Гийом Мюссо
Спаси меня
–7–
Любовь как лихорадка: она вспыхивает и проходит независимо от вашей воли.
Стендаль. «О любви»
Спускаясь на лифте, они не обменялись ни взглядом, ни словом. Они только что испытали волшебные моменты душевного подъема, но все кончилось, мираж рассеялся, пришло время ступить на грешную землю и вернуться к обычной серой повседневности.
– Могу я вас проводить? – просто так предложил Сэм, как только они вышли из отеля и ощутили промозглый холод улицы.
– Нет, спасибо, – сухо отказалась Жюльет.
– В какой гостинице вы остановились?
– Это вас не касается.
– Ну оставьте по крайней мере свой номер телефона на случай, если…
– Если что? – заносчиво спросила она, скрестив руки на груди и не дав ему договорить.
– Да, вы правы. Ничего.
Он с грустью посмотрел на нее. Ее теплое дыхание вырывалось изо рта облачком на холодный воздух. Так она была даже красивее, чем в гневе.
Он уже ругал себя за ложь. Глупо, но это единственное, что пришло ему в голову, чтобы обезопасить себя и не выглядеть непорядочным в ее глазах.
– Теперь – прощайте, – сказала Жюльет и, помолчав, добавила: – Передавайте привет супруге!
– Подождите… – Ему так хотелось ее удержать.
– Даже не просите: я не увлекаюсь женатыми мужчинами.
– Я понимаю…
– Ничего вы не понимаете. Вы просто… Вы такой же, как все!
– Вы не имеете права меня осуждать. – Он пытался оправдаться. – Вы ничего не знаете о моей жизни, вы ничего обо мне не знаете…
– …и не горю желанием узнать.
– Ну и хорошо. Тем не менее спасибо за вечер.
– И вам спасибо. Что не задавили меня, – едко заметила она. – И впредь, прошу вас, будьте осторожнее за рулем.
«Ах, вот как!»
– Спасибо за совет.
– Чао!
– Вот именно!
Жюльет отвернулась и торопливо зашагала к ближайшему входу в метро.
Никогда не заводить роман с женатыми мужчинами – это правило ни при каких обстоятельствах нельзя нарушать. Пусть у нее в жизни нет денег, нет детей, нет настоящей профессии, нет надежного друга, но зато у нее есть принципы. И как раз за них она цеплялась каждый раз, когда наступали плохие времена, когда все катилось ко всем чертям.
Сэм опомнился и побежал вслед за ней. Он схватил ее за руку и, когда она обернулась, увидел, как по замерзшим щекам текут горячие слезы.
– Послушайте, мне очень жаль, что этот вечер так плохо кончился. Вы… вы мне очень нравитесь. Вы – замечательная женщина, и, поверьте, я в жизни не чувствовал себя так хорошо, как с вами в этот вечер.
– Уверена, что ваша жена будет счастлива узнать об этом!
Жюльет сопротивлялась, пытаясь подавить в себе разочарование и ожесточение, но, к своему удивлению, она не могла не заметить искренности в его голосе.
– Нехорошо, если мы вот так расстанемся! – в отчаянии заключил он.
– Оставьте меня! – крикнула девушка, пытаясь освободить руку.
Прохожие оборачивались на них, бросая на Сэма осуждающие взгляды. В их сторону направился полицейский, твердо решивший прекратить беспорядок.
– Все нормально! – заверил его Сэм. – Занимайтесь своим делом, мы сами разберемся.
Но в этот момент к нему подошел служащий отеля и протянул ключи от его машины. Он уже подогнал джип Сэма к выходу и ждал, когда тот уедет и освободит место у подъезда. Полицейский со своей стороны тоже приказал ему освободить дорогу и не затруднять движение. Сэм смотрел с тоской на удаляющийся силуэт девушки.
– Жюльет! – крикнул он, но она шла не оборачиваясь.
«Не отпускай ее! Не позволяй ей раствориться в толпе! Сделай что-нибудь, чтобы ее задержать! Как делают герои в кино… Что бы сделал Кэрри Грант, чтобы остановить Грейс Келли? Что бы придумал Джордж Клуни, чтобы удержать Джулию Робертс?»
Черт! Ничего не приходило в голову! В отчаянии он сунул служащему двадцать долларов чаевых и перед носом у полицейского развернул автомобиль на сто восемьдесят градусов, чтобы догнать девушку. Опасно лавируя между машинами, он, наконец, поравнялся с ней, опустил боковое стекло и крикнул:
– Послушайте, единственная истина в том, что никто не знает, что будет с нами завтра…
Она продолжала свой путь и, казалось, не слышала его слов. Он все равно продолжал кричать, невзирая на ледяной ветер:
– Существует только настоящее, только ради него стоит жить. Только здесь и сейчас имеет значение.
Его слова унес снежный вихрь.
Но она, как ни странно, замедлила шаг и повернула голову в его сторону, взглянув с некоторым удивлением и любопытством.
– Ну и что же вы хотите мне предложить здесь и сейчас?
– Одну ночь и один только день. Но при двух условиях: никаких разговоров о будущем и о моей жене. Ее сейчас нет в Нью-Йорке.
– Катитесь к черту!
Обескураженный ее словами, он не стал упорствовать, вывернул на дорогу и поехал прочь.
Она смотрела, как его машина растворяется в ночи, в автомобильном потоке, сожалея, что даже не знает, где он живет.
* * *
Сэм сам все испортил и потому чувствовал себя паршиво. Несмотря на снег, который опять повалил тяжелыми хлопьями, он не поднял стекло и ждал, пока задувающий ветер не охладит его лицо и не заставит забыть о девушке, если только это возможно.
Весь путь до самого дома он не думал ни о чем, кроме дороги, стараясь вести машину как можно осторожнее, как ему и советовала Жюльет…
На углу Сорок пятой улицы и Олл-Стар-кафе Жюльет машинально подняла руку, чтобы остановить такси.
– В больницу Святого Матфея, пожалуйста, – назвала она адрес, устраиваясь поудобнее на продавленном сидении.
– Where is it?[13] – спросил смуглый водитель в чалме.
Жюльет даже не удивилась тому, что некоторые водители знают город не лучше, чем туристы, прибывшие накануне вечерним рейсом.
– Поезжайте, я покажу дорогу, – сказала она.
Сэм вернулся в Гринвич-Виллидж и, к своему удивлению, обнаружил свободное место для парковки всего в сотне метров от дома, расположенного в уютном респектабельном квартале. Невысокие, похожие друг на друга трехэтажные кирпичные строения, с фасадом, выкрашенным в темно-коричневый цвет и гранитными ступенями подъезда, стояли рядком вдоль мощеной мостовой, как раз позади Вашингтон-сквер. Когда-то очень давно здесь располагались конюшни и хозяйственные постройки, но, отремонтированные, отреставрированные и превращенные в жилые апартаменты, они стали предметом зависти жителей Нью-Йорка.
Этот неброский и очаровательный дом принадлежал владельцу галереи искусств на Мерсер-стрит. Три года тому назад Сэм вылечил его сына, и в благодарность этот человек предложил ему снимать здесь квартиру за вполне умеренную плату. Сэму шикарные апартаменты казались ненужной роскошью, но в те времена он с радостью принял подарок, так как хотел разместить на верхнем этаже мастерскую для Федерики.
Он с грустью отпирал дверь холодного и мрачного жилища, как неожиданно, без предупреждения и без видимой причины, в его памяти возникло сияющее лицо молодой француженки, и все его мрачные мысли рассеялись в одно мгновенье.
– Подождите, не уезжайте, я задержусь здесь ненадолго.
Такси остановилось перед центральным входом в больницу, и Жюльет решительным шагом направилась к автоматическим дверям. Действительно ли она хорошая актриса? Сейчас как раз подходящий повод это проверить. Если да, то ей удастся раздобыть домашний адрес Сэма Гэллоуэя. Мэрил Стрип в пору расцвета своего артистического таланта сделала бы это с легкостью. Конечно, Жюльет не Мэрил Стрип, но она же чуточку влюблена в доктора, а это должно помочь.
На секунду приостановившись на пороге, девушка посмотрела на часы, сделала глубокий вдох и, задержав дыхание, проникла в помещение больницы.
Направляясь к справочному окну, она старалась идти уверенно, но небыстро, держась прямо, откинув волосы назад, придав себе вид чопорный, холодный и отстраненный. Такие манеры не свойственны от рождения, если только вы не актриса.
– Я бы хотела увидеть доктора Сэма Гэллоуэя, – обратилась она к медсестре высокомерным тоном, но сохраняя натянутую любезность.
Медсестра проверила журнал, хотя и так знала, что ответить:
– Сожалею, мэм, но доктор Гэллоуэй уже закончил дежурство и уехал. Три часа назад.
– Странно. – Жюльет сделала вид, что удивилась и расстроилась. – Но у нас здесь назначена встреча. – Девушка достала из сумочки свой мобильник и наугад набрала номер.
– Его телефон не отвечает, – огорчилась она, протягивая телефон медсестре, словно призывая ее в свидетели.
Потом она порылась в сумочке, достала оттуда бумаги (это были программки спектаклей, но она не показывала медсестре обложку, чтобы та не могла их идентифицировать) и посмотрела на них рассеянным взглядом.
– Значит, этот контракт так и не будет подписан. – Жюльет постаралась изобразить огорчение на грани паники. – Что же теперь будет?
– Разве это не может подождать? – Медсестра проявила вежливое участие.
– Нет, к сожалению. Я должна положить их на стол моему начальству завтра утром, до начала рабочего дня.
– Неужели это настолько важно?
– Вы даже представить себе не можете…
Медсестра нахмурила брови – ей самой стало интересно, что же это за бумаги. Жюльет поняла, что победа почти у нее в кармане, и решила предпринять последний хитрый маневр. Она наклонилась поближе к медсестре и доверительно сообщила:
– Прежде всего позвольте представиться: Жюльет Бомон, адвокат…
Сэм разжег огонь в камине. В Нью-Йорке часто выпадает снег, но снежная буря усиливала ощущение холода. Пока воздух в помещении мало-помалу согревался. Сэм снял пальто, пиджак и взъерошил волосы.
Гостиная была самой уютной комнатой в доме, отчасти благодаря большому полукруглому окну. Предметы, расставленные в случайном порядке, как ни странно, хорошо смотрелись вместе, придавая комнате вид немного безалаберный, но милый. Древний, но действующий проигрыватель располагался по соседству с принесенным из какой-то церкви старинным пианино 30-х годов прошлого века. Рядом стоял диванчик, обтянутый потертой кожей. Впрочем, кое-что в этой комнате могло показаться странным случайному гостю: рамки на стенах были пусты. Сэм действительно снял со стен все картины Федерики и ее фотографии. От них остались только изысканной работы рамки, придававшие интерьеру феерический и необычный вид.
Сэм пробежал взглядом ряд старых виниловых пластинок, купленных однажды по случаю на Грей Маркет: Дюк Эллинтон, Билл Эванс, Оскар Петерсон… Голос Жюльет, все еще звучавший в его ушах, заставил его подобрать что-то очень нежное. Он выбрал You Are So Beautiful To Me[14] Джо Кокера, один из его ранних альбомов.
Он поставил иглу проигрывателя на пластинку и тяжело рухнул на диван.
Закрыв глаза, Сэм почувствовал страшную усталость и понял, что в таком состоянии не сможет заснуть. В последнее время он вообще мало спал. Иногда даже не раздевался и не ложился в постель, как полагается, на холодную простыню под теплое одеяло. Во время дежурства довольствовался скрипучей кроватью в комнате отдыха для персонала в больнице, а дома впадал в забытье, растянувшись на диванчике в гостиной. С первыми лучами солнца сон пропадал, если это состояние можно было так назвать. В любом случае он никогда не чувствовал себя отдохнувшим по утрам.
Лежа с закрытыми глазами на диване, в полусне, качаясь на зыбких волнах нежной мелодии, он вновь переживал события этого вечера. Усталость мешала ему мыслить ясно. Надо ли было себя похвалить, что удалось принять разумное решение и выпутаться из западни, или следовало себя отругать за то, что все испортил? В мучительных поисках ответа на этот вопрос он вспомнил отца Хетуэя, старого священника, с которым был знаком в детстве. Он был странным человеком, совсем не похожим на обычных священнослужителей, но именно он помог некоторым парням из Бэд-Стади, среди которых был и Сэм, не попасть в водоворот преступного мира. Понимая человеческую природу, он часто повторял: «Человек не может устоять перед соблазнами, поэтому лучше их избегать».
Неожиданно голос Джо Кокера резко съехал на низкие ноты и потом прервался на полуслове, будто от слабого толчка. Сэм открыл глаза: комната погрузилась в темноту.
Он подумал – видимо, выбило пробки, но ему в голову пришла мысль, что электричество могло отключиться во всем районе. Он решил проверить, подошел к окну, отодвинул штору. Все огни на Манхэттене погасли в один миг, и окрестности освещались только фарами машин и белизной свежевыпавшего снега.
Сэм зажег несколько свечей и подложил поленьев в камин. Он даже не поленился и вышел на крыльцо, чтобы стряхнуть снег с висевшего над входом фонаря, и быстро вернулся в теплый дом.
Вдруг по потолку скользнула полоска яркого света, и тут же в комнате вновь стало темно. Сэм выглянул в окно. Снег блестел и искрился под лучом фар от желтого такси, остановившегося в конце улицы Вашингтон-Мьюз.
Из такси вышла женщина.
Нерешительно озираясь по сторонам, она пошла по улице, оставляя за собой на снегу маленькие следы, которые тут же заполнялись падавшими снежинками.
Жюльет дрожала от холода и охватившей ее тревоги. Сердце в груди колотилось как никогда. В темноте она с трудом различала силуэты домов и, уж конечно, не могла определить нумерацию в незнакомом месте. Тогда она положилась на интуицию и пошла наугад.
В нескольких метрах от нее в темном, как и все остальные, доме осторожно открылась тяжелая темно-синяя дверь, и Сэм вышел ей навстречу.
Когда он приблизился, она различила в его странных глазах разного цвета те же искорки, которые заметила там, на Бродвее, еще раньше. Они блестели в ночи как изумруды, играя бликами от искристого снега.
Опьяненная непонятными предчувствиями, она отдалась на волю провидения. Она знала, что в зарождающихся отношениях между мужчиной и женщиной бывают сладостные мгновенья, которые остаются в памяти навсегда и часто вспоминаются потом как самые светлые, самые чудесные: тот дивный миг, как раз перед первым поцелуем.
* * *
Сначала их губы ищут друг друга и едва соприкасаются. Их дыхание смешивается на холоде и сливается в одно облачко. В первом поцелуе, робком, будто случайном, они постигают самое сокровенное друг в друге.
Не сдерживая себя, Жюльет всем телом прижимается к Сэму.
В то же мгновенье она ощущает исходящую от него жаркую волну неистовой силы, готовую разрушить все на своем пути, и чувствует ответное притяжение, восхищение и… страх. Это чувство обжигает ее, принося мучительное, но сладостное страдание.
Сэм увлекает ее в дом и, не переставая прижимать к себе одной рукой, другой закрывает дверь на улицу.
Ее пальто падает на пол.
Она расстегивает дрожащей рукой пуговицы его рубашки и кидает ее в сторону – рубашка падает на лампу у изголовья кровати.
Он торопливо расстегивает пуговицы ее жакета, одна из них отрывается и падает на пол.
«Тем хуже для портного Колин».
Она замечает шрам на его плече в виде звездочки.
Он обхватывает ее талию сильными руками, она запрокидывает голову назад, и он целует ее в нежную ямочку на шее.
Она кусает его губы, а потом нежно целует.
Она поднимает руки вверх, когда он снимает с нее водолазку.
Он расстегивает юбку – та скользит по ее ногам. Она обвивает его руками.
Комната все еще погружена в полумрак. Жюльет в темноте различает у стены письменный стол, заваленный книгами. Чтобы расчистить место, Сэм одним махом сбрасывает их на пол. Он легко отрывает ее от пола и сажает на стол. Снимает туфли, потом колготки.
Он нежно ласкает ее, пока она, торопясь, расстегивает его джинсы.
У нее горят щеки, как будто под ее кожей бежит новая кровь. Она наклоняется и нежно дотрагивается губами до его пахнущей корицей кожи, чтобы ощутить ее бархатистость.
Они смотрят друг другу в глаза. Она берет его руки и кладет себе на грудь. Ладонями, потом языком он ласкает их, потом спускается к животу, наслаждаясь ароматом ее тела, пахнущего лавандой. Она не отрываясь смотрит на него нежным взглядом.
Он обнимает ее, она обхватывает ногами его торс. Он еще крепче прижимает ее к себе. Ей кажется, что он слишком мягок и нерешителен, словно он боится сломать ее в своих крепких объятиях.
Он ловит себя на том, что с ним такое происходит впервые. Все время, пока длятся их объятия, его чувства обострены до предела, эмоции перехлестывают через край. Он чувствует, как в бешеном ритме бьется его сердце, и слышит, как тяжело его дыхание. Он растерян, он не контролирует себя, ему кажется, что кто-то другой управляет его телом и чувствами, а он сам наблюдает за этим со стороны. Как будто он вовсе не он, ведь он никогда раньше таким не был, хотя, похоже, он только теперь и становится самим собой.
Чуть позже уже нет ни его, ни ее, ни до, ни после, ни юга, ни севера. Есть только два одиночества, прильнувших друг к другу и слившихся в едином горячем порыве. На другой планете, под чужим небом, в маленьком домике, покрытом снегом, в самом центре Манхэттена.
* * *
Растянувшись поперек постели, Сэм положил голову Жюльет на живот, а она запустила пальцы в его кудри и нежно гладила голову возлюбленного. Ей было хорошо. Ее тело и душа словно вернулись к жизни.
Оба почему-то испытывали неловкость, и говорить о чем-либо особо не хотелось. Она в двух словах рассказала, как ей удалось «выйти на его след», не открыв, впрочем, своей тайны. Он ответил, что просто счастлив, что она его нашла. Когда темы для разговоров закончились, поцелуи заменили им слова, и это было правильно.
Позже, просто из любопытства, она посмотрела, что за книги стоят в книжном шкафу, с удивлением обратила внимание на пустые рамы, развешенные по стенам. Но, вспомнив его просьбу, она не стала задавать лишних вопросов о его жене.
В два часа ночи они вдруг поняли, что очень проголодались. В холодильнике было пусто. Тогда Жюльет надела пальто и, невзирая на холод, отправилась в круглосуточный магазин, расположенный в двух шагах от дома Сэма, позади Вашингтон-сквер. Через пять минут она принесла рогалики с сырным кремом, пакет грейпфрутового сока и пакетик с конфетами.
Закутавшись в одеяло, она свернулась калачиком у его ног, и, сидя у огня, они как дети развлекались тем, что поджаривали маршмеллоу на шампурах прямо в камине. Потом она открыла сок, сделала глоток и, склонившись к Сэму, напоила его из своих губ.
Утомившись, они заснули бок о бок под завывание ветра снаружи. Издалека, сквозь метель, до них доносился еле различимый шум улиц Манхэттена: гудки, сирены, гул моторов. Им казалось сквозь сон, что они живут в осажденном городе.
* * *
В четыре утра Сэм резко открыл глаза. В дома подали электричество, и телевизор, который он забыл выключить на кухне, честно возобновил работу.
Сэм встал, чтобы его выключить. Перед этим он машинально пробежал по нескольким каналам, что возымело на него странное воздействие, он почувствовал что-то вроде укола, вернувшего его к действительности: в мире все шло своим чередом, новости снабжали зрителей последними сообщениями о тревожных событиях, бессмысленных жертвах и человеческом безумии.
Где-то на Ближнем Востоке террористы взорвали автобус, в результате чего погибли около двадцати человек. В Южной Америке в тюрьме произошел страшный пожар, и сто тридцать заключенных сгорели заживо в камерах, так как администрация почему-то «забыла» их отпереть. Тем временем в Японии законодатель мод в области одежды для собак открывал очередной показ. Под аккомпанемент классической музыки в живом исполнении на подиуме красовались пудели в нарядах из парчи, расшитых бриллиантами за сорок пять тысяч долларов. На просветительском канале известный ученый долго и нудно рассуждал о причинах глобального потепления, в результате чего лед в Антарктиде продолжал таять и испаряться. Огромная глыба льда размером с Нью-Джерси как раз на днях откололась от материка и начала дрейфовать в сторону экватора, обливаясь по пути ручьями талой воды.
Он стоял перед телевизором как завороженный, вовлеченный в водоворот мировых событий, сочувствуя людям, чьи несчастья стали поводом для теленовостей. Хорошо, что очередное отключение электричества вырвало его из этого потока, и он вернулся в соседнюю комнату, чтобы занять свое место рядом со спящим ангелом.
–8–
Воздух, полный ангелов, светится.
Агриппа д’Обинье[15]
Муслиновые легкие шторы пропускали в комнату так много света, что нечего было и думать о том, чтобы понежиться в постельке и поспать еще.
Вот уже несколько минут Жюльет чувствовала, как солнечный лучик настойчиво пытается открыть ее глаза, проникнув под веки, словно рыбак, раздвигающий створки устрицы. Она как могла сопротивлялась вражескому вторжению до тех пор, пока Дэн Артур, диктор радиостанции «Манхэттен, 101,4», не прокричал ей в ухо:
«Добро пожаловать на волну «Манхэттен, 101,4», – вот она, хваленая «магия радиоэфира». – Сейчас девять утра. Уже девять часов! Разве есть еще лентяи, не вставшие с постели в этот час? Не могу в это поверить! Ведь солнце уже давно согревает город своими лучами. Что у нас на сегодня в программе? Катания на санях в Сентрал-парке, прогулка на лыжах и игра в снежки…
Есть хорошие новости: все аэропорты открыты, и рейсы, запланированные на выходные, отбывают по расписанию. Будьте все-таки осторожны: на дорогах возможен гололед, а крыши могут не выдержать тяжести снега. Власти нам сообщают также, что два человека доставлены в больницу с сердечным приступом, наступившим в результате физического перенапряжения во время расчистки снега на своих участках.
Поэтому еще раз: будьте осторожны…
Оставайтесь с нами, на волне радио «Манхэттен, 101,4», а пока…»
Тирада Дэна Артура оборвалась на полуслове, так как Сэм решительным жестом стукнул по радиобудильнику, что заставило замолкнуть назойливого ведущего, но не решило участи радиоприемника.
Жюльет проснулась окончательно и поднялась на постели. Хоть она и спала всю ночь как дитя, но мысль о необходимости заняться утренним туалетом стряхнула с нее сон в один миг. Прошлым вечером они были охвачены страстным порывом, но сейчас она, по всей вероятности, выглядит ужасно: взлохмаченные волосы, растекшийся макияж. Нужно срочно бежать в ванную, чтобы принять душ, освежиться и нарисовать лицо.
«Интересно, что положено делать в таких случаях, после столь бурно проведенной ночи? Собрать свои шмотки, поблагодарить за удовольствие и откланяться?»
Но Сэм притянул ее к себе и подарил ей страстный поцелуй, отчасти ответив на ее вопрос.
* * *
Сначала она повела его в маленькую кофейню, прятавшуюся за секретной дверью без вывески. Этим заведением владел один француз, приехавший из маленькой деревушки, расположенной в горах в департаменте Приморские Альпы. Дизайн интерьера был продуман таким образом, чтобы воссоздать до мельчайших деталей дух старинной деревенской таверны: от клетчатых скатертей в стиле Виши до расставленных на деревянных полках старых корзин и коробок с эмблемой Шикоре-Леру вперемешку с упаковками горячего шоколада «Бананиа». Стены, выкрашенные в соломенный цвет, старые афиши, пол, мощенный керамической плиткой под старину, деревянные балки на потолке создавали уютную домашнюю атмосферу, какой не было в обычных американских кафетериях.
Адрес этого местечка был известен только завсегдатаям, которые ревниво сохраняли тайну, опасаясь, что, приобретя популярность у туристов, оно потеряет свое очарование.
Именно здесь, в крохотном уголке родной Франции, укрывшемся в сердце Америки, Жюльет рассказала Сэму, в чем прелесть настоящего кофе с молоком и почему французы так любят тартинки с конфитюром. Старенький кассетный магнитофон шестидесятых завораживал немногочисленную публику песнями Франсуазы Арди. Когда красивый голос певицы исполняет одну из самых известных ее песен, Жюльет подхватывает припев. Сэм спросил, о чем эта песня, и Жюльет переводит ему пару строк:
…Ты похож на тех, кто хмур и невесел,
но мне нет дела до их забот,
потому что твои глаза самые синие в мире…
Потом они долго блуждают по тихим извилистым улочкам Гринвич-Виллидж. С неба на землю льется ледяное сияние зимнего солнца, и выпавший накануне снег покрывается блестящей ледяной скорлупой, которая хрустит под ногами. На Вашингтон-сквер они смешиваются с толпой студентов из крупнейшего университета Нью-Йорка, занявшего несколько соседних кварталов. Они бродят без цели, беседуя ни о чем.
Пока у них все хорошо.
Крепко взявшись за руки, как подростки, и переплетя для надежности пальцы, они останавливаются на каждом углу для поцелуя.
Одиннадцать часов. Из-за вчерашней непогоды некоторые автоматы по продаже свежей прессы выдают вчерашние газеты. Жюльет никогда такого раньше не видела в городе, где время никогда не останавливается.
Но для них оно сделало исключение, правда, ненадолго.
Уже полдень. Они решили сделать привал у Бальдуччи, в итальянской закусочной, очень популярной в этом районе. За стеклянными витринами и на уличных прилавках было полно зимних фруктов, всевозможных готовых салатов и морских даров.
Внутри царил соблазнительный аромат свежемолотого кофе и горячей выпечки. Как обычно, здесь собралось много народу, но, похоже, это лишь придало закусочной очарования.
Жюльет взяла инициативу в свои руки. Легкая и проворная, она обегала все прилавки и набрала все необходимое для пикника на свежем воздухе: булочки с кунжутом, пастрами[16], чизкейк, панкейк и кленовый сироп с вермутом…
Пристроившись на скамейке в Сентрал-парке, они устроили трапезу пред замерзшим прудом, в котором обычно плавали утки.
После сладкого она промокает себе губы бумажной салфеткой и наклоняется к Сэму, чтобы стереть капельку сиропа, которая бежит по его подбородку.
Холодный сухой воздух необыкновенно прозрачен и свеж. Порывы ветра обжигают морозом щеки. На небе – ни облачка. Пока Сэм на некоторое время отлучается, Жюльет притоптывает, чтобы согреться.
– Это чтобы избежать переохлаждения! – торжественно заявил он по возвращении и протягивает ей большущий картонный стакан с горячим кофе, купленный у уличного торговца. Оба хватаются замерзшими руками за горячий стаканчик, от которого поднимается горячий ароматный пар. Их лица сближаются, едва не соприкоснулись, и Жюльет опускает глаза, улыбнувшись про себя. До сих пор ни один мужчина не смотрел на нее с такой страстью.
Затем она проводит по его потрескавшимся губам гигиенической помадой с воском и целует. Потом снова. Целует, целует и снова целует…
Потом они идут по направлению к Гапстоу-бридж. Около моста старая женщина, одетая как цыганка, но с благородными манерами, вежливо просит у них доллар. Сэм недолго думая протягивает ей купюру в пять долларов. Цыганка благодарит и дает им совет: загадать желание на мосту – тогда оно обязательно сбудется.
Ну что, проверим?
Близится вечер. У него с собой была миниатюрная цифровая камера, которую он использовал обычно, чтобы зафиксировать следы хирургического вмешательства и проанализировать потом ход лечения. Он снимает Жюльет во время их прогулки по городу: Мэдисон-авеню, Пятая авеню, Лексингтон… Она хохочет, танцует, поет, позируя перед камерой. Жюльет кажется, что ей опять семнадцать лет. Ее глаза искрятся счастьем, когда она улыбается, лицо сияет. Под взглядом Сэма она чувствует себя очаровательной, обновленной и… «другой», хотя понимала, что всегда была такой, но не могла раскрыться. В эти счастливые мгновенья все ее страхи и печали рассеялись, словно их и не было никогда. Она с изумлением понимает, насколько самооценка зависит от того, смотрит ли кто-нибудь на тебя влюбленными глазами. Просто удивительно, как несколько волшебных часов, проведенных вместе, могут скрасить предшествующие годы самоуничижения и серой будничной жизни.
Сэм же восхищен жизненной энергией, исходящей от Жюльет. Она просто создана для счастья. В отличие от него самого. Его личная история такова, что радость бытия ему незнакома, он склонен не замечать ту сторону жизни, где царит веселье, как будто это противоречит людской природе. Давно уже он приучил себя воспринимать жизнь как тяжкое испытание, и он пока не был готов отказаться от привычного мироощущения. Для счастья в его графике не было места. Он и не ждал его. По крайней мере, такого.
И счастье так мимолетно…
Вот уже солнце садится на том берегу Гудзона, и небо окрашивается в яркие оранжевые и розовые цвета.
В доме Сэма вечер проникает в ванную комнату. Они вместе лежат в горячей ванне. Рядом с синей кобальтовой вазой в шкафчике Жюльет нашла флакончик ароматического масла и с его помощью превратила гигиеническую процедуру в праздник чувственности. За считаные минуты воздух в ванной насытился восхитительным ароматом лаванды.
Он говорит, что она стала для него праздником весны и новогодним подарком одновременно. Она отвечает ему пылким признанием и читает ему стихи по-французски, специально, чтобы он ничего не понял и не посмеялся над ее наивностью.
На какое-то время она задремала, хотя, возможно, просто сделала вид. Он воспользовался моментом, чтобы разгадать ее характер по ее дыханию. Она рисовалась ему привлекательной, тревожной, трогательной и великодушной…
Она вдруг вспоминает свою сестру, которая замужем за полицейским, их дом в Лиможе и блестящий «Рено Меган». Но отсюда все это кажется ей таким далеким, незначительным и пустым. Ерунда, зато у нее есть ОН!
Они оба не верят в судьбу. Они верят в случай, и только в него. Случайные обстоятельства, которые на этот раз сложились в их пользу.
Им нравится думать, что они были всего на волосок от того, чтобы разминуться, пройти мимо, не заметив друг друга. Сотни раз они возвращаются к вечеру их знакомства. Сэм вспоминает, что никогда раньше по дороге домой не проезжал по Таймс-сквер. Жюльет говорит, что в тот вечер вообще не собиралась выходить из дому, что все решилось в последний момент из-за случайного стечения обстоятельств.
На самом деле жизнь не так уж плохо устроена, соглашаются оба, благословляя капризы судьбы. Если трезво взглянуть на вещи, то как можно объяснить, что события принимают тот или иной оборот? Конечно, случайность, разве нет? В вихре повседневной жизни какая-то песчинка может перевернуть все вверх тормашками. Представьте себе маленький гвоздик, ненароком оказавшийся на дороге. Ваш отец случайно наезжает на него по дороге на вокзал. Пока он меняет колесо, его поезд уходит, и он вынужден ехать на следующем. Он удобно устраивается в купе, но тут входит контролер: «Проверка билетов, дамы и господа!» Черт возьми, он же забыл прокомпостировать свой билет! К счастью, контролер в тот день в хорошем настроении и даже предлагает вашему папе пройти в вагон первого класса, где есть еще свободные места. Именно там ваш папа впервые знакомится с вашей мамой. Улыбка, обмен любезностями, дорожный разговор, и так, слово за слово, устанавливаются отношения. А потом – бах! И через девять месяцев вы появляетесь на свет. Понятно, что с тех пор все, что вам суждено пережить в этой жизни, никогда бы не случилось, не окажись в то утро на дороге того самого маленького гвоздика, с которого все и началось. Случайность! Вот, что лежит в основе нашего существования: маленький гвоздик, плохо завинченная гайка, часы, показывающие неправильное время, поезд, который замешкался на пару минут…
