Галина Чередий
Проект «Ворожея»
Глава 5
Я быстро выписал повестку беременной мадам Сысоевой, которая вроде успокоилась, но, поняв, к чему идет, опять начала делать лицо невинной страдалицы в окружении злобных монстров, дрожать губами и лить бесконечные слезы. И все это под аккомпанемент воплей ее мужа, перечислявшего куда, кому и сколько раз он на меня пожалуется и как меня за это потом нагнут. Приходилось мне такое слышать частенько раньше, и обычно все эти сотрясения воздуха никак меня не задевали, но сегодня от каждого визгливого звука в голове уже стало отчаянно пульсировать, и я едва сдерживался, чтобы не наорать на обоих. Такое чувство, что ей путевку прямиком на Колыму выписывал, а не требовал явиться для опроса через пару дней! Хуже всего, что меня сейчас в одинаковой степени бесили обе бабы: и эта Сысоева с ее истерикой, и госпожа экстрасенс с чрезмерной реакцией. А больше я сам, потому как, считая все сверхъестественные штуки полной хренью, все равно сейчас невольно поддавался ведь на это, выписывая долбаную бумажку.
Василий вернулся, едва громкая парочка покинула кабинет, причем один.
– И где? – спросил я, мотнув головой в сторону двери.
– Влада сказала, что ей в нашу бухгалтерию надо, – сообщил помощник, – оформить там чего-то официально.
Может, это и к лучшему, потому как у меня сейчас было навязчивое желание вызвериться на кого-то.
– Кстати, – вспомнил я, – мне тоже надо к начальству. Как я, собственно, должен пришивать к делам все эти откровения мистические, мать их?
Я уже почти вышел, а потом меня посетило.
– Васек, ты догони этих Сысоевых и попробуй фото дамочки сделать. В идеале незаметно, а там как получится. У нас ведь ее снимка нигде к делу не прилагается?
Василий покачал головой и без лишних вопросов помчался, обгоняя меня, по коридору. Вот люблю этого парня прямо. Никаких тебе «зачем-почему» и «в мои обязанности это не входит», сказал – он пошел и сделал.
Шефа на месте не застал и, через силу рассеянно поулыбавшись на откровенный флирт его секретарши, сбежал, едва она от томных взглядов перешла к вопросам о госпоже Владе. Вот теперь такая петрушка на каждом же шагу меня ждет!
Василий вручил мне отсканированную и напечатанную фотку милого личика мадам Сысоевой вполне приличного качества. Я всмотрелся в снимок и поразился резкому контрасту между нежными, почти кукольными чертами лица и жестким, холодным взглядом огромных глаз, из которых тут пролилось столько слез. Теперь я не видел и намека на первоначальный трогательно-невинный образ. Такое чувство, что он был только очень тщательным камуфляжем, но, один раз сумев заглянуть под него, уже перестаешь его замечать, больше он не работает. А может, просто я все-таки поддался на фокусы этой Влады и активно дурачил сам себя, выискивая в обыкновенном фото то, чего там вовсе нет! Кто сказал, что Сысоева убийца? Это доказано и подкреплено уликами и документами, которые примут в суде? Черта с два! А значит, все это домыслы и фантазии, не имеющие связи с реальностью! Я метнул недовольный взгляд в сторону стула, на котором до этого располагалась возмутительница моего спокойствия.
– Влада заходила, чтобы узнать, будут ли еще сегодня проводиться какие-то действия, – перехватив мой взгляд, сообщил Василий. – Я ей ответил, что нет, и она сказала, что домой пойдет.
Я одновременно вздохнул с облегчением, так как ее присутствие постоянно напрягало меня, заставляя краем глаза отслеживать каждое движение и мельчайшую гримасу, и в то же время опять испытал необъяснимое раздражение. Не могла дождаться и спросить у меня лично? Старший тут как-никак я, а не Василий! И даже дело не в том, кто тут главнее, а в том, что у меня вообще-то куча вопросов, а она взяла и ушла.
Сгоняв Василия за бутербродами, я засел за дело моего маньяка. Снова и снова я просматривал все документы, фото тел и улик, воскрешал в памяти то, что не было отражено в отчетах. Прогонял все в голове по кругу, выискивая, может, хоть какую-то деталь, которую упустил раньше, хоть что-то, что позволит мне сдвинуться с мертвой точки.
Тела обнаружены в местах, где редко бывали люди, но при этом не настолько уединенных, что найти их могли бы только по чистой случайности. Возможно, ублюдок не хотел, чтобы их изуродовали бродячие животные и сильно затронуло разложение. Плюс не было следов волочения, небрежного обращения. Он доставлял их, тщательно и бережно обернув в чистую пленку, и укладывал аккуратно, а не просто швырял как придется. Это может говорить о некой привязанности или особой извращенной заботе о жертвах, но может и о собственном его тщеславии. Вероятно, Санек прав, и эти рисунки, что придурок вырезает на телах, являются предметом его гордости, а значит, ему хочется, чтобы их оценили во всей красе, а не когда творение будет испорчено случайными обстоятельствами. Кто их, психов, разберет? Я помял переносицу, пытаясь хоть как-то избавиться от головной боли. Удачи мне в этом, конечно. Прихлебывая остывший уже чай и давясь заветренными бутербродами, вздохнул.
– Завтра надо самим купить колбасы и хлеба и наделать бутеры, – буркнул Василию. – Как они вечно умудряются их засушить?
Василий ответил только угуканьем и пожиманием плечами с набитым ртом, не отрываясь от монитора. Он по моему указанию поднимал инфу по этому боди-арту и всем пришибленным искусством индивидуумам, практикующим его у нас в городе. Естественно, наш маньяк всегда может оказаться гастролером, но почему тогда все три тела оставил у нас и относительно недалеко друг от друга? Поэтому начнем с местных.
Так, что у нас еще есть? Следов длительных истязаний нет. У меня за годы работы уже выработалось особое чутье, безошибочно говорящее мне, пережила ли жертва перед смертью сильное физическое и моральное страдание. Даже умиротворение, которым обычно накрывает лица людей после смерти из милосердия природы над еще живущими, не могло обмануть меня. И наличие или отсутствие внешних повреждений тоже не основной для меня показатель. Человечество давно научилось причинять себе подобным страшные муки, не оставляя следов на поверхности. И я, может, и не хотел бы, да все равно всегда ощущал некий отзвук, что ли. Никакой гребаной мистики, просто в голове будто загоралась шкала, на которой четко высвечивалось, какую степень боли случилось испытать потерпевшему. Так вот, в этом деле, несмотря на абсолютно неоспоримое наличие всех повреждений, мой болеметр не срабатывал. Просто вообще. Так, словно эти женщины умерли в благости и покое, тихо отойдя во сне! И это при том, что все экспертизы подтверждали одно и то же – никакой известной наркоты в них нет! Конечно, всегда остается вероятность применения еще незнакомых нам веществ, потому что приходится признавать неприглядные реалии – криминальные гении от химии работают гораздо быстрее и креативнее, чем наши специалисты. Да и не ограничены они ни в средствах, ни всякими нормами и правилами. В любом случае надо поболтать с коллегами из наркоконтроля, может, узнаю, чего еще нет в официальных отчетах.
Дальше. Нет признаков истощения и обезвоживания, нет грязи под ногтями, ссадин, синяков, говорящих о длительном содержании где-то и попытках выбраться. Или этого не было, или он кормил-поил и поддерживал каким-то образом их в состоянии покоя, потому как отметин, свидетельствующих о связывании или прочей фиксации, тоже не наблюдалось.
У него явно так же нет определенного типажа внешности жертвы, потому что все три были разными. Ничего общего ни в возрасте, ни в цвете волос, ни в фигуре, вообще ни в чем, на мой взгляд. Единственное, что объединяло всех женщин, – мы не могли установить их личности и найти хоть какую-то родню. Их никто не искал, и это несмотря на то, что они не выглядели бродяжками или проститутками, судьба которых безразлична всем окружающим. Но, однако же, факт оставался фактом – за три месяца с момента первого убийства никто не пришел и не заявил, что он знает, чье тело лежит в нашем морге. С одной стороны, это меня ужасало, а с другой, совершенно четко обрисовывало картину нашей действительности. Мы стали одиночками. В самом прямом смысле этого слова. Мы распускаем слюни по поводу, что все вокруг стали бездушны и эгоистичны, но сами безразличны к окружающим и даже самым близким. Живем, питая только свой собственный внутренний мир и едва замечая всех, кто с ним соприкасается, и совершенно исключая из поля зрения остальных.
Ах, да, еще одно совпадение. Первое и последнее убийство пришлись на полнолуние, но вот второе нет. Так что тут тоже пока никакой закономерности.
Ну, вот и как мне, исходя из этих всех данных, создать мало-мальски стройную логическую схему его поведения?
Звонок шефа выдернул меня из раздумий об устройстве бытия в целом и моих рабочих трудностях в частности.
– Чудинов, зайди! – коротко гавкнул тот в трубку.
– Ну что? – многозначительно спросил он, когда я вошел, и мрачно кивнул мне на стул.
– А что? – в тон ему ответил я.
– Чудинов, будешь перед девками из канцелярии юмориста изображать! – рыкнул он. – Что думаешь делать, чтобы избавить наш отдел от этого посмешища?
Если он утром на совещании выглядел злым, то теперь такое чувство, что он не только не остыл, но еще больше себя накрутил за это время.
– Такое впечатление, что это была моя идея ее сюда пристроить, Алексей Семеныч! – огрызнулся я.
– Ну и не моя, уж поверь! Таких вот пришибленных, как эта Влада, пристроили еще троим соседям. Обозвали их временными сотрудниками с особыми полномочиями, зарплату им выделили и теперь ждут результатов! Нет, ну ты представляешь? Обозвали это непотребство «Проект «Ворожея» и сидят там на своих жирных задницах в предвкушении чуда стопроцентной раскрываемости! Идиоты, сука! Хотел бы я знать, откуда у этой идеи вообще ноги растут, нашел бы умника и оторвал бы и их, и голову шибко умную!
– Так это не единичный эксперимент с нами? – удивился я.
– Нет, и только это меня хоть немного примиряет с ситуацией, хотя особых поводов для оптимизма не вижу. Если этот чертов эксперимент признают успешным, то всех этих чокнутых начнут вводить к нам в штат на постоянной основе. И тогда ты можешь представить, до чего мы дойдем? Будем вместо розыскных действий ждать, когда эти гадалки проклятущие карты свои раскинут и нам всю правду расскажут? Мало по нам пресса и так вдоль и поперек проходится, стоит только разок ошибиться, так теперь еще и это. Я прямо чесаться начинаю, представляя себе заголовки, когда они пронюхают о таком «сотрудничестве»!
Он выскочил из-за стола и стал расхаживать по кабинету, все больше злясь. На его щеках обозначились красные пятна, лоб вспотел, и вообще он выглядел каким-то всклокоченным. Сейчас особенно было очевидно, что он, хоть и крепок еще, но возраст не щадил его совершенно. Черт, я понимаю, что ситуация раздражающая, но не до такой же степени, чтобы до удара себя довести, психуя, тем более, что прямо сейчас ничего не поделать.
– Ну, может, в чем-то они и могут быть полезны? – попробовал я хоть немного разрядить обстановку, потому что от его мельтешения по кабинету моя и без того больная голова стала просто чугунным колоколом, в котором каждое его слово отзывалось глухим эхом. Взгляд, которым одарил меня шеф, красноречиво мне сказал, что дипломатия – это не мое, а так же куда я могу засунуть себе свое мнение.
– В общем, так, Чудинов, на тебя вечно твои стажеры жаловались, что ты им ни сна, ни отдыха, ни пожрать, ни посрать не даешь и загоняешь до полусмерти! Так вот ты мне с этой дамочкой тот же фокус проверни! Везде таскай: и на выезды на трупы по ночам, и на поквартирные обходы, и в СИЗО на допросы, и в долбаные засады, чтобы ей не казалось, что у нас тут Дисней-лэнд. Я знаю, как ты пашешь с утра до ночи, только за это твой характер гадский и терплю, вот и ее заставляй. Посмотрим, через сколько она сама ныть начнет. Никаких поблажек и джентльменства, мать его! Не приведи бог, никаких похвал и упоминания о заслугах ни устно, ни в отчетах, даже если они как-то случатся! Ничего, что могло кому бы то ни было внушить и намек, что идея с этим их внедрением может быть удачной и полезной! Нам такого добра и даром не надо! Пусть убедятся в тупости этой своей затеи, обратно забирают и в другом месте с этими блаженными играются. У руководителей других отделов такой же настрой, так что мы будем не одиноки! Надо эту инициативу сверху в зародыше придушить! – говоря это, Семеныч изобразил весьма эмоциональный жест, будто и правда остро желал угробить кого-то наложением своих здоровых лапищ. – Столько лет жили и работали без всяких там… а тут они… да пошли они…
Толкая пламенную речь, шеф сам себя кочегарил все больше и под конец перешел на почти невнятные матерные восклицания, выражающие лишь одну мысль – видеть тут Владу он, мягко говоря, не желает, и мне следует сделать так, чтобы ее присутствие и участие в процессе расследований не только оказалось бесполезным, но и сама она захотела сбежать как можно быстрее. В принципе, это не расходилось с моим первоначальным желанием сбагрить ее со своей шеи побыстрее, вот только чего шеф так пенился? Такое ощущение, что вопрос как можно быстрее сожрать госпожу экстрасенса стал для него делом глубоко личным.
– Чудинов! – повысил голос шеф, видимо заметив, что я его не особо слушаю. – Не избавишься от этой бабы, я избавлюсь от тебя! За тобой косяков хватает, так что особого труда не составит! И обратно в органы ты черта с два пристроишься! Разве что будешь участковым по району бегать!
А вот это уже интересные новости! Еще как-то мог посочувствовать его нервному состоянию до сих пор, хотя и не вижу причины так реагировать, но эта тупая попытка шантажа уничтожила на корню все мое понимание.
– Могу быть свободен? – поднялся, буквально прикусывая язык, чтобы не ответить резко.
– Ты на меня глазами тут не сверкай, Чудинов! – погрозил шеф мне пальцем. – Вам, молодым, не понять! Я всю жизнь в органах и еще помню те времена, когда мы таких, как эта Влада, сажали за мошенничество, а не на работу брали и себе равными считали! И пока я тут начальник, таких, как она, здесь не будет! Впрямую, может, я действовать и не могу, но если ты ее не выживешь, я найду на твое место другого! Так что давай, делай, что хочешь, но после срока испытательного духу тут ее быть не должно. А если раньше, то я тебе премию выпишу!
Я ушел из кабинета, бормоча себе под нос, куда он может засунуть свою долбаную премию.
Глава 6
Вернувшись в кабинет, я позволил себе немного попсиховать, не стесняясь в выражениях, под флегматичным взглядом уже немного привыкшего к моему характеру Василия. Он не стал уточнять, что же меня так вывело из себя – тут и коню понятно, знал же, что к начальству иду. Сцепив руки на затылке и вытянув свои длинные ноги в потертых джинсах, он сидел, откинувшись и невозмутимо дожидаясь, пока я просто выдохнусь. Не девицы же мы, чтобы начать сочувственно вздыхать и охать. Тем более что сейчас мне все равно было не вариант объяснить, что же меня так злит. Ну, имеет нас начальство регулярно и по-всякому, так за столько лет уже втянулся, можно сказать, почти удовольствие получаю. Но одно дело – тебя и понятно за что, а другое – когда с твоей помощью пытаются кого-то. Это уже какое-то, мать его, извращение! А я парень простой, если и трахаю все, что движется, то сугубо традиционно! Не хрен меня использовать как гребаный инструмент в чужих играх!
– Я нашел тут главного идейного, так сказать, гуру росписи по телу в нашей местности, – сообщил помощник, когда я плюхнулся на свой скрипучий стул. – Аристарх Гомон. Смотреть будешь? Тут есть на что.
– Это тебе любая голая задница в радость, малыш. А я каких только не навидался! – съязвил, однако, поднимаясь и переходя так, чтобы встать у него за плечом.
– Хм. Даже не сомневаюсь, что повидал, – в тон мне ответил парень и пригнул голову, уклоняясь от подзатыльника. – Я тут покопался, так-то ничем особо выдающимся и гениальным в мире искусства этот дядечка не прославился.
– Ну, ясное дело, кто ж его великим при жизни-то признает! – проворчал я, щурясь в экран, заполненный фотографиями голых тел в разнообразных позах, расписанных в такой цветовой гамме, что даже вкус такого бездаря и чайника, как я, готов был сдохнуть, предварительно обблевавшись. – Пусть сначала ласты склеит, чтобы все уж точно знали, что больше никакой высокохудожественной херни не наваяет. Вот тогда каждая его мазня шедевром и станет.
Василий мой комментарий проигнорировал и продолжил:
– Широко известен господин Гомон именно благодаря своей студии боди-арта «Обнаженная душа». – М-дя, название явно не очень подходило, лучше бы «Галереей голых задниц» обозвался. – Набрал молоденьких моделей обоих полов из глубинки и устраивает в большинстве своем закрытые показы для граждан с толстой мошной. На форумах имеются упоминания, что одними показами и перфомансами дело не ограничивается. Некоторые почти напрямую называют Гомона сводником и сутенером с, так сказать, эстетическим уклоном. Причем пользуется эта его студия повышенным спросом.
– Это, типа, новая услуга в сфере эротических услуг – «раскрась на свой вкус и поимей»? – фыркнул я, опираясь на спинку его стула.
– Видимо, что-то вроде того, – кивнул Василий, показывая мне новые фото, где обнаженные женщины и мужчины то валялись на асфальте с какими-то плакатами и надписями в интересных местах, то выстраивали из себя же причудливые фигуры. – Также его студия весьма охотно устраивает обнаженные акции протеста, само собой, тоже не на общественных началах, а хорошо проплаченные.
На последнем фото вообще явно занимались групповухой, причем прямо средь бела дня на улице. Кажется, я даже помню шум про это в новостях. Они чего-то там символизировали этой эстетической похабенью или протестовали. Понятное дело, что я сам ни разу не образец высокой морали и стыдливости, но такое было для меня перебором. Чем добровольно занимаются взрослые люди за закрытыми дверями, не важно, наедине или массово, это их сугубо личное дело. Но, черт возьми, по улицам дети ходят и просто люди, которые подобное видеть не хотят. И тех, кто платил за эти акции, тоже не понимаю. За что бы они там ни боролись и к чему бы ни призывали таким образом, разве люди запомнят что-то, кроме бесформенной кучи раскрашенных, беспорядочно трахающих друг друга тел? Не верю я в вопли о том, что только такое ударное воздействие на низменную часть человеческой натуры способно заставить прислушаться. Ну, или, может, я ханжа и примитивно мыслящий тип, если отвлеченные разговоры – это последнее, что я предпочитаю, когда уж решаю раздеться?
– Млять, а чего его до сих пор не прикрыли на хрен? – нахмурился я, рассматривая через плечо Василия сменяющиеся картинки на мониторе.
– Ну, у него модели все совершеннолетние, у всех хитро составленные договоры, да и научены они правильно отвечать во время административных задержаний за нарушение общественного порядка, – пожал плечами парень. – Каждый раз, когда пахнет жареным, они, типа, сами по себе активные граждане, а Гомон с его студией весь в белом, с нимбом на голове. К тому же сам понимаешь, что наши чинуши тоже не брезгуют пикантными развлечениями с разрисованными мальчиками и девочками, а значит, прикрывают зад этому мазилке, если он загорается.
Вот уж точно. Среди власть имущих всегда были и будут извращенцы и сластолюбцы, покрывающие вещи страшнее и омерзительнее, чем этот радужный бордель и его создатель. Конечно, открыто никто из них не признается, что любит на досуге раскрасить чьи-то сиськи или член, а потом поиметь или подставиться, но сунься я официально в такой гадюшник от искусства, и дадут сверху такого пендаля, что сердце через рот выскочит.
– Понимаю. Думаешь, нам есть смысл к нему соваться? Таким, как он, стоит корочки показать, тут же вопить начнет о нарушении его прав и свобод, не говоря уже о вызове в контору, – скривился я. – Может, скрытое наблюдение за ним будет надежнее?
– Ну, мы можем поступить тоньше, сыграть на самолюбии, оно обычно у таких персонажей нереальных размеров.
– Типа, предложить ему быть консультантом и посвятить нас, лишенных художественного видения профанов, в тонкие сферы творчества?
– Ну, чем не вариант, – вздохнув, пожал плечами Василий.
– А если кто-то из его окружения и есть наш маньяк, то в каком направлении мы копаем, станет ему моментально известно, и он затаится, – размышляя, клацнул чайником, хотя сейчас предпочел бы банку пива вместо кружки чая. Но мы не всегда получаем, что хотим. – Такие не останавливаются сами. Но затаиться может, а может, и наоборот – активизироваться. Я почти уверен, что он неспроста оставляет жертвы так, чтобы их нашли как можно скорее. Возможно, узнав, что мы пришли искать его именно в студии, он возомнит, что мы признали в нем художника, и как-то обозначится.
– Обозначиться он может новым трупом, – потер лоб Василий, и я не мог с ним не согласиться.
– Это да. Слушай, Васек, а может, ты Гомону этому в модели подашься? – фыркнул я. – Разнюхаешь все изнутри?
– Куда мне – угловатому и нескладному. Это уж лучше тебе. Будешь у дамочек состоятельных в возрасте нарасхват, особенно как раскрасят. В горошек, например! – Парень, сдерживая хихиканье, прикусил губу.
– Не, мне нельзя! У меня в рабочее время не встает! Только сугубо после! Так что я там буду профнепригодным. Да и староват я, и грудь брить не согласный, – засмеялся я, швыряя в него ручкой.
– Ладно, если серьезно, то давай адрес этой студии, я господину Гомону нанесу визит вежливости, а потом посмотрим. И что, он единственный, кто этим занимается у нас?
– Да нет, но все остальные или его ученики, или крутятся рядышком. На самом деле все равно одна компашка. – Василий застучал по клавишам. – Я тебе весь список распечатаю. В принципе, не так и много их. Господин Гомон, типа, монополист, остальные не выдерживают конкуренцию с его размахом.
– Ученики… мля, – пробормотал я, помешивая чай. – Такому еще и учат, оказывается!
– Конечно, учат, ничего-то ты не понимаешь в колбасных обрезках, Антон!
– Понимающий, пей чай, если хочешь, и сейчас поедем опять поквартирный обход проводить, проверять утверждение нашей госпожи Влады о виновности мадам Сысоевой, – отхлебнул, обжигая язык.
Василий неожиданно просиял и уставился на меня так, словно я его долбаный герой.
– Ты чего? – прищурился я подозрительно.
– Ничего, – замотал он головой с растрепанной рыжей шевелюрой. – Просто… думал, тебя долго убеждать придется в том, что Влада права.
– Эй! Я не считаю, что она права, ясно? И ты этого знать не можешь! И не вздумай такое где-то ляпнуть. – Тут же все мое напряжение вернулось. – Мы просто будем проверять одну из версий, потому что в этом и состоит наша работа. Ясно?
– Конечно. Как скажешь, – парень закивал, не встречаясь со мной взглядом, но продолжая довольно скалиться.
Вот ведь придурок. Умный, продвинутый, но придурок! Надо с этой Владой поговорить по-взрослому. Не фиг такому парню толковому мозги пудрить этими своими…
Часа три часа спустя я вышел из последнего подъезда дома напротив того, в котором жили Сысоевы, и уселся на лавочку, чувствуя, как опять в башке разбушевался чокнутый дятел, да и ноги отваливались. Опрос ни черта не дал. Кто-то вообще дверь нормально не открыл, пролаяв через цепочку: «Ничо не знаю, никуда не летаю». Девяносто процентов вообще не знали в лицо не только эту беременную истеричку, но и даже нашу жертву, хотя он прожил тут черт-те сколько лет. Стремительно проходят времена, когда люди были гораздо больше в курсе событий происходящих у соседей, нежели в собственном доме в их отсутствие. Сидят в своих закутках, уткнувшись в телек, шмыгают туда-сюда на работу и обратно, и дела им нет до окружающих. Кто помоложе, те вообще ничего кроме своих гаджетов не видят. Где же моя любимая категория населения, зовущаяся бабульки всевидящие? Неужели стремительно вымирают как вид? Тогда и правда скоро преступников придется ловить по указке экстрасенсов, а не опираясь на факты и свидетельские показания, потому что этих самых свидетелей гребаных просто не сыщешь.
Рядом с протяжным стоном плюхнулся Василий. Я искоса глянул на его мрачную физиономию, и необходимость спрашивать о результатах отпала сама собой.
– Вот как можно быть такими похеристами? – не выдержал он спустя пару минут. – Говоришь, у вас по соседству человека завалили, а у них только ужин остывающий на уме!
Эх, Васек, поработаешь с мое и, если повезет, обтешешься и поумнеешь, и удивляться столь искренне человеческой натуре перестанешь. Или нет. Вот мне бы давно пора, но, однако же, равнодушие человеческое иногда выбешивает так, что едва сдержаться могу. При упоминании того, что кого-то совсем рядом ждет горячая еда в уютной обстановке, мой желудок решил о себе напомнить настойчиво и громко. Хочу котлет. Или борща. Домашнего, не столовского. И можно даже прямо тут на холодной лавке, хрен с ним, с уютом!
– Нет, ну а чего ты хочешь, Васек? – усмехнулся я, почесав живот. – Вот ты разве прекрасно знаешь своих соседей и в курсе, чем они живут?
– Ну… у нас работа много времени занимает, – неуверенно пробухтел он.
– Фигня. Сам знаешь, что это отмазки. Тебе неинтересно. И мне неинтересно. И все такие.
Надо домой ехать. Дурная это была идея с повторным опросом. Если и сразу-то никто ничего не вспомнил, то спустя два дня вероятность в разы меньше. Разве что случится чудо.
– Мужики, спасите жизнь человеку, – раздался сиплый невнятный голос. – Трубы горят, помираю.
– Сейчас наряд вызову, они тебя на сутки запрут в обезьянник, вот и будет тебе помощь в борьбе с хронической интоксикацией, – пригрозил, глянув через плечо.
Там стоял персонаж: тип – алкаш классический, традиционный, небритый, помятый и вонючий, с сигаретой в трясущихся руках. Клетчатая рубашка застегнута криво, растянутые на коленях дырявые треники и шлепки на босу ногу. М-дя, похоже, тип уверенно отбирает у Влады первое место по неуместности обуви.
– Мент, – недовольно проворчал он, старательно фокусируя на нас взгляд, и уточнил: – Два.
– Тундра отсталая, – с усмешкой ответил Василий. – Мы ж теперь копы!
Мужик помялся возле нас, его мозг явно скрипел, решая, что лучше – свалить от нас от греха подальше или остаться и продолжить интеллектуальную беседу.
– А чё я сделал-то? – наконец просипел он. – За что меня в обезьянник?
– За то, что убийцу покрываешь. Знаешь и молчишь! – угрожающим замогильным голосом провещал Василий, и я фыркнул, толкая его в плечо. Шутник хренов.
– Чего-о-о? Кого это я покрываю? Чё шьете мне, чего и близко нет? – дальше последовал целый поток излияний в том же духе, причем лишь процентов десять слов там было печатными.
– Заткнись! – рявкнул я. И так голова трещит нещадно, да и жрать охота зверски, а он тут разоряется. – Фото посмотри и вали, пока при памяти!
Василий поднялся, и они отошли на пару метров под фонарь, освещающий вход в подъезд.
– Знаешь ее? – спросил он алкаша, открывая папку.
Тот уставился на фотографию, всячески изображая острое желание помочь на своей помятой физиономии и почесывая заросший седеющей щетиной подбородок.
– Не знаю, – наконец родил он. В принципе, я другого и не ожидал. Кого он вообще мог бы видеть или узнать, если вечно глаза залиты! Вот если бы мадам Сысоева дефилировала по району, раздавая халявную водку, вот тогда бы он ее запомнил на веки вечные и к лику святых бы еще причислил.
– Знать не знаю, но видел раз, – прогундел он, но, если честно, я был готов отмахнуться. Сейчас наплетет сказок.
– И когда же ты ее видел? – оживился Василий. Наивный.
– Так дня два… или три назад. Вечером. Мы с Колькой бухали в гаражах, топливо кончилось, решили пойти к магазину счастья попытать, мир-то не без добрых людей. Выворачиваем, значит за угол, а тут она. Дура, вообще! Стоит, вжавшись в щель между двумя стенками, а как нас увидела, прямо отскочила. Мы с Кольком офигели. Может, ей приспичило, но чего туда-то лезть? Там расстояние сантиметров двадцать, хоть тресни – не протиснешься. Если так прижало, дальше там полно мест, где можно того… Или вообще никуда не лезть. Там в такое время и не бывает-то никого! Главно, ночь почти, а она в таком месте шарахается. Ну как есть дура. И бешеная к тому же! Колька галантно предложил ее проводить за пожертвование на бутылку. А она нас обложила так, что рты пораскрывались. На вид такая приличная барышня, а как заорала, так мегера мегерой! И за что? Мы к ней со всей душой, а она…
Мы с Василием переглянулись.
– Как звать? – прищурился я.
– Ее? – вытаращился пьянчуга.
– Тебя, гений!
– Так Александр я. Как Македонский, – гордо распрямился помятый персонаж, и я едва не заржал, а Василий не сдержался и уткнулся в кулак, давясь смехом.
– Значит так, Македонский, будет тебе бутылка, если ты нам прямо сейчас точно покажешь, между каких гаражей эта дамочка щемилась, и дашь адрес своего Кольки и подробные показания, – о процедуре опознания я пока умолчал.
– Показа-а-ания, – тоскливо протянул наш неожиданный свидетель, поглядывая на выход со двора, где, видимо, располагался вожделенный магазин. – С другой стороны… Только Кольке про бутылку не говорите!
Спустя минут пятнадцать петляния по дворам мы оказались в целом лабиринте из кое-как натыканных ракушек и даже кирпичных строений. Как это у местных властей до этого стихийного гаражного кооператива руки не дошли. Хотя дошли. На воротах почти всех были прикреплены объявления о сносе или обрывки о них. Причем, если верить бумажкам с печатью управы, случиться сие эпичное событие должно было еще вчера. Ну, как все у нас.
– Вот тут она терлась, – указал он на два железных бокса, между которыми и правда можно было едва руку просунуть.
Я достал маленький, но мощный фонарик, который вечно таскал в кармане, и направил луч в щель между стенами. Мусор, пластиковые и битые стеклянные бутылки, листья, трава и в глубине, похоже, именно то, что мы ищем. Сверток с подозрительными пятнами. То ли грубая ткань, то ли бумага. Ну что, мадам Сысоева, приехали? И почему все считают, что они безумно гениально заметают следы? Статистика показывает, что в процентах семидесяти случаев попадаются на ерунде или случайности, но это никого ничему не учит. Я же просто уверен, что это не случайности, а закономерности, иначе не ловил бы преступников снова и снова. Всегда что-то бывает. С другой стороны, так не хочется признавать, что в этот раз случайность-закономерность имеет совершенно определенное женское лицо. Желудок опять завел свою тоскливую песню. Эх, опять я без ужина, да и спать хрен знает, когда повезет лечь.
