Глеб Иванович Успенский
Бойцы
– Ну и теперь тоже есть?
– Есть-с. Конечно, противу старинного времени драки потишели, ну все же есть бойцы знатные… Есть у нас один, Салищев, так это на удивление! Этот и почтальону не уступит… Си-ила! Страшенная! Э, да вы что! Мы пойдемте-кось с вами на бой-то, да и к Салищеву зайдем, посмотрите.
– Что ж, пойдемте.
– Ей-богу!
Разговоры наши тянулись довольно долго, но всё о предметах другого рода. Я не заметил, как прозвонили к вечерне, как мало-помалу спала жара и в воздухе повеяло прохладой. Выйдя на улицу, я нашел ее гораздо более оживленною: чиновники в форменных сюртуках и фуражках, в широких панталонах со складками и в разноцветных жилетах медленной, даже чересчур медленной поступью отправлялись с беременными женами на прогулку на кладбище. Пыль висела над городом, и солнце, уходившее за горизонт, затопило улицу во всю ее длину ярким, чересчур щедрым блеском. Тянуло в воду, купаться.
II
На другой день Зайкин, принарядившись в новую синюю чуйку, зашел ко мне на подворье, и скоро мы отправились сначала к Салищеву, а потом на бой. Всю дорогу, пока мы шли к лачужке Салищева, Зайкин воспевал его силу и невероятную доблесть. По его рассказам я представлял бойца каким-то Ерусланом Лазаревичем, с косую сажень в плечах. Вследствие этого я немало был изумлен, увидев длинную, сухую фигуру сапожника, с чахоточным румянцем и кашлем. Лицо его было зелено, руки худы, но необыкновенно жилисты. Мы застали его в разоренной и пустынной лачуге, омеблированной голыми и гнилыми стенами, мокроватым полом, с выпадавшими книзу половицами и с обрубком какого-то объемистого дерева, сидя на котором, Салищев торопливо тачал сапоги. Перед ним, на подоконнике, едва не касавшемся пола, стояли какие-то жестяные помадные крышки с разными специями кислейшего запаха, валялись сапожницкие ножи с трехугольным лезвием, обрезки кожи и проч. Больше в комнате ничего не было, и к тому ж она была чрезвычайно ветха. Появление наше, и в особенности мое, испугало и переконфузило Салищева, как ребенка. Зеленые щеки его вспыхнули, глаза забегали, и сам он как-то засовался, пожимая руку Зайкина своею черной дрожавшею рукою… Богатырь имел душу ребенка. Не успели мы войти, как он что-то забормотал и, съежив голову в сторону, юркнул было в сени.
– Куда, куда? – закричал ему Зайкин.
– Сичас…
– Ты это за водкой? Не нужно! не надо! Слышь! Не пьют…
– О-о?
– Не пьют! и я не буду!
Салищев воротился в комнату и еще раз проговорил:
– О? а по рюмочке?..
– Не будут, говорят тебе! Экой человек!.. Собирайся! Чай, пора…
– Теперь время! – бормотал боец, стараясь избегать чужих взглядов. – Эх, с сапожишками-то не поспел! Вчера еще приказному обещался, да…
– Загулял!
– Будет тебе!.. Эко!..
– Это песня известная. Много ли прогулял-то?
– Да что ты? при чужом человеке вздумал!.. Прогулял кольки там ни было… всё прогулял, – ухмыляясь, присовокупил боец.
– Собирайся-ко. Это дело-то складней будет.
– Без меня не начнут… А собираться-то чего же? Я и так…
– Неужто и прикрыться нечем?
– Эва! Нечем прикрыться! У меня прикрышка-то почище твоей!..
– Где это?
– В кабаке!.. – сказал Салищев и засмеялся.
– Ну, однако, в самом деле поторапливайся! – сказал Зайкин. – Нет ли чего на плечи накинуть? Что ж так-то?..
– Да есть, да…
– Курам в обиду? Тащи что есть…
Хозяин наш, не переставая улыбаться, медленно поплелся в сени и воротился с потупленным лицом, так как в руках его было что-то ужасное…
– Ах ты, холера этакая! – хлопнув ладонями о бедра, проговорил Зайкин.
Глядя на костюм, который, нехотя и не переставая хихикать, напяливал на себя Салищев, все мы не могли удержаться от улыбки. Наконец костюм был надет и оказался халатом с оторванной полой. Скоро к нему присоединилась другая часть туалета, старый картуз, вся ваточная часть которого скопилась у затылка и тянула весь экипаж картуза к шее; вследствие этого разодранный пополам козырек весьма напоминал руки, в ужасе воздетые к небу… Салищев запахивал рваный халат на груди, поправлял картуз, съезжавший поэтому на ухо, утирал рукавом нос и хихикал.
В таком виде вся наша компания выступила в поход.
Скоро мы были на месте боя. Дело происходило за городом, на лугу, поросшем мелкой травой. В ожидании боя большая часть публики столпилась у кабака, другая толкалась и бегала по лугу. Публика эта была самая разнообразная: мастеровые, солдаты, чиновная мелкота, семинаристы. Последние устроили на лугу игру в лапту, сняв предварительно сапоги и засучив панталоны выше колен. Удары палки о мяч и мяча в спины и ляжки играющих были до того увесисты и звучны, что их можно было с полною ясностью слышать у кабака, на холме.
Первым делом мы отправились к кабаку.
– Вот он! – радостно вскрикнул какой-то подмастерье в парусинном халате, высовываясь из кабака, и тотчас же юркнул назад. – Ребята! – слышалось из питейного здания, – Салищев, вот он! Ха-а-а!..
– Где о-о-оон? – гоготало множество голосов.
– О-го-го-о-о!! – добавило другое множество.
– Начинай!.. Готово!..
– Погоди! Ивана Абрамыча нету!
– Эко диво какое! Эй, становись в ранжир!..
– Постойте, братцы! – проговорил Салищев. – Надо Иван Абрамыча подождать.
