Василий Головачёв
Ко времени моих слёз
БЫТИЕ
К обеду небо затянули черно-фиолетовые тучи, предвещавшие снегопад, стемнело. Зато резко проступила белизна заснеженной равнины, будто снег засветился изнутри. Четче проступили на этом фоне темно-зеленая полоса близкого леса и серо-черные дома окраины Родомля.
Заигрался под вечер на Николу мороз,
Снег в лесу – не бывает белее.
В колдовскую страну неразгаданных грез
Я вхожу удивленно, робея…
Дороги замело, поэтому бабушке с внуком пришлось идти по бездорожью, по крепкому насту, хотя иногда наст не выдерживал и проваливался под ногами. Что, впрочем, не огорчало мальчика, живущего в предвкушении Нового года. Изредка бабушка сажала его на санки, и тогда он вообще чувствовал себя счастливым.
Вышли за околицу, пересекли поле, где летом паслось стадо деревенских коров. Лес приблизился, тихий, темный, загадочный. Бабушка обошла низинку, подвела внука к поросли молодых елок и сосен:
– Не замерз, путешественник?
– Не-а…
– Выбирай, какая на тебя смотрит.
Арсик, раскрасневшийся от ходьбы и мороза, критическим взглядом прошелся по лесным красавицам, протянул ручонку:
– Эту.
– Правильно, глаз у тебя верный, и я бы эту выбрала.
Бабушка достала топорик, перекрестилась, срубила пушистую двухметровую сосенку, увязала и уложила на санки:
– Управиться бы до метели.
И они побрели назад к поселку: полтора километра снежного царства, низкие тучи, белое пятно среди них – там, где находилось солнце, мороз, искрящийся наст, зима… Два дня до Нового года… праздник в душе…
Двое на снегу, бабушка и внук, прошлое и будущее, соединившееся в настоящем.
Как давно это было…
Арсений Васильевич посмотрел на часы: десятый час утра. Воскресенье, восемнадцатое января, можно и понежиться в постели, благо на работу не идти. Хотя привычка вставать рано уже разбудила организм, и сон вряд ли придет как желанный гость. И так всегда: в обычный рабочий день страшно хочется спать, поднимаешься на автомате, а когда появляется возможность поспать лишние два-три часа, сон вдруг улетучивается, недовольно ворча, лежишь и ждешь, когда воля заставит тебя встать.
Арсений Васильевич включил телевизор, прошелся по каналам, послушал утренние новости, выключил. Полежал еще немного, мечтая, что вот сейчас на кухне загремит посуда и голос жены позовет его завтракать.
Тишина на кухне. Тишина во всей квартире. Никто не загремит посудой и никто не позовет. А ведь было когда-то. В детстве звала бабушка (бабуля родная, как же мне тебя не хватает!) либо приносила горячие блины со сметаной или со шкварками прямо в постель:
– Поешь, сынок, пока с пылу, с жару…
Потом ухаживала мама.
Потом жена.
Теперь никто. Дети не в счет. Они появлялись в доме отца редко.
Арсений Васильевич снял трубку телефона, позвонил сыну в Муром. Ответили через несколько минут:
– Але, у телефона…
Голос Гольцова-младшего, хриплый и невнятный, выдавал его состояние. Такое обычно называли характерным словечком «с бодуна».
– Разбудил? Извини.
– Пап, ты? Что случилось?
– Ты обещал позвонить, когда сходишь на встречу с нанимателем, но не позвонил, вот я и беспокоюсь. Что с работой? Устроился?
Пауза.
– Нет…
– Почему?
– Я не попал на прием…
Арсений Васильевич сжал зубы:
– Почему?
Еще пауза.
– Опоздал…
– То есть проспал! И что дальше? Ты понимаешь, что так жить нельзя?!
– Я найду работу…
– Ты ищешь ее уже полгода! Если совесть позволяет тебе так жить – живи. Я все могу понять. Но принять – нет, потому что это неправильный образ жизни, иждивенческий.
– Тебя же кормили родители… – буркнул Кирилл.
– До восемнадцати лет, – согласился Арсений Васильевич. – А тебе сколько? Тридцать. Ты ведь не дурак, многое можешь, в компьютерах разбираешься, надо только захотеть. Поверь мне: это счастье – ни от кого не зависеть, зарабатывать на хлеб самостоятельно! Я был горд тем, что живу, не прося помощи, хотя на зарплату инженера не очень-то и развернешься. Начни, и ты поймешь.
Сын помолчал:
– Хорошо, я постараюсь… мне деньги нужны… За квартиру заплатить…
Арсений Васильевич усмехнулся:
– Приезжай, позвони только, чтобы я был дома.
Он повесил трубку, посидел на диване, сгорбившись, решил было позвонить Юревичу и предложить совместный поход на рыбалку, но в это время позвонили в дверь.
Пришел сосед-полковник, слегка навеселе: от него пахло пивом и воблой.
– Привет, молодежь.
– Какая там молодежь, – махнул рукой Арсений Васильевич. – Песок уже сыплется.
– Ну, не скажи, выглядишь ты на сорок, аж завидно. Мне вот пятьдесят восемь стукнуло, и все – на лице. – Феликс Константинович, круглый, лысый, морщинистый, одетый в полосатую пижаму, плюхнулся на диван. – Может, поделишься секретом, как надо сохранять молодость?
– Не знаю я никакого секрета, – улыбнулся Арсений Васильевич. – Разве что зарядку делаю по утрам да раза два в неделю хожу в спортзал.
Бывший полковник ФСБ с хитрым видом погрозил пальцем:
– Ой не верю я тебе, Арсений, ой не верю. Скрываешь ты что-то, ой скрываешь.
Арсений Васильевич почувствовал себя неуютно. Подумал: неужели старый чекист пронюхал что-то о моей «запредельной» деятельности? Экстрасенс он, что ли? Или просто алкоголь в голову ударил?
– Я догадываюсь, куда ты ходишь, – продолжал Феликс Константинович. – Читал в газете, что какой-то ученый по фамилии Гаряев способ нашел омоложения. Ему шестьдесят пять, а выглядит он на тридцать.
– Я тоже читал, – кивнул Гольцов. – Его зовут Петр Петрович, он ученый-биолог, разработчик теории волнового генома.
– Чего?
– Геном – это информационная матрица организма, программа его развития. Так вот Гаряев облучает себя лазером, излучение которого промодулировано здоровым геномом, и клетки тела начинают омолаживаться, излечиваться от болезней, избавляться от всяких «шлаков». Вполне может быть, что этот метод работает. Хотя есть еще один – инъекции стволовых клеток. Говорят, тоже помогает.
– И ты этим не пользуешься?
– Нет.
– Честно?
– Да.
Феликс Константинович покачал головой, сделал гримасу:
– Не хочешь признаваться. Ладно, дай адрес этого Петра Петровича, пойду попрошу, пусть сделает меня помоложе.
Арсений Васильевич засмеялся:
– Зачем тебе, Константиныч? Жениться надумал, что ли, на молоденькой?
– А что? Я еще очень даже могу… помечтать, несмотря на лысину.
– А жену куда денешь?
– Брошу к чертовой матери! Надоели ее проповеди хуже горькой редьки! Жен вообще надо менять раз в три года, это я такой дурак, с одной сорок пять лет живу. Знаешь песню? Есть только миг между прошлой и будущей, именно он называется жизнь. Это как раз о женах.
Арсений Васильевич снова засмеялся:
– Достала тебя Софья Сергеевна. Хочешь коньячку?
Сосед почесал затылок, махнул рукой:
– Давай. Я с утра уже махнул пивка, так она разоралась, алкашом обозвала, а я свою меру знаю, чего ругаться?
В дверь позвонили.
Мужчины переглянулись.
– Жена, – сказал Феликс Константинович уверенно. – Учуяла, грымза старая.
– По-моему, твоя Софья очень симпатичная женщина. – Арсений Васильевич пошел открывать. – Зря ты на нее наезжаешь, Константинович. На твоем месте я бы с ней по пустякам не ссорился, потерпел бы до золотой свадьбы.
– А потом? – заинтересовался сосед.
– А потом потерпел бы еще лет двадцать.
Бывший полковник сплюнул, хотел что-то сказать, но Гольцов уже открыл дверь, и в прихожую вошла полная, седая, с добрым круглым лицом и молодо блестевшими глазами Софья Сергеевна, жена Феликса Константиновича:
– Ты уже прости, Арсений Васильевич, за вторжение, мой-то у тебя небось сидит? Отдыхать не дает.
– Все нормально, Софья Сергеевна, мы тут о бессмертии рассуждаем.
– Нашли тему. – Женщина поманила выглянувшего мужа пальцем. – Пошли домой, бессмертный, помощь твоя нужна.
Феликс Константинович уныло поплелся в свою квартиру. На пороге оглянулся:
– Я к тебе вечерком загляну, если не возражаешь.
– Какие возражения, – пожал плечами Арсений Васильевич, – заглядывай, продолжим разговор.
Соседи ушли.
Он покачал головой, невольно вспоминая Милославу: жена никогда не позволяла себе осуждать или как-то ограничивать мужа в его личных делах и на отдыхе. Лишь отшучивалась, когда подруги укоряли ее в том, что она не следит, где и с кем встречается ее благоверный. Есть ли еще такие женщины, беззаветно преданные одному-единственному, верящие в его ответную преданность и честность? Наверное, есть. Но это не Софья Сергеевна, хотя едва ли она так уж контролирует мужа, запрещая ему ходить в гости. Она не из тех, кто едет за мужем в Сибирь и портит ему всю каторгу. И все же Мила была другой…
Тихо зазвонил телефон.
Арсений Васильевич вздрогнул, снял трубку.
– Не разбудил? – раздался в трубке голос Юревича.
– Уж давно встал, – вздохнул Арсений Васильевич.
– А вздыхаешь чего?
– Так… на душе неспокойно…
– Не выспался?
– Да нет, выспался.
– У меня сын зимнюю сессию сдал, есть повод отметить. Не хочешь с нами в ресторанчик сходить, пообедать?
Арсений Васильевич улыбнулся, понимая подоплеку вопроса. Жена Анатолия Нина сильно переживала, что начальник и друг мужа остался один, и всегда старалась как-то поддерживать его, приглашать в компанию, чтобы он не чувствовал себя одиноким.
– Спасибо, Толя, я дома побуду, ремонтом займусь. Книжные полки кое-где рассохлись и погнулись, надо в порядок привести.
– Ну, смотри, а то присоединяйся, мы на два часа столик в «Пушкине» заказали. Будем рады, если придешь.
Арсений Васильевич подержал трубку в руке, поникнув головой, потом встрепенулся, подумав, что не стоит все воскресенье предаваться унынию. Полки и в самом деле требуют ремонта, а сделать его некому.
До обеда он возился с мебелью, ремонтировал книжный шкаф, переставлял книги. Захотелось есть. Вспомнив предложение Юревича, Арсений Васильевич быстренько собрался и направился к ресторану «Пушкин», располагавшемуся всего в трех кварталах от дома Гольцова, на улице Шевченко. Недавно прошел снег, мороз смягчился, и идти пешком по скрипучему от снега тротуару было приятно.
Арсений Васильевич прожил в Жуковском больше тридцати лет, с момента окончания радиоинститута и службы в армии, поэтому знал город хорошо.
Собственно как город Жуковский вел свою историю со времени закладки первых аэродинамических труб в тысяча девятьсот тридцать шестом году и строительства нового Центрального авиационного государственного института. С ним связано и создание в России мощной авиационной промышленности, опиравшейся на разработки ЦАГИ и ЛИИ – летно-испытательного института. Однако на месте Жуковского когда-то располагались древнее село Новорождественское и деревня Колонец, корни которых уходили в седую старину – в шестнадцатый и пятнадцатый века. От поселений этих в нынешние времена почти ничего не сохранилось, кроме церкви Иоанна Предтечи да дворца графа Мусина-Пушкина, не считая более мелких строений. Остальные здания были построены уже в советскую эпоху плюс дворцы-новоделы «новых русских», выросшие как грибы в конце двадцатого – начале двадцать первого века. Один из таких дворцов-замков стоял совсем рядом с домом Арсения Васильевича и принадлежал владельцу казино «Буран». Гольцов часто проходил мимо этого «замка» по пути на работу, когда не надо было спешить, и любовался его замысловатыми готическими башенками.
Семья Юревичей уже сидела за столом с видом на парк: Анатолий, жена Нина, две дочери и внучка Ксюша. Арсений Васильевич пожал руку приятелю, погладил Ксюшу по головке:
– Как дела, пичуга?
– Хорошо, – серьезно ответила девчушка.
– Ну и отлично! Вы уже заказали?
– Мы полчаса назад заявились, – кивнул Юревич-старший. – Садись, бери меню. Пивка не хочешь на аперитив?
– Не откажусь. – Арсений Васильевич раскрыл меню.
В зал ввалилась группа молодых людей в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет: четверо парней и трое девушек. Парни были одеты не для ресторана – в спортивные костюмы и высокие ботинки со шнуровкой, армейского типа. На девицах красовались блестящие, переливающиеся всеми цветами радуги шубки из шкур несуществующих животных, под которыми – когда они их сняли – не оказалось почти ничего. Во всяком случае платьями эти опять же блестящие лоскутки материи, открывающие прелести молодиц, назвать не поворачивался язык.
Один из парней развязной походкой направился к столу, за которым сидели Юревичи и Арсений Васильевич.
– Эй, мужики, пересядьте за другой стол, здесь мы сядем.
– Это почему? – удивился Анатолий. – Столик не заказан…
– Заказан! – Парень, ухмыляясь, потряс пудовым кулаком. – Вот наш заказ. Усекли? Пересаживайтесь!
– И не подумаем! – возмутилась Нина. – Нас посадили, когда здесь никого не было, и мы имеем полное право…
– Засунь свое право в… – скривился спортсмен. – Валите отсюдова, пока я добрый!
– Чего они тут? – подошел к спортсмену приятель, такой же мордатый, плотный, с заметным брюшком.
– Не хотят пересаживаться, – оглянулся тот. – Права качают, г… с…е!
По-видимому, со словарным запасом у спортсмена было туго, и он то и дело переходил на ненормативную лексику.
Нет такой чистой и светлой мысли, вспомнил Арсений Васильевич, которую русский человек не мог бы выразить в грязной матерной форме.
– Зачем вы ругаетесь при детях, молодой человек? – пристыдил он парня. – Ведите себя прилично! Столиков незанятых хватает, садитесь за любой.
– А ты еще что за хер с бугра?! – вытаращился на него спортсмен. – Чего залупаешься?! По фейсу захотел?!
Арсений и Анатолий переглянулись. В глазах приятеля читалось сомнение и нежелание ввязываться в конфликт с молодыми отморозками.
– Давайте пересядем, – робко предложила Люда, старшая дочь Анатолия.
– Ну уж нет! – Арсений Васильевич встал… и сел обратно от толчка кулаком в лицо. Это был не удар, а именно толчок, но Гольцов, никогда в жизни не занимавшийся единоборствами (секция бокса в школе не в счет), не смог увернуться. Покраснев от стыда, он снова попытался встать и снова плюхнулся на стул от такого же тычка в лоб.
– Не дергайся, баклан, – бросил ему спортсмен презрительно, – не то зубы собирать начнешь. Пошли отсюда, я сказал!
– Я позову официанта, – поднялся Анатолий, – сидите, не вставайте.
Но официант уже сам спешил к ним в сопровождении охранника в строгом черном костюме.
– Что такое, граждане? В чем дело?
– Они хотят согнать нас с места, – сказала Нина со слезами в голосе. – Наглые такие, да еще дерутся.
Официант посмотрел на спортсмена и его напарника:
– Дима, сядьте за другой столик. Есть место у окна в другом зале.
– На хрен нам другой зал! – оскалился спортсмен. – Мы тут всегда сидим.
– Вы не заказывали…
– Я ща тебе как закажу по харе!
– Спокойнее, Каток, – сказал охранник, беря спортсмена под локоть; видимо, он его знал. – Не бузи. Стол занят, садитесь за другой.
– Ты чо, Колян?! Мы же каждый день почти тут кантуемся, пересади этих лохов, и дело с концом!
– Они уже сделали заказ. Не шумите, садитесь за свободные столы.
– Ну, смотри, Колян, я тебе это припомню!
Ворча, оглядываясь, бросая недобрые взгляды на притихших женщин и мужчин, компания удалилась в другой зал.
– Извините, – сказал официант, разводя руками, – они часто у нас бывают. Это сын мэра и его друзья.
– Каток? – хмыкнул Анатолий, усаживаясь за стол.
– Так его прозвали свои же. Двадцать четыре года, нигде не учится и не работает. Мы уже не знаем, что делать. Как только он появляется у нас, обязательно возникает скандал. Что будете заказывать?
– Может, все-таки уйдем отсюда? – нерешительно проговорила Нина. – От греха подальше.
– Нет, пообедаем, раз уж пришли, – возразил Юревич. – Подонкам надо давать отпор, иначе они совсем обнаглеют. Правильно, Арсений Васильевич?
Гольцов кивнул, не поднимая глаз, красный от стыда и злой от неуютного чувства обиды. Он впервые в жизни пожалел, что не смог дать достойного ответа наглецам. В детстве Арсений немного занимался боксом, но это увлечение быстро прошло, и защищаться он так и не научился. Не было ни стимула, ни особой надобности.
Обед прошел скучно. Нина пыталась выглядеть веселой, рассказала пару смешных случаев из жизни военкомата – она работала там в приемной комиссии, да и Анатолий завел разговор о работе, чтобы отвлечь шефа и друга от грустных размышлений. Но Арсений Васильевич так и не смог перестроиться, для виду поддерживая разговор. Домой он вернулся в дурном расположении духа.
Долго ходил по пустым комнатам, протирал полки, разбирал и переставлял книги. Решил было заняться с понедельника каким-нибудь видом борьбы типа кунг-фу или карате, даже брошюры нашел соответствующие, еще сын покупал в те времена, когда они жили вместе, семьей. Но, усмехнувшись, поставил на место. В его годы начинать тренироваться, чтобы стать мастером единоборств, было поздно и смешно.
Тогда Арсений Васильевич сел за компьютер и до вечера играл в «ходилку» по страшным мирам, отражая атаки чудовищ и спасая встречающихся на пути прекрасных дам. Поэтому он с трудом заметил, как игра перешла в сеан с. Его «запредельный» напарник-Диспетчер никогда не интересовался, чем занимается оператор в своей реальности в данный момент, удобно ли ему и вообще имеет ли он возможность работат ь на чужую систему.
Выключать компьютер Арсений Васильевич не стал. Сел поудобней в кресло и погрузился в энергоинформационный поток, понесший его в запредель е.
Однако на этот раз он решил снова попытаться работать на уровне сознания, не так, как прежде, полагаясь только на подсознательные движения души, эмоциональные ощущения и тонкие интуитивные оценки типа «хорошо» и «плохо».
Канал связи с з а п р е д е л ь е м образовался текуче-бесформенным пространством, в котором обозначились темные паукообразные области и светлые прожилки, объединившиеся в объемную волокнистую сеть. Кое-где внутри «пауков» возникали черные ядра, эти ядра несли в себе большой заряд ч у ж и х устремлений и желаний, и надо было не допустить их укрупнения и объединения в общий «эгрегор зла».
Точно так же следовало ограничивать и рост светлых волокон, которые пытались задавить темные области, расщепить на отдельные струйки и овладеть всем пространством.
Весь этот процесс и назывался «коррекцией энергоинформационного поля с передачей позитивного вектора развития полиморфных разумных структур». Другими словами, Арсений Васильевич как экзооператор поддерживал равновесие «добра и зла» в какой-то из метавселенных, о которой он не имел ни малейшего понятия, опираясь лишь на зыбкое внутреннее понимание таких категорий. До этого момента он не задумывался над результатами своей деятельности, так как считал, что действует правильно. Да и Диспетчер не имел к нему особых претензий. Теперь же ему захотелось понять, что именно он корректирует, каким образом его команды сказываются на жизни запредель я и не приводит ли его вмешательство в чужую жизнь к негативным последствиям.
Какое-то время Арсений Васильевич манипулировал потоками «психической» энергии в прежнем темпе. Потом резко пошел «вверх», туда, где клубилась золотисто-багровая мгла с плавающими в ней радужными пузырьками, напоминающими пузырьки газа в шампанском.
«Куда?!» – отреагировал на его прыжок невидимый и неизвестно как выглядевший (человек ли?) Диспетчер.
Арсений Васильевич не ответил, проскакивая мембрану контроля (нечто вроде сетки из молний, ограничивающей сферу коррекции), и вошел в один из «пузырьков газа в шампанском».
В глаза брызнул осязаемо гладки й свет!
Золотистая пелена разорвалась.
Арсений Васильевич оказался в туманно-сизой бездне с нечеткими образованиями в виде перистых облаков. Темно-фиолетовое небо над головой, в нем – множество крупных звезд: таким, наверное, видится земное Солнце с орбиты Юпитера. И бесконечная равнина на дне бездны.
«Назад! – снова вонзился в голову мысленный вопль Диспетчера. – Ты собьешь настройку! Твое появление нарушает баланс энергий! Немедленно вернись в поле коррекции!»
Арсений Васильевич снова не ответил, как зачарованный наблюдая за открывшейся ему картиной чужой Вселенной. Не очень уж она и отличалась от той, в которой он родился и рос. Те же звезды, то же небо, воздух, облака… Разве что «планета» под ногами не круглой формы, а в виде плоскости, и жизнь на ней больше напоминает процесс изменения разноцветных массивов пены и струйных конструкций, плавно трансформирующихся в невероятной красоты фрактальные образования.
Арсений Васильевич шевельнул «скальпелем» воли, отсекая одну из сияющих шерстинок в поле коррекции (часть сознания продолжала работать в прежнем ритме), и тотчас же пейзаж внизу изменился. Гигантская «гора пены», очень симпатичная, гармонично вписанная в ландшафт, красивая, напоминающая растущий цветок, вдруг расплылась дымными струями, испарилась, исчезла. А на ее месте возникла зеленовато-коричневая опухоль, из которой вырос черный коготь и начал разваливать один за другим сверкающие перистые облака.
В поле коррекции этот процесс выглядел как рост черного «паука». Пришлось отсечь у этого «паука» пару лап, чтобы он не завладел инициативой и не нарушил создавшегося равновесия.
И сразу же этот удар воли Гольцова отразился на ландшафте под ногами, наблюдаемом визуально.
«Коготь» усох, уменьшился в размерах, потом и вовсе скрылся в струях сизого дыма. Его закрыли клочья «пены». В этом месте образовалась вихревая воронка – словно вершина смерча. И Арсений Васильевич вдруг с пронзительной ясностью осознал, что это – войн а! Он корректировал не жизнь запредель я, как ему представлялось, а войну!
«Кретин! Этот мир так живет! Уйди оттуда! Загубишь усилия всех внутренних операторов!»
Арсений Васильевич «отступил назад».
Чужой, кипящий энергией мир отдалился. Из него вырвался тоненький бледно-золотистый лучик – как вопль о помощи.
Чисто рефлекторно Арсений Васильевич подставил под лучик голову… и едва не потерял сознание от обрушившейся на сознание лавины информации! С трудом добрался до «рабочего места», свернул операционное поле и «выпал» в реальность квартиры. И уже здесь, в тишине и покое, окончательно уплыл в беспамятство.
