Геннадий Сорокин
Скелет в семейном альбоме
– Шахиня сама открыла дверь, – продолжил я. – Первый из нападавших был ей знаком, она не боя-лась его.
– Она его не боялась, а он пришел ее убивать, – подвел итог нашей реконструкции событий Айдар.
В прихожей громко хлопнула входная дверь, раздался шум, послышались властные голоса. Судя по шагам, большая часть приехавших пошла на кухню – посмотреть на убитую Шахиню, а один человек, не останавливаясь, сразу прошел к нам. Это был начальник уголовного розыска городского УВД Малышев.
– Ничего не нашли? – спросил он. – Я так и думал. Не для того налетчики на убийство Желомкиной пошли, чтобы общак на месте оставить.
Я отвернулся к окну, незаметно для всех сунул песенник за пояс. Пригодится!
– Андрей Николаевич, ты чего там увидел? – спросил раздраженно Малышев. – Хватит в окно глазеть! Поезжай в управление, бери Ключникова и садись за аналитическую справку. Примерная картина преступления тебе ясна? Чтобы к вечеру справка была у меня на столе!
– Николай Алексеевич, а вечер у нас во сколько наступает?
– Часам к восьми сделай. До восьми я смогу держать оборону, а там придется на вопросы отвечать… Слава, Сергиец, сгребай всех своих людей – и давай на поквартирный обход. Если кого не застанете дома, выведите отдельную справку, завтра участковых пошлем. Айдар, останешься со мной. Да, еще, Андрей Николаевич! Вернется Клементьев, пусть собирает всех свободных оперов – и на отработку территории. Всех сюда, всех! Нынче здесь работы привалило – непочатый край. До утра не разгребем.
На выходе из подъезда я столкнулся с прокурором города Воловским. Мы сухо поздоровались и разошлись, каждый своим путем.
Глава 3. Меморандум
Работать над составлением справки-меморандума я и оперуполномоченный Ключников сели в моем кабинете. На Веронику Желомкину у Ключникова оказалось всего две карточки.
– Ничего не понимаю, – сказал я, повертев одну из карточек в руках. – Она – хранительница воровского общака, а на нее в наших учетах почти ничего нет?
– Андрей Николаевич, давай разберемся, что и как.
Ключников сел напротив меня, поправил на носу очки в тонкой оправе.
– Кто такая хранительница общака? Да никто по большому счету. Она не имеет никакого права прикасаться к общаковским деньгам. Она даже не имеет права расстегнуть сумку с деньгами. Ее дело – содержать общак в целости и сохранности. Хранительница общака не принимает никаких финансово-управленческих решений в отношении хранящихся у нее денег. Как я помню, у тебя по оперативным учетам числится содержатель конспиративной квартиры. Ты же не посвящаешь его в свои оперативные дела. Содержатель конспиративной квартиры даже не знает, с кем ты встречаешься у него дома. Тут то же самое. Не дело Желомкиной знать, что хранится в сумке у нее дома. Ее прямая обязанность – в любое время суток у себя дома представить распорядителю общака возможность пополнить кассу или изъять из нее требуемую сумму денег. На этом – все!
– Кто сейчас распорядитель общака? – уточнил я.
– Ключар, он же, по паспорту, Самуил Иосифович Кац.
– Еврей, что ли?
– У воров нет национальностей.
– Я много слышал о Желомкиной и думал, что она более видная фигура в преступном мире. Так, в порядке консультации, давай-ка пробежимся по общаку. Кто его пополняет?
– Все до единого представители преступного мира. Каждый вор, бандит или мошенник обязан ежемесячно делать взнос в общую кассу. Уважительной причиной не пополнять общак считается полное отсутствие денег.
– Сейчас власть в преступном мире фактически принадлежит Почемучке. Он имеет право изъять из общака некую сумму денег и распорядиться ею по своему усмотрению?
– Нет. Общак – это общие деньги, а не личный кошелек лидеров преступного мира. Чтобы принять решение об оплате неких услуг из общака, Почемучка должен собрать сходняк из уважаемых авторитетов преступного мира. Бесспорно, если он предложит выделить десять тысяч на подкуп нужного чиновника, то возражать никто не будет. Даже интересоваться, зачем нужно подкупать этого чиновника, никто не станет, но обычай должен быть соблюден. Андрей Николаевич, Ключар по личному указанию Почемучки деньги из общака брать не станет. Он головой отвечает за них.
– Вернемся к Шахине.
– Шахиня, она же, по паспорту, Вероника Гавриловна Желомкина, тысяча девятьсот сорокового года рождения, уроженка города Искитим Новосибирской области. У меня записи в отношении нее начинаются с тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.
– Примечательный год: Брежнев пришел к власти, Желомкина начала действовать.
– В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году Вероника Желомкина, в возрасте двадцати четырех лет, зарезала своего сожителя. Причина конфликта – ревность. В карточке по ее учету ничего не сказано, кто кого приревновал. Наверное, Желомкина своего хахаля с бабой застукала. За убийство на почве личных неприязненных отношений она была осуждена по статье 103 УК РСФСР к восьми годам лишения свободы. Срок отбыла от звонка до звонка. При освобождении поменяла имя на Вероника.
– В смысле, поменяла?
– При рождении ей дали имя Вера, но она всегда себя называла Вероникой. Отбыв срок, она попросила начальника колонии изменить ее имя в документах с Веры на Веронику.
– И что дальше?
– По выходу из колонии Желомкиной выдали на руки справку об освобождении, где ее имя было записано как Вероника. На основании этой справки она получила паспорт и официально стала Вероникой.
– А если бы начальник колонии ее Прасковьей записал или Акулиной?
– Была бы Акулина. Здесь вот в чем суть, Андрей Николаевич. Как я думаю, начальник колонии и Желомкина имели между собой определенные договоренности: она не поднимала смуту, не мешала работе лагерной администрации, а он шел ей на уступки в мелочах. При освобождении Шахини в административно-учетной части колонии в ее личное дело вложили справку, что паспорт Желомкиной утерян, и выдали ей документы на имя Вероники. Тут ничего особенного нет. Жизнь за колючей проволокой имеет свои особенности.
– Давай дальше!
– Один момент! В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, во время отбытия наказания, Желомкина родила девочку. Ребенка у нее изъяли и поместили в дом малютки, а позже перевели в детский дом. О дочери Вероники Гавриловны у меня только одна пометка – она была убита во время пьяной драки в тысяча девятьсот восьмидесятом году.
– Никто не интересовался у Желомкиной, от кого она родила?
– Андрей Николаевич, рождение ребенка в женской колонии – это ЧП! Руководство колонии пойдет на все, чтобы замять инцидент.
– От кого она могла забеременеть?
– Скорее всего, от кого-нибудь из работников лагерной администрации родила. Причем родила целенаправленно. Ее ведь могли заставить аборт сделать.
– Пошутил, что ли? Она себе крест на плече каленым железом выжгла, кто бы ее к аборту принудил? Забавная сложилась бы ситуация, если бы она от самого начальника колонии родила.
– Все может быть. У меня есть фотография из ее личного дела тех лет. Показать?
Ключников вытащил из конверта черно-белую фотографию, протянул мне. Я посмотрел на оборотную сторону фотки. 1970 год. Желомкиной было уже тридцать лет, но выглядела она неплохо: приятные черты лица, волнистые темные волосы до плеч. Обычная женщина, по виду не скажешь, что опасная преступница.
– Александр Лукич, а как там, в зоне, мужики, зэчки…
– Я тебя понял, сейчас расскажу. Был у меня знакомый. Он раньше работал начальником штаба в женской колонии. Он говорит, что за все время службы ни к одной осужденной не прикоснулся, а мог бы каждый день женщин менять. Сам посуди, любой начальник в колонии может облегчить условия отбытия наказания. Например, вместо работы на промзоне назначить вечной дневальной по штабу. Посылки, свидания, новое нижнее белье. Все ведь от человека зависит. Если начальник отряда похотливый малый, то все новенькие женщины через его кровать пройдут.
– Вернемся к Желомкиной.
– В тысяча девятьсот семьдесят пятом году, в возрасте тридцати пяти лет, Шахиня осуждена во второй раз. Срок – восемь лет, статья 108 УК РСФСР, часть вторая. Во время пьяной ссоры зарезала своего нового сожителя. Освободилась в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году Ключар предложил ей стать хранительницей общака. С тех пор она нигде не работала, вела праздный образ жизни.
– В чьей квартире она жила?
– После освобождения она встретилась с Лучиком. Похоже, что они были давно знакомы, и он обеспечил ее жильем.
– Блин, что у нас за страна! Вор в законе квартиры распределяет, сотрудники женских колоний свой личный гарем содержат…
Тут я на полуслове прикусил язык. Мне-то квартиру тоже левым путем сделали. Если бы не Валентина Павловна Журбина, ютился бы я в семейном общежитии до самой пенсии.
– Александр Лукич, в момент нападения в квартире Желомкиной находилась девочка двенадцати лет. Зовут ее Кислицына Лена. По всем признакам девчонка жила у Шахини и была членом ее семьи. О ней есть какие-либо сведения?
– Ничего нет. Племянник Желомкиной тебя интересует? У меня на него отдельная карточка. Тут, правда, три строки. Племянник – это сын ее родного брата. Брат помер в местах лишения свободы, сам племянник судим за воровство. Освободился в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году и переехал к тетке на постоянное место жительства. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году получил вторую группу инвалидности.
– Как я понимаю, у племянника была хорошая работа – день-деньской валяйся на диване, сторожи сумку с деньгами. Справку об инвалидности ему тоже Лучик сделал?
– Конечно. Если бы не инвалидность, его надо было бы сажать за тунеядство. Он же после освобождения ни дня не работал.
– Желомкина была хранительницей общака на платной основе?
– Двести рублей в месяц ей и пятьдесят – на племянника.
– Хорошие деньги, а в хате, там, веришь, хаос и разруха. Ну, не совсем хаос, а так, ниже среднего. Единственная ценная вещь в квартире – японский телевизор. Еще надо отметить, что Шахиня на девчонку денег не жалела. Письменный стол у нее практически новый, в шкафу хорошие платьица. Черт возьми, у хранительницы воровского общака в квартире живет неизвестная девочка, и никому нет дела, чей это ребенок!
– Сейчас выяснится, кто она такая.
– У тебя все? Оставляй все материалы, я сяду за текст меморандума.
– Малышев сказал, чтобы ты сам на печатной машинке не долбил, а шел к машинистке.
– Какая машинистка, ты на время посмотри! Она уже давно домой ушла.
– Николай Алексеевич велел ей быть на работе до тех пор, пока ты меморандум не составишь. Иди к Татьяне, будешь ей диктовать, а она будет печатать.
Я сгреб все бумаги и пошел к нашей машинистке Татьяне Кузнецовой.
Секретарь-машинистка уголовного розыска, допущенная к работе с секретными документами, имела в нашем управлении отдельный крохотный кабинет. Кузнецовой было двадцать шесть лет, из них она лет пять работала у нас. Татьяна была девушкой невысокого роста, с фигурой «песочные часы» – грудь четвертого размера, ярко выраженная талия, плавно переходящая в крутые бедра. Светлые волосы немного ниже плеч она закалывала за уши, что придавало ей вид провинциальной девушки-простушки. С мужчинами Татьяна была осторожна. Как-то Малышев на работе справлял свой день рождения. Улучив момент, я затащил Кузнецову к себе в кабинет, где стал пылко целовать ее, но не продвинулся дальше расстегнутой блузки. Словоохотливая после спиртного, Татьяна откровенно объяснила мне свои принципы: если у меня серьезные намерения, то она готова хоть завтра переехать ко мне домой, а если нет, то и начинать не стоит.
– Ты меня ждешь? – спросил я, войдя к Кузнецовой.
Машинистка обернулась.
– Андрей Николаевич, – обиженно сказала она, – где вы ходите, давайте работать! Если мы станем время тянуть, я только ночью до дому доберусь. Вы готовы?
– Погоди, что значит «готов»? Я же не автомат по производству меморандумов. Я живой человек, мне надо сосредоточиться, собраться с мыслями. Сегодня я полдня по трупам ходил, а ты хочешь, чтобы я сел рядом и начал диктовать, как Лев Толстой своей жене.
Я зашел Кузнецовой за спину, положил руки ей на плечи.
– Вставляй в машинку листок, печатай: «Совершенно секретно, экз. единств».
Лист у Татьяны уже был вставлен. В два касания она отпечатала текст.
Мои ладони, прижимаясь к телу девушки, скользнули с ее плеч под блузку.
– Андрей Николаевич! – Она, не оборачиваясь, прижала мои ладони к себе. – Давайте не будем отвлекаться! Мне домой надо, а Малышев меня работой нагрузил.
– Вот и я про то. – Мои ладони скользнули ниже, под чашечки бюстгальтера. – Если мы будем отвлекаться, то к назначенному сроку не успеем… Невинный массаж поможет мне сосредоточиться. Таня, печатай дальше.
Выбор у машинистки был невелик: либо бороться с моими руками, либо печатать. Она выбрала меньшее из зол и застучала по клавиатуре. Так мы и работали: я, стоя у Татьяны за спиной, диктовал текст, она, не обращая внимания на мануальный массаж грудей, печатала.
«По имеющимся у нас сведениям, преступников, совершивших нападение на квартиру гражданки Желомкиной В. Г., было трое. Они прибыли к дому потерпевшей на автомобиле «ВАЗ-2105» вишневого цвета… Нападавшие были вооружены холодным и огнестрельным оружием. На месте происшествия был изъят обрез одноствольного охотничьего ружья… Дверь в квартиру нападавшим открыла сама потерпевшая, что позволяет сделать вывод о ее личном знакомстве с одним из бандитов».
Невинным приставанием к машинистке я ничего добиться не хотел. Как только меморандум будет готов, мне надо будет нести его к Малышеву. Пока я буду ходить туда-сюда, Татьяна сбежит домой. Спрашивается, зачем я приставал к девушке? Ответ: так же интереснее диктовать, чем сидеть рядом с ней, уткнувшись в бумаги.
«Внутренняя планировка квартиры гражданки Желомкиной соответствовала безопасному и конфиденциальному хранению денежных средств, собранных в общее пользование преступным миром нашей области. Когда распорядитель общака Ключар (Кац С. И.) приходил пополнить или изъять наличные средства, то он оставался с деньгами наедине в непроходной комнате, что исключало появление посторонних лиц в момент его работы с деньгами. Перенесение спальной комнаты в гостиную, судя по всему, было так же продиктовано мерами безопасности: и бодрствующая, и отдыхающая, Желомкина всегда могла контролировать перемещение людей к месту хранения общака».
Закончив печатать, Кузнецова встала, всем своим видом показывая, что она больше ни минуты не останется в управлении. Но я-то не спешил! Я обнял девушку, прижал к себе.
– Таня, давай один раз поцелуемся, и я пошел! – прошептал я.
– Андрей Николаевич! – Машинистка, защищая свою неприкосновенность, уперлась ладонями мне в грудь. – Забирайте бумаги и идите к Николаю Алексеевичу, он уже давно вас ждет.
– Таня, я сейчас вспомню, что надо допечатать три абзаца, и мы снова сядем за работу. Таня, один раз – и я пошел!
– Какой вы настырный, Андрей Николаевич!
Она убрала руки и позволила себя поцеловать. Теперь, с чувством выполненного долга, можно было идти к начальнику, отчитываться о проделанной работе.
Ознакомившись с меморандумом, Малышев запротестовал:
– А где здесь об адвокате Машковцове?
– А что я о нем буду писать? Что некий пьяница опознал в одном из налетчиков своего бывшего адвоката?
– Вот черт, ты же не знаешь последних известий! – Малышев глубоко вздохнул, посмотрел мне в глаза. – Адвокат Машковцов исчез. Вышел утром из дома на работу и пропал. В юридической консультации не появлялся, в суде сорвал уголовный процесс. Его автомобиль в гараже отсутствует.
– Обалдеть! Чудны дела твои, Господи! Неужели у нас адвокаты стали свои банды создавать? Тут что-то не так. Не мог адвокат засветиться на месте совершения преступления. Он же не дурак сам на дело идти. На своей машине. Без алиби.
– Как бы то ни было, Машковцов исчез. Обыск у него дома ничего не дал. В гараже также ничего противозаконного нет. Родственники клянутся и божатся, что понятия не имеют, где их глава семейства может находиться.
– Я завтра поработаю со свидетелем Грачевым, уточню, по каким приметам он опознал Машковцова.
– Андрей Николаевич, я думаю, что завтра с тобой захотят встретиться наши «друзья». Ты от встречи не отказывайся. Со свидетелем и без тебя найдется кому поработать, а вот к Почемучке у нас, кроме тебя, выходов нет.
– Николай Алексеевич, раз на раз не приходится! Кто сказал, что они со мной на контакт выйдут? В прошлый раз Муха напустил мути с «Белой стрелой», и так совпало, что я был в теме. Сейчас разговор идет об общаке, а я к нему ни малейшего отношения не имею. Надеюсь, вы не предлагаете мне поехать на кладбище и поинтересоваться у Мухи, как мне с Почемучкой встретиться? Муха на меня за свою девчонку жабу таит, у меня с ним разговор не получится.
– Я тебя никуда не посылаю, но по городу уже пошла волна. Ты представляешь, какой удар по авторитету Почемучки нанесен? Где это видано, чтобы на воровской общак было совершено вооруженное нападение? Кто Почемучку короновать будет, если у него в области бардак? Представь, что Лучик сегодня помрет. На какие деньги они его хоронить будут? Со всей страны воры съедутся, а местная казна пуста. Позор на весь мир! При таких обстоятельствах Почемучка не побрезгует с нами в одну дуду дудеть. Я думаю, он предложит нам сотрудничество в плане обмена информацией. До сего дня, – Малышев, подчеркивая важность момента, постучал пальцем по столу, – Почемучка выходил на контакт только с тобой. Сейчас он пойдет по проторенной дорожке. Он не меня и не Клементьева позовет на встречу, а тебя.
– Николай Алексеевич, я же не против встречи…
– Вот и хорошо! – перебил меня начальник. – Завтра будь на телефоне, жди, когда они на связь выйдут.
– Николай Алексеевич, вы помните о моей просьбе?
Уловив в моей интонации жесткую нотку, Малышев насторожился:
– Напомни, о чем ты просил?
– Завтра мне надо забрать дочку из детского сада и до воскресенья побыть с ней. У Натальи билеты на пятницу куплены, она уезжает черт знает куда, а дочь на меня оставляет.
– Как же все это не вовремя! – поморщился начальник.
– Николай Алексеевич, если бы не дочь, я бы ничего не стал просить. Но здесь ситуация патовая: я не отказываюсь от работы завтра вечером и в выходные, но и дочь бросить не смогу. Если Почемучка выйдет со мной на контакт, я с Ариной на встречу поеду.
– Оставишь ее в управлении, а сам поедешь. Что мы, женщину не найдем с ребенком посидеть? Я сам с ней посижу!
– Завтра вечером я забираю Арину из садика, – ультимативным тоном повторил я свои требования.
– Забирай. Я предупрежу начальника инспекции по делам несовершеннолетних, чтобы она на всякий случай держала одну сотрудницу в резерве, с твоей дочерью нянчиться.
– Надеюсь, что до этого не дойдет.
Глава 4. Просьба
Новый, 1989 год я и Наталья собирались встретить вместе, но в самый последний момент планы ее поменялись, и я оказался на улице, никому не нужный, трезвый и злой.
Тридцать первое декабря, половина десятого вечера. Знаковый день! Я чуть было не встретил наступающий Новый год один, в пустой квартире, без спиртного и достойной закуски. Но коварная синусоида была милостива ко мне, и в последний момент меня пригласил вместе встретить Новый год Евгений Ковалик, владелец кафе «Встреча».
Первое января я провел в обществе его дочери Альбины. Незабываемые часы! Альбина – это женщина-шампанское, это ежесекундный и ежеминутный праздник, фейерверк шкодливых идей и любовных утех.
Сразу же после Нового года Наталья как ни в чем не бывало предложила встретиться. Я отказался. Даже настойчивые просьбы проведать дочь на меня не подействовали. Я понимал, что по отношению к Арине веду себя неправильно, но Арина еще ребенок, и я, честно говоря, для нее никакой не папа, а некий дядя, изредка приходящий с подарками, а вот для Натальи я бывший возлюбленный, отец ее единственного ребенка.
Как я и думал, мой отказ уязвил Наталью до глубины души. Она, желая восстановить отношения, выждала время и обратилась ко мне с невинной просьбой посидеть вечер с ребенком. Я подумал и согласился. Так, шаг за шагом, наши отношения вошли в прежнее русло, но былой искренности между нами уже не было. Я перестал доверять Наталье, но был на нее не в обиде: молодая симпатичная женщина, мать-одиночка, имеет право бороться за свое счастье любыми способами.
По-хорошему, мне и Наталье надо было бы сесть и выяснить отношения, расставить все точки над «i», но взаимное недоверие не давало нам сблизиться. И тогда Наталья прибегла к помощи посредника. В конце апреля к ней в гости приехала моя несостоявшаяся теща, ее мать Клавдия Алексеевна.
Между мной и тещей (про себя я называл мать Натальи именно так) всегда были прекрасные отношения, хотя она имела полное право ненавидеть меня. Подумать только: то с одной ее дочкой жил, то с другой и ни на одной не женился! Но Клавдия Алексеевна с самой первой нашей встречи относилась ко мне с пониманием и уважением.
Посидев немного за столом, Наталья собрала Арину и пошла с ней гулять. Я и теща остались вдвоем.
– Что, Клавдия Алексеевна, – с улыбкой обратился я к ней, – не может Наташа без вашей помощи со мной общий язык найти? Сама виновата. Я наши договоренности не нарушал.
– Рассказала она мне про ваш Новый год…
– И что она рассказала? Про меня или про то, что у нее с новым мужиком ничего не получилось?
– А чего это ты про мужика речь завел? – сделала бровки дугой теща. – Может, и не было никакого мужчины между вами. Обидела она тебя на Новый год, спору нет. Но, может, причина в другом была, а ты сразу – «мужик»!
– Клавдия Алексеевна, не в обиду будет сказано, я в городе родился, не в деревне. Я знаю, что к чему. Если женщина по линолеуму в собственной квартире ходит на каблуках, то это она мужика охмуряет, хочет красоткой перед ним предстать. Пойдемте в зал, посмотрим на пол, я там найду парочку отметин от каблуков.
– Да ладно тебе. Ну, был мужчина, и что?
– Вот и я про то! Она что, не могла мне все по-человечески объяснить? К чему весь этот туман? Я бы понял ее, если бы она меня про запас держала. Ищет она себе мужика, не получилось – ко мне вернулась. Но тут-то все не так! Мы же давно с ней решили и все обговорили – мы не будем жить вместе. Мы разные люди, мы – не пара. Неужели она не может мне все откровенно рассказать?
– А ты сам, что, не можешь поговорить с ней на эту тему? Зачем вы меня в ваши отношения впутываете? Ты мне претензии высказываешь, она на тебя жалуется, Марина – на мужа, Петя – на жену. Что за молодежь нынче пошла, все какого-то совета ищут. Веришь, у меня с Михаилом Ильичом тоже не все гладко было, но я никогда по поселку не бегала и на жизнь не жаловалась.
– Это я бегаю и жалуюсь? – начал злиться я.
– Остынь, Андрюша. Мне свой норов показывать не надо. Ты про Наташу плохо не думай.
– Клавдия Алексеевна, если Наталья на меня всякую напраслину возводит, то пускай это останется на ее совести. Я к ней претензий не имею и зла на нее не таю. Я ведь понимаю, в каком она положении оказалась. Она ищет себе нового мужа, я ищу жену. Обычная житейская история, ничего в ней замысловатого нет. Если она завтра заявит, что нашла Арине нового отца, я восприму это как должное. Кстати, она еще никого не подыскала?
– Вроде нет. Она же, Андрюша, как в город переехала, так с шилом в заднице живет. То сюда прыгнет, то туда. Она же хочет все сразу: и мужа хорошего, и отца для Арины, и работу денежную. Был у нее на примете мужчина, да что-то, видать, не срослось.
– Клавдия Алексеевна, вы скажите Наташе: надо – я ей всегда помогу. Найдет себе нового мужа – пусть будет счастлива с ним. Арина еще маленькая, она к новому отцу быстро привыкнет и будет его считать своим настоящим папой, а про меня со временем забудет.
– Жалко, что у вас ничего не получилось. – В глазах у тещи блеснули слезинки, но она быстро взяла себя в руки. – Михаил Ильич, Царствие ему небесное, только тебя своим зятем видел… Сидим мы как-то за столом, он говорит: «Укатила Марина в город, словно ее и не было в поселке. Так дела семейные не делаются. Поговорю-ка я с Андреем Николаевичем, пускай он на Наташе женится». А Наташа тут же сидит, рядышком. Глаза в пол опустила и молчит. Я ее потом спрашиваю: «Предложит тебе Андрей Николаевич замуж, пойдешь?» Она мне отвечает: «Не предложит – сама его к рукам приберу».
Клавдия Алексеевна глубоко вздохнула, грустно улыбнулась мне:
– Видишь, Андрюша, как получилось: не так и не так.
– Клавдия Алексеевна, я вам все сказал. Пускай Наташа хвостом не крутит, я ее в любой ситуации пойму.
Не прошло и недели, как Наталья позвонила мне и попросила в выходные посидеть с дочерью.
– Андрей, только ты можешь мне помочь. Посиди с Ариной.
– Когда?
– Мне надо девятнадцатого мая, в пятницу, уехать… до воскресенья.
– Чего-чего? Ты хочешь на все выходные мне Арину оставить? Наташа, у меня работа. Меня в любой момент могут вызвать. Вечер я посидеть смогу, а почти двое суток – нет.
– Андрей… – Слова, доносящиеся до меня по проводам, по пути замерзли и превратились в кусочки льда. Из телефонной трубки, как из открытой в лютый мороз форточки, повеяло арктическим холодом. – Андрей, объясни мне, что ты за человек? Ты говоришь маме, что всегда готов помочь мне, а как только я обратилась к тебе с просьбой, так ты тут же в кусты! Ты будь хозяином своему слову. Я тебя за язык не тянула.
– Наташа, ты не передергивай, – поставил я на место зарвавшуюся подругу. – Я помочь тебе не отказываюсь, и ты мне по телефону нравоучения не читай. Я Клавдии Алексеевне совершенно четко сказал, что если тебе надо… Тьфу, черт! Наташа, что ты воду мутишь? Ты что, не можешь мне по-человечески все объяснить?
– Что мне тебе объяснять? – дернулась Наталья. – Что я поеду в Новосибирск новую работу смотреть? Тебя это интересует?
– Давай дальше! – поощрил я. – Ты развей мысль до конца, чтобы мне весь расклад стал понятен. С кем ты едешь? С новым кандидатом в мужья?
– А если и так, то что? Тебе-то какое до этого дело?
– Значит, так, – жестко и бескомпромиссно заявил я, – сейчас ты мне расскажешь всю подоплеку дела или я занят по службе и помочь тебе не смогу.
– Господи, зачем ты навязался на мою голову! Никого ни о чем попросить нельзя.
– Наташа, я слушаю, я весь внимание.
Мгновенно причитания сменились деловым тоном:
– Андрей, есть один мужчина, он ухаживает за мной, у него серьезные намерения. В Новосибирске у него друг работает в конструкторском бюро на авиационном заводе. Им нужен программист. Просто так они меня взять на работу не могут. Мне надо пройти тестирование и показать, что я не просто программист, а высококлассный специалист. Начальник отдела программного обеспечения согласен встретиться со мной в субботу. Теперь тебя все устраивает?
– Наташа, если они предложат тебе работу, ты переедешь в Новосибирск?
– Да я хоть к черту на рога согласна переехать! У нас НИИ все, не сегодня-завтра сдохнет. Не нужна никому нынче оборонная промышленность. Ты, надеюсь, не хочешь, чтобы я осталась у разбитого корыта?
– А твой жених, он что, с тобой на новое место жительства переедет?
– Разведется с женой, разменяет квартиру и переедет.
– Как мы встретимся? Как ты мне Арину передашь?
– Мы не будем встречаться. Я утром уеду, а ты вечером заберешь Арину из садика.
– Наташа, а чем мне ее кормить? Я кашу варить не умею.
– Я все вам оставлю. Придешь, разогреешь, покормишь. В обед сводишь Арину в столовую. Она гречневую кашу с котлетой ест с удовольствием.
До меня не сразу дошел смысл сказанного, но когда я понял, что она говорит о своей квартире, то стал возражать:
– Наташа, может, как-то по-другому все сделаем?
– Ты опять за свое? – начала злиться она. – Что ей у тебя дома делать? На пустой холодильник смотреть? Или ты думаешь ребенка двое суток бутербродами с колбасой кормить? Даже не выдумывай!
– Спасибо за идею! О колбасе я как-то не подумал.
– Не издевайся надо мной!
– А ты зачем про холодильник сказала? Приезжай и посмотри, что там есть. Ты думаешь, у меня в холодильнике мышь от голода повесилась?
– Андрей, извини, я была не права, – быстро и охотно пошла на попятную Наталья. – Но ты сам, рассуди, где будет девочке лучше: у себя дома или у тебя в гостях? Давай возьмем самый крайний вариант: приболеет Арина, ты даже врача вызвать не сможешь. Тебе же еще телефон не поставили? Андрей, я оставлю вам еду на завтраки и ужины. Я напишу тебе подробную инструкцию, что где лежит… Ты посидишь с ребенком или нет?
– Когда ты ключи от квартиры завезешь?
– Ничего я не буду тебе завозить. Я ключи у воспитательницы в детском саду оставлю, придешь за Ариной и заберешь.
– Наташа, ты со своим женихом меня познакомишь? Ты не бойся, я с ним драться не буду.
– Придурок! Как я только с тобой жила?
– Надеюсь, счастливо.
После разговора с Натальей я пошел к Малышеву и объяснил ему сложившуюся ситуацию.
– Да в чем вопрос, Андрей Николаевич! Не будем тебя дергать в субботу, посидишь с дочкой, почувствуешь себя отцом. Научишься попу ребенку вытирать, узнаешь, как кукол у нее зовут.
В понедельник я напомнил начальнику о договоренности. Он заверил, что все остается в силе.
Кто бы знал, что в четверг Шахиню грохнут! Не раньше, не позже. Как специально подгадали.
