Галина Романова
Длинная тень греха
Глава 2
Сима Садиков ненавидел неудачников. Он их просто чуял всем своим нутром уже за версту. Буквально видел, как исходит сизой слизистой неуверенностью их невезучее самосознание, как дребезжит у них в мозгах от неумения предотвратить, переделать, предпринять. А как чуял все это дело Сима, так тут же открещивался отговорками и никогда, никогда уже более с ними не пересекался. Ни по службе, ни в быту, ни просто на дороге. Стоило узреть ему этого самого неудачника еще издалека, так он тут же торопливо перебегал на другую сторону улицы.
Столкнешься с таким лихом, удачи самому не видать. Это он так считал последние десять лет, и этот жизненный расчет его еще ни разу в жизни не подвел. Вот как только перестал иметь дело со всякими неудачниками, так сразу у него и поперло.
Удача галопом неслась впереди Садикова, услужливо раскрывая ему двери самых разных сфер на самых разных уровнях жизни. Он еле-еле за ней поспевал, сбиваясь порой с привычного вальяжного шага на спортивную ходьбу. Но не роптал, нет, даже когда мучила одышка, и закрадывались шальные мысли о том, что, а может быть, все – хватит, пора остановиться…
Нет, останавливаться он не собирался. Он собирался и дальше продолжать работать в том же темпе, не забывая благословлять собственное прозрение. Ведь если бы не оно, так и работал бы он в своей занюханной фотомастерской и жил с вялой анемичной Ниной, разродившейся двойней в день его двад-цатипятилетия.
Как же он был несчастлив до того самого момента, как его озарило, как же несчастлив…
Каждое утро он просыпался от жуткого ноющего во всем теле ощущения, что жизнь веселая, счастливая, полная красок и света, проносится мимо него. Он косил глаза вбок и натыкался взглядом на размытый профиль своей некрасивой жены. Ее круглое, крупное лицо матово светилось в утреннем полумраке спальни, огромный живот дыбился из-под одеяла, вспухшие к концу беременности пальцы, вяло шевелились в полусне, напоминая щупальца.
Сима ее ненавидел. Ненавидел за некрасивость, неудачливость, неопрятность. И еще ненавидел за эту вот ее незапланированную беременность. Он же не хотел иметь детей, не хотел! А она заявила ему однажды, что беременна. Он в скандал, она в слезы. Он с упреками, а она – я не знала, я все делала, как надо. Теперь вот у них должна была случиться двойня. Мальчишки!..
Садиков осторожно выбирался из-под одеяла, осторожно шел на общую кухню в коммунальной квартире и жадно хватал там из-под чужих крышек, что осталось не съеденным и неубранным с вечера. У Нины-то никогда не было что жрать. Ничего, кроме пустых макарон и картошки в мундирах. И куда только ухитрялась деньги девать, корова!..
Потом он наскоро умывался в обитой ведрами чугунной раковине и спешил на работу в фотомастерскую. Только там Садиков немного отдыхал душой и способен был на короткое время забыться. Фотокамера – вот что он по-настоящему любил.
Когда Сима Садиков начинал работать, то время замирало, в изумлении наблюдая за творцом. Он и в самом деле творил. Слава о его таланте ходила далеко за пределами их района. И его часто приглашали на свадьбы, юбилеи и похороны. Приглашали, неплохо платили, но и только. Заплатив, сразу забывали о его существовании. Могли, правда, порекомендовать своим знакомым, те, в свою очередь, своим…
Калым был, жизнь не менялась. И Сима Садиков, хотя и с деньгами, по-прежнему возвращался в свою старую коммуналку к своей некрасивой беременной жене. И по-прежнему каждое утро просыпался с отвратительным ощущением того, что день грядущий похож на предыдущий так же, как его не рожденные близнецы в утробе его жены.
И вот однажды…
Он до сих пор без волнения не может вспоминать тот самый день, круто перевернувший всю его жизнь. Без волнения и трепета в сердце вспоминать не может.
Началось все с женщины. Ох, не дураки французы, советующие искать женщину, не дураки. Все и в самом деле в его жизни началось с женщины, с прекрасной незнакомкой. Только он не искал ее никогда и даже не делал попыток. Она сама нашла его. Это было…
Это было таким же морозным февральским днем, как и сегодня. Таким же пасмурным и снежным. Он копался в фотолаборатории, когда звякнул входной колокольчик, оповещающий о том, что в помещении посетитель.
– Эй, я сейчас! – крикнул тогда Сима, не высовываясь из лаборатории. – Подождите немного!
После того, как он все попрятал, закрепил и не засветил, Садиков выбрался из своей каморки, плотно закрыл дверь, занавесил черной шторкой. Вошел в большую комнату, где у него имелся немудреный студийный реквизит, и остолбенел прямо у порога.
Посреди его студии на расшатанном стуле сидела самая прекрасная из всех виденных им прежде женщин. Длинные ноги в сапогах-ботфортах, короткая кожаная юбка, куртка-косуха, кожаная кепка козырьком вбок и длинные шикарные волосы по плечам и спине. Это был типаж!!! О таком снимке он мечтал всю свою жизнь.
– Сидите так, не двигайтесь! – приказал он ей изменившимся, не похожим на его собственный голосом. – Я сейчас!
Схватил свой любимый фотоаппарат, не цифровой – нет, откуда такому было взяться при его образе жизни. И принялся выплясывать вокруг неожиданной гостьи, без устали щелкая и приговаривая:
– Я вам сделаю такой портрет, что смело сможете размещать его на обложке какого-нибудь журнала! Вот увидите!..
Дама безропотно подчинялась его просьбам, не произнося ни слова. Она склоняла голову то вперед, то к плечу, то запрокидывала назад. Ногами ее Садиков тоже манипулировал, грех было их не использовать – такие ноги! Носик у дамы, правда, был несколько великоват, но он знал, как сделать так, чтобы тот таковым не казался.
Вдоволь напрыгавшись, Садиков вытер пот со лба и порекомендовал даме немного прогуляться.
– Зайдете часа через два, все будет готово…
Сказал, сделал. Когда гостья увидела свои портреты, а их было штук двадцать, она просто остолбенела от изумления.
– Да вы!.. Вы настоящий профи, голубчик!!! – выдохнула она восхищенно. – В такой-то дыре!!! Зашла от скуки, представляете! У мужа лопнуло колесо на трассе, запаска уже была худая, пришлось заезжать в местный шинмонтаж. И вот пока он там, я решила прогуляться по вашему городу… Зашла случайно, кто бы мог подумать…
Сима обливался потом и дрожал от творческого возбуждения. Портреты стали его шедевром. Своеобразной чертой, подводившей итог всей его прошлой деятельности. Всей его прошлой серой, непромытой жизни с некрасивой брюхатой женой.
– Мне делали портреты в знаменитой студии в Париже, – она произнесла название, по-французски гундосо. – Но и там не было такого успеха! Муж будет в восторге! В таком захолустье, на такой аппаратуре… Вы мастер, голубчик! Знаете что, а давайте-ка я вас заберу с собой, а?! Готовы прямо сейчас, в чем есть и с чем есть уехать со мной?! Вас ведь тут ничто не задерживает, я же вижу! Или я ошибаюсь?
– Нет, – едва не теряя сознания от потрясения, выдавил Садиков. – Ничего не держит, кроме зарплаты, разве что. За январь еще не получена, и вещи…
– К черту! – гостья очень красиво расхохоталась, запрокинув голову. Потом достала кошелек, порылась в нем и, вытащив оттуда пять сотенных зеленых бумажек, спросила. – Этого хватит, чтобы компенсировать вам вашу потерю?
– Вполне! – Садиков осторожно взял из ее рук деньги. – А аппаратуру можно взять? Тут кое-что мое.
– Не нужно ничего, голубчик! Через месяц у тебя будет самая солидная студия из всех, что я знаю. Станешь на меня работать, а? Я везучая, поверь! На кого ставлю, тому всегда везет!..
И Садиков Серафим уехал с этой женщиной и ее толстым хмурым мужем, воспринявшим поначалу спонтанное увлечение своей жены, как очередную забаву. Уехал и никогда потом об этом не пожалел.
У него появилась студия, которую он через пять лет имел уже на паях со своей хозяйкой. Появились деньги. Хорошие деньги, даже очень хорошие. Появилась отличная квартира в самом центре. И самое главное – у него появилось везение.
Это было настоящим чудом, это было настоящим прорывом, это было мечтой, что могла не сбыться, а сбылась.
И так продолжалось уже десять лет.
Он стал везунчиком, вот! И везунчиком стал потому, что терся возле везучих. И по понятным причинам ненавидел и сторонился неудачников.
Мог ли он, при таком своем философском раскладе, хоть раз за эти десять лет вспомнить о своей оставленной жене и близнецах, что родились в один день с ним, как доходили слухи?! Нет, конечно! Это все – его жуткое, несостоявшееся прошлое. Туда – назад – ему дороги нет и быть не может! Ведь стоит ему увидеться с ними, так сразу все исчезнет, растворится под натиском серой массы неудач и неурядиц. Все, что он наживал, копил, берег и пестовал все эти годы…
Где-то далеко, в глубине его огромной квартиры, в холле, кажется, осторожно пискнул телефон. Пискнул пробно пару раз и заверещал потом уже без остановки.
Садиков недовольно по-барски поморщился. И чего не взял с вечера трубку с собой в кровать? Теперь вот нужно вставать, тащиться через все комнаты и искать по звуку, где же эта чертова трубка валяется…
Он медленно свесил ноги с огромной кровати, с осторожностью поднял крупное рыхлое тело и пошел, как был голым, на звук.
А почему нет? Почему ему не быть голым? Он у себя дома. У него тепло, невзирая на перебои с отоплением в их микрорайоне. У него все полы с подо-гревом и даже стены в ванной. Ну, любил он тепло, успев намерзнуться в стылой коммуналке.
Сима недовольно поморщился, что-то за последнюю неделю он непозволительно часто вспоминает о той берлоге, что оставил десять лет назад. Нельзя так! Не к добру все это! К неудаче…
Он же везучий, баловень судьбы. Вон у него какие теперь апартаменты! А какие перспективы… Увидала бы все это жирная клуша Нинка, оползла бы от зависти.
Опять он про нее, что ты будешь делать!..
Теплые полы, натяжные потолки, белая кожаная мебель, пушистые ковры, в которых нога утопает по щиколотку. Двухметровый холодильник, в котором столько продуктов, что они порой падают с полок на пол. Ему теперь нет нужды заглядывать под крышки чужих сковородок в надежде отыскать там не обглоданную куриную ножку или половинку не съеденной кем-то котлеты. У него теперь все есть, он теперь везучий…
Садиков, совершенно не торопясь, отыскал телефонную трубку в кухне за цветочным горшком. И подивился еще, с чего это он ее тут вчера оставил? Наверное, все дело было в той длинноногой модели, что звонила ему весь вечер и напрашивалась в гости. Она напрашивалась, а он мягко уходил от внятного ответа. Потом утомился, сослался на занятость и в раздражении, видимо, задвинул трубку за цветочный горшок.
Не объяснять же девчонке, почему он никогда не водит к себе домой женщин. Порог его шикарного дома переступала только одна женщина – та самая, что в корне изменила его жизнь, сделала удачливым и счастливым. Не часто, нет, но переступала. А что касается этой модельки, то ее он не приведет еще и потому, что от девчонки за версту несло неудачливостью. Чур его, чур!!!
– Симуля, привет, – мягко мурлыкнула ему в самое ухо его удача, его талисман, его любовь, наверное. Хотя он и не был абсолютно уверен, что любит ее. – Как твои дела?
– Отлично, Гал! Просто отлично! – ей он никогда не врал насчет своих дел, знал, какого ответа она ждет, какому порадуется. – Ты как?
– Так же, – она довольно рассмеялась. – Мы же с тобой вместе, разве может быть иначе? Мы с тобой команда, Симуля, и нам что?..
– Нам везет! – закончил он ее лирическое вступление. – Заедешь? Давно не виделись!
Виделись недавно, на прошлой неделе. Чаще не стоило, могли надоесть друг другу, а то и еще чего хуже – сглазить. В это они свято верили оба, так же свято берегли, плевались через левое плечо и стучали по деревяшке, если что.
– Нет, сегодня не могу. Вынашиваю одну мыслишку, Сим… Если выгорит, мы с тобой через месяц умчим в теплые страны недельки на три.
– А что там, в теплых странах? – игриво поинтересовался Садиков, недовольно морщась, оставлять свой дом без себя, любимого, он не хотел.
– Там много загорелых задниц и столько же загорелых титек. Там мы с тобой станем делать деньги, но не ту мелочь, что здесь. Там к нам поплывет настоящее крутое бабло, Симуля. Тьфу-тьфу-тьфу… А ты трахнул вчерашнюю с челкой? – в голосе Галины появилась настороженность.
– Упаси господь! – Садиков даже перекрестился, хотя не носил креста и в бога не верил. – От нее за версту прет, сама знаешь, чем!
– Вот и я о том же. Ладно, ты сегодня спишь? – О его привычке: раз в неделю отсыпаться и блуждать целый день по дому голышом, она знала.
– Ага. Сегодня я – мой.
– Ладно, пока. Спи. Как выгорит, так позвоню. Брехать на ветер не стану. Пока!..
Его дама отключилась, а Садиков, почесав толстое волосатое брюхо, пошел в ванную.
Час, а то и полтора он будет нежиться в горячей ароматной воде. Зажжет две дюжины свечей по периметру всей ванны. Полежит, помечтает о чем– нибудь удивительном. Потом зажарит целую курицу на гриле и съест ее без какого-нибудь дурацкого гарнира, полагающегося к блюду разве что из экономических соображений. Телик посмотрит. Может, диск поставит. А на вечер… Нет, на вечер он, пожалуй, запланирует секс. Не то, чтобы ему этого так уж хотелось. Но форму терять нельзя. Галка этого не простит. Она любительница порнографических забав. И чтобы быть в тонусе, он себе иногда позволял расслабиться с модельками, бросающимися в его кровать почти что хором. На такой случай в его студии и кровать имелась, и еще кое-что…
Тс-сс, об этом надо было думать тихо, чтобы не будить лихо, пока оно тихо. Об этом даже Галка не знала. И никто, кроме него, не знал. Этим он заправлял в одиночестве, и надеялся, соскочив со временем с Галкиного покровительства, прилично нажиться. Но об этом он никому не говорил, тоже боялся сглазить.
Сима Садиков заканчивал с зажаренным куриным крылышком, когда в его дверь позвонили.
Напрягся он молниеносно. Замер, выпрямив спину. Вытаращил глаза от изумления, граничащего со страхом, и спросил самого себя. А разве он кого-нибудь ждет? Нет, он никого не ждет. И он – что? Правильно, он никому открывать не станет.
Он снова заметно расслабился, опустил распрямившиеся, было, плечи, и опять вонзил крепкие зубы в куриное мясо.
Не тут-то было, твою мать! Какая-то сволочь, совершенно не имеющая представления о том, что у него сегодня день закрытых дверей, продолжала названивать. Так ладно бы названивать, с этим бы его крепкие, будто стальные канаты, нервы справились в легкую. Какая-то дрянь принялась бить ногами в его дверь.
В его новенькую, месяц как установленную, дверь и ногами?! С этим Садиков мириться уже не мог. Быстро накинул на голое тело махровый халат толщиной с хороший ватник, сделал на голове тюрбан из полотенца и решительно направился к входной двери.
В глазке маячила макушка красной спортивной шапочки и два несчастных карих глаза местной общественницы. Она его уже достала, эта дрянь! Сейчас он ей устроит! Будет знать, как устраивать порчу чужой личной собственности. Ногами удумала колотить, скотина. По его – отполированному хромом – металлу, и ногами!..
Сейчас он с ней разберется.
– Ты чего устраиваешь, психопатка! – заорал на нее сразу Садиков, едва приоткрыл свою дверь. – Тебе кто дал право колотить своими косолапыми ножищами в мою дверь?!
– Подпишитесь под воззванием! – вместо ответа сумасшедшая девица сунула ему в нос планшет, исполосованный неровными подписями жильцов близлежащих домов. – Подпишитесь, и я уйду!
– Не стану я ничего подписывать! С какой стати?! – возмутился Сима, налегая на дверь всей грудью, девица перла напролом, намереваясь попасть в его квартиру. – Уходи немедленно, бессовестная!!!
– Я-то, как раз, с совестью! – ее нога в замшевом ботинке протиснулась в дверь и прочно там зафиксировалась. – Это у вас совести нет. И позиции гражданской тоже! Буквально на ваших глазах, под вашими окнами разворачивается полный беспредел! А вам все по барабану, как сейчас говорят. Разве можно так?!
Ни о каком беспределе Садиков и слыхом не слыхивал. И вмешиваться ни во что такое не собирался. Ему было, как она правильно выразилась, по барабану. Подобные порывы гражданственности были им глубоко презираемы. И он не верил никогда в их искренность, если честно. Всегда считал всех борцов за права, свободы и равенства лжецами. Кто-то со всей этой хрени все равно пенку снимает и, под ровный гул возмущенной толпы, тихонечко наживается.
Та, что пришла к нему, была не из тех, кто собирает сливки. Она являлась частью глупой, фанатично вопящей толпы. Потому презираема была вдвойне.
И еще существовала одна причина, по которой он не мог впустить ее к себе в квартиру.
От этой девки несло… Нет, неправильно, не несло – просто воняло неудачливостью. Да, да, ошибиться он не мог. Она была неудачницей, каких редко сыщешь.
Он ее видел раньше. Где-то она жила тут неподалеку. И частенько призывала общественность то к выходу на субботник, то к обустройству детской площадки, то выражала яростный протест против строительства автомобильной стоянки возле детских качелей. Будто качели перенести в другой угол двора труд великий! Куда уж, казалось бы, проще перетащить качели, чем перепланировать уже утвержденный городской администрацией проект?!
Нет, она так не считала. Она продолжала орать и носиться по домам их микрорайона, собирая подписи под воззваниями. Теперь вот приперлась и к нему.
– Я войду все равно! – девица нагло втиснула ногу уже по самое колено и еще сильнее налегла на дверь. – Вы подпишитесь! Все равно подпишитесь! Вы не можете остаться равнодушным к тому, что в нашем дворе собираются выкорчевывать столетние липы и на их месте устраивать гаражный кооператив! Этого допустить никак нельзя! Представляете, что это такое?! Два ряда деревьев исчезнут, уступив место строительству! Вы же сами начнете спотыкаться и лазить по колено в грязи! А потом у вас вид из окна сделается отвратительным. Представляете, что будет?! Разве вам недостаточно того, что наш двор граничит с этими ужасными ангарами?! Так летом все это листва скрывает, а теперь и ее не станет. И вы день за днем, год за годом будете смотреть в окно и натыкаться взглядом на жуткие бетонные стены этих ангаров и гаражей?! Побойтесь бога, гражданин Садиков! Это не по-человечески!
Резон в ее словах имелся, и немалый. Это даже такой равнодушный к чужим проблемам человек, как он, понимал.
Липы являлись великолепным украшением их двора, да и с точки зрения экологии. К тому же вид из окна ему нравился. Два длинных ряда высоких деревьев с весны по глубокую осень прочно укрывали от его хрупкого художественного взгляда всю грубую чудовищность ангарных построек, принадлежащих то ли какому-то дорстрою, то ли какому-то институту, то ли еще неизвестно кому.
Даже когда этот микрорайон застраивался, липы удалось уберечь. Их обнесли прочным забором и охраняли едва ли не отдельно.
А теперь что же? Помешали кому-то? Или… Или просто кто-то кому-то щедро заплатил за то, чтобы построить здесь гаражи?
Гаражей Садиков под окнами не хотел. С утра до ночи начнут с лязганьем хлопать металлические ворота, въезжать и выезжать машины, по ночам будут лаять собаки сторожей. Так это еще полбеды, а сама беда заключалась в строительстве, которое может затянуться на годы. А это, как девица справедливо заметила: грязь, мусор всякий строительный, дискомфорт, одним словом.
Нужное, наверное, дело все эти общественники затеяли с подписями возмущения, согласен он, согласен. Но…
Ну, не мог он впустить в свой дом такую неудачницу!
Не мог, хоть убейте его, своими руками сломать то, что десять лет добросовестно строил.
Не мог он позволить переступить ей порог своего дома, это было своего рода табу! Ему и Галка потом этого не простит, он же тем самым наплюет и на ее удачу тоже. Пускай кто-то сочтет их помешанными, кто-то просто чудаками и посмеется даже, но это их личное. Они в это верили, и это их никогда не подводило. А тут эта дрянь в красной вязаной шапочке с горящими глазами и напористостью быка.
– Убирайся, ничего я подписывать не стану! – заорал Садиков ей прямо в ухо, дрянь просунула уже и голову по самые плечи. – Убирайся!
– Черта с два!!! – громко пыхтела девица, продолжая рваться в его дом. – Черта с два я уйду! Мне еще три десятка подписей нужно собрать, ваша в их числе! Иначе… Иначе у меня ничего не получится!!!
Голые ступни у Садикова скользили по гладким мраморным плитам, ладони запотели и тоже принялись ерзать по безупречной поверхности хромированной двери, не в силах ее больше удерживать. Еще немного… Еще чуть-чуть, и он точно уступит… И тогда, все! Всю его удачу сожрет это кареглазое чудовище, ворвавшись в его дом. И он снова станет Симкой-фотографом, потеющим от отвращения и страха над покойниками. И снова будет хмурыми утрами созерцать профиль жирной Нинки. Она теперь, наверное, еще жирнее стала. И дети у нее наверняка такие же мордастые и некрасивые, как и она.
Господи, помоги! Помоги избавиться от наваждения!!!
Девица все же ворвалась. Одним рывком отшвырнула его от двери, влетела в холл и тут же заперла за собой дверь, толкнув ее ногой. Дрянь! Такой материал дорогой и ботинком!..
– Все! Мы на месте! Спасибо! – с трудом произнесла она, выравнивая дыхание. – Подпишитесь!
На Садикова напал столбняк. Он вертел по сторонам головой и, казалось, слышал усиливающийся шум обваливающегося перекрытия в своей квартире.
Сейчас все рухнет ему на голову, все! Начнется со штукатурки, стен, закончится удачей и самой жизнью.
Гадкая серая проза жизни в образе высокой дылды в спортивных замшевых ботинках, вечных джинсах и вязаной шапке ворвалась в его Эдем. Что ему теперь делать?! Что?! Покончить жизнь самоубийством или покончить с этой девкой?!
Уф, его даже пот холодный прошиб от страшных запретных мыслей.
Надо же додуматься до такого! Не иначе уже начинает эта зараза действовать. Надо скорее от нее избавляться. Как можно скорее…
– Давай быстро сюда! – Садиков с отвращением протянул руку. – Подпишусь и проваливай, дура истеричная!
– Ага, щас, спасибо! – она жалко улыбнулась, засуетилась, перелистывая списки. – Воды… Можно мне воды, а?!
Боже! Начинается! Пить так хочется, что съела бы что-нибудь, а то переночевать негде!..
Умом он понимал, что, раз уж ей удалось ворваться, то напиться она сможет и без его участия. Допустить, чтобы эта истеричка шарила по его шкафам, в поисках чистых чашек, он уж точно не мог.
– Задолбала! – прошипел он злобно и пошел на кухню.
Там достал самую старую из имеющихся у него чашку, из нее он иногда давал пить приходящим в дом рабочим. Пустил струю воды и быстро налил. Повернулся, чтобы идти к ней в холл, и в который раз остолбенел.
Сатана в образе кареглазой девки была уже на его кухне! Стояла у окна и что-то там рассматривала. Так мало этого, она трогала его штору, отодвигала ее и даже ботинки с ног не сняла. Быдло! Серое, невезучее быдло!..
– Что тебе здесь надо?! – сорвался на визг Садиков, отталкивая ее от окна. – Убирайся назад в холл!
Девица глянула на него грустно, взяла со вздохом из его рук чашку и залпом опорожнила ее. Потом ухватила Садикова за рукав халата и поволокла к окну.
– Видите! Видите, как сейчас у нас хорошо во дворе! А что будет потом?! Потом, когда спилят липы?! Ладно, я сейчас найду ваше имя в списке, подпишитесь, и я ухожу.
Девка подошла к его обеденному столу – все успела запятнать в его доме, все буквально пометила – и склонилась над своими бумагами.
А Садиков оторопело глядел в окно, не в силах оторваться.
Что… Что за черт?! Что там происходит, черт побери все на свете?!
И пока его воспалившиеся от неурочного визита грубой неудачницы мозги слабо ворочались, руки сами собой потянулись к фотоаппарату.
Это у Симы Садикова был такой профессиональный рефлекс. Пока мозги зажигались, руки сами собой щелкали затвором фотоаппарата. Да, он еще вчера вечером из этого самого окна фотографировал стаю птиц, подавшуюся в неведомые дали или, наоборот, возвращающуюся оттуда. И сунул его потом рядом с телефонной трубкой за цветочный горшок. А теперь… Теперь он держал его в руках и щелкал, щелкал, щелкал.
– Что там? – вдруг проявила бдительность кареглазая стерва и даже оторвала свой тощий зад от стула.
– Сиди! – рявкнул на нее Садиков так, что девица приросла к месту. – Дернешься, выкину из дома через минуту! И не будет тебе никаких подписей… Так, так, еще разок… Ага! Умница… Головку, головку подними, голуба… Молодец! Все, поехали…
Машина уехала, а у Симы Садикова вдруг затряслись руки.
Удача или нет то, что он только что сотворил?! Как понять, как расценить? Если учесть, что все это произошло в присутствии этой лихоимки, то везением тут и не пахнет. Но…
Но может он на ее счет ошибается? Может, впервые ошибается, а? Ведь то, что удалось ему заснять на пленку только что, может стать взрывом, бешеным прорывом это может стать, вот. И он, наконец-то, освободится от Галкиного гнета.
Не то, чтобы его это тяготило, но клетка она клеткой и останется, даже если будет из чистого золота. Десять лет – это срок даже для него…
– Вот здесь подпишитесь, пожалуйста, – промямлила девица, глядя на него внимательно и строго. – Вам нехорошо?
Нехорошо ли ему? Он и сам не знал. Беспокойно как-то. Непривычно беспокойно и ненадежно. А будет ли ему с этого хорошо, либо плохо, время покажет.
Нет, с Галкой все же придется советоваться. Без нее ему не справиться пока. У той чутье от бога, она сразу решит, как можно использовать то, что теперь у него в руках.
Он выдернул из рук нахалки заполненный наполовину лист. Нашел в графе свои данные и размашисто расписался.
– Все, ступайте, – приказал он ей тоном, не терпящим возражений.
– Ага… – кивнула она, соглашаясь, и принялась сгребать со стола бумаги в кучу. – Спасибо вам, не думала, что вы согласитесь.
– Соглашусь на что? – спросил Садиков по инерции, двигаясь следом за ней к входной двери.
– Подписаться согласитесь, – девица остановилась внезапно и с лукавинкой в карих глазах подмигнула ему. – Даже ставки делались, смогу ли я взять у вас подпись или нет!
– Да ну! – Садиков вытаращился на нее в изумлении.
Надо же, он и впрямь ошибся в этой девице. Она, оказывается, тоже из везучих, значит… Значит, то, чем он теперь владеет, – очередной виток удачи! Вау, класс!!!
– И сколько же вам удастся теперь сорвать, дорогая? – Сима расслабился настолько, что позволил себе улыбнуться.
– Сотню баксов, представляете! Сроду не везло никогда, а теперь вдруг… Вы теперь мой талисман, гражданин Садиков!
И ушла, непотребно сильно хлопнув его новенькой дверью, стерва этакая.
Да и ладно. Ушла и ушла. Ему есть теперь чему посвятить остаток дня. Никаких праздных шатаний по дому нагишом. Срочно в штаны, и в студию. Требуется немедленно все проявить и распечатать. Неужели правда… Неужели и правда он только что стал свидетелем убийства?..
