Галина Романова
Свидетельницы зла
– Примерно.
– Ой… ну не знаю! – Она прикусила нижнюю губу. – Вообще-то Кира нас со своими мужчинами никогда не знакомила. Что было, то было.
– Почему? – удивленно округлил глаза майор.
– Потому что почти всегда это были разведенные неудачники. Ноющие, требующие сочувствия. Я таких на дух не переношу. Люсенька тоже.
– А Люсенька – это?…
– Это наша третья подруга. Она сейчас со своим парнем за границей. – Оля покосилась на ряд мертвых тел, укрытых мешковиной. И со вздохом добавила: – Должна. Должна быть за границей.
– Полное имя вашей третьей подруги и координаты, пожалуйста, – приготовился записывать Вишняков. – А заодно и ее парня.
Оля продиктовала номер телефона и адрес Люсеньки. Говорить об Алексе отказалась наотрез.
– Все вопросы к Люси! Я его видела три раза, – соврала она. – Но их точно нет в стране. Я звонила ей. Телефон отключен.
– Проверим, – повторил в который раз Вишняков.
– Проверяйте. А мне… Мне-то что делать? – Она широко развела руки, глаза наполнились слезами. – Надо ее родителям сообщить, наверное. Как-то что-то делать. Я не могу!
– Сообщим, не переживайте. И не уезжайте никуда из города. – Он подумал и добавил: – Пожалуйста.
Она отвернулась и пошла к машине. А он зачем-то пошел за ней следом. Чтобы поддержать? Помочь сесть за руль? Да ерунда! Эта Королёва была не из тех, кто вцепится в протянутую руку помощи. Процедуру опознания выдержала, как не всякий сильный духом мужик выдержит. Крепкий орешек. Очень крепкий орешек – эта Ольга Королёва, выкупившая себе место на стоянке, которое он так неосмотрительно несколько раз занимал.
– Вам чего, майор? – удивленно округлила она глаза, обнаружив его за своей спиной. – Какие-то еще вопросы ко мне имеются?
– Да, но это позже. Когда сможете заехать в отдел, чтобы подписать протокол?
– А когда надо?
Она снова прикусила губу, а он некстати подумал, что ей, возможно, от этого больно. И захотелось тронуть ее за подбородок, чтобы вернуть ее зубки на место.
– Чем быстрее, тем лучше, – тряхнул он головой, отгоняя шальные мысли прочь. – Не затягивайте с визитом.
– Вы их найдете? – Голова опустилась, плечи дрогнули. – Вы их найдете, майор Вишняков?
– Их? Вы считаете, что это не один человек?
– А вы считаете иначе?! – Со злобным фырканьем она уселась за руль, потянула на себя дверь. – Как мог один убийца справиться с группой из пяти человек? Если только…
– Если только что?
Он придержал дверь, не давая ей закрыться. Стало интересно, что она скажет – эта дерзкая красивая девушка, временами напоминавшая избалованную старшеклассницу.
– Если только он не собирал их несколько дней, держал тут связанными, а потом убил. Всех… Сразу…
Глава 3
Люсенька смотрела на свое отражение в зеркале и не узнавала. Ее белоснежная нежная кожа покрылась отвратительным бронзовым загаром, местами шелушилась, местами вздулась волдырями. Ее личико напоминало маску. А шикарные рыжие волосы – ее гордость, предмет зависти всех знакомых девочек – сделались сухими и ломкими.
Как она не хотела лететь на этот отдых! Как просила Алекса поменять направление. Выбрать курорт с более умеренным климатом и щадящим солнцем. Видимо, ее доводы оказались не такими убедительными, раз он не сделал так, как она просила. Они изжарились на этом отдыхе, подхватили инфекцию, провалялись в номере почти четыре дня. Ничего не ели и не пили. И часто скандалили.
А еще Люсенька поймала Алекса за ужасным занятием, попыталась остановить его, была изгнана из душевой и проплакала оставшиеся дни отдыха. Плакала она и в самолете при посадке. Расплакалась, когда они выходили из аэропорта. И от этого, разумеется, ее внешность совсем не выиграла. Лицо сделалось совершенно неузнаваемым. Именно поэтому Алекс отказался ехать к ней. Усадил ее в такси, заплатил щедро водителю и сказал, что позвонит вечером.
Вечером он не позвонил. Она решила, что он отсыпается после длительного перелета, и занялась собой. Маски, примочки, кремы, все строго по инструкции, в строгой последовательности. Немного помогло. Кожа лица и шеи немного посветлела. Люсенька даже порадовалась эффекту и спать легла в относительно хорошем настроении. Но утром, когда, не дождавшись звонка от Алекса, она сама ему набрала, настроение ее снова было испорчено. И слезы снова хлынули из глаз, сведя на нет все ее вечерние усилия.
– Люси, я не приеду, – скороговоркой пробормотал Алекс, когда она до него дозвонилась, и странно хихикнул.
– Почему? – Сердце упало в пятки, ей уже знаком был этот смех. – Алекс, ты опять?! Ты же мне обещал!
– Люси, нам надо некоторое время побыть врозь. Понимаешь, я устал.
– От чего? От кого? От меня? Но мы же пара, Алекс!
– Я устал от нашей пары, Люси. Все, пока, пока, позвоню.
Кто бы после этого не расплакался? Так мало этого, Алекс выключил телефон. Она же попыталась перезвонить, как-то объясниться самой. Попросить его объясниться. Так же нельзя – взять и оборвать все на самом пике. Но его телефон был вне зоны.
Она не позавтракала. Снова завалилась в ванну с тремя слоями марли на лице, пропитанной специальным средством по уходу за кожей. Потом осмотрела результат в зеркале и расстроилась. Результата не было. Может, и к лучшему, что Алекс и она пока поживут раздельно. Не нужно ему смотреть на такую уродину, в которую она превратилась. Отсидится дома дня три-четыре, потом уже можно будет и в люди выйти. Надо будет позвонить девочкам, встретиться, обсудить все. Они так давно не виделись. Целую вечность, кажется.
Неожиданно ее телефон зашелся хриплым голосом любимого Ольгиного шансонье. Надо же! Оля сама позвонила. Небывалый случай. Сегодня же…
Люсенька скосила взгляд на стену, на вечный календарь из слоновой кости – подарок отца Алекса к ее двадцатой годовщине. Ну да, все верно. Сегодня рабочий день. А Оля, когда на работе, не то, что не звонит, на их звонки никогда не отвечает.
– Да, дорогая, привет. С Новым годом! Прости, что не позвонила, как прилетела, – защебетала Люсенька, не давая подруге рта раскрыть.
– И тебя с Новым годом, Люси, – вздохнула Оля. – Ты дома?
– Да.
– Алекс у тебя?
– Нет, он вышел за продуктами. Собирался еще к родителям заскочить, – принялась врать Люсенька, жутко страдая в глубине души от того, что лжет любимой подруге.
– Вот и хорошо, что его нет, – оборвала ее вранье, а заодно и муки совести Оля. – Я сейчас приеду.
– Куда? – переполошилась Люсенька. – Ко мне?!
– Да. К тебе. Есть серьезный разговор.
– Но сейчас разгар рабочего дня, Оля. Ты же никогда… – Люсенька замотала головой в разные стороны.
– Из всяких случаев бывают исключения, Люси, – снова перебила ее подруга. – Никому не открывай. Поняла?
– Даже тебе? – попыталась пошутить Люсенька.
– Мне откроешь. Больше никому. Даже Алексу!
– Но что?! Что такое случилось, Оля?!
– Я же сказала, есть серьезный разговор, детка. Все. Жди.
Если она сейчас начнет снова говорить ей гадости об Алексе, то она…
То она, честно, уже не знает, как реагировать! Она ведь сама узнала о нем такое! А Оля и Кира неоднократно делали намеки на то, что Алекс балуется кокаином, но Люсенька предпочитала их не слушать. И когда на отдыхе пару раз заметила в ноздрях любимого белую пыль, то решила, что это от цветочной пыльцы. Алекс любил гулять по саду их отеля. А там все так буйно цвело, что она даже ни о чем таком не подумала.
Но когда вошла в душ и обнаружила Алекса стоящим на коленях перед унитазом… перед унитазом с закрытой крышкой… То все сразу и поняла. И тут же вспомнила девочек. Как они пытались открыть ей глаза на правду. И от этого ей было больнее вдвойне.
Они знали, а она нет! Они ужасались, а она предпочитала ничего не замечать. Дурочка такая. Так же нельзя!
Люсенька переоделась из домашнего шелкового костюма в трикотажный, цвета спелой вишни, и пошла в кухню что-нибудь приготовить им с Оленькой. Ни она ничего не ела уже много времени, ни Ольга. Это она знала наверняка. Подруга вспоминала о еде, лишь когда ей об этом напоминали. А если учесть, что вчера закончились затяжные выходные дни, то страшно подумать, как Оля питалась все эти дни. Наверняка в холодильнике пусто.
Звонок в домофон прозвенел, когда она уже успела взбить блендером овощную пюрешку – вкусную, красивую, воздушную.
– Да, да, – пропела Люсенька нежно в трубку.
– Открывай, это я, – скомандовала Оля. – Квартиру пока не открывай. Пока я не позвоню в твою дверь.
Люсенька послушно нажала кнопочку. И недоуменно уставилась на свою входную дверь.
Да что происходит-то, что?! Что такого могло случиться с ее подругой за эти дни? Она же никого и никогда не боялась. Она даже в машине никогда не пристегивалась, хотя гоняла с бешеной скоростью по дорогам. Она не опасалась вступать в перепалки с серьезными парнями в барах и клубах. Хотя их мышцы и оттопыренные пиджаки намекали на то, что парни сильны и, возможно, даже вооружены. Ольгу это никогда не смущало. Она была вздорной и конфликтной. Но это, конечно, же только с посторонними. С ними – с ней и с Кирой – она была совершенно другой. Она была спокойной, доброй, могла позволить себе быть слабой и не выпендриваться.
– Люси, это я, – крикнула Оля с лестничной клетки и тут же скомандовала: – Посмотри в глазок!
Люсенька послушно припала к дверному глазку. Перед дверью корчила рожи Оля. Она отперла.
– Входи, дорогая. – Она обняла подругу, звонко расцеловала ее в обе щеки, позавидовала. – Боже, какой цвет лица! Какая ты умница, что никуда не полетела. А посмотри, что со мной!
– А что с тобой? – Как-то равнодушно или устало – не понять – откликнулась подруга и принялась раздеваться.
– Я вся обгорела! – воскликнула Люсенька с обидой.
И пошла хвостиком за Ольгой, которая сразу прошла в кухню. Остановилась возле стола, где зеленым холмиком на блюде красовалось овощное пюре. Ткнула в него пальцем:
– Что за дрянь, Люси?
– Это овощи. И это мы с тобой сейчас будем кушать. – Люсенька поджала губы. – И о чем ты хотела со мной поговорить? Что-то серьезное? Подождет до после обеда?
– Очень, очень, очень серьезное, Люси. И это не подождет.
Ольга полезла за стол, на свое любимое место у стены. Даже руки не помыла! Безобразие! Люси не стала спорить. Положила перед ней упаковку влажных салфеток. Заставила протереть руки. Выбросила использованные. И затараторила:
– Если ты пришла мне открыть правду об Алексе, то не старайся, дорогая. Я все знаю.
– Что ты знаешь? – Оля откинулась назад, уперлась макушкой в стену.
– Что он нюхает кокаин. – Люсенька поставила на стол тарелки, принялась размазывать по ним пюре. – Застукала его в душе. Сначала подумала, что ему плохо. Стоит человек на коленях перед унитазом. А потом смотрю, а крышка-то закрыта. А на ней белая пыль. И нос его тоже в пыли.
– Его ноздри постоянно были в этой пыли, – отозвалась ворчливо Оля, с подозрением рассматривая зеленую массу, размазанную по ее тарелке. Ткнула пальчиком. – Это что, серьезно можно есть?
– Можно и нужно. – Люсенька села напротив подруги, взяла в руки ложку, зачерпнула, съела, блаженно зажмурилась. – Только попробуй. Очень вкусно.
– Не могу, Люси. – Оля решительно двинула тарелку по столу. – Я тут не за этим. И я не из-за Алекса приехала. Мне на него… Ладно, проехали. Если ты с ним рассталась, то большая молодец.
– Кажется… – Голубые глаза Люсеньки наполнились слезами. – Кажется, это он со мной расстался.
– Тоже молодец. Вовремя, – перебила ее Оля – Я здесь не за этим, Люси. У нас большие проблемы.
– Да? Какого плана? – Люсенька осторожно промокнула пальчиком глазки. – Что за проблемы?
– Кира… – выдохнула Оля.
И побледнела невероятно. Побледнела до такой степени, что могла бы цветом своих щек посоперничать с мраморной столешницей, а она была белоснежной. И Люсенька тут же вспомнила о своих загорелых щечках. И потрогала их ладошками и пробормотала:
– Господи, я так обгорела!
– Это не ты обгорела, Люси, – грубо крикнула Оля, сжимая кулачки. – Это наша Кира обгорела!
– Да? Она тоже была на отдыхе? И что, прямо обгорела до состояния большего, чем я?
Люсенька едва заметно, удовлетворенно улыбнулась. Представить себе смуглую Киру загорелой ей было сложно.
– Она обгорела до состояния трупа, Люси, – очень гневно, очень безжалостно, с болезненным нажимом крикнула Оля.
– До чего, до чего?!
Люсенька вдруг почувствовала, что ее овощное пюре забивает ей горло, нос, легкие. Оно расползается по всему ее организму, мешая дышать, думать, жить.
– До состояния трупа обгорела наша Кира! – Оля поймала трясущуюся нижнюю губу зубами и покусала. И тут же вытянула в ее сторону руки. – Только не голоси, ладно? Не реви! Хотя бы пока! Мне и так нелегко. Мне пришлось ее опознавать.
– Опознавать? – ахнула Люси и тут же медленно поползла со стула.
Оля еле успела ее поймать. Иначе грохнулась бы о мраморный пол и разбила голову. Оля поймала. Усадила на пол, тряхнула, как следует. И даже пару раз щелкнула по щекам.
– Соберись, девочка! Соберись! Нам с тобой не до соплей! Люси! Ну! Посмотри на меня.
Люсенька приоткрыла глаза, поймала взглядом расплывающийся образ Оли, жалко улыбнулась.
– Мне плохо, Оленька. Дай воды, – попросила она жалобно.
– Ох уж мне эти кисейные барышни, – проворчала Оля.
И поволокла ее по полу к стенке. Прислонила. Кинулась к холодильнику. Достала бутылку воды. Налила в стакан, поднесла Люси под нос.
– Пей.
Не вышло у Люси взять стакан. Руки совершенно не слушались. Пришлось Оле ее поить. И в лицо брызгать. Напившись, Люси запросилась на диванчик. С Олиной помощью она поднялась и, семеня, дошла до дивана в гостиной. Рухнула на подушки, уложила руки себе на живот, зажмурилась и произнесла:
– Рассказывай, Оленька.
– Что рассказывать? – Оля сидела у нее в ногах.
– Все. Как так вышло, что тебе пришлось опознавать Киру? Где она обгорела? Где случился пожар?
– Ты готова все выслушать?
– Готова, – кивнула едва заметно Люсенька и сжалась. – Говори…
Она не перебила ее ни разу. Ни словом, ни всхлипом. В некоторых местах ее рассказа лицо Люси словно превращалось в маску, с такой силой она стискивала зубы.
– Вот и все, Люси, – закончила Оля со вздохом.
– Вот и все, – эхом отозвалась Люсенька. – Где ее похоронят?
– Родители должны приехать, забрать тело. Когда разрешат. Собираются отвезти ее на родину.
– Боже, мы даже не сможем с тобой к ней сходить на кладбище, – плаксивым, слабым голосом воскликнула Люсенька.
– Не начинай! – прикрикнула Оля.
Она встала и заходила по гостиной своей подруги. Натыкалась на мебель, морщилась. Она всегда считала, что Люси слишком захламила свою квартиру добром. Всего так много, все так дорого. Сама она придерживалась минимализма. Пусть не дешевого, но минимализма. В ее просторной квартире было немного вещей. Только лишь самое необходимое.
– Что же нам теперь делать, Оленька? – Люсенька приподнялась на локтях, а потом и вовсе села. – Что? Как жить дальше?
– Не знаю. – Оля остановилась возле окна, уставилась на занесенный снегом двор сквозь стекло. – Одно ясно: так, как жили раньше, не получится.
– Разумеется, Оленька! Разумеется! Мы должны найти и призвать к ответу этого… – Она громко всхлипнула.
– Я не об этом, Люси. Я не о мести. – Оля поморщилась, потерла глаза. – Я о том, чтобы стать незаметными.
– Как это? – вытаращилась на нее Люсенька. – Исчезнуть, что ли?
– Почти угадала.
– Но как так, Оленька? Как так?! – Ее голубые глазки снова наполнились прозрачной слезой. – Кто же, если не мы, отомстит за Киру? Это предательство!
– Нет, дорогая. Это осторожность.
Оля заходила по гостиной, сцепив руки за спиной. Это напомнило Люсеньке их детскую смешную игру в графа Монте-Кристо, и она чуть не хихикнула. Тут же сделалась серьезной и спросила:
– И как мы будем проявлять эту самую осторожность? Как, по-твоему?
– Никаких публичных мест – раз. – Оля расцепила руки и загнула на правой руке указательный палец. – Никаких клубов, магазинов, работающих ночью, никаких ресторанов. Все под запретом! Максимально держаться этих вот стен. Никому не открывать, никого не впускать.
– О, господи! А как же жить-то, Оленька?! – выпалила Люсенька с неподдельным ужасом. – Ладно я, а ты ведь работаешь. Как же ты?
– Уже не работаю. – опечалилась Оля. – Взяла бессрочный отпуск за свой счет.
– Ой! А жить на что станешь?
– Отец поможет. Обещал, – соврала Оля. Рассказывать о щедрой ежемесячной помощи отца она не желала. – Я все рассказала ему. Он тоже разволновался. И счел мои меры предосторожности верными.
– Ой, какой Всеволод Игнатьевич молодец, – мягко улыбнулась Люсенька, поглаживая себя по коленочкам, обтянутым домашними трикотажными штанишками. – Заботится о тебе. Переживает.
– Ой! – поморщилась Оля и замахала руками. – Не обольщайся, дорогая. О репутации своей он заботится, а не обо мне. Он пришел в ужас, узнав, как погибла наша подруга. И знаешь, что сказал?
– Что? – замерла Люсенька с открытым ртом.
– Что такой подлости, случись это со мной, ни он, ни его бизнес точно не переживут. Хватило за все прошлые годы всякого. Только, мол, успевал очищаться. Но вот такого…
– Может быть, ты как-то не так его поняла? – Люсенька смутилась и опустила голову.
– Правильно я его поняла, Люси. Очень правильно. Мой папаша тут же бросился звонить каким-то своим высокопоставленным знакомым. Начал узнавать, кто еще погиб в том пожаре. Нет ли среди погибших еще каких-то моих друзей.
– И что?
– Нет там моих друзей. И быть не могло. Кира, думаю, попала случайно.
– А как? Как случайно?
Люсенька тут же резко подобрала на диван ноги, будто страшная правда, растекшись грязной лужей по ее полу, могла их запачкать.
– Еще не знаю, Люси. Может, раньше времени вернулась от родителей и поймала попутку по пути из аэропорта. Тогда где ее вещи? Где ее чемодан, любимая дорожная сумка? Нету! Может, в магазин поехала, и снова на попутке. Или снова спуталась с кем-то, о ком мы не знали. И чек из клуба трехдневной давности… Откуда он?! Ее же не было в клубе! Точно не было. Хоть я и набралась прилично, но все помню. А ее – нет, не помню. И бармен Вова подтвердил, что Киры не было в тот вечер в клубе. Откуда этот дурацкий чек? С ее постоянным заказом!
– А что Вова говорит? Он помнит кого-то, кто так же заказал?
– Нет. Не помнит. Ему в тот вечер девушка-студентка помогала. Народу было много. Толчея, если честно. Если она и пробивала кому-то такой же заказ, то точно не вспомнила. Но он обещал с ней поговорить.
– Ой, Оленька… – Люсенька резко встала на ноги, подбежала к подруге и обняла. И забормотала: – Какая же ты молодец! Ты уже начала, да? Начала искать убийцу?
– Нет. Я никого искать не начала. – недовольно поморщилась Оля.
И, убрав с себя руки подруги, отстранилась. Она не терпела всяких девчачьих сопливых нежностей.
– Я просто решила узнать, удостовериться. Я же не могла ее просмотреть! Не могла! Ее там не было. Если только она нарочно не пряталась от меня. Она же соврала нам. Сказала, что улетает, а сама осталась в городе.
– А, понятно.
Люсенька немного обиделась на то, что Оля ее оттолкнула. Но ненадолго. Вспомнила тут же, что Оля всегда была такой. Редко подставляла щеку для поцелуя. Мало когда обнималась при встрече и на прощание.
– А кто же тогда ищет убийцу нашей Киры? – спросила она, снова взбираясь на диван с ногами.
– А убийцу нашей Киры ищет некто майор Вишняков. Эдуард Владленович. Язык сломаешь, пока выговоришь, – проворчала она.
И вдруг уставилась на Люсеньку широко распахнутыми глазами. И замахала указательным правым пальцем, будто только что-то вспомнила.
– Что? – перепугалась Люсенька, хватаясь за сердце, больно молотящее по ребрам. – Что, Оленька?!
– Ничего, – мотнула та кудряшками.
– Что ты хотела сказать об этом майоре?
– Только то, что он мой сосед, дорогая. И навещать я его могу, когда мне вздумается. Вот так.
Глава 4
– Это резонансное дело на контроле на самом верху, майор, – понижал голос до благоговейного шепота подполковник Рябов на сегодняшнем утреннем совещании. – Мы все должны понимать, что каждый наш шаг под контролем. И не делать глупостей. Не совершать нелепых телодвижений. Быть предельно собранными и осторожными.
Вишняков в этот момент не выдержал и фыркнул.
– Я не сказал ничего смешного, майор. – Тонкие губы Рябова посинели. – Я только имел в виду, что каждая ваша версия должна быть, как бы это выразиться… Адекватной! А не такой, которую ты мне, Вишняков, подкинул вчера вечером.
А что было вчера? Да ничего особенного. Вчера вечером Вишняков предположил, что молодые люди собрались в домике дачного поселка для какой-нибудь модной нынче игры. Потому и позволили себя связать. Добровольно.
– А как еще объяснить, что здоровые крепкие парни подставили руки под веревку!
– Проволоку, майор, – поправил его вчера вечером Рябов. – Руки за спиной были стянуты проволокой. Тонкой, но прочной. Чтобы не прогорела. Чтобы не было возможности развязаться.
Версия Рябову не понравилась. Он принялся фантазировать насчет маньяка, выманивающего молодых людей за город. Опаивающего их чем-то и…
– В крови не было даже алкоголя, товарищ подполковник, – напомнил ему вчера Вишняков.
– Не было, – с сожалением согласился Рябов, будто наличие в крови психотропных веществ многое бы ему объяснило.
Загадок было много. Ответов пока не было. И путных версий тоже. И это Рябова злило. И не только его, но и тех, кто на самом верху. Тех, кто контролировал ход расследования.
Каждое утро начиналось с совещания. Но докладывать пока было не о чем. Погибшие молодые люди, по сведениям, даже не были знакомы между собой. Совершенно случайный набор жертв. Каким-то образом попавших в заброшенный дачный домик, позволивших себя связать, чтобы обгореть. А перед этим еще и схлопотать себе по пуле в затылок.
– Это ритуал какой-то, а не просто убийство, – настырно стоял на своем Вишняков сегодня утром. – Телефоны, бумажники, кошельки – все на месте. Банковские карты тоже.
– Именно по ним нам и удалось установить личность погибших, – проговорил Рябов со странной интонацией, будто благодарил за это убийцу.
– Да. По банковским картам, телефонам, водительским удостоверениям, у кого они были, и паспортам, – покивал Вишняков. – Это не грабитель.
– Нет. Однозначно.
– Это палач.
Рябов крякнул и промолчал.
– Только вот непонятен его мотив. Мстил он или просто выполнял какой-то ритуал. Может, правда, заигрались молодые люди?
– Ой, не заводи, майор, опять ту же песню! – мгновенно взвился Рябов. – За что можно мстить совершенно случайным людям? За что?! И что за игра такая: когда тебя связывают. Ставят на колени. И стреляют в затылок?! Это бред, майор.
– Вот тут не могу с вами согласиться, товарищ подполковник.
И Вишняков принялся рассказывать о найденных в интернете примерах, когда люди себя в карты проигрывали. Когда жизнь свою ставили вместо денег в казино. Когда обеспеченные пресыщенные извращенцы устраивали смертельный квест.
– Примеров много. Я насчитал полтора десятка. – И Вишняков положил перед Рябовым распечатки. – По двум из этих историй уже и фильмы сняты.
– Посмотрел?
– Так точно. – кивнул Вишняков.
– И как?
– Впечатляет. И печалит одновременно.
– А печалит чем? – Рябов нехотя просматривал распечатки, морщился.
– Если у нас подражатель этих вот историй, то дело дрянь, товарищ подполковник. Мы его никогда не найдем.
– Поговори мне еще, товарищ майор, – скрипучим голосом отозвался Рябов и сгреб в сторону листы с нехорошей информацией.
В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь звуками из коридора да тиканьем настенных стареньких часов, которые Рябов таскал с собой из кабинета в кабинет, считая их талисманом.
– Что, прямо вот никакой зацепки нет? – спросил он после паузы и ткнул ногтем в фалангу указательного пальца. – Прямо вот даже такой?
– Только чек.
– Какой чек? Что за чек?
– Чек из ночного клуба «Соломея», найденный в вещах одной из жертв.
– И что там в нем? – сразу потух Рябов.
– В этом чеке все, что обычно заказывала жертва: два коктейля, пиво и луковые колечки.
– И? – Ноздри Рябова гневно раздулись. – Что необычного в ее обычном заказе, майор?
– То, что ее в тот вечер в клубе не видели.
– Кто не видел? Ее пьяная подруга? – Рябову уже докладывали, он уже знал. – Она себя в тот вечер не видела, майор. Ее в такси грузили буквально. Как она до квартиры добралась и ноги не переломала, загадка. Она была очень, очень, майор, сильно пьяна.
– Бармен тоже не помнит Новикову.
– Как было ему вспомнить, если он крутился как белка в колесе! – процитировал доклад одного из подчиненных Рябов. – Да, Вишняков, да, не смотри на меня так. Я попросил лейтенанта Горохову еще раз съездить в этот клуб. И еще раз переговорить с персоналом.
Вишнякову тут же захотелось плюнуть на отполированный локтями стол и уйти. Рябов, конечно, вообще! Того уже, подполковник! Чтобы посылать по следу лейтенанта какого-то зеленого! Да еще Горохову! Она же с людьми работать не умеет вовсе. Она вопросы не умеет задавать. Мысль свою формулировать правильно не умеет.
Ну, Рябов!..
– Разрешите идти? – Вишняков полез из-за стола.
– Не разрешаю! – прикрикнул Рябов и по столу ладонью шлепнул. – Совещание еще не закончилось.
А оно, по сути, и не начиналось. Топтанием на одном месте это было, а не совещанием. Но майор послушно уселся на место.
– Что можешь сказать о подруге погибшей Новиковой, майор?
– О которой? Их у нее несколько, – поджал Вишняков губы.
– О той, которая вызвалась на опознание приехать. И домчалась в рекордно короткий срок. Будто на соседней улице была, в самом деле! Что ты можешь о ней сказать?
– Ольга Всеволодовна Королёва, двадцати трех лет от роду. Не замужем. Не привлекалась. Проживает по адресу… – Он зачитал свой адрес, только номер квартиры поменял. – Работает креативным директором в солидной фирме, соучредителем которой является ее отец. Лишилась матери десять лет назад. Та погибла в автомобильной катастрофе с любовником. Отец ее восемь лет назад вторично женился. Воспитывает трех сыновей. Жена…
– Все, хватит, – замахал на него руками Рябов. – Вижу, работал, молодец. Я не о том вообще хотел спросить. Я хотел спросить, в каких отношениях эта самая Ольга Королёва была с погибшей?
– В нормальных отношениях. Они очень тесно и давно дружили.
– Угу… – Рябов покосился на распечатки с интернета, которые ему подсунул Вишняков. – Как считаешь, могла эта Королёва быть причастной?
– К чему, товарищ подполковник? К массовому убийству?!
Вот честное слово, еле сдержался, чтобы у виска не покрутить. Рябов, наверное, уже не знает, что придумать для доклада наверх.
– К такой вот игре, как ты это называешь? – Подполковник сграбастал распечатки и помотал ими в воздухе. – Они же сейчас не пойми чем мозги свои забивают. Эта, с позволения сказать, золотая молодежь, она… Гм-м… Так что? Как считаешь, майор?
– Я не разрабатывал Королёву на предмет подозреваемой. У нее алиби, товарищ подполковник, – напомнил Вишняков. – К тому же ее потрясение в момент опознания было очевидным.
– А вот тут я с тобой не соглашусь, майор, – вдруг обрадовался Рябов. – Из всех, кто осматривал тела, эта самая Королёва держалась лучше всех. Сначала будто испугалась. А потом очень быстро пришла в себя. Скажите, какое самообладание! Твою лучшую подругу убили, сожгли, а она даже не всплакнула. Это так… Это так не похоже на женщину. На обычную женщину.
Может, потому, что Королёва была особенной? Не такой, как все?
Об этом он в тот момент подумал, но вслух не сказал. Потом замотался днем. И вспомнил о Королёвой, лишь подъехав к дому. Вспомнил, потому что машину ее увидал на стоянке, которую она будто бы оплачивала. Машина была сильно занесена снегом. А снег шел еще два дня назад. Она что, не выезжала никуда? А как же работа?
Подумал и снова забыл. Потому что нашел в почтовом ящике неприятную бумагу. Повестку в суд! Тамара подала на развод. Почему в суд-то? У них не было детей. Не было совместно нажитого имущества. Разбежались бы тихо, мирно. Что-то затевается его женой. Что-то нехорошее.
Он долго прождал лифт и вошел в кабину взбешенным. А когда вошел в квартиру и понял, что снова не купил соль, то матерился минут пять, хотя в принципе не любил выражаться.
Пельмени пришлось варить со специями, в которых была соль. Высыпал целую пачку и пересолил. Ел и морщился. Еле запил потом тремя чашками чая. Только-только улеглось раздражение от невкусного, пересоленного ужина, как позвонила Тамара. И началось! Упреки, слезы. Она обвиняла его в своей разрушенной им карьере, в крахе мечты стать знаменитым журналистом, в нанесении вреда здоровью.
– А тут я в чем виноват? – поинтересовался Вишняков лениво.
– Мне пришлось из-за тебя сделать аборт, и теперь еще неизвестно, смогу ли я иметь детей или нет!
– Тамара… Тамара, остановись, – попросил он, закатывая глаза под лоб. – Или я напомню тебе, что аборт ты делала не от меня. И делала его задолго до нашего с тобой знакомства. Это раз.
Она помолчала, а потом спросила сердито:
– А что два?
– А два, это то, что я не виноват в крушении твоих мечт и желаний. Это я о твоей загубленной карьере.
Вишняков встал и пошел в кухню. Достал из холодильника начатую бутылку красного вина, вытащил зубами пробку, налил себе в бокал почти до края. Глотнул раз, другой.
– А кто виноват, кто, Вишняков? Ты же не помогал мне ни в чем.
– Не был обязан, – огрызнулся он. – Знаешь, Тамара, кто виноват в твоих неудачах?
– Кто? – буркнула она.
– Ты. Нет у тебя таланта, дорогая, нет. Признай это. И займись чем-нибудь другим.
– Ах ты, сволочь! – выдохнула она с ненавистью.
И прежде, чем она продолжит, Вишняков отключил телефон. Он знал, какие слова она скажет в его адрес. Они почти всегда повторялись.
Он выключил телефон совсем. Убрал бутылку в холодильник. Вернулся с бокалом вина в гостиную. Сел в любимое громадное кресло, казавшееся Тамаре уродливым, положил ноги на низкий столик и блаженно зажмурился.
Какое же это все-таки счастье: сидеть так вот, в одиночестве, в тишине, которую никто не нарушает. Можно потягивать вино, без боязни, что у тебя выхватят бокал и выльют в раковину или за окно. Можно беспричинно улыбаться или хмуриться. И не отвечать потом на вопросы: а почему, а с чего это, а каким мыслям он скалится… Можно не переодеваться в домашнюю одежду и продолжать ходить по дому в брюках, в которых пришел с работы. И даже пересоленные магазинные пельмени не способны были испортить ощущения блаженного покоя.
От звонка в дверь – продолжительного, настырного – он дернулся и пролил вино себе на рубашку.
– Черт! – едва слышно выругался Вишняков, затирая пятно. – Тамара, да что же ты никак не угомонишься-то!
Открывая дверь, он был уверен, что за ней пританцовывает от нетерпения его жена, с которой они решили развестись уже почти десять дней назад. И именно по этой причине спрятал бокал с вином в платяной шкаф в прихожей. Чтобы не давать ей лишний повод для визга.
