Герберт Джордж Уэллс
Человек-невидимка. Чудесное посещение

Полная версия

Глава IV
Мистер Касс интервьюирует незнакомца

Я так подробно изложил обстоятельства, сопровождавшие приезд незнакомца в Айпинг, для того, чтобы читателю стало понятно всеобщее любопытство, вызванное его появлением. Что же касается его пребывания там до знаменательного дня клубного праздника, то на этом – за исключением двух странных происшествий – можно почти не останавливаться. Иногда случались столкновения с миссис Холл по вопросам хозяйственным, но из них постоялец всегда выходил победителем, тотчас же предлагая дополнительную плату, и так продолжалось до конца апреля, когда у него стали обнаруживаться первые признаки безденежья.

Холл недолюбливал его и при всяком удобном случае повторял, что от него надо избавиться, но неприязнь эта выражалась главным образом в том, что Холл старался по возможности избегать встреч с постояльцем.

– Потерпи до лета, – урезонивала мужа миссис Холл, – когда начнут съезжаться художники. Тогда посмотрим. Он, пожалуй, нагловат, зато аккуратно платит по счетам, этого у него отнять нельзя, что ни толкуй.

Постоялец в церковь не ходил и не делал никакого различия между воскресеньем и буднями, даже одевался всегда одинаково. Работал он, по мнению миссис Холл, весьма нерегулярно. В иные дни он спускался в гостиную рано и подолгу корпел над своими исследованиями. В другие же вставал поздно, расхаживал по комнате, целыми часами громко ворчал, курил или дремал в кресле у камина. Сношений с внешним миром у него не было никаких. Настроение его по-прежнему было чрезвычайно неровным: по большей части он вел себя, как человек до крайности раздражительный, а раза два у него были припадки бешеной ярости, и он швырял, рвал и ломал все, что попадалось под руку. Казалось, он постоянно находился в чрезвычайном возбуждении. Он все чаще разговаривал вполголоса с самим собой, но миссис Холл ничего не могла понять из этих разговоров, хотя усердно подслушивала.

Днем он редко выходил из дому, но в сумерки гулял, закутанный так, что его лица нельзя было увидеть, – все равно, было ли на дворе холодно, или тепло, – и выбирал для прогулок самые уединенные тропинки, затененные деревьями или огражденные насыпью. Его темные очки и страшное, забинтованное лицо под широкополой шляпой иногда пугали в темноте возвращающихся домой рабочих; а Тедди Хенфри однажды вышел, пошатываясь, из трактира «Красный камзол» в половине десятого вечера и чуть не умер со страху, увидев при свете, упавшем из отворенной двери, похожую на череп голову незнакомца (тот гулял со шляпой в руке). Детям, увидевшим его в сумерках, ночью снились страшные сны. Мальчишки его терпеть не могли, он их – тоже, трудно сказать, кто кого больше не любил, но во всяком случае, неприязнь была взаимная и очень острая.

Нет ничего удивительного, что человек такой поразительной наружности и такого странного поведения доставлял обильную пищу для разговоров в Айпинге. Относительно характера его занятий мнения расходились. Миссис Холл в этом пункте была весьма щепетильна. На вопрос, что он делает, она обыкновенно отвечала с большой торжественностью, что он занимается «экспериментальными исследованиями», – эти слова она произносила медленно и осторожно, точно боялась оступиться. Когда же ее спрашивали, что это означает, она говорила с оттенком некоторого превосходства, что это известно всякому образованному человеку, и поясняла: «Он делает разные открытия». С ее постояльцем произошел несчастный случай, рассказывала она, и руки и лицо его потеряли свой естественный цвет, а так как он человек чувствительный, то старается не показываться в таком виде на людях.

Но за спиной миссис Холл распространялся упорный слух, что ее постоялец – уголовный преступник, скрывающийся от правосудия и старающийся с помощью своего удивительного наряда спрятаться от полиции. Впервые эта догадка зародилась в голове мистера Тедди Хенфри. Впрочем, ни о каком сколько-нибудь громком преступлении, которое имело бы место за последние недели, не было известно. Поэтому мистер Гоулд, школьный учитель, несколько видоизменил эту догадку: по его мнению, постоялец миссис Холл был анархист, занимающийся изготовлением взрывчатых веществ; и он решил посвятить свое свободное время слежке за незнакомцем. Слежка заключалась главным образом в том, что при встречах с незнакомцем мистер Гоулд смотрел на него весьма упорно и расспрашивал о нем людей, которые никогда его не видели. Тем не менее мистеру Гоулду не удалось ничего узнать.

Было много сторонников версии, выдвинутой Фиренсайдом, что незнакомец – пегий или что-нибудь в этом роде. Так, например, Сайлас Дэрган не раз говорил, что если бы незнакомец решился показывать себя на ярмарках, то он нажил бы состояние, и даже ссылался на известный из Библии случай с человеком, зарывшим свой талант в землю. Другие считали, что незнакомец страдает тихим помешательством. Этот взгляд имел то преимущество, что разом объяснял все.

Кроме стойких последователей этих основных течений в общественном мнении Айпинга, были люди колеблющиеся и готовые на уступки.

Жители графства Сэссекс мало подвержены суеверию, и первые догадки о сверхъестественной сущности незнакомца появились лишь после апрельских событий, да и то этому верили одни женщины.

Но каковы бы ни были мнения о незнакомце отдельных жителей Айпинга, неприязнь к нему была всеобщей и единодушной. Его раздражительность, которую мог бы понять горожанин, занимающийся умственным трудом, неприятно поражала уравновешенных жителей Сэссекса. Яростная жестикуляция, стремительная походка, эти ночные прогулки, когда он неожиданно в темноте выскакивал из-за угла в самых тихих, безлюдных местах, бесцеремонное пресекание всех попыток вовлечь его в беседу, страсть к потемкам, побуждавшая его запирать двери, спускать шторы, тушить свечи и лампы, – кто мог бы примириться с этим? Когда незнакомец проходил по улице, встречные сторонились его, а за его спиной местные шутники, подняв воротник пальто и опустив поля шляпы, подражали его нервной походке и загадочному поведению. В то время пользовалась популярностью песенка «Человек-привидение». Мисс Стэтчел спела ее на концерте в школе – сбор пошел на покупку ламп для церкви; после этого как только на улице появлялся незнакомец, тотчас же кто-нибудь начинал насвистывать – громко или тихо – мотив этой песенки. Даже запоздавшие ребятишки, спеша вечером домой, кричали ему вслед: «Привидение!» – и мчались дальше, замирая от страха и восторга.

Касс, местный врач, сгорал от любопытства. Забинтованная голова вызывала в нем чисто профессиональный интерес; слухи же о тысяче и одной бутылке возбуждали его завистливое почтение. Весь апрель и весь май он старательно искал случая заговорить с незнакомцем, наконец не выдержал и около Троицы решил пойти к нему, воспользовавшись как предлогом подписным листом в пользу сиделки местной больницы. С удивлением он убедился, что мисс Холл не знает имени своего постояльца.

– Он назвал себя, – сказала мисс Холл (утверждение, лишенное всякого основания), – но я не расслышала.

Ей неловко было сознаться, что постоялец и не думал называть себя.

Касс постучал в дверь гостиной и вошел. Оттуда послышалась невнятная брань.

– Прошу извинения за то, что вторгаюсь к вам, – проговорил Касс, после чего дверь закрылась и дальнейшего разговора миссис Холл уже не слышала.

В течение десяти минут до нее долетал только неясный шум голосов; затем раздался возглас удивления, шарканье ног, грохот отброшенного стула, отрывистый смех, быстрые шаги – и на пороге появился Касс; он был бледен и оглядывался, вытаращив глаза. Не затворив за собой дверь и не взглянув на хозяйку, он прошел по коридору, спустился с крыльца и быстро зашагал по улице. Шляпу он держал в руке. Миссис Холл зашла за стойку, стараясь заглянуть через открытую дверь в комнату постояльца. Она услыхала негромкий смех, потом шаги. Со своего места она не могла увидеть его лица. Потом дверь гостиной захлопнулась, и все стихло.

Касс направился прямо к викарию Бантингу.

– Я сошел с ума? – произнес он отрывисто, едва войдя в пыльный кабинет викария. – Похож я на помешанного?

– Что случилось? – спросил викарий, кладя раковину пресс-папье на разрозненные листы своей очередной проповеди.

– Этот субъект, постоялец Холлов…

– Ну?

– Дайте мне выпить чего-нибудь, – сказал Касс и опустился на стул.

Когда Касс несколько успокоился с помощью стакана дешевого хереса – других напитков у добрейшего викария не бывало, – он стал рассказывать о своем свидании с незнакомцем.

– Вхожу, – начал он задыхающимся голосом, – и прошу подписаться в пользу сиделки. Как только я вошел, он засунул руки в карманы и плюхнулся в кресло. «Вы интересуетесь наукой, я слышал?» – начал я. «Да», – ответил он и опять фыркнул. Все время фыркал. Простудился, должно быть. Да и что удивительного, раз человек так кутается. Я стал распространяться насчет сиделки, а сам озираюсь по сторонам. Повсюду бутылки, химические препараты. Тут же весы, пробирки и пахнет ночными фиалками. Не угодно ли ему подписаться? «Подумаю», – говорит. Тут я прямо спросил его, занимается ли он научными изысканиями. «Да», – сказал он. «Длительные изыскания?» Тогда его словно прорвало. «Чертовски длительные», – выпалил он. «Вот как?» – сказал я. Вот тут-то и пошло. В нем уже раньше все так и кипело, и мой вопрос был последней каплей. Он получил от кого-то рецепт – чрезвычайно ценный рецепт, для какой цели – этого он не может сказать. «Медицинский?» – «Черт побери! А вам какое дело?» Я извинился. Он снисходительно фыркнул, откашлялся и продолжал. Рецепт он прочел. Пять ингредиентов. Положил на стол, отвернулся. Вдруг шорох: бумажку подхватило сквозняком. Он работал в комнате с открытым камином. Вспыхнуло пламя, и не успел он оглянуться, как рецепт сгорел и пепел вылетел в трубу. Он бросился к камину, – поздно. Вот! Тут он безнадежно махнул рукой.

– Ну?

– А руки-то и нет, – пустой рукав. «Господи, – подумал я, – вот калека-то. Вероятно, у него пробковая рука и он ее снял. И все-таки, – подумал я, – тут что-то неладно. Как же это, черт возьми, рукав не мнется и не обвисает, если в нем ничего нет?» А в нем ничего не было, уверяю вас. Совершенно пустой рукав, до самого сгиба. Я видел, что он пуст до самого локтя, и, кроме того, в прореху проходил свет. «Боже милосердный!» – воскликнул я. Тогда он замолчал. Уставился своими черными очками сперва на меня, потом на свой рукав.

– Ну?

– Только и всего. Не сказал ни слова, только глянул на меня и быстро засунул рукав в карман. «Я, кажется, остановился на том, как рецепт сгорел?» Он вопросительно кашлянул. «Как это вы, черт возьми, умудряетесь двигать пустым рукавом?» – спросил я. «Пустым рукавом?» – «Ну да, – сказал я, – пустым рукавом».

«Так это, по-вашему, пустой рукав? Вы сами видели, что рукав пустой?» Он поднялся с кресла. Я тоже встал. Тогда он медленно сделал три шага, подошел ко мне и стал совсем близко. Язвительно фыркнул. Я стоял, хотя, честное слово, это забинтованное страшилище с темными очками хоть кого испугало бы.

«Так вы говорите, рукав пустой?» – сказал он. «Конечно», – ответил я. Тогда этот нахал уставился на меня своими стекляшками. Потом преспокойно вытащил рукав из кармана и протянул его ко мне, как будто хотел снова показать. Все это он проделывал очень медленно. Я посмотрел на рукав. Казалось, прошла целая вечность. «Ну, – сказал я, откашлявшись, – в нем ничего нет». Что-то надо же было сказать. Мне становилось страшно. Я видел весь рукав насквозь. Он вытягивал его медленно, медленно – вот так, пока обшлаг не очутился дюймах в шести от моего лица. Странное это ощущение видеть, как приближается пустой рукав… А потом…

– Ну?

– Что-то – мне показалось, большой и указательный палец – потянуло меня за нос.

Бантинг засмеялся.

– Но там не было ничего! – сказал Касс, чуть не взвизгнув на слове «ничего». – Хорошо вам смеяться, а я был так ошеломлен, что ударил по обшлагу рукава, повернулся и выбежал из комнаты…

Касс замолчал. В непритворности его испуга нельзя было сомневаться. Он беспомощно повернулся и выпил еще стакан скверного хереса, которым угощал его достойнейший викарий.

– Когда я хватил его по рукаву, – сказал он, – то, уверяю вас, я почувствовал, что ударяю по руке. А руки там не было. И намека на руку не было!

Мистер Бантинг задумался. Потом подозрительно посмотрел на Касса.

– Это в высшей степени любопытная история, – сказал он с весьма глубокомысленным и серьезным видом. – Безусловно, история в высшей степени любопытная, – повторил он еще более внушительно.

Глава V
Кража со взломом в доме викария

О краже со взломом в доме викария мы узнали главным образом из рассказов самого викария и его жены. Это случилось перед рассветом в Духов день: в этот день Айпингский клуб проводит ежегодные празднества. Миссис Бантинг внезапно проснулась в предрассветной тишине с отчетливым ощущением, что дверь спальни хлопнула. Сначала она решила не будить мужа, а села на кровати и стала прислушиваться. Она явственно различила шлепанье босых ног, словно кто-то вышел из соседней туалетной комнаты и направился по коридору к лестнице. Тогда она как можно осторожнее разбудила мистера Бантинга. Последний, проснувшись и узнав, в чем дело, решил не зажигать огня, но, надев очки, капот жены и сунув ноги в купальные туфли, вышел на площадку. Он совершенно ясно услышал возню в своем кабинете внизу, потом там кто-то громко чихнул.

Тогда он вернулся в спальню, запасся самым надежным оружием, какое нашлось, – кочергой, и сошел с лестницы, стараясь двигаться как можно тише. Миссис Бантинг вышла на площадку.

Было около четырех часов; ночной мрак редел. В холле уже брезжил свет, но дверь кабинета зияла черной пропастью. В тишине слышен был только слабый скрип ступенек под ногами мистера Бантинга и легкое движение в кабинете. Потом что-то щелкнуло, слышно было, как открылся ящик и зашуршали бумаги. Затем раздалось ругательство, чиркнула спичка, и кабинет осветился желтым светом. В это время мистер Бантинг был уже в холле и в полуотворенную дверь увидел письменный стол, выдвинутый ящик и свечу, горевшую на столе. Но вора ему не было видно. Он стоял в холле, не зная, что предпринять, а позади него медленно спускалась с лестницы бледная, перепуганная миссис Бантинг. Одно обстоятельство поддерживало мужество мистера Бантинга: убеждение, что вор принадлежит к числу местных жителей.

Затем они услыхали звон монет и поняли, что вор нашел деньги, отложенные на хозяйство, – два фунта десять шиллингов полусоверенами. Звон монет мгновенно вывел мистера Бантинга из нерешительности. Крепко сжав в руке кочергу, он ворвался в кабинет; миссис Бантинг следовала за ним по пятам.

– Сдавайся! – яростно крикнул мистер Бантинг и остановился пораженный. В комнате никого не было.

И однако, вне всякого сомнения, минуту назад здесь кто-то двигался. С полминуты супруги стояли, разинув рот, потом миссис Бантинг заглянула за ширмы, а мистер Бантинг, побуждаемый тем же чувством, посмотрел под стол. Затем миссис Бантинг отвернула оконные занавеси, а мистер Бантинг осмотрел камин и пошарил там кочергой. Затем миссис Бантинг перерыла корзину для мусора, а мистер Бантинг открыл ящик с углем. Проделав все это, они остановились и в недоумении уставились друг на друга.

– Я готов поклясться… – сказал мистер Бантинг. – А свеча! – воскликнул он. – Кто зажег свечу?

– А ящик! – сказала миссис Бантинг. – Куда девались деньги?

Она быстро пошла к дверям.

– В жизни своей ничего подобного…

В коридоре кто-то громко чихнул. Они выбежали из комнаты и тут же услышали, как хлопнула дверь, ведущая на кухню.

– Принеси свечу, – сказал мистер Бантинг и пошел вперед. Оба ясно слышали стук торопливо отодвигаемых засовов.

Открывая дверь на кухню, мистер Бантинг увидел, что дверь на улицу отворяется, и в слабом утреннем свете мелькнула темная зелень сада. Но он уверяет, что в дверь никто не вышел. Она открылась, постояла открытой, потом со стуком захлопнулась. Пламя свечи, которую несла миссис Бантинг, замигало и вспыхнуло ярче. Прошла минута или две, прежде чем они вошли в кухню.

Там никого не оказалось. Они снова заперли на засов входную дверь, тщательно обыскали кухню, чулан, буфетную и, наконец, спустились в погреб. Но, несмотря на самые тщательные поиски, они никого не обнаружили.

Утро застало викария и его жену в весьма странном наряде; они все еще сидели в нижнем этаже своего домика при ненужном уже свете догоравшей свечи и терялись в догадках.

– В жизни своей ничего похожего… – в двадцатый раз начал викарий.

– Дорогой мой, – прервала его миссис Бантинг, – вот уже идет Сьюзи. Пускай она пройдет в кухню – и пойдем скорей оденемся.

Глава VI
Взбесившаяся мебель

В это же утро, на рассвете Духова дня, когда даже служанка Милли еще спала, мистер и миссис Холл встали с постели и бесшумно спустились в погреб. Там у них было дело совершенно особого характера, которое имело некоторое отношение к специфической крепости их пива.

Не успели они войти в погреб, как миссис Холл вспомнила, что забыла захватить бутылочку с сарсапарелью, которая стояла у них в спальне. Так как главным знатоком и мастером предстоящего дела была она, то наверх за бутылкой отправился Холл.

На площадке лестницы он с удивлением заметил, что дверь и комната постояльца приоткрыта. Пройдя в спальню, он нашел бутылку на указанном женой месте.

Но, возвращаясь обратно в погреб, он заметил, что засовы выходной двери отодвинуты и что дверь закрыта просто на щеколду. Осененный внезапным вдохновением, он сопоставил это обстоятельство с открытой дверью в комнату постояльца и с предположениями мистера Тедди Хенфри. Он ясно помнил, что сам держал свечку, когда миссис Холл задвигала засовы на ночь. Он остановился пораженный; затем, все еще держа бутылку в руке, снова поднялся наверх и постучал в дверь постояльца. Ответа не последовало. Он снова постучал, затем раскрыл дверь настежь и вошел в комнату.

Все оказалось так, как он и ожидал. Комната была пуста и постель нетронута. На кресле и на спинке кровати была разбросана вся одежда постояльца и его бинты; широкополая шляпа – и та лихо торчала на столбике кровати. Это обстоятельство показалось чрезвычайно странным даже не слишком сообразительному Холлу, тем более что другого платья, насколько он знал, у постояльца не было.

В полнейшем недоумении стоя посреди комнаты, он услыхал снизу, из погреба, голос своей жены; захлебывающаяся скороговорка и высокие, визгливые ноты, характерные для поселян Западного Сэссекса, доказывали крайнее нетерпение.

– Джордж! – кричала она. – Ты нашел что нужно?

Он повернулся и поспешил вниз к жене.

– Дженни! – крикнул он ей, нагибаясь над лестницей, ведущей в погреб. – А ведь Хенфри-то прав. Жильца в комнате нет. И парадная дверь открыта.

Сначала миссис Холл не поняла, о чем он говорил, но, сообразив, в чем дело, решила сама осмотреть пустую комнату. Холл, все еще с бутылкой в руке, пошел вперед.

– Его самого нет, а платье его тут, – сказал он. – Где он шляется без платья? Странное дело.

Когда они поднимались по лестнице из погреба, им обоим, как впоследствии было установлено, почудилось, что кто-то открыл и снова закрыл парадную дверь, но так как они нашли ее запертой, то в ту минуту они об этом ничего друг другу не сказали. В коридоре миссис Холл опередила своего мужа и взбежала по лестнице первая. В это время на лестнице кто-то чихнул. Холл, отставший от своей жены на шесть ступенек, подумал, что это она чихает, она же была убеждена, что это чихнул он. Поднявшись наверх, она распахнула дверь и стала осматривать комнату постояльца.

– Сроду ничего подобного не видела! – сказала она.

В это время сзади, над самым ее ухом, кто-то фыркнул, она обернулась и, к величайшему своему удивлению, увидела, что Холл стоит шагах в двенадцати от нее, на верхней ступеньке лестницы. Он тотчас подошел к ней. Она наклонилась и стала ощупывать подушку и белье.

– Холодное, – сказала она. – Его нет уже с час, а то и больше.

Не успела она договорить, как произошло нечто в высшей степени странное: постельное белье свернулось в узел, который тут же подпрыгнул через спинку кровати. Казалось, чья-то рука скомкала одеяло и простыни и бросила на пол. Вслед за этим шляпа незнакомца соскочила со своего места, описала в воздухе дугу и шлепнулась прямо в лицо миссис Холл. Затем с такой же быстротой полетела с умывальника губка; затем кресло, небрежно сбросив с себя пиджак и брюки незнакомца и захохотав сухим смешком, чрезвычайно похожим на смех незнакомца, повернулось всеми четырьмя ножками к миссис Холл и, нацелившись, бросилось на нее. Она вскрикнула и повернулась к двери, а ножки кресла осторожно, но решительно уперлись в ее спину и вытолкали ее вместе с Холлом из комнаты. Дверь с грохотом захлопнулась, щелкнул замок. Кресло и кровать, по-видимому, еще поплясали немного, как бы торжествуя победу, и внезапно все стихло.

Миссис Холл почти без чувств повисла на руках у мужа. Мистеру Холлу с величайшим трудом удалось при помощи Милли, которая успела проснуться от крика и шума, снести ее вниз и дать ей укрепляющих капель.

– Это духи, – сказала миссис Холл, придя, наконец, в себя. – Я знаю, это духи. Я читала про них в газетах. Столы и стулья начинают прыгать и танцевать…

– Выпей еще немножко, Дженни, – прервал ее Холл. – Это подкрепит тебя.

– Запри дверь, – сказала миссис Холл. – Смотри не впускай его больше. Я все время подозревала… Как это я не догадалась! Глаз не видно, голова забинтована, и в церковь по воскресеньям не ходит. А сколько бутылок… На что порядочному человеку столько бутылок! Он напустил духов в мебель… Моя милая старая мебель! В этом самом кресле любила сидеть моя дорогая матушка, когда я была еще маленькой девочкой. И подумать, что оно поднялось теперь против меня…

– Выпей еще капель, Дженни, – сказал Холл. – У тебя нервы совсем расстроены.

Было уже пять часов, золотые лучи утреннего солнца заливали улицу. Супруги послали Милли разбудить мистера Сэнди Уоджерса, кузнеца, который жил напротив.

– Хозяин вам кланяется, – сообщила ему Милли. – И у нас что-то стряслось с мебелью, она совсем сбесилась. Может, вы зайдете, поглядите?

Мистер Уоджерс был человек весьма сведущий и смышленый. Он отнесся с величайшей серьезностью к рассказу Милли.

– Это колдовство, головой ручаюсь, – сказал он. – Такому постояльцу только копыт не хватает.

Он пришел сильно озабоченный. Мистер и миссис Холл хотели было подняться с ним наверх, но он, по-видимому, с этим не спешил. Он предпочитал продолжать разговор в коридоре. Из табачной лавки Хакстерса вышел приказчик и стал открывать ставни. Его пригласили принять участие в обсуждении случившегося. За ним через несколько минут подошел, конечно, и сам мистер Хакстерс. Англосаксонский парламентский дух проявился здесь полностью: говорили много, но за дело не принимались.

– Установим сначала факты, – настаивал мистер Сэнди Уоджерс. – Обсудим, вполне ли будет правильно с нашей стороны взломать дверь его комнаты. Запертую дверь всегда можно взломать, но раз дверь взломана, ее уже не сделаешь невзломанной.

Но вдруг, ко всеобщему удивлению, дверь комнаты постояльца открылась сама, и, взглянув наверх, они увидели закутанную фигуру незнакомца: он спускался по лестнице и пристально смотрел на них зловещим взором своих необычайных темно-синих стеклянных глаз. Медленно, деревянной походкой он спустился с лестницы, прошел коридор и остановился.

– Смотрите, – сказал он, вытянув палец в перчатке.

Взглянув в указанном направлении, они увидели у самой двери погреба бутылку с сарсапарелью. Тут он вошел в гостиную и неожиданно быстро, со злостью захлопнул дверь перед самым их носом.

Никто не произнес ни слова, пока не замер звук захлопнутой двери. Все молча переглядывались.

– Признаюсь, это уже верх… – начал мистер Уоджерс и не докончил фразы.

– Я бы на вашем месте пошел и спросил его насчет всего этого, – сказал он затем Холлу. – Я потребовал бы объяснения.

Понадобилось некоторое время, чтобы убедить хозяина решиться на это. Наконец, он постучался в дверь, открыл ее и начал:

– Простите…

– Убирайтесь к черту! – крикнул в бешенстве незнакомец. – Затворите дверь!

На этом объяснение и закончилось.