Глеб Трунин
Первое дело
Глава 1: Начало в Лондоне
Прошёл почти месяц с того дня, как он сошёл на берег у доков Ист-Энда. За это время Париж стал казаться далёким, размытым сном, а Лондон – холодной ловушкой, из которой не выбраться без денег, связей или чуда. Он покинул Францию поспешно, почти бегом, когда газета, где он работал, внезапно оказалась замешанной в уголовном деле. Его имя всплыло в показаниях, которых он никогда не давал. Адвокат шепнул в полутьме: *«Vous allez tomber à leur place…»* – и он понял: если останется, его сделают виновным.
В Лондоне его приняли прохладно. Здесь никто не интересовался его статьями, никто не верил в его опыт. Он устроился в мелкую газетёнку, где платили в медяках, но даже она вскоре приказала долго жить – владельца повесили на долговой крюк, и редакция закрылась.
Деньги закончились. Он питался хлебом и чаем, и то – не каждый день. Когда стало ясно, что дальше – улица, он написал письмо старой знакомой во Франции. Просить было стыдно, но гордость умирает первой.
Когда перевод наконец пришёл, он позволил себе единственную роскошь – выйти прогуляться по городу, не думая о завтрашнем дне. Был ясный день, сухой ветер с Темзы, пахло углём и печёным картофелем. Тогда-то он и увидел его.
Высокий мужчина в чёрном пальто, цилиндре и с тяжёлой тростью – его знала вся Британия. Его статьи печатались в Манчестере, Бирмингеме, Эдинбурге. Его слова обсуждали в Шотландии, Ирландии, колониях. Он был голосом эпохи. Герой вырос на его колонках.
Он решился подойти. Представился. Сказал, что тоже журналист. Рассказал – коротко, как мог, не жалуясь – о французском прошлом, о бегстве, о попытке начать заново. Просил не места, а возможности.
Великий человек выслушал и посмотрел так, будто перед ним стоял не человек, а проситель у храмовых ступеней.
– Я не подаю нищим, – бросил он и пошёл дальше, не оборачиваясь.
Оставшись один, он долго стоял, глядя на уходящую фигуру. Было стыдно за надежду. Но злость сильнее стыда. В ту же ночь он решил: он откроет свою газету. Пусть это будет безумие, пусть последний фунт уйдёт в типографию – он рискнёт.
Газета вышла. Маленький тираж, чёткий шрифт, острые тексты. Он сам разнёс её по киоскам. Но её никто не взял. Неизвестного никто не читает.
Оставалось одно: идти к тем, с кем не хочется иметь дела. Он вспомнил о человеке, с которым когда-то сидел за одной партой в Лионе – оба учились, оба мечтали. Тот исчез после скандала с долгами и спустя годы всплыл здесь, в Лондоне – в полиции.
Он нашёл его, и тот не удивился. Только сказал:
– Если хочешь по-настоящему заработать – приходи завтра.
Он вернулся. Не от хорошей жизни – от безысходности.
Знакомый, глядя на него внимательно, чуть прищурился и заговорил по-французски. Его голос звучал почти с нежностью, как будто они снова были в лицее:
«À Liverpool, les ouvriers sont en grève… et certains d’entre eux commettent des pillages chaque jour. Si tu veux ton exclusivité, trouve celui qui tire les ficelles.»
«В Ливерпуле рабочие бастуют… и некоторые из них ежедневно совершают грабежи. Если ты хочешь свой эксклюзив – найди того, кто за этим стоит.»