bannerbannerbanner
Дожить до июля

Герман Ломов
Дожить до июля

Полная версия

Дожить, выжить, жить

Несколько слов о романе

Знаком с прозой и стихами Германа Ломова по его первой книге. Она сразу остановила моё внимание своей предельной искренностью и откровенностью. И это было не самолюбование или искреннее удивление тем, что ты ЕСТЬ на этом свете. Это была вполне осознанная попытка понять себя, найти себя, определить своё место в меняющемся мире.

Первая книга Германа Ломова была скорее поэтическая, чем прозаическая. Она была построена по законам лирическим, хотя прозаические моменты, маленькие рассказы, ярко свидетельствовали о высоких способностях автора именно в области прозы – и ясное видение выразительной детали, и прихотливость ритма, и умение построить естественный диалог, и в динамике показать суть характера своего молодого героя. Всё это в достаточно полной мере проявилось в романе Германа Ломова «Дожить до Июля».

Роман Германа Ломова проза не просто молодая. Это – проза новая. С нею рядом нечего поставить на современном сибирском горизонте.

Нынче, и это прискорбно, и молодые стараются вписаться в поверхностный книжный рынок. Пишут на потребу книжных развалов, которые всё больше и больше напоминают мне мясные ряды.

Герман Ломов занят тем, чем от века была занята русская литература. Он пишет жизнь души – её рождение, становление, искусы, которые возникают на пути живой души к спасению (погибели?).

Интересен мне этот роман не столько внешней стороной, хотя и она любопытна – она свободна, она порою неуклюжа, но это породистая неуклюжесть, выдающая потенциальную силу и красоту. Но больший интерес рождает стремление автора написать современного героя, нового героя, рождённого качественно новыми обстоятельствами жизни. Героя неведомого, потому интересного.

Нечто подобное рождалось в молодёжной прозе шестидесятых годов, но с той разницей, что герой шестидесятых был заквашен на романтике комсомольских строек, на воспевании «комиссаров в пыльных шлемах», на прочей лживой лабуде, как сказал бы герой Германа Ломова. Роднит только стремление к откровенности, однако проза Ломова больше вызывает доверия, ибо она написана без какого-либо расчёта на конъюнктуру, без стремления продемонстрировать лояльность властям (в том числе и писательским).

Единственное стремление автора – честно и на пределе своих возможностей разобраться с душой героя, с его судьбой, с тем, что возникает в общественной жизни после его контактов с общественной жизнью.

Мне очень любопытны вставные главки о «кумирах».

Я остро ощущаю в прозе Ломова драматизм смены «кумиров» для молодых. От Павки Корчагина до Пола Маккартни прошла великая эпоха, подобная отступлению ледника к пределам Полярного круга или наоборот наступлению ледника на субтропические области Западной Сибири. Но это ПРОИЗОШЛО. С этим надо считаться. Надо видеть погоду на дворе и в дождливый день не рисовать на стёклах окон прекрасную солнечную погоду, не обманывать себя тем, чего нет и, возможно, не будет. Надо жить с тем, что есть. Надо понимать – что вокруг нас. Этим и занимается молодой, а он и по жизни молод – чуть за двадцать! – писатель.

У Германа Ломова есть ещё резервы и в плане художественном, и в плане содержательном. Ему ещё на практике постигать прихотливость композиции прозы, постигать богатство языка и его законы, ему ещё предстоит переход (мучительный переход!) от описания собственного опыта к творчеству мира героев, рождённых воображением на основе собственного опыта. Но начало положено и отступать нет смысла и оснований.

Рад, что есть издатели, способные разделить успех автора с читателями.

Рад рождению нового талантливого прозаика на сибирской земле.

Рад тому, что есть возможность ещё раз убедиться – жизнь продолжается.

А Герману Ломову и его герою желаю дожить, выжить и жить, выясняя своё призвание на этом свете.

Александр ПЛИТЧЕНКО

Секретарь Правления Союза писателей России

г. Новосибирск,

14 апреля 1997 года

К читателю

В один из весенних и дождливых дней мая, стряхнув с зонта первые в году осадки небес, я вошел в двухэтажное неприметное здание по улице девятьсот пятого года.

Вероятно, от волнения, зажав правую полу плаща входной дверью, тихо выругался и стал подниматься на второй этаж по лестнице с настолько узкими ступенями, что каждый работник учреждения почти наверняка был приговорен оступиться хотя бы раз… Забравшись наверх, я оглядев пройденный путь. Внезапно закружилась голова: всё-таки волнение от предстоящей встречи расшатало психику. Учитывая, что желание скатиться вниз по этим, почти невидимым в темноте ступеням было минимальным, если быть честным, его не было совсем, я поспешил отойти от лестницы и устремился вглубь коридора. Затем свернул налево на первом повороте и оказался у цели моего визита – кабинета главного редактора издательства.

Дверь была закрыта, но внутри приёмной слышались голоса.

Я отошел от двери. Было необходимо настроиться на разговор и приготовиться к самому наихудшему: «Послушайте мой совет, молодой человек – Вам никогда не следует писать художественные книги. Как впрочем, и стихи. Может быть, Вы станете великим ученым и еще напишете множество необходимых человечеству научных трудов. Но я прошу Вас еще раз – никогда больше в своей жизни не пишите художественных книг. Эта обязанность не для Вас».

– Такой монолог я не хотел бы услышать в самом страшном сне, – тихо прошептал я, стоя у давно немытого и узкого окна, едва пропускающего редкие солнечные лучи. С окна, тем не менее, капало. Вероятно, оно уже давно перепутало свое истинное предназначение, добровольно приняв на себя исполнение обязанностей ливневой канализации…

Неделю назад я уже посещал это здание. Главного редактора издательства для воплощения моих планов мне порекомендовала мать одного из моих старых, еще школьных, друзей. «Это очень интеллигентный и умный человек», – изложила она своё мнение о нём. Её мнению я верил. У меня до сих пор не было оснований относиться к её мнению скептически. Такие основания отсутствуют и сейчас.

Но неделю назад был я принят довольно прохладно.

– Добрый день, – сказал я тогда. – Я – Ломов. Вам должны были позвонить…

– Здравствуй, – ответил он, ненадолго оторвавшись от каких-то бумаг, разложенных на столе, и рукой сделал соответствующий жест: проходи, мол.

Я прошёл и без разрешения сел на один из немногочисленных свободных от бумаг, папок, рукописей и книг стульев. Он продолжал работать, не обращая на меня никакого внимания. Через пару минут он оторвался от бумаг, потянулся в кресле и наконец перевёл взгляд на меня.

– Принёс? – спросил он без лишних церемоний.

– Принёс.

– Давай. Через неделю заходи.

Я отдал ему книгу. Свою книгу. Свою первую книгу.

Он профессиональным жестом взлохматил страницы, прикидывая объем произведения, и всмотрелся в обложку.

– Под влиянием Гессе? – спросил он.

– Простите? – не понял я.

– Написано, спрашиваю, под влиянием его «Степного волка»?

– Я не знаю ни такого автора, ни, тем более, его произведения с таким названием, – честно признался я.

– Странно, – он закурил. – Совпадают не только имена, но и наименования произведений. Почти.

Я развел руками: бывает, мол.

– Итак, – он довольно громко уронил руку на стол, – заходи через неделю. Почитаем, сравним… До встречи.

Собирался ли он читать мою книгу один либо, судя по его словам, планировал провести некоторые консультации и обсудить её с кем-либо, я не знал. Оставалось ждать неделю…

Я дождался. И сейчас стоял, как школьник на экзамене, боясь услышать самую низкую оценку. Постепенно оптимистические нотки стали превалировать в моем настроении. «Чтобы я не услышал сейчас, я не буду принимать это близко к сердцу. В конце концов, я знаю, что моя первая книга мне удалась. Доказательство тому – положительная оценка ее одним из профессиональных издателей Томска и отзывы бывших однокурсников», – окончательно определился я.

Тонкая струйка дождевой воды пробежала по узкому подоконнику, устремилась вниз и облизала носок моего правого ботинка. Я стряхнул капли с его поверхности, отошел от окна и, опять приблизившись к двери кабинета, коротко постучал.

– Входите, – раздалось за дверью.

Вошёл.

– Добрый день.

Он улыбнулся.

– Здравствуй, здравствуй. Присаживайся. Сейчас переговорим. Есть предложение.

У меня затеплилась слабая надежда. «Неужели возьмется издавать?!» – дрогнуло что-то внутри.

Он отодвинул один из ящиков стола и извлёк из его недр моё произведение.

Книга ему понравилась. Это я понял сразу, в самом начале разговора. Он довольно подробно останавливался на её отдельных сюжетах. Какие-то ругал, какие-то одобрял. Но меня мало интересовала его оценка: все сильные и слабые стороны моего детища были видны мне и без этого.

Я терпеливо стал ждать развязки беседы.

– Итак, теперь ближе к делу, – выдержав достаточно долгую паузу, начал он. – Есть предложение. В настоящее время наше издательство выпускает серию книг. Предложение заключается в следующем. Я даю тебе необходимые исходящие, а ты через годик – полтора кладёшь мне на стол все свои наработки.

– А с этим? – растерянно спросил я, указывая на предмет моей гордости – книгу, которую он только что так нахваливал.

– Хорошая книга, – пытался он уйти от ответа.

– Издаёте? – прервал я его.

– Нет, – коротко отрезал он.

– Причины?

– Книга носит некоммерческий характер.

– Постойте, – окончательно запутался я. – Если книга хорошая, то зачем ей носить коммерческий характер?!

– Лучше бы она была бездарной, но носила коммерческий характер, – он опять ушел от ответа на вопрос.

– Тогда что в Вашем понимании есть этот «коммерческий характер»?

Он понял, что я на взводе. Вероятно, понял, ибо решил опередить меня.

– Ты будешь слушать мои условия? – зло спросил он.

 

Я кивнул.

– Другой разговор. А с книгой я помогу. Потревожу своих коллег. Может, из них кто решиться. Меня же извини: тематика не моя.

– Я слушаю, – вяло прервал я его, не надеясь на помощь.

– «Слушаю», – передразнил он. – Ты не слушай, ты размышляй. Авторы порой годами ищут себе издателя. Некоторые так и умирают: кто – в поиске, кто – в отчаянии. Ты же нашёл издателя, еще не имея произведения, которое будет издаваться. Ты думаешь, это шуточки, парень? Я даю тебе прекрасный шанс. Работай и у тебя всё получится. А главное, верь в себя.

«А правда, чего это я, действительно, размяк?» – спросил я себя. – «Он же прав. На все сто прав. Вот, Губанов, например. Умер в тридцать восемь, кажется, а за все время только пару стихов в «Юности» сумел «пробить». Или Ерофеев. Его «Москва – Петушки» даже после смерти автора днём с огнём не сыскать. Или Довлатов… А тут – работай да только сопли рукавом утирать успевай».

– Ваши условия, – загорелся мой взгляд. Мне так показалось во всяком случае.

– Другое дело, – одобрил он. – Условия следующие: художественное произведение объёмом не менее четырехсот страниц.

Я присвистнул и почесал затылок.

Он не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

– Жанр. Любой из следующих. Детектив, ужасы либо мистика. Плюс к тому, дополнительное условие: действие должно происходить в наше время и, это уже по возможности, в нашем городе.

– И все это за год – полтора? – спросил я.

– Почему нет?

– Булгаков делал «Мастера…» двенадцать лет, а объём там вряд ли на четыре сотни страниц вытянет…

– А Тургенев делал «Накануне» тринадцать недель, – оборвал он.

– Согласен, – окончательно сдался я. – Договор? Оплата?

– Договор – после сдачи рукописи.

– А гарантии?

– Пока никаких.

– Неплохо, – ни мог не съязвить я. – Тоже самое Вы мне скажете через год?

– Критериев к рукописи только два. «Да» или «Нет». Могу сказать «нет» и через год.

– Понятно, – я опять почесал затылок. Что мне оставалось делать, в любом случае? Встать, хлопнуть дверью и уйти? И больше никогда не браться за перо? Значит, сдаться. Я не мог.

– Оплата?

Он назвал тариф за авторский лист и общую сумму договора при условии исполнения произведения на четырех сотнях страниц.

Я ещё раз саркастически почесал затылок. Он опять не заметил. Или опять сделал вид, что не заметил. За названную им сумму нельзя было купить даже спальный гарнитур приличного пошиба.

– Мои дальнейшие действия?

– Через неделю занеси мне для ознакомления короткий план будущего произведения объемом не более полутора – двух страниц. В случае его одобрения можешь начинать работу.

Я посмотрел в окно. Дождь закончился. Разговор тоже.

Поднявшись, я простился и собрался уходить.

– Подожди, – окликнул он меня у самой двери.

– Да, – я обернулся.

– Чуть не забыл. Условие специально для тебя: никакого мата в романе. Я к нему отношусь снисходительно, но среднестатистический читатель…

Простившись теперь уже до следующей недели, я вышел на улицу. Чуть не свернув себе шею на узких ступенях злосчастной лестницы у входа в здание при этом.

Злой, несмотря на то, что Солнце ловко поигрывало лучами и установилась почти летняя погода, я пересёк улицу, названную в честь далеких январских событий девяностолетней давности, и направился в сторону железнодорожного вокзала города…

И вот, читатель, книга перед Вами.

Ограничить её одним жанром как-то не получилось. Может быть, в ней совершенно отсутствует жанр детектива, хотя изначально книга планировалась к изданию в соответствующей серии. Но то, что она исполнена на стыке двух жанров – ужасов и мистики – гарантирую.

Постарайтесь не обращать внимания на кажущуюся нелогичность расположения её составных частей. Эта нелогичность, действительно, кажущаяся, поэтому рекомендую читать все по порядку.

Всё изложенное в романе, за исключением мистики, конечно – действительность. Сохранена даже лексика диалогов. Изменены только имена героев и наименования административно-территориальных единиц. По вполне понятным и определённым причинам впрочем.

Если после прочтения первых четырех глав Вам станет скучно, мой Вам совет: забросьте книгу подальше, продайте или подарите, наконец, своему злейшему врагу. С паршивой овцы хоть шерсти клок…

Я же в один из дней работы над книгой понял, что я действительно играю не на равных со смертью в жестокую и страшную игру, в которой изначально обречён на проигрыш. Что устремил я свой нахально–хамский взор и татарскую жестокостью, хитрость и мстительность далеко за рубеж пограничной полосы запредельности.

Что если мои «ставки», сделанные во второй главе первой книги, окажутся ошибочными, то…

И что умирать я буду, скорее всего, в ужасных муках и от страшной болезни. Как Булгаков, к примеру… И высота достигнутых вершин здесь ни при чём.

Автор

Книга 1. От лукавого. Глава 1. Командир «взвода»

… так кто же ты, наконец?

– Я – часть той силы,

что вечно хочет зла

и вечно совершает благо.

Гёте «Фауст»

Всему своё время, и время всякой вещи под небом.

Время рождаться, и время умирать;

время насаждать, и время вырывать посаженное…

Время любить, и время ненавидеть;

время войне, и время миру.

Еккл.: 3:1, 2, 8

– Командиры подразделений – ко мне, – крикнул он и, уставший, опустился в томно-белую мякоть облака.

Конечно, он устал. Ему казалось, что весь объём работ, проделанный его взводом за прошедшие земные сутки, не соотносим даже с трудом Сизифа.

Босния и Хорватия, Палестина и Израиль, Пакистан и, наконец, таджико-афганская Черта – такова география боевых операций его подчиненных на исходе заканчивающихся суток. И в каждом районе дислокации – один и тот же алгоритм: изучение плановых траекторий снарядов враждующих сторон, определение воздушных коридоров для перемещения летательных аппаратов, установка воздушных металлозаборников и корректировка огня.

Этот алгоритм он знал наизусть. Не отставали от своего начальника и подчиненные. В какой-то степени до недавнего времени это и способствовало успешному и безукоризненному выполнению задач, стоящих перед его подразделением. Пока кто-то там, наверху не додумался произвести обновление штатной численности его взвода. Опытные служащие уходили, на их места приходили новички. Эти «новеллы» и были причиной досадных недочётов при проведении последних боевых операций. А эти самые недочёты, в свою очередь, являлись причиной пресквернейшего расположения духа, в котором, отдыхая, пребывал командир взвода «16-В» департамента ZHM Второго Локала Нирал.

– Командир первого…

– Командир второго подразделения…

– Командир третьего подразделения прибыл! – услышал он справа от себя, открыл глаза и, опершись на локоть, пригласил подчиненных располагаться.

Подчиненные присели. Нирал вяло и устало улыбнулся, пытаясь настроиться на доброжелательный лад, и начал проводить анализ ошибок и просчётов.

– Всё плохо! – без долгих церемоний резюмировал он. – Поставленные задачи, конечно, выполнены, но каких счастливых совпадений это стоило! По первому подразделению. При проведении боевых операций на таджико-афганской Черте установление и фиксация металлозаборники проведены с ошибочной градусной величиной, не учтены поправки на порывы ветра и рельеф местности. В итоге по району боевых действий осталось не востребовано около тридцати объемов санданового металла, что составило отклонение в размере восьмидесяти семи кубов против тридцати шести допустимых. Учтено?

Возглавляющий первое подразделение, соглашаясь, кивнул.

– Теперь о действиях второго подразделения. Незначительность срока Вашего пребывания в должности, – обращаясь к командиру, заметил Нирал, – ещё даёт Вам право на ошибки. Но! Давеча близ Сребренницы, Вами принципиально неверно было выбрано место дислокации металлозаборника: снаряд, стартовавший из Нулевого Локала, прошёл в недопустимых пределах от места его расположения. Вы можете самостоятельно проанализировать причины происшедшего?

– С моей стороны был недостаточно учтен ситуационный принцип размещения огневых рубежей, отдельных огневых точек и целей потенциального поражения обеих сторон.

– Верно, – согласился Нирал. – Что ещё?

Подчинённый пожал плечами.

– Не были учтены места дислокаций и расположение воздушных коридоров летательных аппаратов стандартного взлёта обеих сторон, второе, то же самое, только в отношении летательных аппаратов вертикального взлета. В чём причина? Лень? Профессиональная недальновидность? Разберитесь с этим! Здесь ничего сложного нет: определяете места дислокации летательных аппаратов обеих сторон, далее – расположение и направление их воздушных коридоров, а затем, учитывая места расположения поражающих установок и будущие траектории снарядов, проводите установку и фиксацию металлозаборников в соответствующем градусе подальше от пересечения означенных абсид. Всё! И, наконец, третье: опять не были учтены поправки на порывы и направления ветра. Это…

Нирал прервал речь и вгляделся вдаль. Там, на линии горизонта, чётко вымеренным шагом, не спеша ступая по сгусткам мягких, как первый снег, облаков, по направлению к нему приближался курьер директора департамента ZHM – Гараллон. Собственной персоной.

– Наблюдатель! – зло выкрикнул Нирал исполняющему указанные обязанности. – Почему молчишь о приближении посыльного? Никакой дисциплины!

– Виноват, – послышалось справа. – К Вам направляется курьер директора департамента.

– Вижу уже…

Он поднялся с нежного ложа – облака, оправил униформу и оглядел подчинённых.

– Пока свободны. Ошибки и просчёты третьего звена разберём позже.

Он уже предчувствовал неладное. По тому, какой походкой следовал курьер, разглядев выражение его лица, Нирал понял, что новости посланника «будут достаточно грустны»…

– Чем обязан? – спросил он Гараллона, поравнявшись, после короткого рукопожатия.

– Присядем? – оглянулся тот.

– Располагайся, – предложил Нирал, указывая на ближайшее облако.

Оба мягко разместились на воздушной перине.

– Пакет в твой адрес, – Гараллон нехотя передал Ниралу запечатанный конверт. – Распишись.

Нирал оставил автограф на протянутом бланке и стал изучать конверт. «Командиру взвода «16-В», – прочёл он в графе «адресат». «Директор департамента ZHM», – виднелись ниже подпись и должность отправителя.

– Серьёзно, – вслух отметил Нирал. – Что внутри, не знаешь, часом?

– Откуда мне знать? – вяло отмахнулся Гараллон. – Я только курьер – конверты не запечатываю. Могу, разве что, предположения высказать.

– Ну.

– Зачем? Распечатай конверт и узнаешь.

– Страшно, – честно признался Нирал. – Он по пустякам письма писать да курьера гонять не станет. Здесь что-то серьёзное.

Гараллон лёг на спину, закинул руки за голову и перешёл на еле слышимый шепот.

– Закончилась, похоже, коллега, наша карьера в этом департаменте. Переводят наш состав. Одного за другим переводят. Какая-то новая кадровая политика идёт там, – Гараллон указал взглядом наверх.

– Куда? Куда переводят-то? – зачем-то спросил Нирал, хотя сам всё прекрасно понимал.

– В курсе уже, куда твои ребята ушли?

Нирал отрицательно покачал головой.

– Всех в Нулевой Локал направили и по утробам распихали: Стерх теперь в Китае где-то, Портер – в Индонезии, Антей – в Камеруне.

– Да ну… – с недоверием переспросил Нирал.

– Всех определили. Стёрли память и лежат сейчас твои ребята неразвитым мясом в утробах будущих матерей – обитательниц Нулевого Локала, – цинично усмехнулся Гараллон. – А какие специалисты были! Что они, мало санданового металла сэкономили?

Нирал сокрушенно покачал головой: его ребята, гордость взвода «16-В», сейчас находились в женских утробах с еще не сформировавшимися головками, ручками и ножками.

Он зло сплюнул от бессилия.

– Ладно, прощай, – поднялся Гараллон. – Пора. Мне ведь тоже конверт вручили. И визит к тебе – моё последнее задание. К семнадцатому алькору я должен присутствовать на Станции.

– Может всё-таки наверх заберут?

– Кому я там нужен? – Гараллон вяло ухмыльнулся. – Курьер директора департамента. Тоже мне, велика должность. Если даже твоих ребят в животы в Нулевом Локале запихали…

– Ладно, давай почитаем, что там мне предлагает непосредственное начальство, – Нирал собственноручно распечатал конверт, извлёк вложенный в него лист, развернул. Вчитался.

С листа еще неизвестного человечеству материала на него немигающим взглядом смотрел новый поворот судьбы. Что он принесёт? Окончание карьеры в департаменте ZHM? Бесспорно. Но что дальше? Ему, как и его подчинённым, сотрут память и направят на гниение в Нулевой Локал? Девять земных месяцев в утробе, а затем еще невесть сколько до смерти? Или?

 

«Или», – уцепился Нирал за промелькнувшую надежду.

– Гараллон, – окликнул он курьера, – не знаешь соотношение градусных объемов уходящих в Нулевой Локал против высших локалов?

– Последние данные со Станции: триста четырнадцать против двадцати семи.

– Постой, а куда делись еще девятнадцать величин?

– Видишь ли, во всех отчётах присутствует ещё какая-то цифра. В последнем отчёте этой третьей цифрой значилось девятнадцать. Что кроется за ней, я не знаю, – ответил Гараллон.

– Так, – вслух анализировал Нирал. – Получаем соотношение: триста четырнадцать против сорока шести…У нас ещё есть шанс, коллега!

– Триста четырнадцать против сорока шести? – с недоверием усомнился курьер. – Это шанс? Это – издёвка. И потом, почему «против сорока шести»? Против двадцати семи, еще куда ни шло. Ты же даже не знаешь, что означает третья цифра в отчётах. По «этой статье» могут так заслать, что пребывание в Нулевом Локале покажется Эдемским Садом.

– Ниже Нулевого Локала, по мне, дальше падать некуда и хуже быть уже не может.

Нирал сложил лист, поместил его в конверт и передал Гараллону.

– Здесь приписка, что на имеющиеся вопросы, я могу получить ответ на личной аудиенции у директора департамента. Когда?

– Я передам ему твою просьбу и в течение суток он тебя примет, – кивнул Гараллон. – Ведь это твоё право, отраженное в Регламенте. Бывай.

Дождавшись, когда курьера скрыла линия горизонта, Нирал вернулся в расположение вверенного взвода.

– Вас лишили каких-то полномочий? – подчинённые явно что-то почувствовали.

– Всё течёт, всё меняется… – уклончиво ответил Нирал. – А что вы думали? Что я вами до нового Всемирного Потопа командовать буду? Или до грядущей битвы в Армагеддоне?

Подчинённые всё поняли и, не зная, что ответить, стояли молча.

– «Всему свое время, и время всякой вещи под небом» – так говорит Регламент, – обреченно улыбнулся Нирал. – Вот и моё время заканчивается. Вот близится и мой предел. Все уходят. И проходит всё. Даже память не остаётся… Сначала ушли подчинённые, теперь – дело за командиром. Теперь и мне пора.

Он стал всматриваться в направлении Станции, ожидая Света Колонны – взгляда Правого Ока Главного – Солнца. Этот взгляд переводил обитателей Второго Локала в Нулевой либо иные сферы Разума. Свечение не заставило себя долго ждать: столб ярко-белого света внезапно вспыхнул, не спеша прошелся по территории Станции и исчез также внезапно, как и появился.

Подчиненные молчали.

– Ну, чего взоры-то потупили? Расслабиться решили? Мол, нет теперь начальника, значит – анархия полнейшая, – внезапно рассмеялся Нирал назло будущему. – Первый, какое моё последнее распоряжение в отношении Вашего звена?

– Ликвидировать возникшее отклонение санданового металла последней операции, составившее восемьдесят четыре куба.

– Исполнять! Всех касается! – и, не прощаясь, будто уходит на мгновение, стал удаляться.

Только на горизонте он обернулся и долго-долго махал своим помощникам рукой, пока сгустки пролетающих облаков не скрыли подчиненный ему взвод.

Он дошёл до высокой лестницы и, помедлив, остановился.

– Поднимайся наверх, – раздался сверху властный, но мягкий голос. – Я уже жду.

Нирал оправил униформу и устремился наверх, с каждым шагом оставляя позади ступень за ступенью.

– Командир взвода «16-В» прибыл! – преодолев последнюю, согласно Регламенту доложил он непосредственному начальнику.

– Проходи ближе. Можешь присесть, – пригласил его директор департамента ZHM Мартель. – Я скоро закончу.

Назорейский пробор, густые прямые каштановые волосы, вьющиеся на концах, борода, разделённая надвое по назорейскому обычаю. Облик Мартеля остался неизменен со времён Воскресения и Восшествия. Изменилось только Имя.

Дождавшись, когда подчиненный устроился в предложенном кресле, Мартель оторвался от изучения информации, только что поступившей со Станции.

– Слушаю, – произнёс он, оглядев посетителя.

– Можно ознакомиться с информацией со Станции?

– Да, она во всём соответствует предпоследней: триста четырнадцать величин против двадцати семи.

– По каким критериям отбирают во вторую группу?

– Этим нужно интересоваться у инициаторов отбора – Главного либо у директора департамента NHV.

– Тогда последний вопрос: Ваш курьер. Его дальнейшая судьба?

– Гараллон? Вы были знакомы?

– Да, – кивнул Нирал.

– Я рад за него, – сказал Мартель, уточняя данные, поступившие со Станции. – Он вошёл в сумму второго числа…

Нирал улыбнулся. «Значит, всё-таки, можно. Есть надежда», – радостно подумал он.

– Прощайте, – тем временем ответил Мартель. – Вас уже ждут…

Нирал направился на Станцию. Вскоре вдалеке показались её устрашающие вышки, посты охраны и ограждение территории, установленные неизвестно кем и для чего. Бежать с территории Станции?! Зачем? А главное, куда и от кого? Дальше себя и Второго Локала убежать ещё не удавалось никому…

С разных направлений к Станции двигались обреченные обитатели Второго Локала. Большинство из них, тем не менее, надеялись на лучший исход.

– Должность? Имя? – спросил у Нирала, как только тот приблизился к одному из входов на Станцию, служащий контрольного пункта.

Нирал назвался. Слуга карательной машины долго всматривался в листы еще неизвестного человечеству материала, видимо, сверяя услышанное со списками, затем буркнул очень тихо, будто для себя, «есть такой» и позволил теперь уже бывшему командиру взвода «16-В» пройти на территорию Станции.

– Чего делать-то теперь? – плохо скрывая волнение, нервно спросил Нирал.

– Проходи дальше к центру Станции и ложись на спину в любом понравившемся тебе месте, – ответил служащий.

– А где лучше?

– Лучше в самом центре: переход будет мгновенным, неожиданным, а потому менее болезненным. Да и волнений меньше.

Выбрав свободное место, Нирал сел, в последний раз огляделся вокруг, одновременно прощаясь с окружавшим его во Втором Локале, и, пытаясь как можно больше запомнить из увиденного, решившись, лёг на спину и закрыл глаза.

«Справедлив ли я был? Исполнителен ли? Достаточно ли суров и доброжелателен одновременно по отношению к подчиненным?» – внезапно стали терзать его разум неизвестно откуда взявшиеся и явившиеся не вовремя мысли.

«Пусть это покажет результат перехода», – сам для себя решил Нирал. – «Если не окажусь в Нулевом Локале, значит, на все вопросы можно будет ответить утвердительно, если нет…»

Ждать пришлось недолго. Он даже не успел сформулировать фразу до конца.

Когда отворились Небеса Небес и оттуда последовал Свет Колонны – Взгляд Правого Ока Главного – Солнца, тело Нирала дёрнулось, болезненно выгнулось, затем обмякло и… исчезло с территории Станции Второго Локала. Будто бы никогда здесь, во Втором Локале, не находилось.

И только последняя информация, поступившая со Станции, содержала в себе сведения, что «бывший командир взвода «16-В» Нирал действительно присутствовал во Втором Локале в течение одного миллиона ста двадцати восьми тысяч алькоров, после чего был переведён…»

Невоенный гарнизон

Они готовы были за друга жизнь отдать,

Глоток последний фляжки отдать были готовы,

Но вызвал командир его, сказал: «Тебе пора!

И завтра ты покинешь пределы гарнизона».

Вернувшись к вам, он бросил фуражку на газон,

Прилёг и сам. «Я ухожу». И потянулся сонно.

В ответ вы промолчали, но каждый вспоминал

Его последние бои в составе батальона.

Металась взаперти душа, он на локте привстал,

Спокойно прикурил, но молвил раздражено:

«Забудут командир и подчиненные меня,

Как только я покину пределы гарнизона.

И даже в памяти у вас не будет места мне,

Зачем ушедших помнить? Нет резона.

И только плиты на плацу да кроны тополей

Запомнят, как я покидал пределы гарнизона».

Назавтра, тихим утром, покуда сон ещё

Не думал оставлять доверенного трона,

Он тихо вышел и уже никто и никогда

Не помнил, как он покидал пределы гарнизона.

… Пациент обессилено открыл глаза и поднял голову. Его окружали незнакомые лица.

– Где я? – спросил он, собрав оставшиеся силы, у склонившегося над ним незнакомца в черном плаще, черной шляпе и серебряной цепью с кулоном, изображающем пятиконечную звезду, заключенную в окружность.

Незнакомец улыбнулся широкой и светлой улыбкой.

– Кто Вы? – ответил он вопросом на вопрос.

– Бывший командир взвода «16-В» Второго Локала, – изрёк Нирал заученную наизусть фразу, пока ещё не понимая намёка незнакомца.

– Правильно, – ободряюще согласился тот. – Вас окружают лица, облачённые в чёрные одежды. Не в белые, заметьте, в чёрные. Это первое. Второе: Вы умеете говорить. И третье: Вы помните своё имя, которое, кстати, заметьте, у Вас уже имеется, и бывшую должность. Значит, у Вас есть память. Следовательно…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru