Галина Романова
Не доставайся никому!
Глава 3
День выписки выдался морозным и солнечным. Алиса не любила такую погоду, у нее всегда слезились глаза. Если приходилось ехать на машине, еще куда ни шло, нацепила солнцезащитные очки, и все. Но идти по улице, заправив дужки темных очков под меховую или вязаную шапку, ей совсем не улыбалось. Она была бы похожа на инопланетное существо. Смешное и нелепое.
Понаблюдав за солнечными бликами, скользившими по замерзшему стеклу, она прикрыла глаза и снова задремала. Очнулась внезапно от то ли шороха, то ли скрипа. Распахнула глаза и тут же увидела его.
Мужчина сидел на стуле возле ее кровати, поставив локоть на коленку, подбородок его лежал на большущем странного серого цвета кулаке. Он внимательно ее рассматривал.
– Вы Аристов Петр Иванович? – сиплым со сна голосом спросила Алиса.
Он со вздохом кивнул.
– Чего здесь делаете?
– За тобой пришел. Тебя же сегодня выписывают… дочка, – добавил он с усмешкой после паузы.
Голос у него оказался неожиданно тонким, почти писклявым, что совершенно не вязалось с его внешностью. Он был большим, даже громоздким. Покатые широченные плечи, сутулая спина, громадные ступни все в тех же лобастых ботинках, которые она уже имела счастье наблюдать.
Землистого цвета лицо его было похоже на старую фетровую шляпу ее покойного деда, которого она не знала совсем, а вот шляпу его, с коей бабуля ни за что не хотела расставаться, Алиса помнила преотлично. Она до сих пор хранилась в ее доме в большой круглой коробке на антресолях – коричневого фетра, изъеденная молью, давно утратившая форму. Лицо у Петра Ивановича было таким же – темным, бесформенным, истыканным оспинами. Некрасивое, изможденное лицо уставшего от жизни, а может, от самого себя человека.
А вот глаза его Алисе понравились. Темно-карие, почти черные, они смотрели на нее из-под лохматых ресниц с азартным авантюрным интересом. Будто Петр Иванович после ее неосторожного заявления и впрямь родство какое-то пытался в ней найти.
Зря старается, чуть не фыркнула Алиса. Ее отец не мог быть уголовником со стажем. Кем он был, она представления не имела, но что не уголовником – это сто два процента. Ее мать, может, и не очень ответственной была в молодости, но очень разборчивой, бабушка говорила. Очень!
Одет Петр Иванович был в сатиновый спецовочный костюм черного цвета. Наверняка его выдали власти, выпуская Аристова на волю. На голове красовался темный берет, поэтому рассмотреть его шевелюру Алисе не удалось. Вокруг шеи в две петли был обернут женский вязаный шарф лиловой шерсти. И уже через минуту Алиса с удивлением узнала этот шарф – он был ее.
– Позаимствовали, папочка? – кивком указала Алиса на шарф.
– А что было делать? Горло болело очень. Да пока тебя волочил вниз-вверх, вовсе вспотел, потом морозцем на улице прихватило, в камере затемпературил, – объяснил он запросто, не переставая ее рассматривать. – Ты против?
– Против того, что взял мою вещь, ничего не имею. Я категорически против вранья, – она сузила глаза, что делала в моменты чрезвычайной сердитости. – Что ненавижу больше всего, так это когда люди врут!
– И где же я тебе сбрехал? – удивился он.
– Пока меня тащили вниз, наверх-то как бы незачем, вы не могли знать, что вернетесь. И что в камере затемпературите, предвидеть не могли, Петр Иванович, значит, что?
– Что?
– Шарф взяли еще до того, как меня вниз понесли.
– Точно, – обрадовался он вдруг, покачал головой, стянул берет, под ним обнаружилась обширная лысина. – Точно ведь! Шарф я с вешалки стянул, когда «Скорую» вызывал с мусорами. Тебе он не скоро понадобился бы, если вообще мог. А мне пригодился.
– А что еще из моей квартиры вам пригодилось? – как бы невзначай поинтересовалась Алиса, глянула на часы – скоро за ней заедет Сашка, надо уже собираться, а дядька сидит и сидит.
– Ничего! – Он дернул ногтем большого пальца по резцу. – Век воли не видать, ничего больше не взял! Западло как-то…
– Что именно? – Алиса подтянула к себе халат, свесила ноги и, старательно прикрываясь от гостя одеялом, надела халат на себя.
– Ты в крови на лестнице, а я хату твою буду чистить? Это не по понятиям, дочка.
– Ух ты! – Она надела больничные тапки, осторожно встала и пошла к окну. – А вы всю жизнь только по понятиям и жили?
– Старался, – скромно потупился Аристов.
– И чем конкретно занимались по понятиям?
Историю признанного ею же самой папаши она уже знала наизусть. Сашка постарался, просветил, без конца стуча себя кулаком по лбу и призывая ее тем самым к благоразумию. Не призвал. Потому и сидит теперь перед ней Аристов Петр Иванович собственной персоной и, кажется, уходить не собирается.
– Вор я, дочка, – бесхитростно пояснил Аристов. – Всю жизнь, сколько себя помню, воровал.
– Ну вот своровали вы, а дальше? Украл, выпил, и в тюрьму?
– Хе-хе-хе, – то ли засмеялся, то ли закашлялся он. – Почти так, только кое-что ты пропустила.
– И что же?
– Украл сначала, потом сбыл, а потом уже выпил, ну, а там и в тюрьму. Вот как приблизительно дело обстояло.
– И так всю жизнь?! – она обернулась на него от окошка, посмотрела на его сгорбившуюся спину. – И ни детей, ни жены никогда не было? И родственников тоже?
– Ну почему же? – Он вдруг засмущался, встал даже со стула, оказавшись не таким высоким, каким казался сидя, шагнул к ней, скрипнув ботинками. – Мать была, померла. Отца не помню, не знал, наверное, его. Сестра была. Все померли, давно уже. А жены и детей никогда не имел, это ты в точку. Меня когда мусор из камеры тащил и сказал: тебя дочь отмазала, я чуть не упал, честное слово. Думаю, откуда?! Нет, ну с бабами спал, конечно, я же не монах. Но чтобы дочка! Это потом уже я сообразил, что ты меня так за спасение свое благодаришь. Угадал?
– Угадать-то угадали, только вот есть у меня к вам один вопрос. На засыпку вопрос, – она снова сощурила глаза, такие же темно-карие, как и у Аристова. – Что вы в тот день делали в моем подъезде? Мой друг Сашка утверждает, что вы туда шли на дело. Это так?
Если соврет, она его тут же выставит из палаты и забудет о нем и его благодеянии, спасшем ей жизнь. Вот только пусть попробует сбрехать, как он изволит выражаться. Она его…
– Конечно! А что еще я там забыл?! – удивился он даже с обидой будто, тут же виновато умолк, а потом без всякого апломба продолжил: – Выпустить-то меня выпустили с зоны, только спросить забыли, а есть ли мне куда идти? А идти-то мне некуда, как и сотням других, таких, как я. Справка в кармане, угла нет, на роже все ходки мои прописаны. Кто на работу меня возьмет? Никто. Кто на квартиру пустит? Никто. Есть дружки какие-то, конечно, но сунься к ним, снова угодишь в дерьмо лаптями. Вряд ли жив останешься. Ты уж извини за грубость, но как есть, так и говорю. Шел по улице, дом искал, чтобы не запирался. Все сейчас замков на подъезды наставили. Вот встал прикурить возле твоего, смотрю, а дверка-то неплотно прикрыта. Не может быть, думаю. А потом присмотрелся, а там внизу чопик кто-то вставил, чтобы дверь не захлопнулась. Я и пошел. Даже не задумался поначалу: кто так сделал, зачем. Шел по лестнице, на двери глядел, замки рассматривал. Сильно долго возиться не хотелось. Искал что попроще. Ну и нашел…
– Чего нашли?
– Тебя нашел, дочка, – Аристов развел руки в стороны, мол, не обессудь, что было, то было. – Лежишь синяя уже вся. В луже крови. Халатик задрался, коленки острые. Ребенок еще совсем.
– Мне двадцать пять.
– Старая! – хихикнул он тонко. – Мне-то уже за шестьдесят, дочка. Ты для меня ребенок. Пожалел я тебя. Сначала, правда, не было таких мыслей, честно говорю, раз ты просишь. Огляделся, заметил открытую дверь, сунулся туда. Шмонать не стал, шарфик один взял. А у него запах…
– Какой?
– Сладкий. У сестры моей был пацанчик, мне довелось с ним немного понянчиться. Он так же вот пах сладко. Игривый был, как котенок… Потом я сел, а они в половодку погибли, через реку лодкой перебирались и потонули… Так вот… Пожалел я тебя, дочка.
– Понятно.
Она почему-то ему верила. Хоть Сашка и просил выбросить всю дурь из головы и держаться от этого уголовника подальше, она верила ему, как ни странно. И еще жалела из-за старости его бесприютной и бездомности обреченной. И вообще, он жизнь ей спас, и она ему теперь хоть чем-то да обязана отплатить.
– Вы понимали, что на вас могут повесить всех собак? – вспомнила она Сашкино изречение.
– Не дурак, – кивнул Аристов.
– И все равно поволокли меня вниз по лестнице?
– А что было делать? Больничку вызвал, мусарню тоже. А они ехали двадцать минут. А ты околеваешь на ступеньках-то. Накинул я на тебя твою шубу, тоже с вешалки снял, укутал да потащил. Думаю, совсем время упустят, паскуды. Прости…
– И что теперь?
Этим вопросом Сашка выносил ей мозг предыдущих два дня. Просто нервы все измотал, желая знать, как она поступит. А она типа знала!
– А что теперь? – Аристов пожал плечами, снова надвинул на лысину беретку. – Сейчас сдам тебя твоему мусорку и пойду.
– Куда?
– Куда-нибудь.
– Снова воровать? Больше-то вы ничего не умеете, – зло фыркнула Алиса.
Решения никакого не находилось, хоть лопни, не знала она, как и чем выразить ему свою признательность. Деньги предложить можно, но пошло как-то, да и не было у нее денег. Жила в подборочку, как бабуля говаривала.
– Почему же это не умею? – вдруг вскинулся Аристов с обидой. – Я за столько-то лет ремесел много освоил. И сапожник, и портной, и плотником могу. Только не берут меня нигде. Рожа у меня уголовная. Так вот…
Тут за дверью зашуршало, задвигалось, и через мгновение в палату ворвалась коллега по работе Тая под руку с Сашкой, увешанным Алисиной одеждой.
– Приветик, милая! – взвизгнула Тая и полезла к Алисе с поцелуями. – Отлично выглядишь. Ничего тебя не портит, больничный дух пошел даже на пользу, эдакая аристократичная бледность появилась, везет! Вот бы мне так!
Она трещала, поворачивая Алису то лицом к себе, то спиной, успевая при этом ее причесывать, затягивать волосы резинкой и без конца чмокать в щеки.
Сашка замер у стены, в одной руке он держал Алисины сапоги, через другую была перекинута ее шуба, в кулаке зажата шапка. Он смотрел на подруг с умилением и молчал.
– Ну! Чего вытаращились? – обернулась к мужчинам Тая, похоже, к присутствию в палате Аристова она была готова. – Выметайтесь отсюда, будем одевать больную.
Александр осторожно сложил вещи на стул, толкнул Петра Ивановича в плечо и следом за ним вышел в коридор.
– Ну! – Тая снова повернула Алису к себе лицом. – Рассказывай!
– О чем? – вздохнула та.
У нее немного кружилась голова и в горле пересохло. Захотелось вдруг горячего чая с маковыми сушками, потом залечь на диван в собственной гостиной. Уставиться в телевизор и посмотреть какое-нибудь милое кинцо про любовь и нежность. Отвечать на Тайкины вопросы и тем более думать о чем-то опасном, к примеру: а почему это с ней все случилось, не хотелось совершенно. Потом как-нибудь, не теперь.
Но от подруги не так-то просто было отделаться.
– Как о чем?! – заверещала она, усаживая Алису на кровать и натягивая на нее колготки. – Сашка возле тебя неспроста крутится, я правильно поняла? Что у него со Светкой?
– О, боже!!! – простонала Алиса, оттолкнула руки Таи и начала одеваться сама. – Опять ты за старое?!
Тайке жуть как хотелось их с Сашкой поженить. Всякий раз, когда Светлана собирала вещи, подруга науськивала Алису подобраться к другу детства поближе.
– Это же твой мужчина, дурочка! – восклицала она. – Вас боги не зря свели еще в детстве!
– Свели, развели, поженили… Отстань! – отмахивалась от нее Алиса и спешила завести какое-нибудь романтическое знакомство, чтобы Тае было чем заняться. Она ведь моментально переключала все свое внимание на ее нового избранника.
– Ну и что у него со Светкой? – и не подумала успокаиваться Тая. – Он мне сказал, что они расстались. Это правда? Светка ушла наконец от него к своей мамаше? Не соврал? Вижу, что не соврал. Алиска, это судьба! Ну, как ты не понимаешь!
– Что ты несешь, подруга? – возмутилась Алиса, застегивая теплую кофточку до самого подбородка, встала, взяла в руки шубу. – Судьба распорядилась так, что меня ранил какой-то ублюдок и оставил умирать на ступеньках, чтобы потом Сашка носился по двору и дому как сумасшедший…
– Он был в неистовстве!!! – поправила ее с пафосом подруга. – Твоя соседка через стенку, она в соседнем подъезде живет…
– Тетя Маша?
– Она. Так вот, она всерьез опасалась за его рассудок. Говорит, бедная Светочка, она не смогла пережить такого позора и ушла к маме. Прикинь, а? – Тайка заржала, как лошадь, распахнула халат, под которым у нее обнаружилась теплая куртка. – Жара какая. Слышь, Алис, а этот плешивый – тот самый, что тебя спас?
– Он самый. Аристов Петр Иванович.
– Ишь ты… – Подруга помолчала три секунды, потом снова застрекотала: – Как ты его благодарить-то думаешь? Сашка сказал, что у тебя ума хватило его папашей своим назвать? С дуба рухнула?! Нашла себе папочку! У него же три пожизненных на роже прописаны!
– Он не убийца, если ты об этом. – Алиса подошла к зеркалу, заправила волосы под шапочку, вздохнула. Тая безбожно врала, выглядела она на слабую троечку, если не на двойку. – Он просто вор. Вор, которому никогда не везло.
– Почему это не везло?
– А с чего тогда он каждый раз попадался? Он же всю свою жизнь сознательную провел в тюрьме. Если бы везло, разве бы он там был?
– Логично! Алиска, ты такая умница! Сообразительная, жуть! – восхищенно ахнула Тайка, шагнула следом за ней из палаты, тут же снова не выдержала, дернула ее за рукав. – Чего же тогда логика твоя тебя подвела, а? Чего не просчитала ситуацию? Как же ты на нож попала?
– Это был не нож, – поправила Алиса, и рана тут же заныла противно и болезненно. – Скорее всего меня пырнули шилом. Или остро заточенной отверткой.
– Ух ты! – Тайкины зеленые глазищи сделались темнее болотной тины – верный признак забродившего любопытства. – Ты видела, да, видела?!
– Это заключение хирурга, который меня оперировал. Как ты любишь сенсации, дорогая. – Она поцеловала подругу в нос, прошептала: – Поверь мне, в этом нет ничего интересного.
– Да ладно! – не поверила та. – Это очень, очень интересно.
– Нет, это очень, очень опасно. Саш! – позвала Алиса зазевавшегося у стенного плаката друга детства. – А где Аристов?
– Ушел. Все тут стоял, а потом куда-то подевался. Я даже не заметил, – отозвался тот, подскочил к ней, подхватил одной рукой Алису под руку, второй обнял за талию. – Тебе так удобно?
– Мне так неудобно! – воскликнула она.
Неожиданно вдруг захотелось заплакать от какой-то детской обиды – когда непонятно на кого и на всех одновременно обижаешься. Оттого, что сильно болело под левой лопаткой, и еще немножечко от страха хотелось реветь. Вот она сейчас вернется домой, а дальше? Снова сидеть и ждать страшного звонка в дверь? Вдруг он не заставит себя ждать слишком долго? Вдруг все повторится?
– Мне неудобно, что человек, который спас мне жизнь, куда-то подевался. Вот стоял, стоял тут и, нате вам – подевался. Это ты его прогнал, да?! – нашлась она тут же, ну не всеми же страхами с ним делиться.
– Никого я не гнал, – ответил Сашка и настойчиво потащил ее по коридору к выходу. – Я просто не смотрел на него, и все. Может, он обиделся.
– Нашли из-за кого беспокоиться, – фыркнула Тая, опережая их на шаг. – Нужна будешь, объявится. А не нужна… Это его выбор.
Неожиданно слова подруги Алису успокоили. В самом деле, не стоило переживать из-за того, что Петр Иванович решил уйти. Может, ему стало неловко. Может, появились какие-то неожиданные дела. Или кто-то знакомый объявился.
Последние два предположения Алису немного настораживали, потому что и дела у Аристова навряд ли могли быть праведными и друзья правильными. Но очень хотелось верить, что вот уж теперь в жизни Петра Ивановича все пойдет иначе, не так, как прежде.
Дома ее долго не оставляли в покое. Тайка исхлопоталась по хозяйству. Все что-то варила, жарила, разогревала, нарезала на деревянной доске. Квартиру убрала еще с вечера, готовясь к возвращению подруги.
– Ну, куда ты столько наготовила, скажи? Все же пропадет, – застонала Алиса, обнаружив холодильник забитым до отказа. – Кому все это есть?
– Сашка поможет, – подмигнула ей Тая со значением и сразу засобиралась, сославшись на занятость.
Это она специально решила их наедине оставить, догадалась Алиса и тут же разнервничалась.
Дел у Тайки никаких не было и быть не могло вне работы. Все ее дела за служебным порогом сводились к опеке над Алисой, разбором ее неудачных полетов и устройством личной жизни опять же не своей, а подруги. На себя Тайка давно махнула рукой, сочтя, что ее счастье в личной жизни заплутало где-то в студенческих коридорах. И по этой самой причине Алисе доставалось за двоих.
– Вот что ты напялила сегодня, а?! – шипела на нее Тая, если Алиса на день рождения босса надевала повседневное платье и в нем же шла в ресторан. – Ты посмотри, как юротдел вырядился! А ты?!
– Не смей никогда больше так стричься! Тебе не идет!
– Эти туфли выбрось и забудь, а вот эти полусапожки даже на ночь не снимай. У тебя в них такие ножки…
– Блузку, блузку бери именно такого цвета, Алиска. И вот эту юбочку, – трясла вещами в примерочной кабинке Тая, наряжая ее к очередному выходу в свет. – Ты просто супер в них. Я же лучше со стороны вижу…
Теперь вот Тайке увиделось, что покушение на Алису из той породы несчастий, которые помогают, пока счастье дремлет.
– Не упусти свой шанс, – сипела она ей в ухо, прощаясь у порога. – Не упусти, а то вдруг Светка вздумает вернуться. Сашка, он же…
– Он же что? – вздохнула Алиса, закатывая глаза.
– Он же слабое существо, как все мужчины. Светка вернется, расплачется, он и простит.
– Мне казалось, что прощать она должна, а не он? – наморщила лоб Алиса. – Совсем я запуталась.
– Ладно, время все распутает, – беспечно хмыкнула подруга и вывалилась за порог. – Ты, главное, не упусти парня. Такой мужик! Такой мужик!
Саша убирал со стола, когда Алиса вернулась из прихожей. Сосредоточенно гремел тарелками, стаканами – они с Тайкой решили немного выпить за возвращение хозяйки. На Алису он старательно не смотрел. Сделал первый рейс в кухню, вернулся с полотенцем, принялся сметать в ладонь хлебные крошки со скатерти. Потом аккуратно ее сложил, убрал в нижний ящик серванта. Понес полотенце в кухню. Вернулся с чайником и снова с полотенцем. Потряс им, спросил:
– Может, чаю выпьем?
– Спасибо, не хочу, – Алиса смотрела на друга детства, неожиданно и не без ее помощи обретшего свободу, исподлобья.
Что делать с ним, она понятия не имела. Он чего-то ждет от нее и помалкивает. С намеком помалкивает, еще вздыхает, губы покусывает. А она что? Утешать его обязана? Ей бы самой утешиться. Но не в его объятиях, это уж точно. В постель она с ним не ляжет сто процентов.
– Как продвигается расследование, ты не в курсе? – задала она, казалось бы, совершенно безобидный и уместный вопрос.
Влезла на диван с ногами, уставилась на Сашу.
А он вдруг разозлился. Чайник в кухню отволок, полотенце запулил куда-то в угол. Вернулся с красным злым лицом, взъерошенными волосами.
– Чего ты опять, а? – Сашка сел к ней на диван, обхватил ее щиколотку большим и указательным пальцами, как в детстве на речке всегда делал. – Чего опять начинаешь?
– Начинаю?.. – опешила она и задрыгала ногой, но он ее не выпустил. – Что начинаю-то?
– Расследование… Следствие… Давай еще про бросившуюся под колеса Александру поговорим, да? Времени больше не будет, что ли! Предлагаю лучше о нас с тобой поговорить, – Саша глянул на нее глазами глупого телка, нервно дернул губами, пытаясь улыбнуться. – Нам же есть что обсудить, так?
– И что же?
Вот помогать она ему точно не станет. Хватит! Было время, помогала, своими словами давилась, из него признания выбивала. И ничего взамен, кроме дуры, не получала. Да ну его вообще! Он еще даже развестись толком не успел со Светкой своей, а ее уже за ноги хватает.
– Ну как что, Алис? – Сашка полез на диван с ногами и как-то так ловко устроился, что она оказалась притиснутой им к спинке. – Разве мы… Мы – это ты и я, Алиса, и никого больше! Я так перепугался за тебя… Господи, я очень скучал, я только о тебе и думал. И всегда мечтал о тебе, Алиска…
Он дышал ей прямо в ухо, и от этого стало жарко и щекотно виску. Алиса чуть не рассмеялась. Раньше, когда она была молоденькой влюбленной в него дурочкой, от его дыхания ей судорогой сводило позвоночник и живот. Хотелось жмуриться от счастья и стонать. А теперь она ничего не испытывает, кроме неудобства. И руки его смешили, путавшиеся в пуговицах ее вязаной кофточки. Неумелые, неловкие, помнится, подростком он был более активен и смел.
– Саш, отстань, – Алиса схватила его за пальцы, нащупавшие ее сосок под кружевом лифчика, оттолкнула. – Не хочу! Иди домой, тебе пора.
– Ну почему, Алис? Почему?
– Просто не хочу. И еще… – Тут она вдруг пожалела его, слишком уж жалким и растерянным он выглядел, и соврала: – И еще мне больно. Рана болит, черт знает как. Спать хочу. Искупаться хочу и спать. Ступай домой, Саш.
– Алиса… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… – Он сел с зажатыми меж коленок ладонями на край дивана, сгорбился. Замотал головой, зажмурившись. – Мне без тебя не жить.
– А как жил! Счастливо вполне, – поддела она его. – И даже в свадебное путешествие ездил со Светкой, и детей планировал. Мебель покупал, на машину копил. Ты, Сашка… непутевый!
– Ну почему, Алиса, почему?! – он зло сощурился. – Почему ты так со мной? Из-за него, да? Из-за этого хлыща?
Она не поняла, кого он имеет в виду. Он всегда на кого-то намекал. И ревновал ее даже к сослуживцам. Вот не было у него, казалось бы, прав на нее никаких, женат он и все такое, а ревновать не переставал. Нет-нет да и предъявит в разговоре. Она фыркала, близко к сердцу укоры не принимала, но временами это надоедало и раздражало.
– Мои хлыщи к тебе никакого отношения не имеют! – рявкнула она, собрав остаток сил. – У тебя есть жена.
– Она ушла, – ответил Сашка, но без особого напора.
– А если завтра вернется, что тогда? К ней побежишь?
И он не ответил ей ничего. Резво соскочил с дивана, схватил с кресла свой джемпер, скоренько натянул через голову и помчался к выходу, будто Светка после ее слов и правда уже топталась у порога.
– И катись! – показала ему вслед язык Алиса.
Не сказать, что она сильно огорчилась его спешному уходу, но неприятное чувство в душе осталось. И морозило там, и морозило весь остаток дня. И миленькое кино про любовь и нежность не помогло, а как раз наоборот – прослезило. Вон как у них там все здорово, а у нее…
Под монотонное бормотание телевизора Алиса, не помня как, задремала. Очнулась внезапно, будто кто в плечо ее толкнул. Она распахнула глаза, уставилась в телевизор, экран заполняла серая рябь, стало быть, дело идет к утру. Этот канал вещал часов до двух-трех ночи, не больше. Звука не было, вообще в комнате стояла тишина.
Что могло ее разбудить?
Она заворочалась, тут же вспомнила, что так и не искупалась после больницы, и уснула на диване в той одежде, в какой вернулась домой. Спасибо Сашке, хоть кофту с нее стянул.
Ушел обиженным. Дверь захлопнул. Еще заорал с порога, что захлопнет, чтобы она не вставала. А вдруг не закрыл? Вдруг ее дверь не заперта сейчас, и кто-то крадется по темной прихожей, чтобы…
Ей стало так жутко, что она резко подтянула коленки к подбородку и едва слышно заскулила. Тут же в помощь теперешним страхам вспомнился ужас, который она испытала на лестнице за мгновение до нападения, и ей сделалось совсем худо.
Нужно позвонить! Позвонить Сашке, он прибежит. Он непременно примчится ее спасать. И она постелет ему в бабушкиной спальне, черт с ним, пускай спит там. И даже простит ему приставания. Уступить, конечно, не уступит, но простит. Только бы добраться до телефона. Где она его оставила? В сумке, правильно. А сумка где? В прихожей, где ей еще быть. На полочке покоится, аккурат под вешалкой, где вещи висят, с нее-то Аристов и стянул ее шарф. Почему бы не взять телефон сюда – в комнату? Почему она о нем забыла? Машинально, заученным годами движением швырнула сумку на место, а про то, что телефон остался в крохотном кармашке, и думать забыла. Что делать? Надо слезать с дивана, идти в прихожую, доставать мобильник. И звонить Сашке.
– Ужас какой, – едва слышно шепнула Алиса и всхлипнула. – Там темно!
Темно было во всей квартире. Сашку она выставила, когда еще за окном стоял день. Потом смотрела кино, но сразу уснула и проспала вон сколько. Кому свет-то включать? Если бы не рябой экран телевизора, вообще бы на ощупь пришлось красться. А идти надо, и чем быстрее, тем лучше, потому что Алиса поняла вдруг, что ее разбудило.
Кто-то, какой-то отчаянный гад осторожно копался в ее дверном замке, намереваясь вскрыть его! И если она сейчас не вызовет Сашку…
Конечно, не вызвала! Вместо того чтобы прокрасться потихоньку за мобильником и позвонить потом из дальней комнаты, она включила все освещение, которое имелось в прихожей, то есть три лампочки под потолком и две на стенах. Подошла к двери, с силой лягнула ее ногой и заорала что есть силы, так, во всяком случае, ей показалось:
– Эй, что там за скотина за дверью?! Я сейчас мужа разбужу и милицию вызову!
Колупание в замке прекратилось, или это просто бешеный гон ее крови заглушил все звуки, кто знает? Но Алиса точно минуты две ничего не слышала, ни единого звука, только шум в ушах и стук ее перепуганного, чудом уцелевшего в первой схватке сердца.
– Вали отсюда, козел! – заорала она, лишь бы не слышать этой оглушительной тишины, которая была куда опаснее скрежета в замке. – Я сейчас точно милицию вызову! Саш, а Саш, вставай! Кто-то в дверь к нам ломится!
Снова тишина. Тишина в ее квартире, нарушаемая лишь едва слышным шуршанием телевизора, тишина за дверью. Но потом там звякнуло, будто о бетонный пол что-то металлическое ударилось, следом возня послышалась какая-то, и вдруг из замочной скважины раздалось:
– Дочка, не надо мусоров. Это я – Петр Иванович Аристов, папашка твой нареченный. Хотел открыть по привычке, да замок тебе больно мудреный твой участковый влепил. Пару дней назад поставил. Паскуда.
Да, Саша поменял ей замки, пока она в больнице лежала. Ключи никому не дал, даже Тайке. Один комплект вручил самой Алисе, остальные оставил себе.
– Так мне некого будет подозревать, – пояснил он. – Так спокойнее.
– А если Светка вернется и допрос учинит? – пристала Алиса тогда.
– Ключи у меня в сейфе рабочем хранятся. Я дурак, что ли, их домой нести! – фыркнул он с понятным ей озорством, тут же сообразил, что брякнул лишнее, смутился и поспешил перевести разговор на другую тему.
Вот по этой еще причине она не оставила его у себя, с запоздалой мстительностью подумала Алиса, о запасном аэродроме ее друг детства как-никак, а печется. И в тот же миг отперла дверь.
О чем она думала вообще, впуская этого странного человека с богатейшим прошлым в свой дом глубокой ночью? Он же мог что угодно сотворить! Убить ее или ограбить. Или сначала убить, а потом ограбить. Страшнее, кажется, ничего уже нет. Но…
Но ограбить он мог ее еще тогда, когда она умирала на лестнице в луже крови, между прочим. Возможность уникальнейшая, ни хозяев тебе, ни свидетелей. А он ею не воспользовался. Ему даже тогда руки марать о нее не пришлось бы, все сделали уже до него.
Зачем ему это теперь, ну в смысле убивать и грабить?
– Чего вам?
Алиса строго смотрела на плешивого мужика, застывшего на коленях на лестничной площадке перед ее дверью. На полу на куске брезента покоился его профессиональный инструментарий – сверлышки, крохотные отверточки, какие-то металлические загогулины.
– Работать не перестаем, да, Петр Иванович? И день нам не день, и ночь нам не ночь?
– Будить тебя не хотел, – запросто пояснил он, ловко свернул кусок брезента, сунул сверток куда-то внутрь черного ватника, встал с коленей. – Ты же после больнички, чего беспокоить. Я бы зашел, тут вот у порога подремал на том вон тулупчике, а поутру, когда тебе вставать, ушел бы.
Алиса проследила за его взглядом. Тулупчик имелся в виду бабушкин, в котором та по молодости лет форсила. Только называла она его любовно дубленочкой или шубкой. И так же, как с дедовой шляпой и частью его вещей, расставаться с шубкой и нести ее на помойку не желала ни под каким видом. Прогуливалась в ней по двору с подругами в сильные морозы, иногда и до магазина доходила, хотя Алиса ругала ее за непристойный вид.
– Вы что же… – ахнула она, моментально прозрев, – тут уже были?!
– В смысле?
Аристов прикинулся непонимающим. И даже за спину себе глянул, будто вопрос не ему адресовался, а тому, кто с ним вместе пришел, да стал вдруг невидимым.
– Хватит валять дурака! – прикрикнула на него Алиса. – В смысле, уже ночевали в моей квартире?!
– Было дело, – пожал он плечами, сморщил изъеденное оспинами лицо. – Можно войти-то, а? С ног валюсь. Сил нет уже. Я тебе худа не сделаю. Зачем мне?
Вроде бы незачем, и Алиса отступила в сторону, впуская странного мужика.
Странный он был, а какой еще?! Зашел в их подъезд с преступным умыслом, вышел почти героем. Ночевал в Алисиной квартире в ее отсутствие, это уже после того, как его выпустили по Сашкиному и ее личному ходатайству из следственного изолятора, а даже чайником не воспользовался и дальше прихожей не пошел. Спал на постеленном у двери тулупе, ужинал и завтракал кефиром, принесенным с собой. Не взял ничего уходя. Деньги у нее на бензин и телефон всегда лежали на полке у входа. Не исчезло ни копейки. И в серванте в тайной шкатулке все цело – сережечки, колечки и цепочки с бусами.
– И что же, вы даже в ванной не были? – про туалет она постеснялась спросить.
– Сортир посещал, врать не стану, – угадал Аристов ее смущение. – Но в ванной не мылся.
– Тогда самое время, – сморщила носик Алиса, от гостя несло гнилью, псиной и кошачьей мочой. – Где вы были все это время? Пахнет от вас, как… На помойке, что ли, обретались?
– Ага, – кивнул он, вошел в квартиру, тщательно запер дверь и даже цепочку накинул.
– Что ага? – она оторопела.
– На помойке. Где же мне еще от внимания добропорядочных граждан прятаться? Не в библиотеку же идти, – он захихикал, стянул с себя ватник, швырнул у самого порога, разулся, подсунув лобастые ботинки под ватник, сверху пристроил берет. – Мне мусора замусолили справку об освобождении, на каждом шагу документ спрашивают. Вот и скрываюсь уже пару дней там.
– На помойке? – еще раз решила уточнить Алиса, подумав, что ослышалась.
– Ага, – подтвердил он и шагнул за ней в комнату.
Он прошел за Алисой след в след в гостиную, из нее в спальню бабушки. Стоял, словно на вечернем разводе по стойке «смирно», и смотрел, как Алиса, тяжело и совестливо вздыхая, распаковывает вещи покойного деда из огромного пластикового тюка. Как достает оттуда старомодную дедову пижаму в сине-голубую полосу, потом дедовы трусы парашютом, майку с растянутыми лямками, новые носки с этикеткой. И в конце с бабушкиной полки большое махровое полотенце.
