Галина Романова
Ты у него одна
Глава 4
«Пожалею, не пожалею… Пожалею, не пожалею… Пожалею, не пожалею…» Мысли лихорадочно гвоздили в виски, делая изображение расплывчатым и нечетким. Эмма медленно приближалась к нему. «Господи! Разверни меня обратно! Пусть ноги мои отсохнут и сама я провалюсь под землю…»
Но ноги ее ступали твердо и грациозно. Внешней невозмутимости могли позавидовать многие. Губы были сложены в загадочной улыбке, которая никому бы не показалась нервическим подергиванием.
– Не занято, молодой человек? – Остановившись у дальнего столика первого открывшегося в городе после зимы летнего кафе, Эльмира склонила чуть набок головку и еще раз повторила: – Не занято?
Если он и удивился ее навязчивости (все остальные двадцать столиков пустовали), то никак не дал об этом знать. Свернул газету, чтением которой развлекал себя. Швырнул ее на стол, уложил на нее локти и гостеприимно указал на стул рядом с собой.
– Прошу. Лучше сюда, пожалуйста, поближе ко мне.
Начало было обнадеживающим. Эмма присела рядом и, почти не скрывая своих намерений, пристально уставилась на незнакомца.
Ей удалось его заметить с того места, где она припарковала утром и где потом отыскала машину. Молодой человек, с виду двадцати пяти – двадцати восьми лет, в длинном темном пальто, сидел в полном одиночестве под цветным балдахином и читал газету. Длинные белокурые волосы его разметал весенний ветер, весьма и весьма свежий, между прочим. Светлое пестрое кашне. В тон ему брюки. Ботинки на толстой зимней подошве. Это она рассмотрела с дальнего расстояния. Сейчас же ее наблюдения пополнились новыми портретными данными.
Он был полной противоположностью ее Данилы. Может быть, именно поэтому выбор ее остановился на нем. Светлые длинные волосы. А у Данилы темные, это сейчас он их отрастил, раньше же носил коротко стриженными.
Глаза нежно-лазоревого цвета. Именно лазоревого, потому что никакое другое сравнение ей не пришло в голову в тот момент. А у муженька грязно-мутно-серые. Даже в дни абсолютной трезвости взгляд его был непроницаем из-за этой затуманенной мутности.
Кожа… Пожалуй, кожа была у них схожей. Во всяком случае те места, которые были сейчас досягаемы ее взору. Но вот руки!.. Пальцы рук молодого человека были великолепны. Аристократизм, сила, утонченность, да что угодно таили в себе эти прекрасные ухоженные пальцы.
У нее совершенно вылетело из головы то, что Данила получал ссадины, мозоли и порезы, вкалывая на стройках и шабашках. Она просто впилась глазами в эти пальцы, отбивающие такт по газетному листку. Представила их скользящими по своей коже…
– Идем! – вдруг властно произнес незнакомец. Встал с места. Вытянул вперед руку и призывно шевельнул пальцами. – Идем.
Она даже не спросила куда. Просто встала и пошла за ним. Поплелась жертвенной овцой, хотя выбор ее был абсолютно добровольным. Или не было выбора? Была рискованная авантюрная выходка с ее стороны, на которую она не возлагала никаких надежд, полагая, что она ни во что не выльется. Отчего же она тогда сейчас покорно идет за ним? И куда?!
Администратор за гостиничной стойкой не задал ни единого вопроса. Молча принял деньги из рук молодого человека. Так же молча сунул им ключ с номером девяносто два и указателем третьего этажа. И, не сопроводив свой жест ни единым словом, махнул рукой в сторону лифта.
Они в молчании доехали до третьего этажа. Прошли по коридору и остановились перед белой дверью с позолоченным номером. Он вставил ключ в замок. Распахнул дверь и, пропустив ее впереди себя, зашел в номер и запер дверь.
Комната была одна. Широкое, во всю стену, окно. Широкая – почти от стены до стены – кровать, накрытая пушистым пледом нежно-изумрудного цвета, пара тумбочек. Шкаф-купе для одежды и слева от него дверь в туалет и душ.
Эльмира застыла на месте, совершенно не понимая, зачем она здесь. Что она здесь делает?! Как она могла прийти сюда? В этот гостиничный номер, который наверняка служит для таких вот свиданий с дамочками определенного типа. Она-то не такая!
А он?! Кто он такой? Гостиничный жигало или одинокий скиталец, мятущийся в поисках родственной души? А может… может, он извращенец с маниакальными наклонностями?!
– Господи! – Кажется, она прошептала это вслух и сделала робкий шажок назад.
На большее у нее сил не хватило. Ни на слова, ни на действия. Она снова застыла в молчании, не в силах отвести взгляда от этой широкой кровати. Она даже не видела, а скорее угадала, как он обошел ее, замерев за ее спиной. Она слышала его дыхание. Нормальное в принципе дыхание. Без нервозности, без сдавленности. Ровное, может, лишь слегка учащенное.
Потом его руки опустились ей на плечи и слегка сжали их.
– Ничего не бойся, – попросил он еле слышно с удивительной для такой ситуации нежностью. – Я не обижу тебя…
Вот!!! Вот что было для нее главным, оказывается! Вот от чего корчилось и стонало все у нее внутри. Ее обидели. Ее страшно уязвили в святая святых – в ее целомудрии.
Ее верность… Она даже слегка кичилась этим. Каким бы непереносимым ни был ее супруг, она хранила ему верность. Она дала ему клятву и была горда тем, что верна ей. А он наплевал на все. Он растоптал все это. Безжалостно, хладнокровно, походя. Он нанес ей удар, болезненность которого была несоизмерима с тем, что она сейчас собирается сделать. А она сделает это. Обязательно сделает. Она не пустится трусливо наутек из-за того, что это аморально. Она позволит этому красавцу совершить с собой все, что он захочет, потому что ей просто необходимо знать, что она еще желанна. Что ее хотят как женщину. Что она может нравиться, в конце концов, даже таким вот типам…
Он не был извращенцем, и жигало тоже не был. Он был восхитительным, нежным и тактичным мальчиком. Она так ему и сказала, хотя по возрасту они наверняка были ровесниками. У нее это получилось в несколько снисходительной манере, но он не обиделся. Просто склонился над ней и снова принялся целовать.
– Боже, что ты делаешь?! – простонала она, вновь откидываясь на сбившиеся простыни, хотя как раз собиралась встать и пойти в душ. – Прекрати сейчас же… Мне уже пора…
Расстались они часом позже. Не сказав друг другу и десятка слов. Не назвав друг другу своих имен и… не заплатив друг другу за услуги.
Эльмира, кстати, долго ломала голову: платить ему или нет. Когда одевалась, нарочито небрежно распахнула сумочку – и из нее выскользнул кошелек. Он никак не прореагировал. Даже помог ей поднять его и положить обратно в сумку.
Это было удивительно, против тех правил, о которых ей частенько рассказывала Лиза.
Они вместе вышли из номера. Вместе сдали ключ портье. Вместе спустились по ступенькам крыльца, и лишь затем она повернула в противоположную от него сторону. Он чуть придержал ее за локоть. Скользнул губами по ее щеке. И она скорее угадала, чем услышала его короткое обнадеживающее: «Увидимся!»
Эльмира не рассказала о нем никому. Ей, собственно, и рассказывать-то было особенно некому, но и Лизке она тоже ничего не сказала. Хотя та всячески подбивала ее на адюльтер и, встретившись, поразилась ее отчаянно блестевшим глазам, Эмма скрыла от нее свое романтическое рандеву.
– Это больше никогда не повторится. Никогда… – шептала она, укладываясь той ночью в свою одинокую постель. – Я никогда не пойду туда снова и не увижусь с ним больше.
Но она пошла.
Он был на прежнем месте. Ей даже показалось, что в его руках тот же самый номер газеты. Он смотрел на нее и улыбался одними глазами. Затем встал и пошел чуть впереди нее.
Все было точно так же, как и в предыдущий раз. Номер гостиницы. Жадные ласки. Сдавленные стоны. Прощание почти без слов. И затем… жажда новой встречи.
Эльмира никогда бы не могла подумать, насколько целительным для нее окажется ее грех. Он испепелял ее дотла – это бесспорно, но он и исцелял ее. Она забывала обо всем. Ей было жутковато ощущать себя такой легкомысленной, необремененной условностями и такой распутной. Ей было непривычно его присутствие. Такого сильного, немногословного и всепонимающего.
Однажды, это случилось в канун первого июня, она лежала на широком гостиничном ложе, широко раскинув руки. Слушала шорох воды в душе, жадно ловила каждое его слово из-за двери и вдруг ни с того ни с сего поймала себя на мысли, что никуда не хочет уходить отсюда. Хочет продлить это мгновение. Хочет парить беззаботно над окружающим миром. Хочет плыть на этом гостиничном ковчеге со скомканными страстью простынями куда глаза глядят, забыв всех, кто был прежде рядом с ней.
– Давай уедем, – одними губами предложила она ему, когда он опустился рядом с ней на кровать. Крепкое, влажное после душа тело прижалось к ней, даря ей безмолвное согласие. Но она все же решила уточнить, чуть повысив голос до громкого шепота: – Давай уедем…
– Да, – покорно ответил он, прижимая ее к себе. – Все, что захочешь…
Господи! Она была бы с ним счастлива. Она непременно была бы с ним счастлива. Она бы даже полюбила его, если бы ей отвели на это время. Ведь им же было хорошо вдвоем. Пусть немногим хуже врозь, но, будучи вдвоем, они сливались в единое целое. Почему у нее снова отняли надежду, которая лишь забрезжила на горизонте?! В чем ее грех перед небом?! Неужели, одарив ее частью своих благ – редкостной красотой и достатком, – Господь лишил ее одной-единственной, самой главной благодати – быть счастливой?!
…Он больше не пришел.
Ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Эльмира как заведенная ходила в это кафе и часами просиживала там за столиком, ломая голову над дилеммой: бросил он ее или с ним что-то стряслось. Она примелькалась уже всему обслуживающему персоналу и завсегдатаям этого кафе. Она снова перестала заниматься магазинами, наняв нового директора и перепоручив ему ведение всех своих дел. Она даже пропустила тот момент, когда Данила вдруг снова объявился в соседней комнате. Она все пропустила. И едва не пропустила эту статью в газете. Вернее, пропустила. Это потом бегала как сумасшедшая по киоскам и скупала все издания в надежде почерпнуть там какие-то новые сведения. Но они были скудны. Так же скудны, как репортаж местного криминального канала, оповестившего о найденном обезображенном трупе молодого мужчины, скончавшегося приблизительно две недели назад в результате огнестрельного ранения в голову.
Она отчего-то сразу напряглась, завидев мелькание деревьев в камере оператора. Вцепилась в подлокотники кресла, когда крупным планом показали то место, где был обнаружен труп мужчины. И лишь когда следователь по особо важным делам настоятельно попросил всех возможных свидетелей позвонить по такому-то телефону и показал часть вещей покойного, она с глухим стоном отпрянула от экрана.
Это были его часы. Это был его медальон: странноватый дельфин, больше похожий на электрического ската. И это была его зажигалка в виде сфинкса, привезенная кем-то из его друзей из Египта.
Передача давно закончилась. По экрану побежали титры нового российского сериала, а она все сидела и, скривив рот в беззвучном крике, таращилась в экран телевизора.
Данила возник за ее спиной почти бесшумно. Обогнул кресло. Наклонился к ней и с явной озабоченностью в голосе спросил:
– Что с тобой?
– Что? – Она отпрянула от неожиданности, сильнее вжимаясь в спинку кресла. – Оставь меня!
– Я не претендую, но… Ты кричала… – Он отошел от нее, чуть постоял у окна, что-то рассматривая на улице. И вдруг ошарашил ее новым вопросом: – Ты давно узнала?
– Аа-а… о чем? О чем я могла узнать? – Предмет разговора был ей неясен. Вариаций могло быть сколько угодно, поэтому она решила себя обезопасить, сказавшись непонимающей. – Я не понимаю тебя…
– Об Аленке ты давно знала?
Ох, вот оно что! Об Аленке… Сколько нежности во взоре, просто нерастраченной какой-то нежности. Тепла в голосе – можно Антарктиду растопить, мать его… Подумать только! Не много времени ему потребовалось, чтобы его любовь к супруге истаяла и ей на смену явилось новое чувство, по силе своей ничуть не уступающее прежнему.
– Да, давно.
– И??? – Он был поражен или умело притворялся сраженным наповал.
– Что – и?
– Рада? – Он хищно затрепетал ноздрями.
– Чему рада? Твоему скотству или твоему выбору? – Эльмира устало поднялась и двинулась к себе в комнату. – Извини, мне не до твоего б…ства. Я устала.
Он зверем метнулся за ней следом. Ухватился, просто впился пальцами в ее предплечье и так мотнул ее к себе, что Эмма еле-еле на ногах удержалась.
– Какого черта?! – начала было она, но тут же осеклась, рассмотрев как следует выражение его лица.
Оно не было искажено гневом, нет. Оно было им просто изуродовано. Оно превратилось в маску, при виде которой бросает в дрожь. Смертельная бледность щек, закушенные побелевшие губы, дикий отсвет в замутненных болью глазах. Да, она могла поклясться, что в его глазах была боль.
Эмма даже поначалу отнесла это болезненное мерцание на свой счет. Где-то даже в подсознании порадовалась, что сумела-таки отомстить за свою попранную верность. Но она ошиблась. Поняла это, стоило ему открыть рот.
– Скотства, говоришь?! – сдавленно прошипел Данила, словно задыхался от невидимой удавки, наброшенной ему на шею. – Устала?! Подлая! Подлая маленькая дрянь! Ты!.. Только ты во всем виновата!!! Ты и твоя гнусная кровь, что течет вот по этим жилам…
Он сместил свои мозолистые ладони ей на шею и слегка сдавил.
– Как бы мне хотелось удавить тебя, дорогая женушка! Если бы ты знала!.. Чтобы не было больше ничего: ни этого дьявольского тела, ни этих губ, ни этих лживых глаз. Удивлена?! Думала, что я по-прежнему схожу по тебе с ума?! Нет, дорогая… Все прошло. Все! Я теперь тебя… – Он все сильнее и сильнее сжимал руки на ее шее, просто заходясь в восторге от ее сипа, от ее попыток разжать его пальцы. – Я ненавижу тебя, сучка! Я тебя просто ненавижу!!! Ты…
Он вдруг резко отпустил ее, одновременно отскочив в сторону. Обхватил руками голову и, постанывая, сполз по стене на пол. Эльмира не знала, что и делать. Вопить о нанесенном ей физическом оскорблении смысла не было по двум причинам. Во-первых, у нее напрочь пропал голос, после того как ее горло побывало в его железных пальцах. А во-вторых, она ровным счетом ничего не понимала.
Мелькали, правда, в голове смутные подозрения о том, что Данила ее в чем-то пытается обвинить. Но то, что ей в вину вменяется ее адюльтер, было маловероятно. Что-то здесь было не так. Что-то не складывалось. Ну, ненавидит он ее, кто же мешает. Пусть себе ненавидит сколько угодно. Зачем же руки распускать?! И почему она вдруг стала подлая? То продажная, то подлая. Нет, с этим определенно нужно было заканчивать…
– Ты придурок? – сипло поинтересовалась Эльмира, поглаживая моментально вспухшую кожу. – Чего тебе от меня нужно? Любишь свою девку и люби…
– Она не девка!!! – оборвал он ее на полуслове непомерно высоким голосом. – Она… Она была для меня всем… Всем, чем ты стать не пожелала, аристократка гребаная!
Ах, вот в чем дело! Эльмира приосанилась и вернулась в свое кресло. Уселась в него и, отключив звук телевизора, воззрилась на мужа.
Так, так, так. Парню снова разбили сердце. И если она сама, не проявив по отношению к нему должной любви, ласки и заботы, пребывала теперь в «подлых, маленьких дрянях», то Елена Прекрасная оставила после себя добрую, славную память.
Стоп!..
От этой незначительной, ненароком и вскользь проскочившей мыслишки ей едва не сделалось дурно. Нет, этого не может быть! Это вздор! С какой стати это должно было случиться с продавщицей бакалейного отдела соседнего супермаркета?!
– Данила! – Эмма позвала его как можно громче, насколько позволяло ее травмированное горло. – Данила, посмотри на меня немедленно!
Он уронил руки вдоль туловища и поднял на нее глаза. Да, видать, крепко парня зацепило – плачет. Плачет скупыми, стыдливыми слезами. Такое она уже с ним проходила и знает, что причина должна была быть весьма и весьма серьезная…
– Что с ней?! Что с этой девочкой, которую ты трахал все это время?!
– Я ее не трахал! Я ее любил! – прокричал он, с лютой ненавистью глядя на нее. – Я ее боготворил! Она была… Пусть у тебя до меня никого не было, но ощущения чистоты никогда с тобой не было, а она… Она была святая!..
– Почему была? – уже более спокойно поинтересовалась Эльмира, злясь на себя за неприятный холодок в груди при дифирамбах в адрес соперницы.
– Ее больше нет… – печально оповестил Данила и снова уронил голову.
– Она тебя бросила? – Опять то же ощущение, но теперь в саднящем горле. Ишь ты, сколько горечи в голосе и взоре у муженька, по ней бы так, должно быть, не убивался бы…
– Она бы никогда этого не сделала, поняла?! Она любила меня! Любила! Тебе не понять, что это такое! Твоя любовь… Она… – Он, конечно же, хотел припомнить ей ее прошлое, того парня, что сводил ее с ума одним своим существованием на белом свете. – Она была извращенческой, твоя любовь!
– Почему ты так считаешь? – Этому она не могла не подивиться.
Ну рассматривала она объект своего интереса в подзорную трубу, и что с того? Он жил в доме напротив, и окна его были как на ладони. Что же, ей нужно было слепнуть всякий раз, когда она к окну подходила? К тому же после смерти родителей она никому почти не доверяла и, влюбившись в этого паренька, должна была удостовериться, что не вляпается в дурацкую историю, доверившись ему. Хотя все равно вляпалась…
– Потому! – с опозданием окрысился Данила. – Отстань от меня!
– Интересное кино! Ты кидаешься на меня, начинаешь душить, оскорбляешь. А потом вдруг такой финал! Нет, дорогой… – Она нарочито сделала ударение на последнем слове. – Уж выкладывай, что там с твоей пассией ненаглядной приключилось.
– Ее убили…
Данила затравленно заозирался по сторонам, сильно походя при этом на душевнобольного человека. Хотя кто сказал, что душа его здорова…
– Как?! – Она попыталась изобразить удивление, хотя что-то подобное и ожидала услышать. – За что?
– Откуда я знаю?! Если бы знал… Если бы я только мог предостеречь ее… – Он снова уткнулся лицом в ладони, и плечи его задрожали.
– И как давно это случилось?
– Месяц назад. Она возвращалась с ночной смены одна.
– А тебя где черти носили? Пардон, конечно, но мог бы и встретить любимую! – Боже, сколько злорадного сарказма в ее голосе. Неуместно это было, совсем неуместно. Но разве удержишь ситуацию на поводу, когда твой муж плачет по невинно убиенной сопернице… – Где прохлаждался, пока твою Аленку…
– Заткнись лучше! – Данила выбросил в ее сторону руку и сильно сжал пальцы в кулак. – Не дразни меня, дрянь!.. Я работал.
– Кого? Кого работал на сей раз, дорогой? Снова за старое?
– Дура! С высшим образованием, с положением в обществе, а дура-дурой… Наш с тобой общий знакомый возжелал прокатиться в загородный домик и счел невозможным иметь в сопровождении всего лишь одного домашнего охранника. Вот той ночью ей и пришлось одной идти домой. Ее нашли утром… Она истекла кровью… Ее невозможно было узнать… Все лицо, оно было таким… таким детским, наивным, славным… Его просто не стало…
Далее задавать вопросы охота пропала. Она никогда не считала себя уродиной, да и посредственностью тоже, но при этих его словах вдруг закомплексовала. Славное… Ишь ты! Что же такого в ней было славного, в этой его Аленке, что мужик почти свихнулся от горя?
– Ей выстрелили в лицо, Эмма! Представляешь?! Ей – молоденькой двадцатилетней, безобидной девчушке выстрелили в лицо из пистолета тридцать восьмого калибра… Это только в кино красиво убивают, а в жизни… Ей снесло половину черепа и напрочь снесло лицо. Боже, это было жутко…
– Прекрати ныть! – Эльмиру вдруг обуяла такая злоба, что впору было рвать на себе волосы. С чего бы это?.. – Не ты один лишился любимой. У меня тоже… Тоже кое-что случилось.
Впервые с момента их встречи ей удалось привлечь его внимание. Впервые в его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес к ее персоне. Не то, что было раньше, но что-то все же мелькнуло.
– Что ты этим хочешь сказать?!
– Я собиралась уехать отсюда. Уехать навсегда, – начала она осторожно, внимательно отслеживая его реакцию. – Была определенная договоренность…
– С кем?!
Вот тебе раз! Только что оплакивал погибшую, и тут же ревностные нотки в голосе. Ну-ну, что-то будет дальше…
– С одним молодым человеком, – пояснила Эмма, вдруг запаниковав: начни сейчас Данила задавать о нем вопросы, она ничего не сможет ему сказать. И вовсе не оттого, что не хочет, а потому, что не знает, что ответить. Все, что она знала о том, другом, так это только его имя. – Его звали Саша.
– Саша, значит?! И кто такой этот Саша?! У тебя с ним что-то было?! Что?! – Все это скороговоркой, не давая опомниться. – Где ты его подцепила, дрянь?! Я же всегда знал, что ты дрянь! А ты, оказывается, еще и…
– Остановись или не услышишь больше ни слова. – Довольная произведенным эффектом, Эльмира тем не менее ловко изобразила негодование. – Или как там в вашей среде говорится: следи за своим базаром.
Повисло молчание. Они неотрывно смотрели друг на друга. Причем взгляд Данилы несколько изменился. Словно по волшебству, из него исчезла слезная поволока. Глаза моментально просохли и злобно засверкали.
– Говори! – потребовал он минут пять спустя, когда Эмма уже устала ежиться под его метущимся взглядом. – Что там твой Саша?!
– Его тоже убили. Я… Я узнала об этом только что. Я ждала, он не пришел. Думала, что все кончено. Сегодня смотрю телевизор, а там репортаж. Нашли тело молодого мужчины. Убит предположительно две недели назад выстрелом в голову. Показали его вещи…
– Ты их узнала? Поэтому закричала, когда я был в кухне? Да, поэтому… – Данила сместился к ней поближе, но все еще продолжал стоять, не отваживаясь сесть на соседнее кресло. Оно стояло слишком близко, настолько близко, что они обычно касались друг друга коленями, усаживаясь в них. – Чем он занимался? Кто он по профессии? Где жил?
– Я… не знаю. – Она выдержала его уничижительный взгляд спокойно и даже почти с прежней высокомерной интонацией воскликнула: – И что с того? Когда мужчине и женщине хорошо друг с другом, для этого не требуется узнавать анкетные данные или наводить справки о родословной…
Он все же сел напротив. Сел, тут же обхватив ее колени широко расставленными своими. Оперся кулаками в подлокотники ее кресла, отрезая ей все возможные пути к бегству.
– А тебе с ним было хорошо?!
Эльмира была почти уверена, что услышит нечто подобное. Это происходило не с ним с первым, это было не ново и почти предсказуемо. Сейчас пойдут вопросы о сексуальных возможностях ее партнера, параметрах и прочем. Слезы по погибшей теперь отошли на второй план. Это теперь скрыто от посторонних глаз в тайниках души, чтобы наедине с самим собой извлечь и посмаковать свое горе. Теперь на повестке дня стояла другая проблема. Проблема ее неверности.
– Очень.
Она не могла отказать себе в приятности уколоть его побольнее. В конце концов, она достаточно терпеливо выслушивала хвалебные оды в адрес неведомой ей Аленки, пусть теперь послушает он.
– Ты не можешь себе представить, – начала она, зорко отслеживая его реакцию, – насколько мне было хорошо с ним. Он необыкновенный. Он сильный. Он… никогда и ни о чем меня не спрашивал, не упрекал. Это было как сон…
Она проглядела. Она все же проглядела его руку, змеей взметнувшуюся к ее шее и вновь с силой перехватившую ей дыхание.
– Я всегда знал, что ты сука. – Данила произнес это почти спокойно, почти без эмоций. Только глаза потемнели пуще прежнего, а в остальном все в норме. – Дешевая, грязная сука, невзирая на твое аристократическое происхождение.
– Отпусти, – просипела Эмма, впиваясь ногтями ему в запястье. – Не веди себя как идиот! Сначала спрашиваешь, потом оскорбляешь… Где логика, дорогой?
Данила убрал руку с ее шеи, по ее небезосновательным подозрениям, с большим трудом убрал. Куда как приятнее чувствовать пульсацию ее сонной артерии под пальцами и осознавать, что все теперь в твоей власти. Даже эта непонятная, коварная и гадкая женщина.
Они несколько минут пристально разглядывали друг друга. Не говоря ни слова и никак не выдавая своих чувств. Просто молча сверлили друг друга взглядами и ждали, кто же из них двоих окажется менее терпеливым.
Первым не выдержал испытания Данила.
– Ну и… – Он не изменил позы, продолжая все так же сидеть, стискивая ее колени своими ногами. Единственное, что он себе позволил, так это облокотиться о спинку кресла. – И что же дальше?
– А все. Что еще? Он не пришел. Оказывается, он погиб. Поэтому у меня, так же как и у тебя, имеются вполне объективные причины для того, чтобы впасть в эмоциональное неистовство.
– Ага, теперь это так называется. Понятно…
Что-то в его глазах снова дрогнуло и заметалось. Но на сей раз как-то потерянно и отрешенно. Пусть это продолжалось всего лишь мгновение, но Эмма уловила в нем перемену. Да, да, было очевидно, что атмосфера утратила былой накал и несколько потеплела.
– И ты пребываешь сейчас в этом самом эмоциональном неистовстве? Так? – Голос, несомненно, тоже утратил металлический отзвук. Даже появились его прежние оттенки.
– Приблизительно. – Эмма решила быть поосторожнее. Шея настолько саднила, что в очередной раз позволить Даниле вцепиться в нее было бы непростительной глупостью.
– Так, так, так… Значит, он вот уже две недели как мертв?
– Приблизительно.
– И столько же времени ты находишься в горестном неведении?
– Да, то есть нет. Он исчез месяц назад. Сразу после того, как мы договорились об отъезде.
Господи! Что она несет?! И кому решила поплакаться в жилетку?! Даже ей самой ее слова кажутся сейчас наивным бредом, какой же реакции ждать от него?!
Но, на удивление, Данила отреагировал в абсолютно не свойственной ему манере, что не позволяло судить о степени его успокоенности. Он почти дружеским жестом шлепнул Эльмиру по голой коленке, следом потрепал ее по щеке и, словно только что не проклинал ее и не желал ей смерти, пробормотал:
– Кинули тебя, малыш, это ежу понятно. Кувыркался с тобой паренек, покуда было ему необременительно, а как дамочке захотелось серьезных отношений, он и слинял.
– Нет! – Возглас вырвался у нее едва ли не против воли. Эмма понимала, что в его словах есть доля истины. Да что там греха таить – так оно, очевидно, и было. Но поверить в это… – Нет. Это неправда!
– Да что ты?! – протянул он насмешливо и расслабленно потянулся, хрустнув суставами. – А какое ты находишь объяснение? Где он мотался, этот твой Саша, в двухнедельном временном промежутке?
– Почему двухнедельном?
Ей было жутко стыдно: и за свое упрямое любопытство, и за свой дурацкий роман, закончившийся так вот несуразно. В принципе как несуразно он начался, так и оборвался. И это было почти предсказуемо. Только вот ныло и ныло что-то внутри. Неужели Саша действительно бросил ее, прежде чем…
– Потому, милая, – Данила почти ласково разулыбался, – что он не явился к тебе на свидание месяц назад. Так? Так. А погиб пару недель назад. Остаются две недели между его исчезновением и гибелью. Это же задачка для первого класса! Чего тут тебе непонятно?!
– Мне? Мне непонятно, где он был эти две недели, – порадовала его Эмма своим ответом.
– Вот и мне тоже непонятно его двухнедельное отсутствие в твоей постели, дорогая. Как можно было кинуть такую женщину, когда она желаний полна? Да… Кстати, он за гостиницу-то сам платил или ты раскошеливалась?
– Какую гостиницу?! Я ничего тебе не говорила про гостиницу!
– А я дурак, да, по-твоему? Если ты не водила его домой, не знаешь о нем ничего, кроме имени, – ни его домашнего адреса, ни знакомых, ни места работы. Где вы еще могли с ним встречаться? Только в номерах, дорогая, только в номерах. Ладно, мне сейчас необходимо уйти. Дела, понимаешь ли. А тебя я попрошу… – Паузу он выдержал дольше положенного времени. Ровно на столько дольше, чтобы дать ей почувствовать себя окончательно пристыженной. – Ну, пожалуйста, не влезай больше ни в какие истории!!! Неизвестно, чем этот твой Саша занимался. Неизвестно, за что его убрали. Вообще ничего не известно!
– Что ты предлагаешь? – Эльмира обеспокоенно заерзала.
– Посиди дома. Хотя бы некоторое время, – несколько смягчил он впечатление от первой сказанной им фразы. – Пусть все утрясется. Уляжется. А то кто знает, что за круги по воде пойдут после его убийства.
Данила вылез из кресла и, все так же похрустывая суставами, заходил по комнате. Чем было вызвано это его беспорядочное метание, осталось для Эльмиры загадкой. То ли был чем-то озабочен сверх всякой меры. То ли демонстрировал ей силу своих мышц, которые волнами перекатывались под смуглой кожей. Поди догадайся. Она просто затихла в ожидании его дальнейших указаний и старательно вытравливала из своей души все сомнения на его счет. А на душе было препогано. Ох как препогано. Чем-то насторожил ее дорогой муженек. Поселил тревогу на предмет своей искренности.
Почему, например, такая резкая смена настроений? К тому же это вскользь оброненное замечание про гостиницу. По его объяснению все выходило просто и логично, но… Но все же имело место быть. Имело. К тому же они могли встречаться на какой-нибудь нейтральной территории, скажем, в доме его друзей. Или… Черт! Откуда он знает, что она не водила Сашу домой?! Если он сам почти все это время отсутствовал! Или она не замечала его присутствия?! Настолько была ослеплена новым чувством, что не замечала…
– Что с тобой? – Данила навис над ее головой и буравил ее взглядом, словно бормашиной. Ей казалось, что она даже слышит омерзительное жужжание. Он выпрямился и насмешливо протянул: – Оо-оо! Девочка, да на тебе просто нет лица. Давай-ка отдохни, а потом будем решать.
– Что? Что ты собрался со мной решать?
– Ну… Нужно, во-первых, попытаться разузнать об этом парне поподробнее. А во-вторых, попытаться проанализировать, чем тебе это знакомство грозит.
– И грозит ли вообще, да? – фыркнула Эльмира.
Его покровительственный тон все-таки вывел ее из себя. Кто вообще его уполномочивал опекать ее? Почти полгода они существовали автономно друг от друга, так пусть так будет и дальше. Что ему теперь от нее нужно?
– Мне?! – Он сильно удивился, когда она озвучила ему последнюю часть своих умозаключений. Или старательно изобразил изумление, кто знает. – Мне?!
– Да тебе, тебе! Что ты, как попугай, повторяешь одну и ту же фразу по нескольку раз?!
– Мне в принципе нужно, что и тебе: разобраться во всем этом. Разве ты не хотела бы найти убийцу, дорогая? Убийцу своего возлюбленного?..
Сколько вкрадчивого коварства было в его вопросе, боже правый! Попробуй тут дай верный ответ. Скажешь правду – потеряешь дружбу, как гласит народная мудрость. Соврешь – потеряешь доверие. А оно вроде бы даже и наметилось, что ли…
