Времена, пережитые русскою журналистикою за последние 20 лет[1], были преисполнены всевозможных случайностей, беспрестанно расстраивавших правильное ее течение и развитие. Мои очерки много пострадали от этих невзгод журнального дела чисто во внешнем отношении. Правда, аргусам[2] нечего было в них искоренять: цензурные беды обрушивались не на такого рода литературные явления. Но в общем водовороте ничто не может оставаться нетронутым. Нет никакого сомнения, что эти очерки вышли бы рельефнее, полнее и осмысленнее, если бы журнальная жизнь была устойчивее и представители печати могли чувствовать себя поспокойнее.