Гастон Леру
Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты
Глава 9
Таинственный экипаж
Этот трагический вечер никому не принес ничего хорошего. Карлотта заболела; что же до Кристины Даэ, она исчезла после спектакля. Ее не видели ни в театре, ни вне его пятнадцать дней.
Однако не следует смешивать это первое исчезновение, прошедшее без скандала, с тем знаменитым похищением, которому суждено было произойти некоторое время спустя при столь трагических и необъяснимых обстоятельствах.
Рауль первым забеспокоился об отсутствии дивы. Он написал по адресу, где жила госпожа Валериус, но не получил ответа. Сначала он этому даже не удивился, так как знал состояние Кристины и ее решение прервать с ним всякие отношения, хотя он еще не догадывался о причине.
Его муки лишь возросли, и в конце концов он встревожился, не видя имени певицы ни на одной афише. «Фауста» давали без нее. Однажды во второй половине дня, ближе к пяти часам, он решил осведомиться в дирекции о причинах исчезновения Кристины Даэ. Рауль застал директоров в весьма взволнованном состоянии. Друзья их уже не узнавали: они утратили способность радоваться и были уже не так бодры, как раньше. Они проходили по театру понурив голову, на лбу у них пролегли морщины от постоянных забот, а лица их были бледны, будто их преследовала какая-то отвратительная мысль; казалось, они находились во власти злой судьбы, которая, раз наметив жертву, уже не выпускает ее.
После падения люстры начали искать ответственных за происшедшее, но господ директоров было трудно заставить говорить на эту тему.
Следствие заключило, что это был несчастный случай, происшедший вследствие износа подвесного устройства, за чем должны были следить как бывшие, так и новые директора; они же должны были принять меры для предотвращения катастрофы.
Должен сказать, что за это время господа Ришар и Моншармен так сильно изменились – они казались столь отдаленными, таинственными и непонятными, – что среди держателей лож нашлось немало таких, которые подозревали о некоем событии, еще более страшном, чем падение люстры, нарушившем душевное спокойствие господ директоров.
Они стали очень вспыльчивы в повседневном общении, за исключением тех случаев, когда они говорили с госпожой Жири, восстановленной на своем месте. Поэтому можно предположить, как они приняли виконта де Шаньи, когда тот пришел справиться о Кристине. Они ограничились ответом, что она в отпуске. Когда же виконт спросил, сколько продлится этот отпуск, ему довольно холодно ответили, что отпуск бессрочный, так как Кристина Даэ взяла его, чтобы поправить здоровье.
– Так она больна! – воскликнул виконт. – Что с ней?
– Об этом нам ничего не известно!
– Значит, вы не посылали к ней театрального врача?
– Нет! Она вовсе об этом не просила, а поскольку мы ей доверяем, то поверили ей на слово.
Все это показалось Раулю подозрительным, и он покинул Оперу, обуреваемый самыми мрачными мыслями. Он решил, чего бы это ни стоило, лично пойти к матушке Валериус разузнать о Кристине. Безусловно, он прекрасно помнил ее решительное письмо, в котором она запрещала ему искать с ней встречи. Но после того, что он увидел в Перросе, после того, что он услышал за дверью гримерной Кристины, и после разговора на песчаной равнине он чувствовал, что это какая-то махинация, если и не дьявольская, то, во всяком случае, не земная. Экзальтированное воображение девушки, ее нежная и доверчивая душа, примитивное воспитание (ее детство и юность прошли в окружении легенд), постоянные мысли об умершем отце и, самое главное, то состояние возвышенного экстаза, в которое музыка повергала ее, воздействуя при самых необычных обстоятельствах – стоит только вспомнить сцену на кладбище, – все это казалось Раулю благодатной почвой для дурных поступков какого-то таинственного бессовестного человека. Но чьей же жертвой стала Кристина Даэ? Именно этот вполне здравый вопрос задавал себе Рауль, спеша к матушке Валериус.
Виконт и сам не являлся человеком приземленного ума. Несомненно, он был поэтом и обожал музыку в ее самых заоблачных проявлениях, был большим любителем старых бретонских сказок с танцующими эльфами, и, сверх того, он был влюблен в Кристину Даэ – эту маленькую фею Севера; однако стоит помнить, что он верил в сверхъестественное лишь в связи с происшествием в церкви и что никакая, даже самая фантастическая история не заставила бы его забыть, что дважды два будет четыре.
Что же он узнает у матушки Валериус? Дрожа от ожидания, он позвонил в дверь небольшой квартиры на улице Нотр-Дам-де-Виктуар.
Дверь ему открыла та самая горничная, которую он встретил однажды перед гримерной Кристины. Он спросил, нельзя ли увидеть госпожу Валериус. Ему ответили, что она больна, лежит в постели и никого не принимает.
– Передайте ей мою визитную карточку, – сказал Рауль.
Долго ждать не пришлось. Горничная вернулась и проводила его в небольшую гостиную – довольно темную, скромно обставленную комнату, где два портрета, профессора Валериуса и папаши Даэ, висели друг против друга.
– Госпожа просила извиниться перед месье виконтом, – сказала горничная, – но она сможет принять его только в своей комнате, так как ее бедные ноги отказываются ей служить.
Пять минут спустя Рауля ввели в практически темную комнату, где он тотчас же различил в полутьме доброе лицо благодетельницы Кристины. Волосы матушки Валериус уже совсем поседели, но ее глаза оставались молодыми, более того, никогда еще ее взгляд не был так светел и чист, как у ребенка.
– Господин Шаньи! – радостно воскликнула она, протягивая к нему руки. – Вас послало само Небо! Теперь мы сможем поговорить о ней.
Последняя фраза показалась Раулю весьма мрачной, и он тотчас же спросил:
– Мадам… где Кристина?
И пожилая женщина ему спокойно ответила:
– Ну как же, она со своим «добрым гением».
– Каким еще добрым гением? – воскликнул несчастный Рауль.
– Ну, с Ангелом Музыки!
Пораженный виконт де Шаньи опустился на какой-то стул. Так, значит, Кристина была с Ангелом Музыки! А матушка Валериус улыбалась, сидя в кровати, и, приложив палец к губам, призвала его к молчанию. Она добавила:
– Нельзя никому об этом говорить!
– Можете на меня рассчитывать, – ответил Рауль, не вполне осознавая, чтó он говорит, так как все его предположения относительно Кристины, и так довольно смутные, теперь запутались еще больше; и ему вдруг показалось, что все начинает кружиться вокруг него, вокруг комнаты, вокруг этой необычной славной женщины с седыми волосами, бледно-голубыми, как небо, глазами… – Можете на меня рассчитывать…
– Я знаю, знаю! – со счастливым смехом сказала она. – Но подойдите же ко мне, как когда вы были совсем маленьким мальчиком. Дайте мне ваши руки – помните, как вы пересказывали мне историю маленькой Лотты, которую поведал вам папаша Даэ? Вы знаете, что я вас очень люблю, господин Рауль. И Кристина тоже вас очень любит!
– Очень меня любит… – вздохнул молодой человек, который как раз пытался как-то связать свои догадки о гении матушки Валериус, об Ангеле, о котором так странно рассказывала ему Кристина, о черепе, который привиделся ему в кошмаре на ступеньках алтаря в Перросе, и о Призраке Оперы, слухи о котором дошли и до него, – однажды после спектакля он задержался на сцене и стоял в двух шагах от нескольких рабочих, которые как раз обсуждали то замогильное описание Призрака, сделанное Жозефом Бюкэ до того, как его нашли повешенным при столь таинственных обстоятельствах.
Рауль тихо спросил:
– Что заставляет вас полагать, мадам, что Кристина очень меня любит?
– Она каждый день мне об этом говорила!
– Правда?.. А что она говорила?
– Она сказала мне, что вы признались ей в любви!..
И тут славная старушка расхохоталась, обнажая все свои прекрасно сохранившиеся зубы. Рауль покраснел до ушей и встал, испытывая ужасные муки.
– Куда это вы собрались? Садитесь же. Вы думаете, что можете меня вот так оставить? Вы рассердились на меня за мой смех, и я прошу у вас прощения. В конце концов, вы вовсе не виноваты в том, что случилось. Вы же не знали… Вы молоды… и вы думали, что Кристина свободна…
– Кристина помолвлена? – сдавленным голосом спросил несчастный Рауль.
– Да нет! Но вы же знаете, что Кристина не может выйти замуж, даже если бы захотела!
– Как! Но я ничего об этом не знаю! А почему она не может выйти замуж?
– Из-за гения музыки!..
– Опять он…
– Да, он ей это запрещает!
– Он ей запрещает! Гений музыки запрещает ей выходить замуж!..
Рауль навис над матушкой Валериус, выдвинув вперед челюсть, как будто он собирался ее укусить. Он никогда еще на нее так свирепо не смотрел. Иногда бывает, что чрезмерная наивность становится просто ужасной и вызывает ненависть. Рауль находил, что госпожа Валериус чрезмерно наивна.
Она не подозревала об ужасных взглядах, которые бросал на нее Рауль, и продолжала самым естественным тоном:
– О! Он запрещает ей это… не запрещая. Он просто говорит ей, что, если она выйдет замуж, она его больше не услышит! Вот и все… да, что он навсегда исчезнет. Так что вы понимаете, она не хочет отпускать его, это вполне естественно.
– Да-да, – со вздохом согласился Рауль, – это вполне естественно.
– Кстати, я полагала, что Кристина вам все это рассказала, когда вы встретились в Перросе, – она ездила туда со своим «добрым гением».
– Ха! Она ездила туда с «добрым гением»?
– То есть он назначил ей там встречу, на кладбище у могилы Даэ. Он обещал сыграть «Воскрешение Лазаря» на скрипке ее отца!
Рауль де Шаньи поднялся и властным тоном произнес эти решительные слова:
– Мадам, вы скажете мне, где живет этот «гений»!
Старую женщину, казалось, нисколько не удивил этот нескромный вопрос. Она подняла глаза и ответила:
– На небе!
Это простодушие просто сбило Рауля с толку. Такая простая и абсолютная вера в гения, который каждый вечер спускается с неба, чтобы посетить артистические комнаты певцов Оперы, заставляла его чувствовать себя дураком.
Теперь Рауль начал понимать, в каком состоянии духа должна пребывать девушка, воспитанная суеверным деревенским скрипачом, с одной стороны, и славной дамой «ясновидящей» – с другой. Он задрожал при мысли о возможных последствиях такого воспитания.
– Кристина – честная девушка? – не удержавшись, спросил Рауль.
– Клянусь спасением! – воскликнула старушка, которая на этот раз, казалось, была оскорблена. – И если вы в этом сомневаетесь, месье, я не знаю, что вы здесь делаете!
Рауль начал срывать перчатки с рук.
– И давно она познакомилась с этим «гением»?
– Около трех месяцев назад… Да, как раз три месяца назад он начал давать ей уроки!
Виконт простер руки в отчаянном жесте и бессильно уронил их.
– «Гений» дает ей уроки! И где же?
– Сейчас, когда она уехала с ним, я не смогу вам этого сказать, но еще две недели назад уроки происходили в гримерной Кристины. Здесь это было бы невозможно, эта квартира слишком мала – их бы слышал весь дом. А в Опере в восемь утра нет никого, кто мог бы их потревожить! Понимаете?
– Понимаю! Я понимаю! – воскликнул виконт и поспешно простился с матушкой Валериус, которая a parte[6] подумала, не свихнулся ли, часом, виконт.
Проходя через гостиную, Рауль нос к носу столкнулся с горничной и одно мгновение даже думал ее расспросить, но вдруг ему показалось, что на ее губах проскользнула легкая улыбка. Он подумал, что горничная над ним насмехается. Он убежал. Ведь он уже достаточно узнал, не так ли? Он ведь хотел просто справиться о Кристине, чего же ему еще желать? Он добрался до дома брата пешком, будучи уже в совершенно плачевном состоянии.
Ему хотелось как-то себя наказать, биться лбом о стену! Это же надо было – поверить в такую чистоту и невинность! А он еще пытался так наивно все это объяснить, какое простодушие! Гений музыки! Теперь Рауль знал, кто он такой! Он видел его! Без сомнения, это был какой-нибудь ужасный тенор, смазливый мальчик с умным выражением лица! Рауль думал о том, как он смешон и несчастен. «Ах, какой презренный, маленький, глупый и ничего собой не представляющий человек этот господин виконт де Шаньи! – яростно думал он. – А Кристина – такая смелая дьявольская бестия!»
Тем не менее прогулка пошла ему на пользу и несколько остудила его воспаленное воображение. Войдя в свою комнату, Рауль хотел броситься на кровать и зарыдать, но его брат был рядом с ним, и он кинулся ему на грудь, как ребенок. Граф по-отечески его утешил, не спрашивая объяснений; к тому же Рауль не особенно жаждал рассказать историю о гении музыки. Если есть вещи, которыми не стоит хвалиться, то есть и такие, из-за которых унизительно умолять о жалости.
Граф повел брата ужинать в кабаре. Горе Рауля было слишком недавним, и, возможно, в тот вечер он отклонил бы любые предложения, если бы граф, чтобы его убедить, не сообщил Раулю, что даму, занимающую все его мысли, накануне видели на одной из аллей Булонского леса в весьма приятной компании. Сначала виконт не хотел вовсе этому верить, но ему были рассказаны такие подробности, что он не решился больше протестовать. В конце концов, это самая что ни на есть обыкновенная история. Ее видели в экипаже, стекло которого было опущено. Она глубоко вдыхала леденящий ночной воздух; светила великолепная луна. Ее легко узнали; что же до ее компаньона, он был едва различим в полутьме кареты, ехавшей «шагом» по пустынной аллее за трибунами Лоншана.
Рауль оделся, обуреваемый бешенством, и уже был готов, чтобы забыть свою печаль, броситься, как говорят, в «водоворот удовольствий». Увы! Он был невесел и рано покинул графа. Таким образом, около десяти вечера он очутился в карете, двигавшейся вдоль трибун Лоншана.
Был собачий холод. Пустынную дорогу освещала луна. Виконт приказал кучеру терпеливо ждать его на боковой аллее и, стараясь остаться незамеченным, стал слегка пританцовывать, чтобы согреться.
Он предавался этому упражнению меньше получаса, когда показалась карета; свернув на аллею, она медленно поехала в его сторону.
Рауль сразу же подумал: она! И его сердце забилось, так же как в тот вечер, когда он услышал мужской голос за дверью ее гримерной… Боже, как он любил ее!
Карета все приближалась. Рауль ждал, не двигаясь с места. Если это она, Рауль решил броситься наперерез и остановить лошадей. Он хотел объясниться с Ангелом Музыки, чего бы ему это ни стоило!
Еще несколько метров – и карета с ним поравняется. Рауль абсолютно не сомневался, что это Кристина. Внутри кареты виднелось женское лицо. Луна осветила его.
– Кристина!
Святое имя его любви вырвалось из его сердца, он не смог его сдержать! Этот крик в ночи будто стал тем сигналом, которого ждала карета, чтобы совершить бешеный рывок вперед. Экипаж так быстро проехал мимо Рауля, что тот не успел привести свой план в исполнение. Стекло дверцы поднялось, а женское лицо исчезло. Рауль побежал было за экипажем, но он быстро стал просто черной точкой на заснеженной дороге.
Он еще раз позвал ее: «Кристина!» Ответа не было. Он остановился посреди молчания ночи.
Отчаянным взглядом Рауль окинул небо, звезды… ударил кулаком свою пылающую грудь: он любил и не был любим!
Он угрюмо смотрел на пустынную холодную дорогу, которую окутывала мертвенно-бледная ночь. Но ничто не было мертвее и холоднее его сердца: он полюбил ангела, а презирал женщину!
Рауль, какую шутку сыграла с тобой эта маленькая фея Севера! К чему обладать таким свежим цветом лица, лбом, всегда готовым покрыться розовой краской целомудрия, если можно ночью очутиться в роскошном экипаже в обществе таинственного любовника? Должны же быть какие-то границы лицемерия и обмана, ведь нельзя иметь глаза ясные, как у ребенка, а душу как у куртизанки?
…Она проехала, не ответив на его призыв…
Почему он встал на ее пути?
По какому праву он вдруг возник перед той, которая просила лишь забыть ее?..
– Уйди!.. Исчезни!.. Ты лишний!..
Ему было двадцать лет, а он уже помышлял о смерти! Утром его слуга застал его сидящим на кровати. Он не раздевался, и слуга при виде его заподозрил, что случилось какое-то несчастье – столь ужасно было его лицо. Рауль вырвал у него из рук почту. Он узнал письмо, бумагу, почерк… Кристина писала:
«Друг мой, приходите послезавтра на бал-маскарад в Оперу, ждите меня в полночь в маленькой гостиной, что находится за камином большого фойе; стойте около двери, ведущей к Ротонде. Никому не говорите об этом свидании. Оденьтесь в белое домино, закройте лицо маской. Умоляю, сделайте так, чтобы Вас не узнали.
Кристина».
Глава 10
На маскараде
На конверте, который был весь забрызган грязью, не было марки. «Передать господину виконту Раулю де Шаньи», и адрес, написанный карандашом. Письмо явно бросили на землю в надежде, что кто-нибудь его подберет и отнесет по указанному адресу; так и произошло. Записку нашли на тротуаре на площади Оперы. Рауль лихорадочно перечитал ее.
Этого хватило, чтобы в нем возродилась надежда. Тот темный портрет Кристины, забывшей о своем долге, который он на мгновение себе представил, уступил место первоначальному образу бедного невинного ребенка, жертвы собственной неосторожности и чрезмерной чувствительности. Но в какой мере она была жертвой? Чья она пленница? В какую бездну ее увлекли? Рауль мучительно раздумывал над этими вопросами; но эта мука казалась ему вполне выносимой по сравнению с той, в которую повергали его мысли о лицемерной и коварной Кристине! Что же произошло? Под чье влияние она попала? Какое чудовище так ее очаровало и каким оружием?
…Каким же еще оружием, если не музыкой? Да-да, чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что именно в этом кроется правда. Он не забыл тон, которым Кристина сообщила ему в Перросе, что ее посетил небесный посланец. Сама история Кристины за последнее время, казалось, могла ему помочь во всем разобраться. Он помнил, какое отчаяние охватило ее после смерти отца и как после этого она потеряла вкус ко всему земному, даже к своему искусству. В Консерватории она училась как бедная поющая машина, лишенная души. И вдруг она проснулась, словно от божественного дуновения. Появился Ангел Музыки! Она исполняет партию Маргариты в «Фаусте» и познает триумф! Ангел Музыки! Кого же она приняла за волшебного гения? Кто, узнав о легенде, милой старому Даэ, так жестоко использовал ее, что девушка стала в его руках лишь беззащитным инструментом, который можно заставить звучать по своему усмотрению?
И Рауль думал, что в этой истории не было ничего необычного. Он вспомнил о том, что случилось с княгиней Бельмонте, которая недавно потеряла мужа и отчаяние которой перешло в какое-то оцепенение. Вот уже месяц, как она не может ни говорить, ни плакать. Эта физическая и моральная инертность с каждым днем все усиливалась, и ослабление разума понемногу приводило к замиранию жизни. Каждый вечер больную выносили в сад, но она будто даже не понимала, где находится. Рааф, самый известный певец в Германии, по пути в Неаполь вздумал посетить эти сады, знаменитые своей красотой. Одна из подруг княгини попросила великого Раафа спеть в роще, где возлежала больная, не показываясь ей. Рааф согласился и исполнил простую арию, которую муж княгини пел в первые дни их брака. Эта ария была очень трогательна и выразительна. Мелодия, слова, восхитительный голос певца – все это глубоко потрясло душу княгини. Слезы хлынули у нее из глаз… она плакала и этим была спасена; она навсегда осталась при убеждении, что в тот вечер ее супруг спустился с неба, чтобы спеть ей арию из прошлого.
«Да… в тот вечер! Один вечер, – думал Рауль, – один-единственный вечер. Но это прекрасное заблуждение не устояло бы перед непрекращающимися повторами…»
В конце концов, разумеется, она бы обнаружила Раафа около своей рощи. Да, если бы печальная княгиня Бельмонте каждый вечер приходила туда в течение трех месяцев…
А Ангел Музыки вот уже три месяца дает Кристине уроки… Ах, это был пунктуальный профессор! А теперь он прогуливается с ней в Булонском лесу!
Сердце Рауля терзалось от ревности, и он прижимал стиснутые руки к груди, словно пытаясь сдержать его. Не будучи искушенным в такого рода делах, Рауль с ужасом думал, в какую еще игру эта девица втянет его на маскараде? И до каких пор девица из Оперы может насмехаться над славным молодым человеком, совершенно неопытным в любви?..
Так мысли Рауля бросали его из крайности в крайность. Он уже не знал, жалеть ему Кристину или проклинать ее, поэтому то жалел, то проклинал. Тем не менее он раздобыл себе белое домино – на всякий случай.
Наконец пришел час свидания. Спрятав лицо под черной полумаской, отороченной полупрозрачной тканью, виконт облачился во все белое, как Пьеро. Он нашел, что очень нелеп в костюме для романтических маскарадов. Светский человек никогда не надел бы маскарадный костюм для бала в Опере. Рауль заставил себя улыбнуться. Его утешало лишь одно: его точно никто не узнает! К тому же у его костюма и полумаски было и другое преимущество: он будет выглядеть в полном соответствии со своими чувствами – смятение в душе и тоска на сердце. Ему даже не нужно будет притворяться, можно даже не надевать маски: его лицо имело точно такое же выражение.
Этот бал был особенным праздником, который устраивался обычно на Масленицу в честь дня рождения знаменитого рисовальщика былых празднеств, соперника Гаварни, чей карандаш обессмертил «пижонов» и спуск Куртий. Именно поэтому он был веселым и шумным и не столь официальным, как обычные балы-маскарады. Там собралось множество художников, пришедших в окружении натурщиц и учеников, которые к полуночи разошлись вовсю.
Без пяти двенадцать Рауль поднялся по парадной лестнице Оперы, не обратив никакого внимания на разноцветье персонажей, теснившихся на мраморной лестнице, – в этом пышном обществе его не увлекала ни одна забавная маска; он не отвечал на шутки и избегал фамильярности развеселившихся парочек. Пройдя через большое фойе, где его задержала фарандола, он добрался до гостиной, указанной в записке Кристины. В этой маленькой комнате толпилась куча народа, потому что это был перекресток, где встречались все те, кто собирался поужинать в Ротонде, и те, кто только что выпил шампанского в буфете. Здесь царила веселая суматоха. Рауль подумал, что для их тайного свидания Кристина не зря предпочла укромному уголку такую толчею: под маской здесь было легче остаться незамеченным.
Он прислонился к двери и стал ждать. Ждать пришлось совсем недолго. Мимо прошел некто в черном домино, быстро сжав ему кончики пальцев. Он понял, что это она.
Рауль пошел следом.
– Это вы, Кристина? – тихо спросил он.
Фигура в домино живо обернулась и приложила палец к губам, явно советуя не повторять больше ее имени.
Рауль молча следовал за ней.
Он боялся снова потерять Кристину, после того как он вновь нашел ее столь странным образом. Он чувствовал, что его ненависть к ней исчезла. Он уже не сомневался в том, что «ей не в чем себя упрекнуть», каким бы таинственным и необъяснимым ни казалось ее поведение. Он уже был готов, коря себя за малодушие, снисходительность, простить ее. Он любил. И разумеется, существуют веские причины столь долгого отсутствия.
Время от времени фигура в черном домино оборачивалась, желая убедиться, что белое домино не отстает от нее.
Следуя за своим проводником через большое фойе, пробиваясь сквозь толпу, упражнявшуюся в самых экстравагантных безумствах, Рауль не мог не заметить группу людей, теснившихся вокруг человека, чей костюм, оригинальные манеры и мрачный вид были просто сенсацией…
Он был одет во все ярко-красное, а его огромная шляпа с перьями была нахлобучена на череп. Ах, какая это была превосходная имитация черепа! Окружавшие его подмастерья художников осыпали его комплиментами, поздравляли и спрашивали, у какого мастера, в какой мастерской – вероятно, посещаемой самим Плутоном – ему изготовили, нарисовали и раскрасили такой прекрасный череп.
Человек с черепом вместо головы, в шляпе с перьями и в алых одеждах волочил за собой манто из красного бархата огромных размеров, подобно королевской мантии пламеневшее на паркете, и на этом манто золотыми буквами была вышита фраза, которую все громко повторяли: «НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ КО МНЕ! Я – КРАСНАЯ СМЕРТЬ!»
Кто-то хотел дотронуться до него… но из пурпурного рукава высунулась рука скелета и грубо схватила этого малого за запястье; почувствовав прикосновение костей, неистовое пожатие Смерти, от которого, казалось, невозможно высвободиться, неудачливый шутник вскрикнул от боли и ужаса. Когда Красная Смерть наконец вернула ему свободу, он убежал как безумный, преследуемый насмешками. Именно в этот момент Рауль подошел вплотную к этому мрачному персонажу, который как раз повернулся в его сторону. Рауль чуть не вскрикнул: «Тот самый череп из Перрос-Гирека!» Он узнал его! Он хотел было броситься к нему, позабыв о Кристине, но фигура в черном домино, которая, казалось, тоже была охвачена странным волнением, схватила его за руку и поспешно увлекла прочь из фойе, прочь от этой дьявольской толпы, где царила Красная Смерть…
Черное домино постоянно оборачивалось и, видимо, заметило нечто жуткое, так как ускорило шаг (Раулю тоже пришлось идти быстрее), как будто за ними кто-то гнался.
Таким образом они поднялись на два этажа. Лестницы и коридоры наверху были практически пустынны. Черное домино толкнуло дверь одной из гримерных и знаком приказало юноше следовать за собой. Кристина – а это была именно она, он узнал ее по голосу – тотчас заперла за ним дверь и шепотом велела отойти в дальнюю часть комнаты за ширму и не показываться. Рауль освободился от маски. Кристина свою снимать не стала. Он как раз собирался попросить певицу это сделать, когда вдруг с удивлением заметил, что она склонилась к перегородке и внимательно слушает, что происходит снаружи. Потом она приоткрыла дверь и, выглянув в коридор, прошептала:
– Он, должно быть, поднялся выше, в ложу Слепых! – И вдруг вскрикнула: – Он снова спускается!
Она хотела было закрыть дверь, но Рауль помешал ей, так как увидел, как на самую верхнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх, ступила сначала одна красная нога, потом другая… И медленно, торжественно на лестнице появился алый костюм – это была Красная Смерть. Рауль вновь увидел череп из Перрос-Гирека.
– Это он! – воскликнул виконт. – На этот раз он от меня не уйдет!
Но Кристина захлопнула дверь, как раз когда Рауль собирался выскочить в коридор. Он попытался отстранить Кристину…
– Кто это – он?
Рауль довольно грубо попытался подавить сопротивление девушки, но Кристина с неожиданной силой оттолкнула его… Он все понял, или ему показалось, что понял, и тотчас пришел в ярость.
– Кто?! – гневно проговорил Рауль. – Да тот, кто прячется под этой отвратительной маской мертвеца!.. Злой гений с кладбища в Перросе! Красная Смерть!.. Наконец, ваш друг, мадам… Ваш Ангел Музыки! Я сорву с него маску, как снял свою, мы посмотрим друг на друга, на этот раз лицом к лицу, без тайн и обманов, и я узнаю, кого любите вы и кто любит вас!
Он разразился безумным смехом, а из-под полумаски Кристины послышался слабый стон.
Она трагически распростерла руки, словно барьер из белой плоти, преградив выход:
– Во имя нашей любви вы не выйдете, Рауль.
Он остановился. Что она сказала? Во имя их любви? Никогда, ни разу еще она не говорила, что любит его. Хотя удобных случаев представлялось немало. Не раз она видела, как он, несчастный, со слезами на глазах, вымаливал хоть слово надежды, которого так и не дождался!.. Она видела его больным, полумертвым от ужаса и холода после ночи на кладбище в Перросе. Разве она осталась с ним в тот момент, когда он больше всего нуждался в ее заботе? Нет! Она сбежала! И вот теперь она говорит, что любит его! «Во имя нашей любви». Помилуйте! Ей надо задержать его лишь на несколько секунд, чтобы дать Красной Смерти время ускользнуть. Их любовь? Да она лгала!
И с какой-то детской ненавистью он сказал ей:
– Вы лжете, мадам! Ведь вы меня не любите и никогда не любили! Надо быть таким бедным и несчастным идиотом, как я, чтобы дать обвести себя вокруг пальца, попросту одурачить! Зачем же в Перросе своим поведением, радостью, светившейся во взгляде, даже молчанием вы заронили в мою душу надежду? И благородную надежду, мадам, потому что я человек благородный и считал вас честной девушкой, а вы хотели посмеяться надо мной. Увы! Вы посмеялись над всеми! Вы постыдно злоупотребили чистосердечием вашей покровительницы, которая тем не менее до сих пор продолжает верить в вашу искренность, в то время как вы прохлаждаетесь на балу в Опере вместе с Красной Смертью! Я презираю вас!
И он заплакал. Она сносила все оскорбления, думая лишь о том, как его задержать.
– Когда-нибудь вы попросите у меня прощения за все эти злые слова, Рауль, и я прощу вас!
Он покачал головой:
– Нет! Нет! Вы сводите меня с ума… Когда я думаю о том, что единственной целью моей жизни было дать свое имя девушке из Оперы!..
– Рауль!.. Несчастный!
– Я бы умер от стыда.
– Живите, друг мой, – прерывающимся голосом строго сказала Кристина. – И прощайте!
– Прощайте, Кристина.
– Прощайте, Рауль.
Юноша, пошатываясь, направился к выходу. Он попытался сострить.
– Но вы ведь позволите мне иногда приходить поаплодировать вам? – саркастически спросил он, задержавшись у порога.
– Я не буду больше петь, Рауль…
– Действительно, – подхватил он с еще большей иронией. – Теперь у вас полно развлечений, мои поздравления!.. Но мы еще увидимся как-нибудь в Булонском лесу!
– Ни в Булонском лесу, ни где-либо в другом месте вы меня больше не увидите, Рауль.
– По крайней мере, вы можете мне сообщить, в какой мрак вы возвращаетесь? В какой ад… или в какой рай, таинственная госпожа?
– Я пришла, чтобы сказать вам это, мой друг, но теперь мне нечего больше сказать вам… Вы мне не поверите! Вы утратили веру в меня, Рауль. Все кончено!
Эти слова «все кончено» она сказала с таким отчаянием, что молодой человек вздрогнул, почувствовав угрызения совести из-за своей жестокости.
– Но в конце концов, – воскликнул он, – скажите, что все это значит?! Вы свободны, нет никаких препятствий, вы гуляете по городу. Надеваете домино, чтобы пойти на бал. Почему же вы не возвращаетесь к себе домой? Что вы делали эти две недели? Что за историю с Ангелом Музыки вы рассказали госпоже Валериус? Кто-то мог обмануть вас, злоупотребить вашей доверчивостью… Я сам был свидетелем этому в Перросе… Но теперь-то вы знаете, что к чему! Вы мне кажетесь вполне разумной, Кристина. А тем временем госпожа Валериус продолжает ждать вас, вспоминая вашего «доброго гения»… Объяснитесь, Кристина, прошу вас! Что это за комедия?
Кристина усталым жестом сняла с себя маску и сказала:
