Геродот
История Древней Греции
37. Таков был ответ Креза, и мисийцы остались довольны им. Но сын Креза слышал их просьбу и также пришел сюда. Так как отец отказался отпустить его вместе с мисийцами, то юноша обратился к отцу с такою речью: «Прежде, отец мой, лучшим и благороднейшим занятием моим было ходить на войну, охотиться и тем снискивать себе славу. Теперь ты удерживаешь меня от войны и охоты: ни трусость моя, ни малодушие не озабочивают тебя. Какими глазами глядеть мне теперь на людей, когда я иду на площадь или возвращаюсь оттуда? Что станут думать обо мне наши граждане? Каким покажусь я жене моей? Что за мужа имеет во мне, подумает она. Поэтому или отпусти меня на охоту, или докажи мне, что иначе поступать не следует».
38. Крез на это отвечал: «Я поступаю так, дитя мое, вовсе не из равнодушия к трусости в тебе или к какому иному недостатку, но потому что явившийся во сне призрак сказал мне, что ты недолговечен и что умрешь от железного копья. Во внимание к сновидению я ускорил твою свадьбу; удерживаю тебя от предприятий и принимаю всевозможные меры к тому, чтобы при моей жизни сохранить тебя невредимым; ведь ты единственный у меня сын; другого, лишенного слуха от рождения, я не считаю».
39. Юноша на это отвечал: «Тебе позволительно, отец, после такого сновидения оберегать меня. Но я осмелюсь сказать тебе, что кое-чего ты не постигаешь и в толковании сновидения заблуждаешься. По твоим же словам, сновидение предсказало мне смерть от железного копья, а разве у кабана есть руки или железное копье, которого следовало бы опасаться? Если бы сновидение сказало тебе, что я умру от зуба или от чего-нибудь другого подобного, тогда ты должен был бы делать то, что делаешь теперь; между тем привидение сказало: «От копья». Поэтому отпусти меня: сражаться с людьми нам не предстоит».
40. «Сын мой, – заметил Крез, – этим объяснением сновидения ты отчасти убеждаешь меня; решение свое я изменяю и отпускаю тебя на охоту».
41. После этого Крез позвал к себе Адраста и сказал ему: «Когда несчастная доля постигла тебя, Адраст, я не укорял тебя, очистил, приютил в моем доме и доставляю тебе все нужное. Поэтому ты обязан заплатить мне добром за добро, содеянное для тебя раньше; я прошу тебя, береги моего сына, который отправляется теперь на охоту, как бы по дороге не напали на вас разбойники и не причинили бы ему какой беды. Помимо этого и тебе следует отправиться туда, где ты можешь отличиться: охота – исконное занятие в вашем роду, к тому же ты силен».
42. «При других обстоятельствах, – сказал Адраст, – я не пошел бы на такое дело; при моем несчастии не подобает идти в круг счастливых сверстников, и у меня нет к тому охоты; я воздерживался еще и по многим другим причинам. Но теперь, когда ты настаиваешь и мне необходимо угодить тебе, я обязан отплатить тебе добром, я готов сделать это, а сын твой, которого ты поручаешь мне, будь уверен, возвратится невредимым, насколько то зависит от его охранителя».
43. После такого ответа Крезу Адраст и Атис вышли в сопровождении отборных юношей и собак. Подойдя к горе Олимп и после поисков найдя зверя, они обступили его кольцом и метали в него копья. Тогда чужестранец, тот самый, который незадолго перед тем был очищен от убийства и носил имя Адраста, метнул копье, но попал не в кабана, а в сына Креза. Пораженный насмерть копьем, юноша, таким образом, оправдал предсказание призрака. Между тем кое-кто побежал известить обо всем Креза и, придя в Сарды, рассказал царю об охоте и о смерти сына.
44. При известии о смерти сына Крез пришел в исступление, больше всего жалуясь на то, что убийцей сына оказался тот самый человек, которого он очистил. Тяжко удрученный несчастьем, Крез взывал к Зевсу Катарсию в свидетели того, что учинил ему гость, взывал к Зевсу Эфестию и Зевсу Этерию, называя по имени одно и то же божество; Эфестия призывал он потому, что принял странника, убийцу сына, в дом свой и, ничего не предчувствуя, кормил его; Этерия потому, что отпустил сына вместе с чужеземцем, как с стражем его, а нашел в нем ненавистнейшего врага.
45. Затем явились лидийцы с трупом на руках; позади них шел убийца. Он стал перед телом, протянул руки в знак покорности, предавая себя Крезу и умоляя убить его подле праха сына; он вспоминал свое прежнее несчастье, прибавляя, что он поверг в несчастье и того, кто его очистил, и что ему нельзя жить больше. Слушая это, Крез сжалился над Адрастом, как ни было велико собственное горе, он сказал: «Признавая себя виновным в смерти моего сына, ты, чужеземец, даешь мне полное удовлетворение. Не ты виновник моего несчастья, будучи лишь невольным исполнителем, но какое-нибудь божество, давно уже предварившее меня о случившемся». Сына Крез похоронил с подобающими почестями, а Адраст, сын Гордия, внук Мидаса, убийца родного брата и убийца сына очистителя, более всех людей, по его собственному убеждению, преследуемый роком, умертвил себя на могиле юноши после того, как водворилась там тишина.
46. В тяжкой скорби об утраченном сыне Крез два года ничего не предпринимал. Конец его скорби положили сокрушение могущества Астиага, сына Киаксара, Киром, сыном Камбиса, и усилением Персидского царства. Тогда он вознамерился приостановить, насколько возможно, дальнейшее усиление Персидского царства, дабы не дать ему усилиться чрезмерно. Остановившись на этой мысли, Крез немедленно послал спросить оракулов эллинских и ливийских; одни посланцы отправились в Дельфы, другие – в фокидские Абы, третьи – в Додону; иные отправлены были также к Амфиараю и Трофонию, а иные к Бранхидам в Милетской земле. Таковы были эллинские оракулы, к которым Крез обратился за советом. К Амону ливийскому он послал других лиц. Целью Креза было испытать правдивость оракулов и затем, если они окажутся знающими истину, послать к ним вторично и спросить, предпринимать ли ему поход против персов.
47. Для испытания оракулов Крез приказал отправлявшимся в путь лидийцам поступить следующим образом: вести счет дням со времени выхода из Сард и в сотый день обратиться к оракулам с вопросом: что делает в это время лидийский царь Крез, сын Алиатта? Что бы ни сказали оракулы, вопрошающие должны записать ответы и доставить их Крезу. Об ответах остальных оракулов не говорит никто; но как только лидийцы вступили в храм дельфийский и спросили божество так, как им было приказано, пифия в шестистопных стихах отвечала следующее:
Я знаю количество песка и меру моря,
Я постигаю мысли глухонемого и слышу безгласного,
Ко мне дошел запах крепким щитом защищенной черепахи,
Она варится в медном сосуде вместе с мясом ягненка;
Медь разостлана внизу и медь положена сверху.
48. Записав изречение пифии, лидийцы удалились и возвратились в Сарды. Остальные послы также явились туда с изречениями оракулов. Тогда Крез стал рассматривать записи, разбирая их одну за другой. Ни одна из них не удовлетворяла его; лишь узнав изречение дельфийского оракула, он проникся чувствами благоговения и веры, находя действительным оракулом только дельфийский, так как он один открыл то, что сделал Крез. Дело в том, что, отправив к оракулам вопрошателей, царь дождался назначенного дня и устроил следующее: изрубил вместе черепаху и ягненка и сам варил их в медном котле, будучи уверен, что ни придумать, ни угадать этого никто не сможет.
49. Таков был ответ, полученный Крезом из Дельф. Не знаю, что сказал лидийцам оракул Амфиарая после того, как они исполнили установленные в храме правила, никто не говорит о том; только Крез убедился, что и это святилище имеет правдивого оракула.
50. После этого Крез умилостивлял дельфийское божество обильными жертвами, а именно: он принес ему в жертву всякого рода животных по три тысячи голов, соорудил огромный костер и сжег на нем ложа, частью позолоченные, частью посеребренные, золотые чаши, пурпурные плащи и хитоны; этим он надеялся вернее расположить к себе божество. Кроме того, царь велел всем лидийцам участвовать в жертвоприношении, в какой мере каждый из них может. По окончании жертвоприношения он велел переплавить огромное количество золота, приготовить из него полукирпичи в числе ста семнадцати, каждый в шесть ладоней длины, в три ширины и в одну ладонь высоты; из них четыре кирпича из чистого золота, каждый в два с половиной таланта весом, остальные из белого золота, каждый весом в два таланта. Кроме того, он велел приготовить изображение льва из чистого золота весом в десять талантов. Когда горел дельфийский храм, лев этот упал с полукирпичей, на которых стоял, и лежит теперь в коринфской сокровищнице; весу имеет он шесть талантов с половиной, ибо три с половиной таланта расплавились.
51. Сверх всего этого Крез послал в Дельфы две большие чаши – одну золотую, другую серебряную; золотая помещена была в храме на правой стороне от входа, серебряная – на левой. Но и эти чаши во время пожара сдвинуты были со своих мест; золотая находится теперь в клазоменской сокровищнице и весит восемь с половиной талантов и двенадцать мин; серебряная, вмещающая в себе шестьсот амфор, стоит в углу предхрамия: чашу эту дельфийцы наполняют разбавленным вином в праздник Феофаний. По словам дельфийцев, это – произведение Феодора из Самоса, и я верю им, потому что оно выдается из ряда обыкновенных. Крез послал еще четыре серебряные бочки, находящиеся в коринфской сокровищнице, а также две кропильницы, золотую и серебряную; на золотой начертана надпись, в которой неправильно лакедемоняне называют себя жертвователями ее. На самом деле и эта чаша – дар Креза, а надпись начертал некто из дельфийцев в угоду лакедемонянам; имя его я знаю, но не назову. Лакедемонянами пожертвовано изображение мальчика, сквозь руку которого течет вода, а не кропильница. Вместе с этими дарами Крез послал еще и другие предметы, со всеми не обозначаемые отдельно, между прочим, круглые литые вещи из серебра, золотое изображение женщины в три локтя высотой; по словам дельфийцев, это женщина, выпекавшая хлеб для Креза. Наконец он пожертвовал ожерелья своей жены и ее пояс.
52. Таковы были дары Креза в Дельфы. Узнав о деяниях и судьбе Амфиарая, он послал ему золотой щит, золотое полновесное копье, в котором как древко, так и острие были целиком из золота. Еще в мое время оба эти пожертвования находились в Фивах, в храме Аполлона Исмения.
53. Тем лидийцам, которые довезли эти дары в храмы, Крез наказывал спросить оракулов, начинать ли ему войну с персами, и не должно ли ему соединить со своим какое-нибудь другое войско. Придя к тем оракулам, к которым были посланы, лидийцы посвятили дары и потом вопросили оракулов в следующих выражениях: «Царь лидийцев и прочих народов Крез, почитая этих оракулов единственными у людей, присылает вам дары, достойные ваших изречений, и спрашивает вас, вести ли ему войну с персами и не соединиться ли с каким-нибудь войском». Таков был вопрос их; ответы обоих оракулов были одинаковы, а именно: если Крез предпримет войну против персов, то он сокрушит обширное царство; кроме того, оракулы советовали найти могущественнейших из эллинов и заключить с ними союз.
54. Услышав данные оракулами ответы, Крез остался вполне доволен, рассчитывая «сокрушить царство» Кира. Он послал снова к пифийскому оракулу и, узнав количество дельфийцев, одарил каждого из них двумя золотыми монетами. В благодарность за это дельфийцы даровали Крезу и лидийцам на вечные времена преимущество перед всеми вопрошающими, свободу от дани, место в передних рядах на общественных празднествах; кроме того, каждому лидийцу предоставлено было право сделаться дельфийским гражданином.
55. Одарив дельфийцев, Крез обратился к оракулу в третий раз: он стал спрашивать его особенно часто после того, как убедился в его правдивости. На сей раз он вопрошал, долговечна ли его власть. Пифия на это отвечала:
Когда мул воцарится над лидийцами,
Тогда, слабоногий лидиец, беги к каменистому Герму,
Не останавливайся и не стыдись прослыть трусом.
56. Этому ответу Крез наиболее обрадовался, надеясь на то, что мул вместо человека никогда не будет царем лидийев; следовательно, ни он сам, ни дети его не потеряют власти. После этого царь старался узнать могущественнейших из эллинов с тем, чтобы войти с ними в дружбу. В поисках своих он открыл, что лакедемоняне и афиняне занимают первое место, одни в дорийском племени, другие в ионийском. Это были тогда главные племена. Ионяне издревле были пеласгийского происхождения, дорийцы – эллинского. Первое из этих племен никогда не переселялось, другое странствовало очень долго. При царе Девкалионе дорийцы занимали область Фтиотиду, а при Доре, сыне Эллина, область, что у подножия Оссы и Олимпа, называвшуюся Гистиеотидой; потесненные кадмейцами из Гистиеотиды, они поселились у Пинда под именем македнов, впоследствии отсюда перешли в Дриопиду, а из Дриопиды наконец в Пелопоннес, где и названы были дорийцами.
Микеланджело Буонарроти. Дельфийская Сивилла Пифия. 1509 г.
57. На каком языке говорили пеласги, в точности не могу сказать. Если позволительно делать заключение по тем из пеласгов, которые уцелели еще до нашего времени, живут выше тирренов в городе Крестоне и некогда занимали пограничные с нынешними дорийцами земли – они жили в нынешней Фессалиотиде, – равно по остаткам тех пеласгов, которые некогда жили вместе с афинянами, а потом заняли Плакию и Скиллак на Геллеспонте, равно как и по всем другим пеласгическим поселениям, которые более так не называются; если можно судить по этому, то пеласги говорили языком варварским. Если таково было и все пеласгическое племя, то, значит, население Аттики, бывшее пеласгическим, с переходом в эллинов переменило и язык свой. Язык крестонян не похож ни на один из языков соседних народов, равно как и язык плакиян; но жители этих двух городов говорят одинаковым языком; очевидно, они сохранили то самое наречие, на котором говорили при выселении в эти места.
58. С другой стороны, для меня ясно, что эллины с самого начала и всегда говорили на одном и том же языке. Отделившись от пеласгического племени, они первоначально были слабы; но ничтожные вначале, они стали потом сильны, разрослись в несколько народов благодаря главным образом тому, что с ними соединились пеласги и многие другие варварские племена. Мне кажется, что, по крайней мере, раньше, будучи еще варварским, пеласгийский народ никогда не был ни особенно многочисленным, ни сильным.
59. Из этих двух народов аттический, как узнал Крез, был угнетен и раздроблен Писистратом, сыном Гиппократа, тогдашним афинским тираном. Когда Гиппократ в качестве частного лица присутствовал на Олимпийских играх, он увидел чрезвычайное чудо: во время совершения жертвы поставленные им котлы, наполненные мясом и водой, закипели без огня, и вода потекла через край. Присутствовавший здесь лакедемонянин Хилон видел чудо и дал совет Гиппократу прежде всего не вводить в свой дом женщины и не иметь от нее детей; если же такая женщина у него уже есть, то второй совет – отпустить ее, а если она имеет сына, то отречься от него. Однако Гиппократ, как рассказывают, не пожелал следовать внушениям Хилона. У него после этого родился тот самый Писистрат, который во время междоусобной распри между паралиями и педиэями – первые с Мегаклом, сыном Алкмеона во главе, вторые с Ликургом, сыном Аристолаида, – замыслил сделаться тираном и с этой целью образовал третью партию. Собрав около себя мятежников и на словах выдавая себя за вождя гиперакриев, он совершил следующее: изранив себя и мулов своих, он в повозке отправился в таком виде на площадь, как бы убегая от врагов, которые будто бы желали убить его на пути, за город, и упрашивал народ дать ему от себя какую-либо стражу. Раньше этого Писистрат прославился в войне с мегарцами тем, что взял Нисею, и другими громкими подвигами. Афинский народ дался в обман и выбрал для Писистрата из среды граждан несколько человек; они были, впрочем, не копьеносцами Писистрата, но дубиноносцами, потому что следовали за ним с дубинами в руках. С Писистратом во главе они подняли восстание и завладели акрополем. Писистрат, таким образом, достиг власти над афинянами; однако он оставил нетронутыми существующие государственные учреждения, не изменил законов и управлял государством правильно и честно согласно установившимся порядкам.
60. Царствовал он недолго: сторонники Мегакла и Ликурга пришли к соглашению между собою и изгнали Писистрата. Так он в первый раз овладел Афинами и потерял власть потому, что она не была еще упрочена. Однако по изгнании Писистрата противники его снова затеяли между собой распрю, и Мегакл, теснимый собственной партией, предложил Писистрату, не желает ли он жениться на его, Мегакла, дочери и получить за это власть. Писистрат изъявил готовность и согласился на предлагаемые условия. Для возвращения в Афины соумышленники его придумали, по моему мнению, нелепейшее средство; эллины ведь давно уже отделились от варваров, были сообразительнее их и более свободны от глупой наивности, и однако же эти люди употребили в то время против афинян, которые считаются первыми по рассудительности среди эллинов, следующую хитрость: в Пеонийском деме была женщина по имени Фия, красивой наружности и четырех локтей без трех пальцев росту. Надев на женщину полное вооружение, они поместили ее на колеснице, придали ей такое положение, в каком она казалась бы наиболее представительной, и так направились в город. Впереди бежали глашатаи, которые, прибыв в город, говорили согласно данному им приказанию такие речи: «Афиняне, примите Писистрата радушно; сама Афина почтила его больше, чем кого-либо, и теперь возвращает его на свой акрополь». Непрерывно повторяли они это на пути к городу; тотчас в деревнях разнеслась молва, что Афина возвращает Писистрата, и горожане поверили, что женщина эта – сама богиня; они молились ей и принимали Писистрата.
61. Захватив этим способом власть в свои руки, Писистрат по уговору с Мегаклом женился на его дочери. Так как у него были уже взрослые сыновья, а род Алкмеонидов считался проклятым, то Писистрат, не желая иметь детей от молодой жены, воздерживался от супружеской связи с нею. Жена сначала скрывала это, но потом рассказала матери, которая спросила ее об этом, а быть может и нет, а та передала своему мужу. Мегакл считал себя сильно оскорбленным и в гневе на Писистрата немедленно примирился с соумышленниками. Писистрат узнал о замыслах против него, со всем своим достоянием покинул страну, удалился в Эретрию и там устроил совещание с детьми. Взяло верх мнение Гиппия, а именно что власть они должны приобрести снова. Тогда они стали собирать приношения от городов, которые раньше были чем-либо им обязаны. Многие города доставили им большие средства, фиванцы превзошли в этом отношении всех. Потом, говоря кратко, по прошествии некоторого времени они приготовили все к возвращению в Афины: из Пелопоннеса явились аргивские наемники, а из Наксоса присоединился к ним по доброй воле некто по имени Лигдамид, доставивший с собою денег и людей и обнаруживший величайшее усердие к делу.
62. Так, на одиннадцатом году они выступили из Эретрии и явились обратно. В Аттике они прежде всего заняли Марафон. Когда они расположились в этой местности лагерем, к ним пришли из города соумышленники их, из деревень явились и другие люди, которым тирания была милее свободы; там они собирались. Находившиеся в городе афиняне не обращали никакого внимания ни на собирание средств Писистратом, ни на занятие им Марафона; только узнав, что из Марафона он двинулся на город, афиняне решились встретить врага. Со всем войском они вышли против возвращающихся и подле храма Афины Паллены встретились с сообщниками Писистрата; оба войска расположились лагерем. В это время по божескому соизволению явился к Писистрату акарнанин Амфилит, прорицатель, и в шестистопных стихах изрек ему следующее:
Сеть заброшена и тенета расставлены,
Туда устремятся тунцы в лунную ночь.
63. Таково было предсказание вдохновенного прорицателя; Писистрат понял смысл изречения, доверился ему и повел войско. Афинские горожане были заняты в то время обедом; после обеда одни стали играть в кости, другие заснули. Войско Писистрата напало на афинян и обратило их в бегство. Когда афиняне бежали, Писистрату пришла счастливейшая мысль, чтобы они не могли собраться вновь, но оставались бы рассеянными: двум сыновьям своим он велел сесть на лошадей и послал их вперед; догнав бегущих, они передали им увещание Писистрата не бояться и вернуться каждому к родному очагу.
64. Афиняне вняли совету, и Писистрат, таким образом, в третий раз овладел Афинами. На сей раз он укрепил власть многочисленным войском и доходами; часть их он получал из Аттики, часть от реки Стримон. От оставшихся в городе афинян он взял в качестве заложников сыновей их и поместил на Наксосе; Писистрат покорил и этот остров, передав его Лигдамиду. Сверх этого он, согласно изречению оракула, очистил остров Делос следующим образом: на всем пространстве, какое можно было видеть от храма, он велел вырыть из могилы трупы и перенести их в другую часть острова. Так Писистрат владычествовал над афинянами; из афинян одни пали в сражении, другие покинули родину вместе с Алкмеонидами.
65. Вот что услышал Крез об афинянах и о тогдашем их положении, а относительно лакедемонян узнал, что они спаслись от большой беды и вышли уже победителями из войны с тегейцами. В царствование Леонта и Гегесикла в Спарте все войны вели лакедемоняне счастливо, и только тегейцы одерживали над ними верх. Ранее этого они управлялись законами менее совершенными, чем у каких-нибудь других эллинов, и не имели никаких сношений с иноземцами. Беспорядок сменился у них благоустройством таким образом: знаменитый спартанец Ликург отправился в Дельфы к оракулу, и, лишь только вошел в храм, пифия сказала ему:
Ты пришел, Ликург, в мой богатый храм,
Ты, угодный Зевсу и всем обитателям Олимпа.
Колеблюсь, как назвать тебя, божеством или человеком,
Думаю, скорее божеством, Ликург.
Некоторые прибавляют при этом, что сама пифия поведала ему государственное устройство, которое существует теперь у спартанцев. По словам самих лакедемонян, Ликург принес законоположения из Крита в то время, когда был опекуном Леобота, своего племянника и царя Спарты. Лишь только он сделался опекуном, немедленно изменил все законоположения и следил за их ненарушаемостью. Впоследствии Ликург устроил военное дело, составив сплоченные клятвою дружины, отряды по тридцать человек и сисситии, наконец, учредил эфоров и геронтов.
66. Таким-то образом лакедемоняне достигли благоустройства. Ликургу после смерти сооружен был храм и оказаны высокие почести. Так как лакедемоняне жили в стране плодородной и не скудно населенной, то быстро поднялись и достигли благосостояния. Не желая далее оставаться в бездействии и считая себя сильнее аркадцев, они обратились к дельфийскому оракулу с вопросом касательно всей Аркадии. Но пифия отвечала им:
Ты требуешь у меня Аркадии? Многого требуешь; не дам тебе этого.
Аркадия населена множеством людей, питающихся желудями,
Они тебе воспрепятствуют, сама же я не возбраняю.
Дам тебе Тегею для размеривания шнуром,
Удобную для хоровых танцев, прекрасную равнину.
Когда лакедемоняне узнали о таком изречении, они покинули мысль об остальных аркадцах и пошли войной на тегейцев, захватив с собою и цепи; они полагались на двусмысленное изречение оракула и рассчитывали обратить тегейцев в рабство. Однако лакедемоняне были побеждены в сражении, а попавшие в плен «меряли шнуром» тегейское поле с цепями на ногах и обрабатывали землю. Те самые цепи, в которые были закованы пленники, сохранились в целости в Тегее до нашего времени; они висят в храме Афины Алеи.
Орест, убивающий Эгисфа. Аттическая краснофигурная ваза. V в. до н. э.
67. В прежних войнах с тегейцами лакедемоняне всегда терпели поражения, но во время Креза и в царствование Анаксандрида и Аристона в Лакедемоне спартанцы приобрели перевес над тегейцами. Случилось это так: постоянно терпя поражение от тегейцев, лекедемоняне послали в Дельфы спросить, к какому божеству следует им обратиться с молитвами для того, чтобы победить тегейцев. В ответ на это пифия велела добыть кости Ореста, сына Агамемнона. Так как они не могли найти могилы Ореста, то послали снова вопросить божество, где покоится прах Ореста. Вопрошателям пифия отвечала следующее:
Там, в Аркадии, на ровной земле, где находится Тегея,
Дуют два ветра, возбуждаемые сильным давлением,
[Слышен] удар и обратный удар, и беда лежит на беде,
Там дающая жизнь земля содержит в себе Агамемнонова сына;
Его ты возьмешь с собою и будешь покорителем Тегеи.
Но и после ответа оракула лакедемоняне столь же мало знали, где покоится прах Ореста, как и раньше, несмотря на все старания отыскать его; наконец, открыл его спартанец Лих, один из так называемых «благодетелей». Благодетели – граждане, всегда старейшие в числе тех, которые выходят из сословия всадников, по пять ежегодно; в течение последнего года всаднического служения спартанцы эти рассылаются в различные местности ради общественной службы, и остановка в каком-либо месте им не позволяется.
68. Из числа их и был Лих, открывший в Тегее гробницу благодаря случайности и собственной сообразительности. В пору мирных отношений с тегейцами он зашел в кузницу, смотрел, как куют там железо, и удивлялся работе. Кузнец заметил его изумление и, приостановив работу, сказал: «Если ты, лаконец, удивляешься обработке железа, то тем больше было бы твое изумление, если бы ты видел мною виденное. Вознамерившись сделать колодезь в своем дворе, я стал копать и при копании напал на гроб в семь локтей. Не допуская, чтобы когда-либо были люди больше теперешних, я открыл гроб и нашел, что покойник совершенно такой же длины, как и гроб; измерив, я снова засыпал гроб землей». Кузнец рассказывал, что видел, а слушатель вник в рассказ и заключил, что согласно изречению оракула это и есть Орест, заключил он так на следующем основании: два раздувальных меха кузнеца были ветры, наковальня и молот – удар и обратный удар, железо, которое куют, – беда на беде лежащая, ибо, думал он, железо изобретено на беду человеку. С такой догадкой Лих явился в Спарту и рассказал все лакедемонянам. Они для вида обвинили его в вымышленном преступлении и изгнали. Лих пошел в Тегею, рассказал кузнецу о несчастье и просил отдать ему внаем свой двор; кузнец не соглашался. Позже Лих убедил-таки кузнеца нанять ему двор; поселившись там, он разрыл могилу, собрал кости покойника и с ними удалился обратно в Спарту. С этого времени в каждом столкновении лакедемоняне оказывались гораздо сильнее тегейцев и уже покорили себе бо́льшую часть Пелопоннеса.
69. Проведав обо всем этом, Крез послал в Спарту послов с подарками и с просьбой о союзе, поручая сказать лакедемонянам следующее: «Послал нас к вам Крез, царь лидийцев и прочих народов, с такою речью: “Так как, лакедемоняне, божество повелело мне вступить в дружбу с эллином, а я знаю, что вам принадлежит первенство в Элладе, то согласно изречению оракула обращаюсь к вам, желая быть с вами в дружбе и союзе без хитрости и обмана”». Вот это Крез сказал лакедемонянам через послов, а лакедемоняне, выслушав ответ оракула Крезу, радовались прибытию лидийцев и заключили с ними клятвенную дружбу и союз тем более, что раньше Крез оказал уже им некоторую услугу, а именно: когда они посылали в Сарды за покупкой золота на изображение Аполлона, которое теперь находится в Форнаке в Лаконии, то Крез подарил им это золото.
70. Лакедемоняне согласились на союз с Крезом как по этой причине, так и потому еще, что он избрал их друзьями предпочтительно перед всеми остальными эллинами; поэтому-то они готовы были принять предложение, лишь только Крез обратился к ним. Кроме того, они сделали для Креза медную чашу с украшениями по краям снаружи, желая отблагодарить его подарком за подарок; чаша вмещала в себе триста амфор. Однако до Сард она не дошла, о чем расказывается двояко: по рассказам лакедемонян, чаша на пути в Сарды подошла к Самосу; жители острова узнали об этом, пришли на длинных кораблях и отняли чашу. Сами же самосцы говорят, что перевозившие чашу лакедемоняне запоздали и, узнав, что Сарды и Крез уже в руках неприятелей, продали ее на Самосе частным лицам, которые и пожертвовали чашу в храм Геры; по прибытии в Спарту продавшие рассказывали, будто они ограблены самосцами. Такова история чаши.
71. Крез не постиг оракула и предпринял поход в Каппадокию в надежде сокрушить Кира и Персидское царство. Во время приготовлений к походу против персов к Крезу явился один из лидийцев по имени Санданис, он и прежде почитался за мудреца, а последним советом царю стяжал себе у лидийцев громкую славу, – сказал: «Ты, царь, готовишься в поход на тех людей, которые носят кожаные штаны и имеют из кожи всякую одежду, живут в земле суровой, едят не столько, сколько хотят, а сколько имеют; вина не употребляют, но пьют воду, не едят ни фиг, ни других сластей. Если ты и останешься победителем, что возьмешь у такого народа, который ничего не имеет? Если же будешь побежден, потеряешь много: вкусив наших благ, они не пожелают отказаться от них и будут добиваться их неотступно. Я благодарю богов за то, что они не внушают персам мысли воевать с лидийцами». Речи эти не убедили, однако, Креза. До покорения лидийцев персы действительно не знали ни роскоши, ни благосостояния.
72. Каппадокийцы называются у эллинов сирийцами. До владычества персов сирийцы были подвластны лидийцам, а потом Киру. Границу между царством мидийским и лидийским составляла река Галис. Вытекая из Арменской горы и протекая сначала земли киликийцев, она оставляет потом вправо матиенов, влево фригийцев; пройдя через эти страны, река поворачивает на север и проходит между сирийскими каппадокийцами направо и пафлагонцами налево. Таким образом, река Галис отрезает почти всю Азию, к нам обращенную, что тянется от моря против Кипра до Евксинского Понта. Полоса эта – шея названной страны; в длину она имеет пять дней пути для бодрого пешехода.
73. Крез начал войну с Каппадокией по следующим причинам: во-первых, он желал присоединить к своим владениям земли Каппадокии, во-вторых и главным образом доверяясь оракулу, он рассчитывал отомстить Киру за Астиага. Кир, сын Камбиса, покорил своей власти Астиага, сына Киаксара, царя мидян, шурина Креза. Шурином Креза стал он таким образом: толпа скифов-номадов вследствие междоусобий удалилась в Мидийскую землю в то время, когда мидянами управлял Киаксар, сын Фраорта, внук Деиока. Сначала Киаксар принял скифов благосклонно, как молящих о покровительстве; он даже высоко оценил их и поручал им мальчиков для обучения языку их и стрельбе из лука. Прошло так некоторое время; скифы, ходя на охоту, всегда приносили что-либо с собою домой; однажды случилось, что они не принесли ничего, возвратились без добычи. Киаксар, видимо, человек вспыльчивый, обошелся с ними чрезвычайно оскорбительно. Считая недостойным себя такое обращение Киаксара, они порешили зарезать одного из обучавшихся у них мальчиков, приготовили его так, как обыкновенно приготовляли дичь, и поднесли Киаксару под видом охотничьей добычи, а после этого очень скоро удалились к Алиатту, сыну Садиатта, в Сарды. Так это произошло. Киаксар и сидевшие с ним за столом ели мясо мальчика, а скифы после этого искали защиты у Алиатта.
