
– Виктор Маркович, маму тоже надо вписать.
– А мамы у нас нет, – просто ответил он, и я душно покраснела. Бестактно спрашивать почему, наверняка история печальная. Теперь стало стыдно за мысли о нём и его вовлеченности в жизнь дочери. Отец-одиночка редкость, почти вымерший вид. Заметила, что мамочки тут же подобрались – одиноких среди них наверняка немало. Из единственного папы на собрании Голицын вмиг превратился в добычу, желанную и близкую.
– На этом, думаю, закончим, – сказала я, собирая листы. – Если остались какие-то вопросы, спрашивайте.
– Можно идти? – первым спросил Голицын. Дождавшись кивка, он моментально поднялся, сухо бросил «до свидания» и на ходу ответил на звонок. Из коридора донёсся его раздражённый голос:
– Я же сказал, что буду занят. Какого хрена ты мне названиваешь?!
Жалость к нему испарилась моментально. Не знаю, с кем он таким тоном разговаривал, но впечатление осталось неприятное. Таких людей насквозь видно: на людях вежливый и спокойный, а на деле тиран и самодур, что в работе, что в личной жизни. Может, и мамы нет потому что ушла, к чему сразу о смерти думать?
Когда за последним родителем закрылась дверь, я облегчённо выдохнула. За окном было солнечно и тепло, там бурлила жизнь, а я тут застряла с данными, которые надо внести в электронный журнал. Итак, Голицын у нас строитель… Не строитель даже, застройщик. Тридцать пять лет, на восемь меня старше. Невольно вспомнила пронзительные зелёные глаза. Красивый он, что тут скрывать. Мама о таком сказала бы: «фактурный». Прямой нос, острые скулы, умный взгляд. На таких мужчин смотришь и в первую очередь думаешь, что фраза «как за каменной стеной» с них написана. Жаль только, что внешность не гарантирует покладистый характер.
Я закатила глаза: мне-то какое дело до его характера?! Не в мужья же себе выбираю. Уверена, что он и в школе-то больше не появится, разве что под конец учебного года. И всё-таки интересно, куда делась Настина мама? Если я её спрошу, а она умерла, это будет лишнее травмирующее напоминание для ребёнка. Если же она просто живёт в другом городе, нет ничего удивительного, что Голицын не стал записывать её данные. Кольца на пальце у него нет, это я сразу заметила.
Да что такое, в самом деле! Почему о нём столько мыслей? Как будто больше думать не о чем. Раздраженно отложила листок с его данными в сторону – последним внесу.
– Ну что, Викусик, на свободу с чистой совестью? – Ленкин звонок отвлёк от монотонной работы, но я и рада была отвлечься. Перед глазами уже точки поплыли, может, стоит купить очки для компьютера?
– Покой нам только снится, – усмехнулась, потирая веки.
– Не против, если я сегодня заскочу? Потрындим за бокальчиком белого сухого.
– Заскакивай, – вздохнула я тяжело. Хорошая идея – вечером немного расслабиться. Обсудить прошедшую неделю и родителей. Нет, Голицына с Ленкой обсуждать точно не буду, у неё чутьё, как у гончей на охоте, сразу начнёт строить наше совместное будущее. К тому же, она его уже видела вживую.
– Знаешь, что, – забравшись на диван с ногами, Лена глубокомысленно покачивала в руке бокал. – Не надо тебе с этим Голицыным мутить.
Да, не выдержала и рассказала. И про то, что он одинокий, и про нахальный взгляд зелёных глаз, и про мамочек, что на него пялились.
– Почему? – спросила я, невольно заинтересовавшись. Такого вердикта от Ленки точно не ждала.
– Проблемный он. Может, бабки у тебя не украдёт, но дерьма может занести, не разгребёшь потом.
– Откуда такие выводы на основании скупых данных? – я рассмеялась, подливая вина. – Может, он приют для бездомных животных содержит, или волонтёрит на кухне для бездомных?
– Или заливает в бетон трупы конкурентов, – хмыкнула Ленка. – Нет, ну серьёзно, Викусик, он весь из себя такой деловой и занятой… Насмотрелись мы на таких, так что не трать на него время.
– Я и не собиралась. – Ленкина забота откровенно забавляла. Ну точно, она нас уже свела вместе, а потом трагично развела.
– А вот друг его хорош, – внезапно сказала Ленка, закатывая глаза и томно вздыхая. – И улыбка у него открытая. Люблю таких. Сразу видно – шикарный мужик.
Друга Голицына я запомнила слабо – тогда от него под пальмой пряталась. Когда только Ленка рассмотреть успела, загадка.
– Короче, Викусик, хочешь завести роман, заводи с его другом.
– Да не нужен мне никакой роман! У меня на личную жизнь вообще времени нет!
– Тогда чего про своего Голицына весь вечер говоришь?
– Он не мой. И вообще, закрыли тему мужиков. Расскажи лучше, что там у тебя на работе интересного происходит. Ты говорила, какой-то прорыв грядёт.
Глаза Ленки загорелись, как всегда, стоит заговорить о любимой лаборатории и крысах в ней. Я облегчённо выдохнула: в самом деле, зачем про Голицына заговорила? Выбросить его из головы, и дело с концом.
Шестая глава
Отделять личное от профессионального я всегда умел, так, по крайней мере, раньше казалось. Диана ушла? Работаю. Накрыла депрессия? Пашу, как не в себя. Переезд, потоп, обвал и землетрясение – двигался вперёд, несмотря ни на что. Но один только вид Глеба, расхаживающего по офису со своей фирменной улыбкой заставлял мой поезд сходить с рельс. Бесило, как быстро он вписался в коллектив: словно всегда здесь был. Бесило, что предложения у него здравые, не подкопаешься. Бесило, что он постоянно пытается поймать мой взгляд, а, поймав, улыбается шире, будто искренне рад быть рядом.
Я не просил Глеба возвращаться в мою жизнь. Да что там, будь возможность, пинками бы погнал прочь, но он пролез сам, через форточку, и теперь приходится терпеть. Зато злость – отличный мотиватор. Визитка адвоката по семейным делам, лежавшая в столе уже два месяца, нашлась очень быстро. Боровецкого мне порекомендовал Роман Красилов, знакомый ещё по делам в Питере. Владелец крупного медицинского холдинга, вроде как счастливо женат, но, стоило о Диане заговорить, моментально подобрался.
– Контракт не заключали, надеюсь? Смотри, если он есть, прощай свобода.
Было что-то в словах Красилова, что заставило приглядеться к нему: нормальный мужик, открытый, дела иметь с таким приятно, а в глазах пусто. Видел я его жену пару раз, Алину. Эффектная, с мужа глаз не сводит. Но что там внутри? Диана тоже такой была когда-то.
Визитку я взял, поблагодарил, но никак не мог заставить себя позвонить. Пожалуй, стоит Глебу спасибо сказать, подтолкнул.
В приёмной Боровецкого меня встретил его помощник, извинился за то, что Аркадий Борисович задерживается, и предложил кофе. Спешить было некуда, я приехал на пятнадцать минут раньше, сам виноват. Как раз будет время отвлечься и успокоиться. Вот он, последний шаг, который окончательно сделает нас с Дианой чужими, как бы смешно и сентиментально это ни звучало. Всю ночь не спал, думал. А когда уснул – она приснилась. В свадебном платье, счастливая. И чужая.
Нужный сон, она ведь давно чужой стала. Но подсознание всё равно цеплялось за прошлое, не желало отпускать. Вырывать, так с корнем.
Бодрый мужчина за шестьдесят вышел из соседнего кабинета так стремительно, что я едва успел подняться навстречу. Рукопожатие у него оказалось тоже крепким, уверенным, а взгляд – цепким.
– Виктор Маркович? Роман говорил о вас, спасибо за доверие.
– Спасибо, что так быстро откликнулись.
Мы прошли в кабинет, удобно расположились за столом, передо мной появилась новая чашка с кофе. Благодарно кивнув незаметной секретарше, я моментально о ней забыл. Повернулся к Боровицкому, перевёл дыхание и медленно, отчётливо сказал:
– Хочу развестись с женой.
Тот молчал, ожидая подробностей. А я задумался: что сказать? Правду, конечно. Придётся её потом на суде говорить. Вдруг Настю начнут вызывать? От этой мысли в жар бросило.
– Она мне изменила и исчезла.
– Как давно? – деловито спросил Боровицкий, шустро делая пометки в большом блокноте с золотым тиснением. Надо же, не думал, что такими кто-то ещё пользуется, давно на планшеты перешли.
– Три года назад.
– И за это время ни разу не объявлялась?
– Я не видел. С дочерью виделась несколько раз, иногда ей звонит.
– Сколько дочери лет?
Вопросы вылетали, как пулемётная очередь, безжалостные и стремительные. Били прямо в цель, заставляя вытаскивать наружу всё, что предпочёл бы забыть. Когда Боровицкий замолчал, я потянулся к кофе, замечая, что руки слегка подрагивают. Давно меня так не потрошили.
– Вы не заключали брачный договор, значит, всё имущество будет поделено пополам. Но, – он поднял палец, на котором блеснул перстень, – если сможем доказать, что она фактически не являлась вашей женой последние три года, получится отделаться малой кровью.
– Какой кровью? – усмехнулся я. – У неё своего имущества полно, дочь не нужна.
– Хотите лишить её родительских прав?
– Хочу. – Я даже вперёд подался, упёрся локтями в колени. – Хочу, но не могу, Настю жалко. Она не заслужила. Если мать захочет определить время общения, препятствовать не стану.
– Это если мы найдём её. А искать придётся, вы же понимаете? Если бы не было ребёнка, было бы проще, а так только суд.
Это я прекрасно понимал. Мечтал только, чтобы новости в прессу не просочились. Громкий развод может больно ударить по компании. Партнёрам всё равно, а вот конкуренты могут раздуть из мухи слона, вывернуть всё так, что репутация пострадает. Отряхнусь, конечно, не впервой, но снова проходить через это не хочу.
От Боровицкого я уходил, крепко задумавшись над его словами. Будут искать Диану. Не исключено, что найдут, и… Мы снова увидимся. Хочется верить, что уже в суде.
Какая она сейчас? Сильно изменилась? Чем больше об этом думал, тем больше понимал, что образ размылся в голове, а голос давно перестал звучать в ушах. Я почти не помнил, как она выглядит, только детали, мелкие и яркие. Даже улыбка и повадки Дианины, что Насте приписывал, всё же больше дочке принадлежали. Диана постепенно становилась фантомом, и всё, за что я цеплялся – воспоминания о чувствах и эмоциях, которые она мне дарила когда-то. Ключевым здесь было прошедшее время.
Наверное, это поход к адвокату так повлиял – легче дышать стало. Недосказанность давила годами, а тут – впереди замаячила свобода.
Когда вышел из офисного здания не сразу понял, что не так. Поднял глаза – с серого неба сыпалась какая-то мелкая труха, не похожая ни на дождь, ни на морось. До машины идти было недалеко, но пиджак успел намокнуть, а волосы облепили лоб и виски. Машинально поправил их, глядя в зеркало заднего вида, прикинул, сколько до дома добираться, покосился на папку с проектными декларациями, которые надо просмотреть и утвердить до послезавтра. Надо сказать Кристине, чтобы оставила окно на двадцать шестое – у Насти спектакль, вечерами только о нём и говорит. «Сказка о попе и о работнике его, Балде», где она будет играть чертёнка. Они с Софьей Львовной увлечённо шили костюм – наотрез отказались готовый покупать.
– Вот ещё, – возмутилась Софья Львовна. – Что я, рожки и хвост не сделаю? Не хватало ещё в магазине брать, где всё по одному лекалу.
Насте в школе нравилось, и это главное. В родительский чат я не заглядывал, только чистил порой зашкаливающие за тысячу в день сообщения. Пару раз в обеденный перерыв глянул для интереса и тут же закрыл: было ощущение, что ты открыл дверь в портал ада, где все кричат друг на друга. Нет, это без меня.
Когда зазвонил телефон, я был уже на полпути к дому. Покосился на имя, не сразу понял, кто именно звонит. Включил громкую связь, маневрируя в потоке машин – дождь усилился, дворники непрерывно елозили по лобовому стеклу.
– Слушаю, Виктория Максимовна.
– Виктор Маркович, здравствуйте. – По телефону её голос звучал немного иначе, стал ровнее и глубже. – Простите, если отвлекаю.
– Что-то срочное? – прозвучало слишком грубо, поэтому добавил: – Просто я за рулём.
Она ответила после небольшой паузы, словно собиралась с духом.
– Дело в том, что нам нужна помощь.
– Сколько? – спросил, прежде чем успел подумать. Ну, а какая помощь ещё им может быть нужна? Видел же в чате, как родители верещали, договариваясь о каких-то суммах. Каких именно – вникать не стал.
– Не сколько, – а вот теперь я её узнал. Те же ледяные нотки, что в день нашей первой встречи прорезались. – Нужна мужская помощь, а никто из пап не откликнулся. Надо собрать декорации.
«А вы сами молоток держать не умеете?» – ехидно прозвучало в голове, но там и осталось. Обычная просьба, помню, мой отец тоже в школу приходил помогать. Особенно чётко это в конце девяностых запомнилось, когда из-за терактов в жилых домах люди по ночам в школах дежурили… Но декорации сбивать – это не террористов по ночам выслеживать.
– Я могу отправить вам пару строителей, – протянул, прикидывая, кого можно выдернуть на пару часов сверхурочных. Представил, как вытягиваются их лица, и поморщился. Молодец, начальник, сам, выходит, не умеет ни хера, а всё туда же – командовать. – Хотя нет, подождите. Когда вам помощь нужна?
– В субботу. Мы в понедельник хотим начать репетировать на сцене. Хотелось бы, чтобы дети не вокруг стульев бегали, – сухо ответила Виктория Максимовна.
В субботу у меня выезд на два объекта и обед с проектировщиком. А вечером с Настей и Софьей Львовной запланирован вечер настольных игр. И когда прикажете выкраивать время?
– Хотелось бы больше конкретики.
– Часов в десять можно было бы…
– В десять не могу, занят.
– Тогда, может, ближе к обеду?
– В обед тоже, простите.
– Тогда зачем сказали, что сможете? Я не настаиваю, попрошу трудовика.
Глубокий вдох, медленный выдох. Вспыльчивая учительница нам с Настей попалась, надо бы дочку расспросить о её характере.
– Виктория Максимовна, если я сказал, что смогу, то смогу. Но вам придётся подстроиться под мой график. В субботу у меня окно примерно с трёх до пяти. Может, получится освободиться пораньше. Устраивает? Если нет, могу предложить воскресенье.
– Спасибо, суббота с трёх до пяти подойдёт, – доброжелательно ответила она. Слишком доброжелательно, я прямо почувствовал, как она желает мне скорой смерти в муках. Или хотя бы расстройства желудка.
– Тогда у меня к вам просьба: позвоните пожалуйста в пятницу ближе к вечеру и напомните мне.
– Непременно, – пропела она. – Всего хорошего, Виктор Маркович.
Я не успел ничего ответить – повесила трубку. Но сам тоже хорош: едва не сказал – свяжитесь с моим секретарём. Надо Кристину попросить, чтобы внесла в расписание, а то ведь правда забуду.
