Геннадий Станиславович Рай
Утиная охота
«Выход есть, единственный, – сказал дед Юлись, – была бы работа, мой внук вернулся бы в родные края, не пропало бы мое селище». «И наши, и наши дети нашли бы тут себя, – зашумели мужики на завалинке».
«Вот тебе и утиные истории», – подумал я.
– Идем, – позвал меня мой родственник Володя Рай. – Ты просил меня сделать кладку через канаву, так все сделал. Пойдем, покажу.
– Нет времени, у меня к сожалению, Володя… молодец, что не подвел, я так понимаю, что в том месте, где я показал.
– Да, также хочу тебя предостеречь, переходи осторожно. Там колок стоит, с ольхи срубил.
– Хорошо.
Через пару дней сам был в Хвойках. В густой сплошной массе кукурузы, а потом и тростника действительно шла тропа. Она вела прямо к переходу на канаве. Ружье за плечо… колок в руку и тихонько перебрался на заветный берег. Дальше по знакомой тропинке, по краю поля и высоким земляным валам, заросших дикой малиной и облюбованы лисьим выводком вышел к заветной широкой копани. Повеяло прохладой. Ежели утки прятались в камыше, что рос по бокам канавы, то можно к ним подобраться вплотную. Но зачем? И так уже можно стрелять!
Впереди, недалеко от меня тихо крякнула утка. Остановился и замер. Какая-то тяжесть сдавила мне грудь, комок к горлу. И словно птичка в руках, трепещет мое сердце. Счастье зачастую оказывается совсем не там, где его ждешь, только потом понимаешь, что в те далекие дни, в том месте и с тем друзьями ты был по-настоящему счастлив.
– Иди, нет, подожди, – шепчет мне «шептун», опять в голове. Еще пару шагов и я замираю: десятка два крякв сидят не более двадцати шагов от меня, некоторые собрались в кучку и дремлют, а часть разбрелась по всей копани. Меня не обнаружили. Вдруг раздает крик сороки, затрещала у меня прямо над головой. Ах ты каналья, все-таки нашла. Не шевелюсь, лицо вниз прячу. А назойливая птица, села недалеко на куст рябина и голосит не своим голосом. А вот и подмога. Еще две сороки прилетели и затрещали. То взлетят, то снова сядут недалеко от меня и трещат, что трещотки. Я хотя и не понимаю их язык дословно, но за долгие годы охотничьих странствий догадываюсь: «Гвалт, человек с ружьем, спасайся, кто может», – кричат воровки. Утки вздрагивают, вытягивают шеи и тревожно оглядываясь сбиваются в кучу посреди копанию. Полетят! Нужно стрелять. А уток становится больше, чем я увидел сразу. Выплывают со всех сторон. Руки так и чешутся: «Как выстрелю сейчас в кучу, море трофеев будет… ага, а подранков-то сколько будет, – подумал я. – Нет, конечно же нет, да и зачем столько сразу. Уже и так восторг и блаженство испытал, охотничью радость от такого количества утки. Медленно поднимаюсь во весь рост с травы и делаю шаг к копани. На воде легкое замешательство птиц. Раздается громкое хлопанье крыльев и стая с водной глади копани, вздымается, взрывается вихрем в небо. Еще одна стая поднимается из-за камыша, после моего выстрела. Один селезень остался плавать на воде.
Вторая утка падает на воду. А где же сороки& Улетели, ладно, нужно возвращаться назад. Ибо на кладке с утками и ружьем в темноте можно свалиться в глубокую канаву. Ой, как не хочется! Туман поднимается густо, как дым при сжигании сырой ботвы картофеля на огородах. Но я уже выбрался на поле. А тут мне закрой глаза, приду ровно и правильно в ту калитку, что уже сорок лет меня ждет в заборе дома моего отца. Пролетели минуты охотничьей радости и страсти. Опять будни. Опять дорога ждет меня. Но греет душу мне та сказка, как маленькой моей внучке Дарье, которая так тяжело привыкает к детскому садику и просит «дядю начальника» уволить маму с работы; что будут опять выходные, и дома меня никто не застанет.
Глава 2 Второй патрон
Три месяца
Три осенних месяца: ласковый сентябрь, дождливый октябрь и холодный ноябрь. Природа готовится к длительному отдыху. И если начало осени еще дружелюбно тешит ласковыми лучами бабьего лета, очаровывает красотой золотых красок, то со второй половины осени погода значительно портится и небо затягивается серой пеленой моросящих дождей. Началась грибная пора. И мы с женой Марией также собирали боровики и подосиновики. Красные шапочки подосиновиков привели меня ближе к Цыганской гребле. А дальше заросли широкой лозы, вода, купины заросшие осокой.
– Смотри, волны в лозе, – позвала меня жена.
И точно. Думаю, может зверь какой перешел, но было бы слышно. Присмотрелся получше, да это утки. Вот, так удача, грибы сразу отошли на второй план. Ага, так вот куда вся утка летит с полей, в лес, подумал я и созрел план охоты. Бобры своими «греблями» гати по все лозе поставили, да и норы прорыли глубокие. В субботу, взял ружье, я пересек поле на Терепши и вошел в лес. В белесом, чуть подсиненном сентябрьском небе сияло солнце. Бабье лето радовало меня. Подходя к Цыганской гребле лес становился все выше. А вот и болото впереди. Что-то зловещее было в его просторах. Откуда-то появилась в воздухе стайка уток, настороженно облетев меня, далеко не подпустив на выстрел и скрылась за соснами из виду. Мелькнула мысль: «Кто-то на них здесь охотится». Подошел к самой лозе. Иду тихонько вдоль неё, уток нет, но перья утиного, что на утиной ферме. А где же птицы? Вдруг впереди какой то курень. В нем кто-то точно есть, сигаретный дым слышу за версту. Наверно только что, закурил сигаретку, разбойник. Кто же тут? Вот те и на, глухое место, – подумал про себя.
С куреня выходит знакомый охотник с соседней деревни Адам.
– Это же надо, и тут нашел уток, а, – здороваясь, улыбается во весь рот.
– Да случайно, за грибами, ходил, неделю назад как на уток наткнулся, – отвечаю ему.
– Так я тут уже неделю, как охочусь, – отвечает Адам.
Я-то думал, чего пролетная стайка так от меня резво отвернула. Настреляна. Да, конечно – тут дневной сад.
– Залазь в мой курень, места обоим хватит, сейчас выпущу подсадную, и будем стрелять. Утки мигом подлетят.
– Да ты шутишь Адам, – не верю ни одному его слову.
– Нет, правда. Тут самое открытое место по всей лозе, да и ряски есть, смотри, вся гладь воды ей закрыта, а воды всего по колено.
Адам был старше меня на десять лет, с возрастом эта разница как- то стерлась. Наша дружба была охотничьей, праздничной и светлой. Он никогда не сквернословил, и детей своих тоже воспитал в строгости и приучил к охоте. Заядлый и опытный охотник, очень спокойный и молчаливый, часто при наших встречах, на которых только про охоту и судачили, одной репликой останавливала молодого охотника из нашей компании, который заливал что-то совсем несуразное.
Адам отвернул рыбацкие сапоги, вбил колышек на середине озера-болота и достал из сплетенной берестяной коробки подсадную утку.
– Какая крякуша, а, – с гордостью показывал он подсадную утку и всячески ее расхваливал. Привязал к колышку деревянный круг-сидение для отдыха утки, и пустил ее на воду. Кряква встряхнула крыльями, и начала чистить свои перышки, радуясь свободе. На охоте, как на охоте – бывает всякое. И то, что подсадная кряква не работала, нагоняло на Адама грусть. Он как то сразу сник
– Не горюй, – хлопнул я охотника по плечу, Тут утка крякнула, и зачастила так, словно ее режут. Из-за высоких сосен на посадку к нам заходила небольшая стайка чирков-свистунков. Счастливый, волнующий трепет. Но стайка села на другой стороне болота. Утка сразу замолчала. Мы молча наблюдали из шалаша.
– Не стреляй, – шепнул мне Адам, – Скоро кряковая утка потянет. Чирки всегда первые прилетают, в прошлый раз также было.
Засвистали крылья птиц над шалашом; по всему болоту на посадку пошла кряква. Наша помощница замолчала, а потом начала тихонько покрякивать. Утки замерли на воде. Прошло несколько минут, как кряквы разбрелись по всему озеру. Пора.
– Ты справа, я слева. Огонь! – Дал команду хозяин шалаша, и выстрелил первым. Утки взорвались над водой, и пришла очередь стрелять. Прозвучал мой дуплет и две утки шлепнулись на воду.
– А твоя где добыча, – спросил я охотника, так как на воде кроме своих трофеев, больше уток не видел. Только подсадная взлезла на кружок и начала прихорашиваться, перебирая все свои перышки.
– Ай, махнул он рукой, – Занизил, какие то заряды слабые…
– И что еще придумаешь? – Намекнул ему на промах. – Ладно, пойду своих битых крякв заберу, что им там мокнуть.
– Нет, нет, подожди немного, скоро опять прилетят. А если побродить по воде, останутся наброды, не любит утка их, может и не сесть.
– Адам, давай-ка заключим договор, садить больше утку не будем на воду, если удачно налетят, то стреляем.
– Ладно, согласен, только смотри подсадную не зацепи, – намекнул охотник. Но окруженное соснами и кустами болото, как бы дремало в ожидании птиц. Казалось, что оно безжизненно и пусто. Но вот, решив нас хоть чем-нибудь порадовать, прилетели две цапли. Свесили свои длинные шеи, и что-то пристально рассматривают в воде.
– Ну и что же ты, Адам, обещал уток пострелять, а тут цапли прилетели, – заметил я.
– Не горюй, точно прилетят, в первый раз также цапли прилетали. А, вообще знаешь, не хочешь ждать, так пройдись по краю лозы, там тоже можешь согнать уток.
Мне не хотелось мешать Адаму, и спросив у него разрешения еще раз, достал битых уток с воды и тихонько пошел вдоль лозы и болота, залитых водой, пристально вглядывался, стараясь заметить уток. Вдруг, в двух метрах от меня, с весив ноги, и махая несуразными бурыми крыльями взлетела выпь.
– Ну, напугала-то, чуть не нажал на курок. Лети, ты не моя добыча.
Проводил птицу взглядом. Ступил шаг к маленькой низине в самый центре кочек, опять вылетает птица, но это не выпь, и не цапля, а растопырив хвост, поднимается вертикально вверх, свесив голову, матерая кряква. Не собираясь крякву далеко отпускать, бью ее с верхнего ствола. Сломавши крылья птица, обвисла в воздухе и шлепнулась назад в болото. И тут начался концерт. Утки начали слетать по две, по одной, срывались со всех сторон. Ступишь шаг, как хлопая крыльями по лозе, утки вырываются над ней и летят в одном направлении, туда, где сидит Адам. Ба-бах, выстрелы гремели и гремели. Ишь, повезло, без сожаления подумал я. Но возвращаться к шалашу уже не хотелось. Три утки, хватит с меня, пока обработаю, то и вечер наступит. Прикинул маршрут, и напрямки через лес. Шел и не мог надышаться разлитым в соснах воздухом, ароматом живицы, лесной грибницы. И лес мне казался домом, куда приходишь… и не хочется уходить. Через час вышел на опушку. Впереди поле, уже запаханное. По всему краю следы зайцев. Вот кабаны прошли. Козы, лиса, три волка прямиком к деревне поперли. Можно читать и читать по вспаханному полю, ночные истории. Присел на траву, выложил битых уток. Сразу определил самцов, по уже сменивших оперенье на зимнее. Хотя, я и в августе, легко определял селезня по более красным лапам и зеленовато-салатовому клюву.
День клонился к вечеру, и тихий прохладный ветерок напомнил мне и все обитателям леса – пора, пора готовиться к зиме. Осень-то, на одной ножке прыгнет, и нет ее. «Прыгну-ка»… и я домой. Отвязал лодку, примкнутую к подтопленному рекой старому дубу, переплыл реку, наслаждаясь ее красотой. И мне захотелось ей сказать: «Течь тебе река Ствига вечно… и дай бог, пусть живут рядом люди»! И словно, в продолжение охоты, утиная стая далекой черточкой… в совсем уже темном небе… помчалась на жировку… к одним ей ведомым местам, там где растет гречиха и овес. Для меня очень любима охота на перелетах. Очень добычлива. Курилец Гена звонил утром: «Утка пошла пролетная, да и кряква падает на озеро Червоное, в районе наших шалашей, приезжай… забыл сказать, и гусь пролетный нарисовался. С плавней, что на торфоразработках летает на озеро. Ой, большая стая»!
– Хорошо, Геннадий, если так, то едем вместе, – предложил охотоведу.
– Так не могу, картошку копаю, еще дней пять буду занят. – И продолжил: – Туда надо лодкой добираться. Вроде два охотника собирались, Леша и Костя Друк, попрошу их, чтобы взяли.
Спасибо, уже какая-то надежда родилась в беседе. Успех охоты на перелетах всецело зависит от знания мест, где пролетают утки. А Геннадий Курилец, охотовед и егеря Сергей Мороз и Леня Окуленко, поставили по самой линии камыша на озера Червоное несколько шалашей. Как-то раз плывем через озеро, основная лодка и за ней прицепом надувные. Развезли всех, и охотовед со мной поплыли к шалашу, который почти сливался с тростником.
– Ой, не знаю, доберемся, или нет, – качал головой Геннадий. И точно, все приехали, остановил лодку охотник. Под нами десять сантиметров воды, а дальше дно, но знамо точно, большая килевой лодкой с мотором не пройти. Теперь тихонечко пересаживаемся в «резинку», так называют резиновую лодку. Перебрались! И длинными шестами по воде, да какая там вода, скажу так, по какой-то немыслимой жиже, метров сто «шли», пусть будет так: воде и торфу, или сапропелям до шалаша. Вот тут надо отдать уважение и почтение этим трудягам: «лесные братья» местного лесхоза сделали шалаш на славу. Скажу так: «Вылез из лодки на деревянный настил, скамейка для сидения, и чудесный вид открылся, стреляй во все стороны».
– Все, смотрите, – улыбнулся во весь рот, – Сейчас утка будет лететь, только чур, не мазать, – тихо прошептал Геннадий, и сбросив «груз», то бишь меня, быстро, толкая шестом лодчонку, добрался до основной лодки.
Я расположился на настиле, подготовился к стрельбе, и залюбовался рассветом. Восход солнца через несколько минут, глянул на часы.. В глубине болота осторожно закрякала одна утка, ей деловито отозвалась вторая, третья, и точно сговорившись, что пора подниматься, слева от меня засвистел крыльями первый табунок, налетел на выстрел: «Не зевать, ждать еще, у озера таких подарков нет смысла», – вскинул ружье, и лупанул раз за разом по пролетающей стае. Две осенние кряквы грузно шлепнулись на воду озера, разбросав в стороны брызги. Табунок разлетелся во все стороны, но опять собравшись над озером, скрылся в направлении полей, у деревни Ляховичи. Недалеко от меня зазвучали выстрелы друзей охотников. Я с интересом ждал окончания охоты, так как в ней первый раз на охоте по утке на перелетах, принимал сын моего друга Михаила Левковича – Михаил. Неожиданно над самым шалашом, на бреющем пронеслась утка, развернулась и начала подворачивать к уже битым и лежащим на воде. Включил манок, утка на дистанции, прозвучал выстрел, и мимо. Я растерянно смотрел на удаляющеюся птицу, и не верил глазам. «Вот мазила, хорошо, что никто не видел», – подумал, – «Но как же мог промазать? Да, ладно, если каждый раз удачно стрелять, то и птицы не останется», – Успокаивал свой азарт охотника. – «Зря, так близко подпустил», – сделал анализ промаха.
Лысуха, черная водяная курочка, выплывшая из камышей у самых ног, растерянно закрутилась на одном месте, потом, резво взмахивая крылышками, резво побежала по воде. Вертлявая камышевка, небольшая и очень осторожная птица, завидев какое-то «непонятное чудо» в болоте с ружьем, заверещала так, словно попалась хищнику в лапы. Немножко пристав, махнул рукой: «Да лети уже отсюда, бестолочь, не моя ты дичь», – но птичка не унималась, настойчиво вертелась в тростнике возле нарушителя спокойствия и многократно повторяла «чек-чек». Птичка-невеличка, вертелась рядом, перелетая в тростнике с места на место, и мне было интересно смотреть на ее «выкрунтасы». Хорошо рассмотрел камышевку, и пропустил без выстрела очередной налет утиной стаи. А выше птиц планировал по воздуху, словно планер-«пастух» – болотный лунь. Его хищный взгляд напоминал волчий. Он тоже санитар, как и волк, только – «санитар болота». Может и не стоило стрелять, но моя память знает столько его проказ, не счесть раскиданных гнезд уток и других птиц, – так что мне его не жаль. Вскинул ружье и бабахнул по вредителю. Лунь встряхнулся, как бы скидывая дробинки, попавшие под перья и свалился на воду, судорожно встряхивая крылом. Озерные чайки, завидев луня, своего вечного врага на воде, с криками пикировали на раненого хищника, старались клюнуть его больнее. Он вытянул шею, оборонялся всего несколько минут. Побежала мелкая дрожь по воде и лунь застыл мокрой тряпкой. Вдалеке над озером, словно завис в дымке тумана, поднимающегося над, потянул большой косяк гусей.
Высоко идут-то, пролетные, не достать, ну и ладно – пусть летят себе, еще встретимся. Вдали на озере застучал лодочный мотор, и с каждой минутой хозяин охотугодий, приближался к шалашу. Ну и ладно, я был доволен охотой и всем увиденным: добытыми утками, рассветом, даже запахами болота.
– Пора плыть к берегу, – сказал Геннадий, – Уток уже всех собрал, может в камышах есть сбитые-то, поищем.
– Нет, Илларионович, все на воде, – ответил я.
– Ну, так тихонько перебирайтесь в лодку.
И вот мы на большой воде. Пока плывем, спрашиваю друга, добычлива ли утренняя заря для остальных охотников. Кто отличился?
– Вот приедем и посчитаем, – улыбнулся хозяин охотничьих угодий.
В итоге, охота удалась во всех моих друзей. Особенно был рад, Миша Левкович, молодой охотник, он с восторгом показал мне кряковую утку.
– Даже своим глазам не поверил, как упала, высоко шла, взял немного наперед, как отец учил и попал. Ой, как красиво падала, плюхнулась в вводу и застыла замертво – с придыханием в голосе он несколько раз повторял, как красивым выстрелом сбил птицу.
– Молодец, – Потрепал сына за плечо его отец, он же и директор Житковичского лесхоза, Михаил Левкович.
– Вот так рождаются настоящие охотники, – сказал Александр Баранец, еще один фартовый охотник нашей компании. Как охотник, так и очень удачливый рыбак. На том же озере, один раз вместе рыбачили, ловили ладных, почти полкилограммовых карасей. Заплыли в тростник, можно сказать с разгона, на классном вельботе Александра, влетели на выкошенное им место в камыше.
– Теперь нужно поработать, – сказал Саша.
– Не понял, мы рыбу приплыли ловить, или работать?
– Ловить-ловить, – Заулыбался он. – Только сразу нужно покосить немного.
И перелез через борт вельбота.
– Тут не глубоко.
И пошел косить камыш. Потом руками сплавлял его по сторонам.
– Сюда буду свои удочки закидывать, – показал рукой, и оставив посредине чистого плеса узкую полоску камыша, выкосил место для меня. Клев был великолепен. Закормили, прошло чуть времени, и карась брал и брал, только леска удочки, звонкая как струна гитарная, порой рвалась от тяжести карася, когда он успевал драпануть в траву.
Конечно, утиная охота, особенно в дебрях, болоте, без собаки сосем немыслима. Лайка Дик, на охоте тоже выкидывала фортели. Чертовский характер у этого пса. Ох, уж эти лайки, это не таксы и спаниели. Никогда не знаешь, где Дик положит сбитую утку. Выносил с воды и клал на сухом месте берега. Мой друг, охотник и владелец пса Сергей Лазаревич всегда ждал пса: «Не спешите, нужно пройти, вдоль болота, если подранка добрал, вынесет и положит». Даже не счесть, сколько уток так мы находили после охоты, и своих подранков, и других охотников. Бывало так, что совсем не стреляли, но были с добычей. Можно сказать, что Дик на утиной охоте «зубы съел». Таков красавец.
– Что на выставку собаку не свозишь? – Спросил я друга.
– Да как тебе сказать, Геннадий, конечно пес может и медаль взять на выставке, да нет времени принять участие там.
– Ну, Сергей, а тебе не кажется, что ты «все мосты» сжег в этом вопросе?
– Как это?
– Пойми, так бывает, упустишь миг, как птичку с клетки, и уже не поймаешь. Все-таки подумай, заведи Дика на выставку собак.
– Так нет, тут в районе.
– Да, было бы общество охотников и рыболовов, БООР, то и выставки были. Раньше мы каждый год их проводили. Хороший кинолог в районе есть, – Анатолий Кононученко.
– Может в Речице есть, у такого пса должны быть награды и дипломы.
Озеро – Ненадовка.
С одной стороны дорога на поле, а с другой стороны подлесок и чем дальше в лес, совсем заросшие, не проломиться, лозы. Они пересекают, режут лес по бывшей затоке, и густой стеной упираются в озерцо Подбереза, Капаны, а там дальше маленький ручей, чуть бегущий, оставшийся от весеннего разлива реки Ствиги. Ручей «замолчал», пересох летом, ждет подпитки от осенних дождей. В осенних сумерках с братом Леней мы тихонько, от куста к кусту подбирались к Капанам. Пожалуй, ни одно место нам так было дорого, как это. Рядом шуршали осенними листьями мыши. Где-то, за лозой пробежал по листьям мелкий зверек. И выделить из этих шорохов, крадущихся к озеру охотников, «матерой утке» было, ой как, не просто. А на воде покрякивали утки. Да и мы не спешили. Подбирались, с разных сторон, за метров сорок один от другого. И что греха таить, на любой охоте, всякое бывает. Мы уже охотники ученые. Один раз, сидя в шалаше на тетеревином току, еще в полной темноте над самой головой услышал истерический хохот совы, чуть с ума не сошел. Я посмотрел на брата, тот махнул рукой, вперед, и показал на ружье, все, понял: «Будь готов стрелять». Стал потихонечку подползать. Все ближе и ближе. Поднимаю голову, и вот они. По всему озеру растянулась утиная стая. Часть сидят на берегу, остальные спрятали головы под крылья и так дремлют на воде. «Ну и сонное царство», – подумал я. Чуть-чуть приподняв голову, смотрю и смотрю на эту картинку, написанную природой. Но, ох уже этот непоседа Ленька. Я хотел и дальше полюбоваться этой прекрасной, написанной красками осени водой, утками, дубами, которые наклонились кронами к воде, уже потеряв урожай желудей. Но резко стукнул выстрел из ружья брата, за ним второй. Утки испуганно затрепетали, забили крыльями по воде, поднялись в темное небо, и понеслись в разные стороны. А несколько селезней остались, уже склонили головы в воду. А вот несколько пар, даже трудно сосчитать их, кряковые летят в мою сторону одна за другой. Пропуская и бью в угон, по перу, это мой классический выстрел. Одна утка падает в ольховый куст, а вторая под дуб, в осенние листья, и бежит по ним к лозе. Собаки-то с нами, на этой охоте нет, достаю ее выстрелом. Брата не вижу. На меня опять налетает табунок крякв, стреляю и выбиваю в их стремительном полете одну. Она грузно стукнулась оземь. Недалеко звучат два выстрела брата. Стою, жду, спрятавшись за ольховый куст. На озеро Капаны на посадку заходит еще один табунок из разбитой стаи уток. Несется над водой, мне видно, как утки начинают тормозить крыльями, но звучит выстрел Леньки, один селезень валится на воду, а табунок опять налетает на меня. Уже почти темно. Стреляю на штык, и еще одна кряква «бразнулась» мне прямо в ноги. Ох, уже эта охота. Собираю битых птиц. Подходит брат, у него две кряквы, и четыре селезня.
– Гена, нужно еще одного селезня с воды достать. Пробовал, да глубоко, а вода-то уже, что лед холодная.
– Осень брат, осень, не плыть же за ним. Озеро то глубокое, ты что забыл, это же Капаны, – воскликнул я. – Сейчас, смотри, селезня достанем так, помнишь, как в Грузивце-то битых крякв доставляли до берега.
– А, точно, вспомнил, у меня же в кармане куртки шпагат должен лежать на всякий случай.
– Давай!
Ломаю ветку из низкого куста березы. Леня достает с кармана шпагат.
– Наматывай, лучше, прямо по середине палки, – советую ему.
– Да я и сам знаю! Смотри, правильно, а, – он смотрит на меня, как бы испытывая взглядом.
– Да, конечно, классика, доберем дичь, – отвечаю ему.
Край озера. Селезень зацепился за лопухи и плавает посредине. Даю брату, только что созданное нами приспособление.
– Ты бросай, Леха, у тебя руки длиннее, – шучу я.
И так, с третьего заброса, селезень зацеплен, и приплавлен в руки. Теперь пора домой. Обошли стороной озеро Круглое, «перебрули» в резиновых сапогах речку Ствигу, и мимо Мужикового болота, огородами, уже в полной темноте, через калитку в заборе, гуськом пришли домой. Нас встречал лаем гончак Барс.
– Обиду на нас, затаил гончак, брат, – сказал мне Леха,
– Почему?
– За то, что не взяли на охоту.
– Ну, так куда его брать, всех уток разогнал бы, – сказал я, и продолжил свою мысль: – Тут другая тактика нужна была, брат… ну, а пес, завтра возьмем на зайца.
Ночью мне снились какие-то осенние сны, шумел грозно лес, и как будто какой-то колдун пытался мне что то сказать, такое страшное, что проснулся в поту, от стука собственных зубов и холода. Брат стучал дверками грубы
– Вот затопил, уже чайник закипает, – сказал он мне, – просыпайся, будем пить чай, скоро на охоту.
Это время мы ждем с предвкушением особого праздника – конец октября. Золотая осень вступила в свои права – сыплются горохом желтые, красные листья с кроны, порывистый ветер гнет деревья, мельтешит мелкий дождик, порой переходящий в снег, канавы, болотца ночью уже примерзают. И вся утка собирается в большие стаи, выбирает глухие места – днюет там и ночует.Как правило, кормовые поля с убранной кукурузой находятся рядом. А её остаток на незапаханных полях – лучший корм для уток в это время. Главное для охотника – найти сад! Хороший бинокль – хороший помощник, засечь утиную стаю можно довольно далеко. Так и мы заметили стаю, примерно за сто уток, крутившуюся над кукурузным полем фермера и пикирующей в кустарник. Это уже успех! Ориентир – неубранная пожелтевшая кукуруза, и пусть быстрее приходит суббота, главное, чтобы за эти три дня не было большого мороза. Стрелять утку в это время одно удовольствие, утки жируют мелкими льдинками – набирают вес, селезни в своем кричащем наряде, вся перелинявшая утка, что сбитый комок, заплывшая жиром. Для хозяйки готовить – одно удовольствие. А какие подушки получаются с «качиного» перья. Мягкие, пуховые не зря и сегодня в Китае, весь пух с уток и гусей пускают в переработку. И вот на машине во все оружии, мчимся с братом к месту охоты. Сечет мелкий дождь, не переставая с самого утра – «Но он нам по барабану». Леха со своей «тозавкой» и полным патронташем рулит «бусом» Мой гладкоствольный полуавтомат ТОЗ-87 почищен и так же готов к работе. Резиновые костюмы до плеч, спасут нас от дождя. Вот и ферма, урочище «Казаргать». Тихонько едем к краю поля. По нему резво бежит трактор, запахивая нашу тропинку.
– Ну что брат, пойдем пешком, нам не привыкать, не в первый и не в последний раз, – улыбнулся Леня, и продолжил разговор, – что нам два км пройти по свежепаханому полю, тьфу, ты еще спрашиваешь.
– Ага, мы же, на это время не рассчитывали, – упираюсь я.
– Ну так езжай по полю, у тебя же вездеход, – шутит он, кивая на легковой седан.
Но мысли о охоте напрочь выбивают из головы постороннию шелуху. Мы, не торопясь, преодолеваем преграду, хорошо, что пашня сухая. Выходим еще на одно поле, и видим, что после уборки кукурузы осталось довольно много початков кукурузы с зернами.
– Смотри-ка сюда, – как всегда брат первый замечает в мелких лужах на поле утиные следы, на жировку вечером прилетают, – Ты заметил потерянные утками перышки, а? – Опять шутит он.
Подходим к канаве, беру бинокль:
– Леха, охота точно будет, на глянь-ка.
– Ого, так канава просто усеяна силуэтами уток, – шепчет он.
Заряжаю в патронник «пятерочку» – и тихонько подкрадываемся к краю канавы.
–Это же надо, как сидят тихо, даже утка не крякнет, – удивляется брат.
– Да, затаилась, – шепчу ему… утка-то затаилась «намертво»!
Еще шаг – и с громкими кряканьем утки срываются. Это было что-то не реальное – их было столько много, что первые секунды я стоял и просто смотрел. Из этого состояния вывели выстрелы брата.Выбрал цель и первая утка кувыркнулась в полете и упала на поле, за ней вторая – третьим выстрелом сбил селезня. Можно было еще выстрелить, но я боялся не найти упавшего в траву селезня. Подошел брат Леня: «Посмотри, какая красота, а… осень, брат, осень, моя любимая пора года, наверное и твоя, столько дичи дарят нам ее убранные кукурузные поля».
– Что это за лирика на тебя налетела? —смеется он, ажно хохочет.
– А что, – немного смутившись, навстречу его шутке, – Да я в восторге от их красоты, посмотришь на твой трофей, душа не на месте.
Беру в руки добычу, и с удовольствием рассматриваю каждого из трех селезней. В свой черед подкалываю брата: «А что уток не было, одних селезней добыл». На что брат, нахмурив брови и выпучив глаза, грозно выпалил: «Ты наверное забыл, что осенью я стреляю только селезней, а уток только тогда, когда в стае нет этих «французов». «Каких это «французов»?, «Да селезней», вижу, что он немного смутился. «Может франтов?», – подсказываю ему, «Ладно, пусть будет так». Перебивая мою шутку, он машет рукой в сторону далекого кустарника, кучки березок и низких разлапистых сосен. «Давай пойдем туда, помнишь, как вечером за деревню Ридча, три дня назад падали табунки уток. Просто уверен, что и там мы и найдем вечерний сад».
По засеянному озимыми полю подошли к ложбинке, замечая по дороге, что на поле кормятся ночью зайцы, поместили эту информацию в голову, к открытию через неделю охоты на «косых». Минули мелкий березняк, можно сказать маленький кусочек леса посреди распаханных полей. Перед нами канава. Это место так заросло лозой и высоким тростником – только остались небольшие островки чистой воды. Уже за метров сорок мы услышали всплеск: «Это «французы» гоняют уток, всегда вечером балуются», – Леха словно не слышал моей поправки, зовет селезней – «французы» за их осенний наряд, и еще в начале сентября в беседе часто употребляет это слово: «Слышь, звонит по телефону, приезжай, уже у «французов» то головы зеленые, та называет селезней кряквы, значит перелиняли, пора их убавит в утиной стае».
На корточках, подкрался к уткам, но они не взлетали. А канава, что преградила мне путь, была очень глубокой. Утки покрякивали, хлопали крыльями совсем рядом, но не взять! Ветер дул с Запада. Поэтому было решено, я подхожу со стороны кукурузного поля, а Леха – маскируется в тростнике рядом с чистой водой. Но сразу надо согнать уток и по-возможности, сделать удачные выстрелы. План – половина успеха охоты. Я тихонько Беру початок кукурузы и швыряю его в сторону уток. Гвалт! Срывается стайка штук пятнадцать и прямо на меня. Зазвучали выстрелы. После первого выстрела в воздухе «куча мала». Уток так много, что после пяти выстрелов и сбитых трех уток успеваю перезарядить ружье и сбить селезня. Рядом звучат выстрелы брата. «У меня три» – кричит Леха. «У меня четыре» – ему в ответ, кричу я. «Давай соберем» – слышу я, и готов помочь достать с воды его сбитых уток. Вдруг вижу краем зрения, небольшая стайка уток опять идет на посадку. «Огонь» – кричу я, и сам тоже стреляю, почти уже севшей утке, – мимо. Но все-таки последним из пяти выстрелов достаю за метров сорок селезня. И бегом бегу по кукурузе, к месту падения, боясь потерять осенний трофей. В душе симфония – все это великолепие багровой осени, мелкий дождик, низко, бегущие по небу тучи, заснувшие на зиму поля, желтые травы, словно вышитый из листьев ковер под ногами, взятые утки, да – это симфония! И больше не нужно стрельбы по уткам: «Настрелялись вволю», – смеется Леха и предлагает остаться на вечерний лёт. Но не по утке, днем проезжая по дороге из деревни видел большую стаю гусей, крутившуюся над этим местом. Мы маскируемся в тростнике почти в центре неперепаханного поля и молча наблюдаем за красотой наступавшего вечера.Багровое солнце собирается на ночлег, его холодный отблеск не греет, дождик утих, верещат сороки, мелкие пташки прячутся в кустарник, а вот и первый зайчишка выскочил с травы, потянулся по-взрослому и мелкими прыжками побежал к озимым посевам.Быстро темнеет! И надежда увидеть пролетного гуся тихонько угасает. Но ничего – «Есть закат, будет и рассвет» – опять меня Леха удивляет своим оптимизмом. И мы выходим из укрытия, идем по полю к машине. И заботливо спрашивает: «Ты же не устал?», «Есть маленько», – отвечаю ему – «Но под кустиками посижу в карауле». «Отличились мы сегодня, а, Гена», – рассуждает Леха. Мы идем домой, и надежда добыть, выбить гуся из кочующих по вечерам гусиных стай, тихонько угасает. «Не все же нам «малин» в руки, пора и честь знать, вон сколько уток взяли.» «Довольно, нужно и другим охотникам оставить». Скажу тебе так: «Есть закат, вечерняя зорька, будет и рассвет, приедем утром, посидим в засаде на гусей. Да и шалаш сделаем. Пусть пролетный гусь привыкает». Но что это?! Почти на бреющем полете из темноты на нас просто сваливается стая птиц. Выстрелы звучат уже в угон. Не видим, но слышим глухой удар оземь. Есть! И в предвкушении увидеть гуся подбегаем к трофею. Но нет. Леха поднимает с поля – и мы по очереди оцениваем крупный трофей красавца-селезня. «Ну ты видел, какая большая стая!» – восхищено восклицает брат. – «Наверное я ее и видел, просто далеко было, вот и принял за гусей». Так, на мажорной ноте и закончился еще один день Охоты! В воскресение вечером, сидя за столом с бокалом красного вина мы благодарили богиню охоты Диану за дичь, и в центре стола была великолепно приготовленное блюдо из отваренных и зажаренных в свином жиру моей женой Марией уток. Спасибо ей за это, и нам, конечно, тоже!