Глеб Иванович Успенский
Нужда песенки поет
Надо было о чем-нибудь говорить.
– Давно вы занимаетесь этим?.. – сказал я, не зная, как назвать его профессию.
– Да уж более, пожалуй, пятнадцати лет, – покашливая и потрогивая шею, заговорил маг… – Д-да-с! Пожалуй, что поболе пятнадцати-то годов будет, все этим же мастерством-с продолжаю… Плохое, вашскобродие, наше занятие-с! В прежнее время точно что… Ну, а теперь!..
Гость остановился, тряхнул головой.
– Теперь, вашскобродие, тихо-с!.. И даже так тихо, что вот как-с, – хуже нет! Да что ни возьмите, ведь и повсюду так-с. Тишина бедовая.
Иванов поднес ко рту полное блюдечко, откусил маленький кусок сахару, отряхнул его над чаем, хлебнул и заговорил:
– В прежнее время-с! В прежнее время, бывало, господа, которые случатся приезжающие или хоть и из жителей здешних, в прежнее-то время они вот как: «Сделай милость!», «С великим удовольствием!..» Да что ему? Он швырнет ассигнацию, и получай… Рубль ли, два ли, ему это и внимания не стоит… Ну, а уже теперь… тихо! Теперь, я так считаю, господам много дано забот-с! Хлопоты-с! все надо «самим» расчесть: в кое место! В теперешнее время посовестишься и рожу-то свою к господам совать: стыд! Ежели вот теперь я к вашей милости достиг, то уж истинно – вот куда подошло! Ей-ей-с!
Гость мой вздохнул.
– Н-нет-с! Это не то-с! В прежнее-то время, я так замечаю, было веселее… Всякий желал, чтобы где как приятнее. Купец ли, дворянин ли, чиновник ли, все он нюхает, где бы увеселения, то есть, докопаться… Бывало, зайдешь в лавку, купцы промежду себя балуются, кто в шашки, а кто простым манером, ногу за ноги заплетут – да обземь! Увидят меня: «А! шушвара, дескать, египетская (обыкновенно в шутку), показывай живо!..» В те поры услышишь это-то, да, бывало, еще заломаешься!.. Потому твое не уйдет: купцы эти без тебя на вожжах перевешаются от скуки. Всю эту историю понимаешь и, бывало, еще заломаешься. «Показать мы можем, да ведь, господа, разному показанью разная цена!..» – «Показывай, кричат, лучшева!» А я, бывало, опять: «Лучшева! и этого, скажешь, можно, да опять и то надо знать, какой сорт; есть, говорю, одно, есть и другое, а есть еще, говорю, и такое, что уж лучше его нету!» – «Этого, кричат, самого! Какого нет опасней! Делай! Помудреней!..» – «Не будет ли, скажешь, господа, накладно? Пять серебра, менее не беру!..» – «Делай!» кричат: ну и делаешь.
Я налил гостю другой стакан чаю; он подвинул его к себе, вытер ладонью запотелый лоб и спрятал за ухо свесившуюся прядь волос.
– Бывало, – продолжал он, – какое ото всех почтение! Истинно говорю, умереть – не лгу, идешь, бывало, по улице-то, – только шапку сымаешь, только сымаешь: «А! Иванов! Капитоша! зайди, долбони рюмочку!» – «Эй! друг! сделай штучку….» – «Что дашь?» – «Что угодно!» Ей-ей-с! Иные и господа, а обращались в лучшем виде… У купца у Псунова у одного сколько я денег перебрал, кажется, сметы нет!.. В прежнее время у него в доме – Садом-Гамор: турок ли, арап ли какой, панорамщик, всякий, всякий к нему шел… И что только творилось!.. Музыканты играют, обезьяны ученые скачут, кто на флейте, кто на кларнете, кто фокусы показывает, кто колесом ходит, – ну, то есть, столпотворение было!.. А Псунов-то этот лежит, бывало, в одной рубахе на диване, только покрикивает: «Эй, ребята, проворней!» И я тут же толкусь… Нет-нет и на мою ладонь что-нибудь капнет, – все дай сюда! Все ребятишкам…
– Вы женаты? – спросил я.
– Как же-с! – сказал гость, и, к удивлению моему, сказал как бы даже с удовольствием. – Как же-с, уж у меня, слава богу, старшему сыну четырнадцатый год, как же-с! Слава богу… Изволили читать бумагу-то? Афишку мою? Все он-с!.. И преотличнейший почерк!.. Да-с, благодарен за это! Одно только и утешение, что семья… По крайности за нее отбиваешься… Ну и жена, дай бог ей здоровья, любит меня… Д-да! И даже так любит, что – на редкость!.. Собили[3] было мне невесту и с деньгами и из чиновничьего звания, да подумал-подумал я, что я с ней, с благородной-то, буду делать? Думаю – бог с ними и с деньгами!.. Взял простенькую, сироту, и слава тебе, господи, благодарю моего бога, живем дружно… Да опять, всегда уж у меня дома горшок щей-то найдется, с голоду не умру… «Когда же это, говорит, Капитоша, мы с тобой разбогатеем?» – «А вот, говорю, погоди… Скоро» (Рассказчик усмехнулся и прибавил:) Да ведь что будешь делать-то? Откуда взять? Ну, и посмеемся, пошутим с горя-то!.. И какое ей, то есть супруге-то, господь дал терпение, – ей-ей! Теперь вы возьмите наше житье: вот эдакую конурку мы вчетвером занимаем; стряпущей печки у нас нету, лежанка; понадобится иной раз что-нибудь съедобное, идем просить хозяйку: «Позвольте, дескать, нам горшочек в вашей печи поставить…» Так они, хозяева-то, жену мою – уж они ее! И «нищая!» и «когда вы передохнете; вы, говорит, с дьяволом знакомы…» Та все молчит. Только от хозяев нам и название одно: «трубалеты». Девчонки у них, у хозяев то есть, так и тех разным словам научают… Идет сын мой, а они ему: «трубалет, трубалет!» Жена моя подзывает его и говорит: «А ты ей скажи…» Он и скажи!.. «Ты трубалет!» А сын-то: «А ты», говорит… Прибежали хозяева – ва-ай-на! «Как вы смеете таким пакостным словам детей учить? Долой из нашего дому!..» А долой – так долой!
