Глен Кук
Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза
6
Госпожа
Земля постепенно становилась серебристо-зеленой. Рассвет разбрасывал по окольцованному стенами городу алые перья. Золотые искорки усеивали укрепления в тех местах, где солнце касалось росы. Туман стекался в низины. Протрубили утреннюю смену часовых.
Лейтенант козырьком приставил к глазам ладонь и прищурился. Хмыкнув с отвращением, он взглянул на Одноглазого. Чернокожий коротышка кивнул.
– Пора, Гоблин, – бросил Лейтенант через плечо.
В лесу зашевелились люди. Гоблин опустился на колени рядом со мной и выглянул из кустов. Он и еще четверо переоделись бедными горожанками и обмотали головы платками. Каждый держал деревянный шест с подвешенным к концу глиняным кувшином, спрятав оружие под одеждой.
– Идите, ворота открыты, – сказал Лейтенант.
Пятеро зашагали вниз по склону холма, держась опушки леса.
– Будь я проклят, но как же здорово вновь заняться такими штучками! – сказал я.
Лейтенант улыбнулся. С того дня как мы покинули Берилл, он улыбался очень редко.
Пять ряженых, укрываясь в тени, продвигались к ручью возле ведущей в город дороги. Несколько городских женщин шли туда же набрать воды.
К воротам мы рассчитывали подобраться без особых хлопот. Город был переполнен чужаками, беглецами и маркитантами мятежников, небольшой гарнизон службу нес спустя рукава. У мятежников не было причин ждать от Госпожи удара так далеко от Чар. Городок не имел никакого военного значения.
Кроме одного. В нем находились двое из Восемнадцати, посвященные в стратегические тайны мятежников.
Три дня мы таились в этих лесах и наблюдали. Перо и Бывалый, недавно ставшие членами Круга, проводили здесь медовый месяц, после чего должны были отправиться на юг и присоединиться к наступающим на Чары.
Трое суток без костров и горячей пищи. Три холодные ночевки. И все же наше настроение было бодрым – пожалуй, впервые за несколько лет.
– Сцапаем их тепленькими, – выразил я вслух свою надежду.
Лейтенант подал знак. Несколько человек отправились следом за фальшивыми старухами.
– Кто бы ни придумал этот план, он знал, что делает, – заметил Одноглазый.
Он тоже был возбужден. Как и мы все. У нас появился шанс сделать то, что нам лучше всего удается. Пятьдесят дней мы занимались грубым физическим трудом, подготавливая Чары к нападению мятежников, и пятьдесят ночей мучились бессонницей, представляя будущую битву.
Еще пять человек направились к ручью.
– Из ворот выходит группа женщин, – сообщил Одноглазый.
Напряжение нарастало.
Женщины гуськом направились к ручью. Это паломничество так и будет продолжаться весь день, если мы не вмешаемся. Внутри городских стен нет источника воды.
У меня в желудке внезапно потяжелело – наши лазутчики уже поднимались по склону к воротам.
– Всем быть наготове, – приказал Лейтенант.
– Разомните мышцы, – посоветовал я.
Физические упражнения помогают рассеять нервную энергию.
Сколько бы лет ты ни тянул солдатскую лямку, близость битвы всякий раз порождает страх. Эту заразу не подхватить почти невозможно. Одноглазый, прежде чем отправиться на дело, обязательно внушает себе, что судьба вычеркнула его имя из своего списка.
Лазутчики поздоровались с горожанками писклявыми голосами. К воротам они подошли без приключений – маскарад сработал. Стражником оказался башмачник из городской милиции, деловито вгонявший бронзовые гвозди в подошву сапога. Его алебарда стояла в нескольких футах у стены.
Вскоре из ворот вышел Гоблин и хлопнул над головой в ладоши. Звук разнесся по всей округе. Не удовлетворившись, Гоблин развел руки на уровне плеч ладонями вверх, и над его головой вспыхнула радуга.
– Вечно он выпендривается, – пробурчал Одноглазый.
Гоблин сплясал джигу.
Мы выскочили из леса и бросились вперед. Женщины у ручья с визгом разбежались. «На стадо овец напали волки», – подумал я. Мы мчались во весь дух. Заплечный мешок колотил меня по почкам. Ярдов через двести я перешел на шаг, опираясь на собственный лук. Меня обогнали парни помоложе.
Когда я добрался до ворот, сил не хватило бы и на щелбан старухе. На мое счастье, все старухи успели разбежаться. Наши люди пронеслись через весь город, не встретив сопротивления.
Те, кому предстояло захватить Бывалого и Перо, поспешили к крошечной городской цитадели. Ее охраняли не лучше, чем ворота. Мы с Лейтенантом вошли следом за Одноглазым, Молчуном и Гоблином.
На нижних этажах никто не преградил нам путь. К нашему изумлению, новобрачные все еще посапывали в своих покоях на верхнем этаже. Охранников у двери Одноглазый спугнул какой-то жуткой иллюзией, а Гоблин и Молчун вышибли дверь любовного гнездышка.
Мы ворвались внутрь. Даже сонные, ошарашенные и перепуганные, молодожены оказались не лыком шиты. Они успели наставить нам синяков, пока не утихомирились со связанными руками и кляпами во рту.
– Приказано доставить вас живыми, – сообщил им Лейтенант. – Но это не означает, что нам запретили вас трогать. Ведите себя спокойно, выполняйте распоряжения – и останетесь целыми и невредимыми.
Я даже ожидал, что он оскалит зубы, подкрутит кончики усов и разразится зловещим хохотом. Лейтенант и так прикидывался, поддерживая злодейскую репутацию, которую создали Отряду мятежники.
Но Бывалый и Перо наверняка постараются доставить нам максимум неприятностей. Они прекрасно понимают: Госпожа послала нас не для того, чтобы пригласить их на чашку чая.
И вот мы на полпути к своим. Лежим на вершине холма, разглядываем вражеский лагерь.
– Большой, – сказал я. – Тысяч двадцать пять, а то и тридцать.
Это был один из шести лагерей, поставленных по дуге к северо-западу от Чар.
– Если они так и будут протирать штаны, им крышка, – заметил Лейтенант.
Мятежникам следовало бы атаковать сразу после сражения на Лестнице Слез. Но потеря Твердеца, Тихушника, Мошки и Копуши вызвала грызню среди офицеров, рвущихся в большие начальники. Наступление мятежников застопорилось.
Госпожа восстановила равновесие сил. Теперь ее отряды вели разведку боем, вырезали фуражиров, казнили коллаборационистов, уточняли расположение вражеских позиций и уничтожали все, что могло пригодиться противнику. И мятежники, имея огромный численный перевес, постепенно переходили к обороне. Каждый новый день, проведенный в лагере, психологически их изнурял.
Два месяца назад наш боевой дух опустился ниже змеиной задницы, но теперь он поднимался все выше и выше. Если нам удастся вернуться, он и вовсе воспарит в небеса. Наша вылазка станет ошеломляющим ударом по мятежникам.
Если нам удастся вернуться.
Мы неподвижно лежали на крутом известняковом склоне, покрытом лишайником и палой листвой. Журчащий внизу ручей посмеивался над нашими затруднениями. Тени голых деревьев прикрывали нас узорчатой паутиной, а простенькие заклинания Одноглазого со товарищи довершали маскировку.
Моих ноздрей коснулся запах человеческого страха и лошадиного пота. Сверху, с дороги, донеслись голоса вражеских кавалеристов. Я не знал их языка, но они о чем-то спорили.
Дорога, усыпанная листьями и веточками, казалась неохраняемой. Усталость взяла верх над осторожностью, мы решили пройтись и за очередным поворотом вдруг увидели патруль мятежников на лугу в долине, куда тек ручей, что журчал сейчас у нас за спиной.
Мятежники проклинали наше исчезновение. Несколько солдат спешились, чтобы помочиться с обрыва.
И тут задергалась Перо.
«Проклятье! – мысленно завопил я. – Проклятье! Так я и знал!»
Мятежники насторожились и выстроились цепочкой вдоль обрыва.
Я ударил женщину в висок. Одноглазый врезал ей с другой стороны. Быстро соображающий Молчун опутал ее магическими путами, проворно изобразив пальцами перед грудью нечто вроде переплетающихся щупалец.
Зашуршал безлистный куст. Толстый старый барсук вперевалочку спустился по склону, перебрался через ручей и исчез среди тесно стоящих на другом берегу тополей.
Мятежники с руганью швырнули ему вслед несколько камней, те стучали, отскакивая от лежащих в ручье валунов. Солдаты топтались на дороге, убеждая друг друга, что мы не могли уйти далеко пешком. Логика способна превозмочь любые усилия наших колдунов.
Меня одолел худший из страхов – тот, от которого подгибаются колени, трясутся руки и слабеет прямая кишка. Страх упорно нарастал, отыскивая многочисленные лазейки в моей душе. А вера в приметы упорно твердила, что нам слишком долго везло.
Что толку в недавнем подъеме боевого духа? Со страхом не поспоришь, а он обнажил истину: все это лишь иллюзия. Под ее налетом скрывалось пораженчество, спустившееся вместе с нами с Лестницы Слез. Моя война закончилась, и я ее проиграл. Хотелось лишь одного – бежать.
Бывалый тоже решил было доставить нам неприятности, но, нарвавшись на мой яростный взгляд, затих.
Ветерок завертел сухие листья. Он охладил выступивший на теле пот, и страх немного ослабел.
Патрульные забрались в седла и, все еще досадливо бранясь, поехали назад. Я наблюдал за ними, когда они появились в том месте, где дорога сворачивала на восток от каньона. Поверх добротных кольчуг эти люди носили ярко-красные плащи, их шлемы и оружие оказались превосходного качества. Мятежники явно богатели – начинали они с дубинами и топорами, как грабители с большой дороги.
– А ведь мы могли бы их прикончить, – произнес кто-то.
– Болван! – фыркнул Лейтенант. – Сейчас они даже не поняли, кого увидели. А если бы мы полезли в драку, они бы сообразили вмиг.
И верно, ни к чему, чтобы мятежники устроили прочесывание так близко от своего лагеря. Здесь попросту нет места для маневра.
Солдат, сморозивший глупость, был одним из тех, кто прибился к Отряду во время долгого отступления.
– Послушай, брат, если хочешь остаться с нами, то заруби себе кое-что на носу. Сражаться надо лишь тогда, когда нет другого выхода. Сам знаешь, в драке может достаться и кому-то из нас.
Солдат что-то буркнул.
– Так, патруля не видно, – сказал Лейтенант. – Пошли.
Он сориентировался и повел нас в направлении щербатых гор, видневшихся за лугом. Я застонал: опять топать по склонам и камням.
Каждый мой мускул протестующе ныл. Я настолько выдохся, что готов был в любой момент рухнуть. Все-таки человек рождается не для того, чтобы с рассвета до заката тащить на спине шестьдесят фунтов клади.
– А ты тогда быстро сообразил, – сделал я комплимент Молчуну.
Он пожал плечами и промолчал. Как всегда.
– Возвращаются! – крикнул кто-то сзади.
Мы распростерлись на боку поросшего травой холма. Далеко на юге из горизонта торчала Башня. Этот базальтовый куб выглядел устрашающе даже с расстояния десять миль и никак не вписывался в ландшафт. Отчего-то хотелось видеть вокруг него бесплодную пустыню или, в лучшем случае, местность, скованную вечной зимой. А на самом деле Башню окружал зеленый пасторальный простор, на южных склонах покатых холмов виднелись небольшие фермы. Между холмами петляли глубокие медлительные реки, окаймленные деревьями.
Ближе к Башне эта идиллия нарушалась, но и там местность была далеко не так мрачна, как расписывали пропагандисты мятежников. Никакой серы и голой, изъеденной оврагами равнины, равно как и отвратительных и злобных существ, рыщущих над россыпями человеческих костей, там не было. Не клубились, не громыхали в небе черные тучи.
– Патрулей не видно, – сказал Лейтенант. – Костоправ, Одноглазый – займитесь делом.
Я надел на лук тетиву. Гоблин принес три заранее приготовленные стрелы, каждая с мягким голубым пузырем вместо наконечника. Одноглазый насыпал в один из пузырей серого порошка и передал стрелу мне. Я прицелился в солнце и выстрелил.
Над долиной вспыхнул и повис голубой огонь – такой яркий, что глаза отказывались смотреть, – следом второй и третий. Пламенные шары выстроились аккуратной колонной, скорее дрейфуя вниз, чем падая.
– Теперь будем ждать, – пискнул Гоблин и плюхнулся в высокую траву.
И надеяться, что друзья опередят врагов.
Любой оказавшийся поблизости мятежник наверняка захочет узнать, кто здесь сигналит. Но не позвать на помощь было нельзя. Нам не удалось бы перебраться за вражеские кордоны незамеченными.
– Всем лечь! – рявкнул Лейтенант. – Третий взвод, в дозор.
Солдаты заворчали, утверждая, что сейчас очередь другого взвода, но этим протесты и ограничились. Все пребывали в прекрасном настроении – разве мы не сбили со следа тех безмозглых кавалеристов? Что может остановить нас теперь?
Я приспособил свой мешок вместо подушки и стал любоваться кучевыми облаками, что могучими легионами дрейфовали в небе. День был чудесен, воздух свеж и чист, как весной.
Мой взгляд коснулся Башни, и настроение сразу испортилось. Теперь события понесутся вскачь. Захват Пера и Бывалого подтолкнет мятежников к действиям. Эти двое выдадут все их секреты, – когда Госпожа задает вопросы, отмолчаться или солгать невозможно.
Я услышал шорох, повернул голову и увидел перед носом змею с человеческим лицом. Едва не заорал, но вовремя узнал дурацкую ухмылку.
Одноглазый. Это его уродливая рожа в миниатюре, только с двумя глазами и без широкополой шляпы. Змея хихикнула, подмигнула и поползла через мою грудь.
– Опять… – пробормотал я и сел, чтобы было лучше видно.
Трава громко зашелестела. Поодаль показалась голова Гоблина с идиотской ухмылкой на физиономии. Из высокой травы выскочили зверьки размером с кролика и шмыгнули мимо меня, сжимая в окровавленных зубах кусочки змеи. Самодельные мангусты, догадался я.
Гоблин вновь предугадал, что затеет Одноглазый.
Тот испустил вопль и, отчаянно бранясь, высоко подпрыгнул. Шляпа закружилась волчком, из ноздрей повалил дым. Когда Одноглазый заорал, изо рта с ревом исторглось пламя.
Гоблин подпрыгивал и дурачился – ни дать ни взять людоед, которого вот-вот угостят человечиной. Большими пальцами он выписывал круги. В воздухе замерцали бледно-оранжевые кольца, которые он щелчком направил в сторону Одноглазого. Кольца нанизались на черного коротышку и стали сжиматься. Гоблин зарявкал по-тюленьи.
Одноглазый заверещал и уничтожил кольца, потом изобразил метательные движения. В Гоблина полетела цепочка коричневых шаров. Они взорвались облаком бабочек, которые залепили Гоблину глаза. Тот отпрянул, укрылся в траве, словно мышь, спасающаяся от совы, отполз в сторону и вскочил, выпустив ответное заклинание.
Воздух наполнился цветами. У каждого цветка имелся рот с длинными клыками, как у моржа, чтобы нанизывать на них бабочек, и резцами, чтобы сосредоточенно их пережевывать. Гоблин так хохотал, что свалился в траву.
В ответ Одноглазый в буквальном смысле изрыгнул ругательства: из его рта вылетело длиннющее небесно-голубое полотнище, на котором серебряными буквами было написано его мнение о Гоблине.
– А ну прикрывайте балаган! – раздраженно громыхнул Лейтенант. – Нечего привлекать к нам внимание.
– Слишком поздно, Лейтенант, – заметил кто-то. – Посмотри-ка вон туда.
В нашу сторону направлялись солдаты в красной форме с вышитыми на плащах эмблемами Белой Розы. Мы рухнули в траву, как суслик в свою норку.
Впрочем, суслики из нас получились разговорчивые. Большинство отводило душу, придумывая для Одноглазого жуткие варианты его ближайшего будущего, а меньшинство заодно проклинало и Гоблина за предательский фейерверк.
Запел горн. Мятежники развернулись для атаки на наш холм.
Раздался протяжный свист. Над вершиной холма пронеслась тень, воздушным потоком срывая и расшвыривая траву.
– Взятый, – пробормотал я и, высунув на мгновение голову, увидел несущийся над долиной ковер.
Душелов? Поди разбери с такого расстояния. Это может быть любой из Взятых.
Ковер спикировал навстречу потоку стрел и окутался молочно-белым облаком, которое тут же вытянулось хвостом. На мгновение ковер уподобился комете. Облако разделилось на клочки, напоминающие обрывки ткани. Несколько таких лоскутков, подхваченных ветром, поплыли в нашу сторону.
Я взглянул вверх. Над горизонтом божественным серпом висела комета. Она уже так долго торчит на небе, что мы перестали обращать внимание. Интересно, а мятежники тоже к ней теперь равнодушны? Ведь для них это важнейшее предвестие грядущей победы.
Послышался вопль. Ковер успел пролететь над атакующей линией мятежников и теперь дрейфовал на высоте, чуть превышающей дальность полета стрелы. Белые лоскуты расползлись на едва заметные нити, а вопили вражеские солдаты, которых они коснулись. На месте контакта мгновенно возникала уродливая зеленая рана.
А некоторые нити целеустремленно двигались в нашу сторону. Это не укрылось от Лейтенанта.
– Ну-ка, парни, сменим позицию на всякий случай.
Он определил направление ветра и показал, куда нужно переместиться. Теперь нитям, чтобы добраться до нас, придется лететь перпендикулярно ветру.
Мы торопливо отмахали ярдов триста, но нити, извиваясь, упрямо ползли в нашу сторону. Сомнений не осталось. Взятый пристально наблюдал с ковра за нитями, позабыв о мятежниках.
– Эта сволочь хочет нас прикончить! – вскричал я.
Ужас превратил мои ноги в студень. Но кому из Взятых и зачем понадобилось, чтобы мы стали жертвами несчастного случая?
И если это действительно Душелов… Но ведь он наш начальник, наш патрон. Он не станет…
Неожиданно ковер так резко набрал скорость, что его владелец едва не опрокинулся на спину. Рванувшись в сторону ближайшего леса, Взятый скрылся с глаз. Смертоносные нити, предоставленные сами себе, медленно опустились и исчезли в траве.
– Что за дьявольщина!
– Святой ад!
Я резко обернулся. В нашу сторону двигалась огромная, все расползающаяся тень – снижался гигантский ковер. По краям торчали головы – лежавшие на нем люди смотрели вниз. Мы замерли, ощетинившись оружием.
– Это Ревун, – сказал я.
Мою догадку тут же подтвердил вой, словно волк бросал луне вызов. Ковер приземлился.
– Залезайте, болваны! Пошевеливайтесь.
Я рассмеялся. Сведенные страхом мышцы медленно расслаблялись. За нами явился Капитан. Он встревоженным медведем приплясывал на краю ковра, на котором прибыло еще нескольких братьев. Я забросил на ковер мешок и ухватился за протянутую руку, чтобы забраться следом. Ворон.
– На сей раз вы успели в последний момент.
– Я бы на твоем месте предпочел обойтись собственными силами.
– Почему? – спросил я.
– Капитан тебе все скажет.
Последний из наших уже лез наверх. Капитан угрюмо взглянул на Перо и Бывалого и занялся нами, равномерно распределяя новичков по всей площади ковра. У дальнего края скорчившись сидел кто-то ростом с ребенка, закутанный в несколько слоев полупрозрачной ткани цвета индиго. И завывал время от времени.
Я содрогнулся:
– Ты о чем говоришь?
– Капитан объяснит, – повторил Ворон.
– Конечно. Как Душечка?
– У нее все хорошо.
Да, Ворон у нас просто кладезь красноречия. Рядом со мной уселся Капитан.
– Скверные новости, Костоправ.
– Да ну? – Я отыскал в себе остатки сарказма. – Выкладывай начистоту. Переживу.
– Крепкий парень, – хмыкнул Ворон.
– Ты прав, я такой. Ем гвозди на завтрак и голыми руками разрываю диких кошек.
Капитан покачал головой:
– Побереги свои шуточки. Тебя желает видеть Госпожа.
Мой желудок провалился до земли, то есть на пару сотен футов.
– Проклятье! – прошептал я.
– Вот-вот.
– Но что я такого сделал?
– Тебе лучше знать.
Мои мысли заметались, словно мыши при появлении кота. Через несколько секунд я стал мокрым от пота.
– Не спеши отчаиваться, – посоветовал Ворон. – Она была почти вежливой.
– То была просьба, – кивнул Капитан.
– Ну конечно.
– Будь у нее на тебя зуб, ты бы попросту исчез, – попробовал утешить меня Ворон.
Ему это не удалось.
– Уж больно много романтических фантазий ты про нее написал, – подколол Капитан. – Теперь и она в тебя влюбилась.
Вот поганцы, они никогда этого не забудут. А ведь последнюю фантазию я сочинил несколько месяцев назад.
– И что же ей от меня нужно?
– Она не сказала.
Почти весь оставшийся путь они молчали, просто сидели рядом и старались подбодрить меня традиционной отрядной солидарностью. Впрочем, когда мы подлетали к нашему лагерю, Капитан сообщил:
– Она велела увеличить Отряд до тысячи человек. Мы можем принять добровольцев из числа солдат, которые прибились к нам на севере.
– Хорошая новость, очень хорошая.
Это и в самом деле был повод для торжества. Наши ряды увеличатся впервые за два века. Очень многие из давших клятву Взятому переприсягнут Отряду. Мы в фаворе, и еще каком! К тому же мы в качестве наемников имеем больше свободы действий, чем регулярные войска Госпожи.
Впрочем, я не мог порадоваться вместе с братьями. Какая тут радость, когда тебя ждет Госпожа.
Ковер приземлился. Его тотчас окружили наши – всем не терпелось узнать, как мы справились с делом. В обе стороны густо посыпались брехня и шутливые угрозы.
– Ты, Костоправ, оставайся на ковре, – велел Капитан. – Гоблин, Молчун и Одноглазый – тоже. Доставите товар заказчику. – Он показал на пленников.
Когда прилетевшие слезли с ковра, из толпы встречающих вприпрыжку выбежала Душечка. Ворон прикрикнул на нее, но девочка, разумеется, его не услышала. Она вскарабкалась на ковер, не выпуская из рук вырезанной Вороном куклы. Теперь на кукле красовалась одежда, поражающая тонкостью отделки. Душечка вручила мне игрушку и проворно заработала пальцами.
Ворон вновь на нее рявкнул. Я попытался остановить девочку, но она увлеченно рассказывала мне о чудесном кукольном наряде. Кое-кто мог бы принять ее за умственно отсталую, раз в таком возрасте она играет в куклы. На самом же деле Душечка была поразительно умна и прекрасно знала, для чего забирается на ковер. Ей хотелось прокатиться, а тут такая возможность.
– Послушай, милочка, – сказал я одновременно жестами и вслух, – тебе надо слезть. Мы сейчас…
Ревун поднял ковер в воздух, и Ворон яростно завопил. Одноглазый, Гоблин и Молчун дружно уставились на Взятого. Ревун вновь завыл. Ковер поднимался все выше.
– Сядь, – сказал я Душечке.
Она устроилась неподалеку от Пера. Про куклу успела позабыть и теперь захотела узнать о наших приключениях.
Я стал рассказывать – это помогло мне отвлечься. Душечка больше смотрела на проплывающую внизу местность, чем на мои пальцы, но тем не менее ничего не упустила и, когда я закончил, с какой-то взрослой жалостью взглянула на Перо и Бывалого. Моя предстоящая встреча с Госпожой нисколько ее не встревожила, но все же она меня ободряюще обняла.
Ковер Ревуна медленно отплывал от вершины Башни. Я вяло помахал своим на прощанье. Душечка послала мне воздушный поцелуй. Гоблин постучал себя по груди. Я коснулся амулета, который он дал мне в Лордах. Слабое утешение.
Имперские гвардейцы привязали Перо и Бывалого к носилкам.
– А что делать мне? – спросил я дрогнувшим голосом.
– Тебе следует ждать здесь, – ответил мне капитан.
Его гвардейцы удалились, а он остался и попробовал завязать разговор, но у меня не было настроения болтать о пустяках.
Я подошел к краю площадки на вершине Башни и стал разглядывать гигантскую стройку, в которой участвовали армии Госпожи. Сюда свезли огромное количество базальтового бута. Камням на месте придавали нужную форму, затем складывали из них стены и сплавляли, превращая в гигантский каменный куб. Всевозможный щебень, поврежденные при формовании блоки и прочие отходы хаотично разбросали вокруг Башни, создав защитный пояс в милю шириной и куда более эффективный, чем любой ров.
На севере, однако, участок в форме отрезанного от круглого пирога ломтя оставили свободным от камней, это был единственный наземный подход к Башне. В этом клине войска Госпожи готовились отразить нападение мятежников.
Никто из тех, что копошился сейчас внизу, не верил, что его труд повлияет на исход сражения. В небе висела комета. Но все работали, потому что это подавляло страх.
Углубленный сектор повышался к двум краям, соприкасаясь с каменной мешаниной. Его внешняя дуга была защищена бревенчатым палисадом. Внутри располагались наши лагеря, дальше был прорыт ров глубиной и шириной тридцать футов, на сто ярдов ближе к Башне – второй такой же ров, а еще на сто ярдов ближе – третий. Его еще копали. Вынутую землю переносили к Башне и высыпали за бревенчатым частоколом высотой двенадцать футов, перегораживающим сектор от края до края. С этого возвышения баллисты будут швырять снаряды во врага, атакующего нашу пехоту.
Еще на сотню ярдов ближе к Башне соорудили второй такой же частокол, обеспечив дополнительную пару саженей высоты для баллист. Госпожа намеревалась разделить свои силы на три армии, по одной на каждом ярусе, тем самым навязав мятежникам три последовательные битвы вместо одной.
И наконец, в полусотне ярдов от второго частокола росла земляная пирамида. Ее склоны поднимались под углом тридцать пять градусов, а высота уже достигла семидесяти футов.
Вся увиденная мной картина отличалась навязчивой аккуратностью. Равнина перед Башней, со срезанными кое-где буграми высотой несколько футов и заполненными ямами, была плоска, точно столешница, и засеяна травой. Наши животные, подъедая траву, сделали эту территорию похожей на тщательно подстриженную лужайку. Повсюду тянулись вымощенные каменными плитами дорожки, и горе тому, кто сошел бы с такого пути без приказа.
На среднем ярусе я увидел лучников, которые пристреливали местность от яруса до ближайшего рва. Тем временем офицеры перемещали подставки со стрелами в наиболее удобное для лучников положение.
Ярусом выше гвардейцы копошились вокруг баллист, определяя секторы обстрела и прикидывая выживаемость, а заодно рассчитывая точность стрельбы по отдаленным целям. Возле каждого орудия стояли повозки с боеприпасами.
Так же как трава и мощеные дорожки, все эти приготовления выдавали маниакальное стремление к порядку.
А на нижнем ярусе работяги начали для чего-то разрушать короткие участки стены. Странное занятие.
Я почувствовал приближение ковра и обернулся. Ковер сел на крышу, с него неуклюже сошли четыре долго просидевших в неудобной позе солдата с обветрившимися в полете лицами. Прибывших сразу увел капрал.
Наши восточные армии продвигались к Башне, надеясь успеть до начала вражеского штурма и прекрасно понимая, что эта задача практически невыполнима. Взятые день и ночь не слезали с ковров, перевозя к Башне живую силу.
Снизу послышались крики. Я повернулся, выбросил вперед руку. Трах! Удар отшвырнул меня на несколько футов, я завертелся волчком. Капитан-гвардеец что-то прокричал. Я упал лицом вниз. Ко мне побежали вопящие солдаты.
Я перекатился на спину, попытался сесть и поскользнулся в луже крови. Это моя кровь! Она хлестала из раны на внутренней стороне левого предплечья. Я уставился на рану с тупым изумлением. Что за дьявольщина?
– Ложись! – приказал капитан. – Я кому сказал! – Он уложил меня чуть ли не насильно. – А теперь быстро говори, что нужно сделать.
– Жгут, – прохрипел я. – Перетяни чем-нибудь руку, останови кровь.
Капитан сорвал с себя пояс. Быстро сообразил. Прекрасный получится жгут. Я попытался сесть, чтобы советовать гвардейцу по ходу дела.
– Не давайте ему подниматься, – велел капитан стоявшим рядом солдатам. – Фостер, что там произошло?
– С верхнего уступа свалилось орудие и выстрелило на лету. Внизу сейчас носятся, как перепуганные куры.
– Это произошло не случайно, – пробормотал я. – Кто-то хотел меня убить. – Уже теряя сознание, я смог вспомнить лишь извивающиеся на ветру белые нити. – Почему?
– Скажи, и мы оба будем это знать, дружище. Эй, вы! Тащите сюда носилки. – Капитан потуже затянул ремень. – Все обойдется, приятель. Через минуту тобой займется лекарь.
– Повреждена артерия, – сказал я. – Тяжелый случай.
В ушах зашумело. Мир медленно вращался и холодел. Шок. Сколько крови я потерял? Капитан действовал достаточно быстро. Времени хватает. И если лекарь не окажется мясником…
Капитан схватил за руку капрала:
– Иди и выясни внизу, что там произошло. И запомни: мне нужен ясный ответ, а не чушь.
Подоспели носилки. Меня подняли, уложили, и я отключился.
Очнулся я в палатке хирурга, который оказался не только врачом, но и волшебником.
– Сам бы лучше не сработал, – похвалил я, когда он закончил.
– Болит?
– Нет.
– Вскоре заболит очень сильно.
– Знаю. – Сколько раз я сам произносил эти же слова?
Вошел гвардейский капитан:
– Как дела?
– Готово, – сообщил хирург и добавил, повернувшись ко мне: – Никакой работы. Никакого напряжения. Никакого секса. Короче, сам знаешь.
– Знаю. Перевязь?
Он кивнул:
– И еще на несколько дней привяжем руку к туловищу.
Капитан едва сдерживал нетерпение.
– Выяснили, что случилось? – спросил я.
– Не совсем. Расчет баллисты так ничего и не смог объяснить. Орудие непонятным образом сорвалось. Похоже, ты везучий. – Он вспомнил мои слова о том, что кто-то пытался меня убить.
– Похоже, – согласился я и коснулся амулета Гоблина.
– Не хочется этого делать, – сказал капитан, – но все-таки я должен проводить тебя к Госпоже.
Накатил страх.
– Зачем я ей понадобился?
– Ты это знаешь лучше меня.
– Ничего я не знаю. – Имелось слабое подозрение, но я его гнал.
Башен оказалось две, одна внутри другой. Во внешней Башне, в административном сердце империи, расположились чиновники Госпожи. Внутренняя, столь же страшная для них, как и вся постройка для нас, пребывающих вне ее, занимала примерно треть общего объема. У нее имелся только один вход, доступный еще меньшему числу людей.
Когда мы подошли ко входу, он был открыт. Я не увидел охранников. Полагаю, в них не было особой необходимости. Наверное, я испугался бы сильнее, если бы не слабость после операции.
– Я подожду здесь, – сказал капитан.
Он помог мне сесть в кресло на колесах и подтолкнул его к дверному проему. Я пересек порог Башни с зажмуренными глазами и колотящимся сердцем.
Дверь за моей спиной гулко захлопнулась. Кресло катилось долго, несколько раз повернув. Для меня осталось тайной, кто им управлял, потому что я не желал открывать глаз. Наконец оно остановилось. Я ждал. Ничего не происходило. Наконец любопытство победило, и я заморгал.
Она стоит в Башне и смотрит на север. Изящные руки сложены на груди. Легкий ветерок задувает в окно и теребит полуночный шелк ее волос. На нежных щеках бриллиантами искрятся слезинки.
Это же мои собственные слова, написанные больше года назад! Я увидел сцену из своей фантазии, точную до мельчайших деталей. Деталей, которые я придумал, но не записал. Словно этот воображаемый эпизод был целиком выхвачен из моей головы и оживлен.
Разумеется, я ни на секунду не поверил своим глазам. Я находился в недрах Башни, а в этом мрачном сооружении не было ни единого окна.
Госпожа обернулась. И я увидел то, что видит в своих мечтах каждый мужчина. Совершенство. Ей не нужно было говорить, чтобы я узнал, какой у нее голос, ритм речи, паузы между фразами. Ей не нужно было двигаться – я и так знал, какие у нее движения, как она ходит, как подносит руку к горлу, смеясь. Я знал все это с подросткового возраста.
