Генри Райдер Хаггард
Она и Аллан (сборник)
Роман «Она и Аллан» публикуется на русском языке впервые.
Печатается по изданию: Г. Р. Хаггард. Нада. – СПб.: П. П. Сойкин, 1904
Знак информационной продукции 12+
© Непомнящий Н. Н., перевод на русский язык, 2013
© ООО «Издательство «Вече», 2013
Об авторе
Генри Райдер Хаггард родился 22 июня 1856 года в Браденхеме, небольшой деревушке в графстве Норфолк на востоке Англии. Он был восьмым ребенком в большой семье адвоката сэра Уильяма Райдера Хаггарда и поэтессы Эллы Даветон. Не получив систематического образования, Генри тем не менее слыл любознательным юношей, проявлявшим большой интерес к отечественной истории и судьбам древних цивилизаций. Однако отец не возлагал особых надежд на сына-мечтателя. Будучи очень строгим и властным человеком, сэр Уильям отправил девятнадцатилетнего Генри, подумывавшего о женитьбе, в Африку. Разлука с любимой девушкой и несколько лет, проведенных вдали от родины на просторах таинственной полудикой страны, сформировали личность писателя, заложив основы двух главных элементов его творчества: романтизм и экзотику.
В 1875 году, получив должность секретаря при английском губернаторе южноафриканской провинции Наталь, Хаггард начинает изучать быт и нравы зулусов, много путешествуя по стране. Туземцы с симпатией относились к любознательному англичанину, прозвав его «Инданда» («Человек высокого роста и доброго нрава»). Активная деятельность Хаггарда была отмечена правительством, и в 1878 году он получает пост управителя и регистратора Верховного суда в Трансваале.
Узнав, что его невеста Лили Джексон вышла замуж за преуспевающего банкира, Хаггард возвращается в Норфолк и женится на сестре своего друга Мариане Луизе Марджитсон. Но любовь к Лили не проходит. Всю жизнь он будет страдать от этого неразделенного чувства, воплощая мечту о Лили в ярких образах героинь своих книг: Клеопатре, Аише, прекрасной Маргарет, дочери Монтесумы.
Вместе с семьей Хаггард снова уезжает в Африку, решив заняться фермерским хозяйством. Но эта идея сменяется другой. Интересные наблюдения, записываемые в дневник, приводят Хаггарда к мысли о литературной карьере. Он с головой погружается в работу и в 1885 году, вернувшись в Англию, публикует свою первую книгу – краткую историю Трансвааля. Еще два года проходят в творческих поисках, пока однажды не состоялся знаменитый спор с братом, посчитавшим, что Генри не сможет создать роман в духе «Острова сокровищ». Заключив шуточное пари на 5 шиллингов, Хаггард всего за 6 недель пишет «Копи царя Соломона», книгу, после публикации которой он, что называется, проснулся знаменитым. Роман о приключениях африканского охотника Аллана Квотермейна (альтер эго самого писателя) имел поистине феноменальный успех у читателей, незамедлительно потребовавших продолжения. К образу этого героя Хаггард возвращался не раз.
В 1887 году писатель публикует свой второй великий роман – «Она», историю бессмертной белой богини Аиши, обитающей в дебрях Африки. Эта книга вызвала массу восторгов и подражаний, записав Хаггарда в число предтеч ныне популярного жанра фэнтези.
После поездки в Египет из-под пера Хаггарда выходят еще два выдающихся романа: «Клеопатра» и «Мечта мира». Первый является весьма оригинальной трактовкой истории последней великой царицы Верхнего и Нижнего Египта. Второй рассказывает о судьбе Одиссея.
Человек неуемной энергии, Хаггард был также известен как политический деятель и публицист. Он баллотировался в парламент, был участником и консультантом всевозможных правительственных комитетов и комиссий по делам колоний. Строгий викторианец и пылкий патриот, Хаггард всегда считал себя защитником нации и культуры. В 1912 году в награду за труды во благо Британской империи он был возведен в рыцарское звание. Скончался писатель 14 мая 1925 года в Лондоне.
Владимир Матющенко
Избранная библиография Г. Р. Хаггарда:
«Копи царя Соломона» (King Solomon's Mines, 1885)
«Аллан Квотермейн» (Allan Quatermain, 1887)
«Она» (She: A History of Adventure, 1887)
«Клеопатра» (Cleopatra, 1889)
«Мечта мира» (The World's Desire, 1890)
«Нада» (Nada the Lily, 1892)
«Дочь Монтесумы» (Montezuma's Daughter, 1893)
«Принцесса Баальбека» (The Brethren, 1904)
«Прекрасная Маргарет» (Fair Margaret, 1907)
«Она и Аллан» (She and Allan, 1921)
Нада
Введение
Несколько лет тому назад, как раз за год до зулусской войны[1], один европеец путешествовал по Наталю[2]. Имя его не имеет значения, так как не играет никакой роли в этой истории.
Путник вез с собой два фургона с товаром и направлялся в Преторию. Погода стояла холодная, трава росла редко, а иногда ее и вовсе не было, что представляло немалое затруднение для прокорма волов и усложняло путешествие. Европейца соблазняла, однако, высокая ценность его груза в это время года, что могло восполнить его траты в случае потери скота. Он храбро продвигался вперед. Все шло хорошо до маленького города Стангера, на берегах реки Дугузы, где находился крааль[3] Чаки, первого короля зулусов, приходившегося дядей Кетчвайо[4].
В первую же ночь после отбытия из Стангера погода значительно посвежела, густые серые облака заволокли небо и скрыли звезды.
«Да, если бы я не знал, что нахожусь в Натале, я сказал бы, что надвигается снежная буря, – подумал про себя европеец. – Я часто видел такое небо в Шотландии – оно всегда предвещало снег!»
Затем он вспомнил, что в Натале уже много лет не бывало снега, эта мысль отчасти успокоила его. Европеец выкурил трубку и лег спать под навесом одной из повозок. Среди ночи его разбудили ощущение сильного холода и слабое мычание волов, привязанных к повозкам. Он высунул голову из-под навеса и осмотрелся. Земля была покрыта густым слоем снега, в воздухе носились бесчисленные снежинки, разгоняемые холодным резким ветром. Путешественник вскочил, поспешно натягивая на себя теплую одежду, и стал будить кафров, спавших под прикрытием повозок. Не без труда удалось вывести их из оцепенения, которое уже начинало овладевать ими.
Кафры вылезли из-под повозок, дрожа от холода, закутанные в меховые одеяла.
– Живо, ребята! – обратился он к ним на зулусском наречии. – Живо! Что ж вы хотите, чтобы скот замерз от снега и ледяного ветра? Отвяжите волов и загоните их между повозками, они хоть немного защитят их!
С этими словами он зажег фонарь и соскочил с повозки в снег.
С большим трудом удалось наконец кафрам отвязать волов, закоченевшие пальцы плохо повиновались им, когда пришлось развязывать замерзшие веревки.
Повозки были выдвинуты в ряд, и в пространство между ними загнали всех тридцать шесть волов, которых и привязали с помощью веревок, накрест протянутых между колесами. Покончив с этим делом, европеец снова взобрался на свою холодную постель, а дрожавшие от холода туземцы, подкрепившись ужином, расположились во второй повозке, натянув на себя парусину от походной палатки. На некоторое время водворилась тишина. Изредка раздавалось лишь беспокойное мычание столпившихся быков.
«Если снег не перестанет, я потеряю свой скот: он не вынесет этого холода», – думал про себя европеец.
Не успел он мысленно выговорить эти слова, как послышались треск порванных веревок и громкий топот копыт. Европеец снова выглянул из повозки. Волы, сбившись в кучу, бросились бежать и скоро исчезли в темноте ночи, ища защиты от холода и снега.
Через минуту они совершенно исчезли из виду. Делать было нечего, оставалось лишь терпеливо ждать рассвета. Наступившее утро осветило местность, густо засыпанную снегом. Предпринятые поиски ни к чему не привели.
Волы быстро убежали, и следы их занесло свежевыпавшим снегом. Европеец призвал на совет кафров и спросил, что теперь делать. Один советовал одно, другой – другое, но все были согласны с тем, что надо дождаться, пока не растает снег, прежде чем что-либо предпринять.
– Или пока мы сами не замерзнем, дураки вы такие! – возразил угрюмо европеец. Он был сильно не в духе, что, впрочем, было вполне естественно. Европеец терял по меньшей мере четыреста фунтов стерлингов на одних пропавших волах. Наконец один из слуг выступил вперед – до этой минуты он упорно молчал, – погонщик первой повозки.
– Отец мой, – обратился он к европейцу, – вот что я скажу. Волы пропали, а следы их заметены снегом. Никто не знает, куда они побежали, живы ли они или представляют собой груду костей, но там, внизу, в краале, – указал он рукой на несколько шалашей, расположенных на склоне холма, – приблизительно в двух милях отсюда, живет колдун по имени Звите. Он стар, очень стар, но обладает знанием, и если кто может сказать вам, отец мой, где находятся пропавшие волы, то это он!
– Что за глупости! – ответил ему европеец. – Но так как в краале будет не холоднее, чем в этой повозке, пойдем туда и, пожалуй, спросим Звите. Принеси-ка бутылку джина и немного нюхательного табаку для подарков!
Час спустя европеец уже находился в шалаше старого Звите. Путешественник увидел перед собой очень старого человека, от него остались почти одни кости. Старик ослеп на оба глаза, и одна рука, а именно – левая, была мертвенно бледная и сморщенная.
– Чего ты хочешь от старого Звите, белый человек? – спросил старик тоненьким голосом. – Ведь ты не веришь мне? Не веришь в мое знание? Зачем же мне помогать тебе? А все же я исполню твое желание, хотя оно и противно вашим законам, а ты нехорошо поступаешь, обращаясь ко мне. Но я хочу доказать тебе, что не все ложь в нас, зулусских колдунах, и помогу тебе. Ты хочешь знать, отец мой, куда девались твои волы, прячась от холода? Не так ли?
– Совершенно верно! – ответил европеец. – У вас длинные уши!
– Да, отец мой. У меня длинные уши, хотя и говорят, что я стал глохнуть. У меня и глаза зоркие, хотя я и не вижу твоего лица. Дай мне послушать! Дай посмотреть!
Старик замолчал на несколько минут, мерно раскачиваясь взад и вперед, и наконец заговорил:
– У тебя ферма там, внизу, около Пайнтауна, не так ли? Ага! Я так и думал, а на расстоянии часа езды от твоей фермы живет бур. У него только четыре пальца на правой руке. На ферме этого бура есть роща, и в ней растут деревья мимозы. В этой самой роще ты найдешь своих волов – да, да, на расстоянии пяти дней пути отсюда ты найдешь всех своих волов. Я говорю – всех, отец мой, но на самом деле всех, кроме трех: большого черного африканского вола, маленького рыжего зулусского однорогого и пестрого волов. Этих трех ты не найдешь, они погибли в снегу. Пошли людей и тогда найдешь остальных. Нет, нет! Я не прошу награды! Я не делаю чудес за плату, к чему мне? Я и так богат!
Европеец стал смеяться, но в конце концов, такова уж в нас сила веры в сверхъестественное, он послал людей в указанное место. И что же? На одиннадцатый день пребывания европейца в краале Звите посланные вернулись и пригнали всех волов, за исключением трех. После этого европеец больше не смеялся. Эти одиннадцать дней он провел в одном из шалашей крааля старого Звите. Каждый день он приходил к нему и беседовал с ним. Часто такие беседы продолжались далеко за полночь. На третий день он спросил Звите, почему его левая рука такая белая и сморщенная и кто такие Умслопогаас и Нада, о которых он мельком упомянул несколько раз. Тогда старик поведал ему историю, изложенную в этой книге. День за днем старик рассказывал, пока не довел ее до конца. История эта не вся записана в этой книге, некоторые части ее могли быть забыты, другие пропущены. Автор не мог также передать всю выразительность зулусского наречия, не мог также создать точный образ рассказчика. На самом деле он не только рассказывал свою историю, но воспроизводил ее действиями.
Если приходилось говорить о смерти воина, он, ударяя палкой, показывал при этом, куда попал удар и как упал сраженный.
Если история затрагивала грустные факты, он стонал и даже иногда плакал. Старик говорил разными голосами, причем каждое из действующих лиц имело особый голос.
Этот старый, сморщенный человек, казалось, вновь переживал прошлое.
Прошлое само говорило со слушателем, повествуя о делах, давно забытых, о делах, никому более не известных.
Европеец записал рассказ старика Звите, как сумел, по возможности так, как излагал его старик. Сама же история Нады и тех, чьи жизни были тесно связаны с ней, произвела на него настолько сильное впечатление, что он пошел дальше и напечатал свои записки, для того чтобы и другие могли судить о ней. Теперь роль его кончена.
Пусть тот, кого называют Звите, но который на самом деле носит другое имя, начинает свой рассказ.
Глава 1. Пророчества юного Чаки
Вы просите меня, отец мой, рассказать про юношу Умслопогааса, прозванного впоследствии Булалио Убийца, который владел Виновником Стонов, топором с рукоятью из клыка носорога, и про его любовь к Наде – самой прелестной женщине племени зулусов?
История эта длинная, но вы пробудете здесь не одну ночь, и если я буду жив, то расскажу ее вам до конца.
Приготовьтесь, отец мой, услышать много грустного, даже теперь, когда я вспоминаю о Наде, слезы подступают к омертвелой роговой оболочке, которая скрывает солнечный свет от моих старых глаз!
Знаете ли вы, кто я, отец мой? Нет, наверное, не знаете. Вы думаете, что я старый колдун Звите. Так и люди думают уже много лет, но и это не мое настоящее имя. Мало кто знал его. Я хранил его затаенным в сердце, потому что, хотя я и живу теперь под защитой законов белого короля, а великая королева считается верховным вождем моего племени, но если бы кто узнал мое настоящее имя, то и теперь ассегай[5] мог бы найти дорогу к этому сердцу!
Взгляните на эту руку, отец мой, нет, не на ту, которая иссушена огнем, посмотрите на мою правую руку. Вы видите ее, а я не вижу, потому что слеп, но я помню ее такой, какой она была когда-то. Ага!
Я вижу ее красной и сильной, красной, потому что она обагрена кровью двух королей.
Слушайте, отец мой, наклоните ухо ко мне ближе и слушайте. Меня зовут Мопо! Ага! Я чувствую, что вы вздрогнули, вздрогнули так, как дрогнул отряд Пчел, когда Мопо выступил перед ними и с ассегая в его руках кровь короля Чаки медленно капала на землю.
Да! Я тот самый Мопо, что убил короля Чаку. Мы убили его вместе с принцами Дингааном и Умхланганом, но рана, лишившая его жизни, была нанесена моей рукой. Не будь меня, никогда бы его не убили.
– Что вы говорите? Дингаан погиб при Танголе!
– Да, да, он погиб, но не там, он погиб на горе Призраков и лежит на груди каменной колдуньи, которая сидит там, на вершине, в ожидании конца мира. И я был на горе Призраков. В то время ноги мои двигались быстро, а жажда мести не давала мне покоя.
Я шел весь день и к ночи нашел его. Я да еще другой, и мы убили его. Ха! Ха! Ха! Зачем я вам все это говорю? Что это имеет общего с любовью Умслопогааса и Нады, по прозванию Лилия? А вот сейчас скажу вам. Я заколол Чаку из мести за мою сестру Балеку – мать Умслопогааса, и за то, что он умертвил моих жен и детей. Я и Умслопогаас убили Дингаана за Наду – мою дочь!
В этой истории встречаются великие имена, отец мой, эти имена известны многим. Когда импи дико выкрикивали их, идя на приступ, я чувствовал, как горы содрогались, я видел, как вода трепетала в своем русле. Где они теперь? Их нет, но белые люди записывают имена их в книги. Я – Мопо – открыл врата вечности носителям этих имен. Они вошли в них и больше не вернулись. Я обрезал нити, привязывавшие их к земле, и они сорвались. Ха! Ха! Они сорвались! Может быть, и теперь падают, а может быть, ползают по своим опустевшим жилищам в образе змей. Жаль, что я не могу узнать этих змей, чтобы раздавить их под своим каблуком.
Вон там, внизу, на кладбище королей есть яма. В этой яме лежат кости короля Чаки – того короля, что убит мной за Балеку. А там далеко, в стране зулусов, есть расщелина в горе Призраков. У подножия этой трещины лежат кости Дингаана, короля, убитого за Наду. Падать было высоко, а он был тяжелый, кости его рассыпались на мелкие куски.
Я ходил смотреть на них после того, как шакалы и коршуны покончили свое кровавое дело. О, как я хохотал! Потом и пришел сюда умирать. Все это было давно, а я еще не умер, несмотря на то что желаю умереть и пройти скорее по тому пути, где прошла моя Нада. Может быть, я для того и жив еще, чтобы рассказать вам эту историю, отец мой, а вы передадите ее белым людям, если пожелаете.
Вы спрашиваете, сколько мне лет? Да я и сам не знаю. Я очень, очень стар. Если бы король Чака был жив, он был бы одних лет со мной. Никого не осталось в живых из тех, кого я знал мальчиками. Я так стар, что мне следует торопиться. Трава вянет, настает зима. Да, пока я говорю, зима окутывает холодом мое сердце. Что же! Я готов уснуть в этом холоде, и кто знает, быть может, снова проснусь среди благоухающей весны.
Раньше еще, чем зулусы составили отдельное племя, я родился в племени лангени. Племя наше было небольшое, впоследствии все те, кто способен был сражаться, составили лишь один отряд в войске короля Чаки – их набралось всего-то, может быть, от двух до трех тысяч, но зато все наперечет были храбрецы. Теперь все они умерли, и жены их, и дети, да и все племя больше не существует. Оно исчезло подобно тому, как исчезает луна каждого месяца.
Племя наше жило в красивой открытой местности. Говорят, там живут теперь буры[6], которых мы звали амабоона. Отец мой, Македама, был вождем этого племени, и его крааль расположен был на склоне холма. Я не был, однако, сыном его старшей жены.
Однажды вечером, когда я был еще совсем маленький и ростом едва достигал локтя взрослого человека, я сошел с матерью в долину, где находился загон для скота: нам хотелось посмотреть наше стадо. Мать моя очень любила своих коров; между ними была одна, с белой мордой, она, как собака, ходила следом за ней. Мать моя несла на спине маленькую сестру мою Балеку. Балека была в то время еще маленькой. Мы шли по долине, пока не встретили пастухов, загонявших скот. Мать подозвала корову с белой мордой и кормила ее из рук листьями мучного дерева, которые захватила с собой. Пастухи погнали скот дальше, а корова с белой мордой осталась около моей матери. Мать сказала пастухам, что приведет ее сама, когда вернется домой. Она села на траву, держа на руках Балеку, я играл около нее, корова паслась рядом. Вдруг мы увидели женщину, идущую по долине по направлению к нам.
По ее походке было заметно, как она сильно утомлена. К спине ее был привязан узел, завернутый в циновку. Она вела за руку мальчика приблизительно моих лет, но выше ростом и на вид сильнее меня. Мы ждали довольно долго, пока женщина дошла до нас и в изнеможении опустилась на землю.
По ее прическе мы сразу узнали, что она не принадлежала к нашему племени.
– Здравствуйте! – сказала женщина.
– Здравствуйте! – ответила моя мать. – Что вам надо?
– Мне надо поесть и шалаш, где бы я могла отдохнуть, – ответила женщина. – Я иду издалека!
– Как ваше имя и какого вы племени? – спросила мать.
– Зовут меня Унанди, я жена Сензангаконы, из племени зулусов! – ответила незнакомка.
Надо сказать вам, отец мой, что между нашим племенем и зулусами только что была война. Сензангакона убил нескольких наших воинов и захватил много скота, а потому, когда моя мать услышала слова Унанди, она гневно вскочила на ноги.
– И ты смела прийти сюда и просить пищи и крова – ты, жена зулусского пса! – воскликнула она. – Убирайся прочь, не то я позову работниц и прикажу выгнать тебя отсюда кнутами!
Женщина – она была очень красива – молча ждала, пока моя мать кончит свою гневную речь, тотчас подняла голову и тихо сказала:
– Около вас стоит корова, у которой молоко сочится из вымени, неужели же вы откажете дать мне и моему мальчику кружку молока? – Она вынула из своего узла кружку и протянула ее нам.
– Конечно, не дам! – сказала моя мать.
– Нам так хочется пить после долгого пути, – продолжала женщина. – Может быть, вы дадите нам кружку воды? Мы уже давно не встречали источника!
– Не дам, песья жена, иди и сама ищи себе воды!
Глаза женщины наполнились слезами, мальчик скрестил руки на груди и нахмурился. Это был очень красивый мальчик, с большими черными глазами, но когда он хмурил брови, глаза его темнели, как темнеет небо перед грозой.
– Матушка, – оказал он, – видно, мы так же непрошеные гости здесь, как и там, внизу! – И он кивнул головой по направлению в ту сторону, где жило племя зулусов. – Пойдем в Дингисвайо, там племя умтетва защитит вас!
– Пойдем, сын мой, – ответила Унанди, – но путь наш дальний, а мы с тобой так устали, что, пожалуй, и не дойдем!
Я молча слушал и почувствовал, как сердце мое содрогнулось от жалости. Мне было жалко и женщину, и мальчика. Оба казались такими утомленными. Не говоря ни слова моей матери, я схватил ковш и побежал к источнику. Через несколько минут я вернулся с водой. Мать моя очень рассердилась и хотела поймать меня, но я быстро промчался мимо нее и подал ковш мальчику. Тогда мать решила больше не мешать мне, но все время словами старалась уязвить женщину. Она говорила, что муж ее причинил зло нашему племени и что сердце подсказывает ей, что он причинит еще большее зло. Так говорит ей ее Элозий[7]. Ах, отец мой, Элозий ее был прав! Если бы женщина Унанди и ее сын умерли тут же, на лугу, в этот день, поля и сады моего племени не обратились бы в голые степи и кости моих единомышленников не валялись бы в большом овраге, там, около крааля Кетчвайо.
Пока моя мать говорила, я стоял молча рядом с беломордой коровой и наблюдал за происходившим. Сестренка Балека громко плакала.
Мальчик, сын Унанди, взяв из моих рук ковш, не подал воды матери. Он сам выпил две трети, и я думаю, он выпил бы и все, если бы жажда его не была утолена. Затем он подал остаток воды матери, и она выпила ее. Тогда, взяв ковш из ее рук, мальчик выступил на несколько шагов вперед, держа ковш в одной руке, а в другой короткую палку.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросил он меня тоном взрослого.
– Меня зовут Мопо! – ответил я.
– А как зовут ваше племя?
Я назвал ему наше племя – племя лангени.
– Хорошо, Мопо, теперь я скажу тебе мое имя. Меня зовут Чака, я сын Сензангаконы, и мое племя зовут амузулу. Я тебе скажу еще что-то. Пока я маленький мальчик, и мое племя маленькое, но придет время, когда я вырасту такой большой, что голова моя будет теряться в облаках, ты будешь смотреть вверх и не увидишь ее. Лицо мое ослепит тебя, оно будет сиять подобно солнцу, а племя мое возрастет одновременно со мной и наконец поглотит весь мир. Слушай меня! Когда я стану велик и мое племя со мной возвеличится, тогда я припомню, как однажды лангени отказали дать мне с матерью ковш молока, чтобы утолить жажду. Ты видишь этот ковш. За каждую каплю, которую он может содержать, будет пролита кровь человека – кровь одного из ваших единоплеменников. Но за то, что ты, Мопо, дал мне воды, я пощажу тебя, одного тебя, Мопо, и возвеличу тебя. Ты разжиреешь в тени моей славы. Тебя одного я никогда не трону, как бы ты ни провинился передо мной, клянусь тебе в этом. Но зато эта женщина, – и он указал палкой на мою мать, – пусть торопится умереть, чтобы мне не пришлось заставить ее желать смерти. Я сказал!
Мальчик заскрежетал зубами и погрозил нам палкой. Мать моя молча стояла в стороне, наконец она не выдержала:
– Негодный лгунишка! Говорит, точно большой, не правда ли? Еще теленок, а ревет, как бык! Я научу его говорить иначе, мальчишка, злой прорицатель! – И, спустив Балеку на землю, она побежала к мальчику.
Чака стоял неподвижно, пока она не подошла совсем близко к нему, тогда он вдруг поднял палку и так сильно ударил ее по голове, что она тут же упала. Он захохотал, повернулся и ушел в сопровождении своей матери.
Это были первые слова Чаки, слышанные мной, отец мой. Они оказались пророческими и оправдались. Последние слова, слышанные мной, тоже были пророческими и, я думаю, тоже оправдаются. Они, впрочем, и теперь уже исполнились. Во-первых, он сказал, что племя зулусов возвысится. И что же, разве это не так? Во-вторых, он предсказал, как оно падет, – и оно падет. Разве белые люди не собираются уже теперь вокруг него близ Кетчвайо подобно тому, как коршуны собираются вокруг околевающего быка. Зулусы уже не те, что были прежде.
Да, да, слова его оправдаются, и голос мой – это голос племени, уже осужденного.
Но об этих других словах Чаки я скажу в свое время.
Я подошел к своей матери. Она приподнялась с земли и села, закрыв лицо руками. Кровь из раны, нанесенной палкой Чаки, текла по ее рукам и падала на грудь.
Так она сидела долго, ребенок плакал, корова мычала, как бы прося подоить ее, а я все вытирал кровь, сочившуюся из раны, пучками сорванной травы. Наконец она отняла руки от лица и заговорила со мной:
– Мопо, сын мой, мне снился сон. Я видела мальчика Чаку, ударившего меня, он вырос и стал великаном. Он гордо выступал по долинам и горам, глаза его сверкали, как молния; и в руках он держал ассегай, обагренный кровью. Вот он захватывает одно племя за другим, он топчет ногами их краали. Перед ним все зелено, как летом, позади все черно, как будто огонь сжег траву. Я видела и наше племя, Мопо. Оно было многочисленно и сильно, мужчины храбры, девушки красивы, детей я считала сотнями. Я видела его еще раз, Мопо, – от него остались лишь кости, белые кости, тысячи костей, наваленных в кучу в каменистом овраге, а он, Чака, стоял над этими костями и хохотал так, что земля тряслась. После этого, Мопо, в этом видении я увидела тебя взрослым человеком. Ты один остался в живых из всего нашего племени. Ты шел за великаном Чакой, а за тобой были другие великие мужи царственной осанки. Ты ударил его небольшим копьем, он упал и снова сделался маленьким. Он упал и проклял тебя! Но ты крикнул ему в ухо одно имя – имя Балеки, твоей сестры, и он испустил дух. Пойдем домой, Мопо, пойдем домой, темнеет!
Мы встали и медленно направились к дому. Но я молчал, потому что мне было страшно, очень страшно, отец мой.
