Говард Пайл
Приключения Робина Гуда
Солнце опустилось низко, и из-за городской стены послышался сигнал трубы. В Ноттингеме началась суета, народ высыпал на улицы – все знали, что знаменитого Уилла Стьютли сегодня повесят. Ворота замка открылись, и оттуда с шумом и лязгом выехал отряд всадников, во главе в сверкающей броне скакал сам шериф. В гуще стражников ехала телега, в ней с петлей на шее сидел Уилл Стьютли. Из-за раны и потерянной крови лицо его было бледнее, чем луна в дневное время, а светлые волосы в запекшейся крови клочьями прилипли ко лбу. Он поглядел по сторонам, но среди полных участия и сострадания лиц, тут и там встретившихся ему в толпе, не увидел ни одного знакомого. Сердце у него упало, но, когда он обратился к шерифу, голос его звучал мужественно и непреклонно:
– Дайте мне в руки меч, господин шериф. Хоть я и ранен, я стану сражаться с вами и вашими воинами до последней капли крови.
– Нет, жалкий негодяй, – ответил шериф, повернувшись к Уиллу Стьютли и глядя на него с неумолимым видом. – Не будет тебе меча, ты умрешь низкой смертью, какая и подобает подлому вору.
– Тогда развяжите мне руки, и я сражусь с вами и вашими воинами без оружия, одними кулаками. Я не прошу оружия, прошу лишь смерти в бою.
Шериф громко рассмеялся:
– Что, свело твой гордый живот? Исповедуйся, жалкий плут: сегодня тебя повесят там, где сходятся три дороги, и пусть всякий увидит, как тебя вешают, пусть воронам да галкам будет что поклевать.
– Подлая ты душа! – воскликнул Уилл Стьютли, скрежеща зубами. – Трусливая собака! Если встретишься моему предводителю – дорого заплатишь за то, что сотворишь сегодня! Он презирает тебя, равно как и все достойные люди. Разве ты не знаешь, что ты и имя твое – главный повод для шуток у всякого храброго йомена? Подлый трус! Такой как ты никогда не одержит верх над отважным Робином Гудом!
– Ха! – в гневе вскричал шериф. – Вот, значит, как? Твой, как ты его называешь, предводитель насмехается надо мной? Что ж, сейчас я пошучу над тобой – и невесело пошучу! Тебя четвертуют, оторвут ноги и руки, одну за другой, сразу после того, как повесят!
Он пришпорил лошадь и больше не сказал Уиллу Стьютли ни слова.
Процессия прибыла к воротам, через которые Стьютли увидел просторы, расстилающиеся за городской стеной, горы и долы, одетые в зелень, а вдали – темную полосу Шервудского леса. Он увидел закатный солнечный свет, падающий на поля, рдеющий на крышах хлевов и фермерских домов. А когда он услышал вечернее пение птиц, блеяние овец на склоне холма, когда увидел ласточек, носящихся в синем небе, сердце его преисполнилось тоски и из глаз заструились горькие слезы, так что он едва мог видеть. Стьютли опустил голову, чтобы народ, увидев его слезы, не решил, будто он малодушен. Так, с опущенной головой, он и ехал, пока процессия не миновала ворота и не оказалась за пределами города. А когда он поднял глаза, сердце чуть не выскочило у него из груди – и потом замерло: он увидел лицо одного из своих товарищей. Поглядев по сторонам, приговоренный повсюду увидел своих друзей, надвигавшихся на охранявших его воинов. Внезапно кровь прилила к его щекам: на мгновение он увидел в толчее Робина Гуда и понял, что весь их отряд здесь. Но между ним и товарищами был строй стражников.
– А ну прочь! – послышался властный крик шерифа, на которого со всех сторон наступала толпа. – Вы что наседаете, негодяи? А ну назад, кому говорю!
Начался шум, и в поднявшейся суматохе кто-то из толпы попытался прорваться сквозь строй всадников к телеге. Стьютли увидел, что это был Малыш Джон.
– Эй, ты, не лезь! – крикнул стражник, которого Малыш толкнул локтем.
– Сам не лезь! – ответил Малыш Джон и тут же огрел стражника по голове, отчего тот свалился, как падает бык от удара мясника. Малыш Джон вскочил в телегу Стьютли.
– Надеюсь, ты попрощаешься перед смертью со своими друзьями, Уилл? – проговорил он. – Или, раз уж тебе непременно нужно умереть, я погибну с тобою вместе, – лучшей компании мне для этого дела не сыскать!
Одним ударом Малыш Джон рассек узы, скреплявшие руки и ноги Уилла, и тот мигом выпрыгнул из телеги.
– Глазам не верю, – вскричал шериф, – этот негодяй – бунтовщик! Взять его, приказываю вам, взять и держать крепко!
С этими словами он пришпорил лошадь и помчался к Малышу Джону. Приподнявшись в стременах, шериф хотел изо всех сил ударить Малыша Джона мечом, но тот увернулся, нырнул под лошадь, и клинок просвистел над его головой, не причинив вреда.
– Дорогой господин шериф, – крикнул он, выскакивая обратно, – пожалуй, я позаимствую у тебя твой превосходный меч!
Ловким движением Малыш Джон выхватил оружие из рук шерифа.
– Эй, Стьютли, гляди: шериф одолжил тебе свой меч! Вставай спиной к спине со мною и защищайся – помощь близко!
– Взять их! – шериф ревел, что есть мочи, точно взбешенный бык. Он снова пришпорил лошадь и подскочил к Стьютли и Джону, что стояли, готовые защищаться, спиной к спине. От гнева и ярости шериф забыл, что в руках у него нет оружия.
– Прочь! – крикнул Малыш Джон.
Тут послышался пронзительный звук горна, и в дюйме от шерифовой головы просвистела стрела. Началось настоящее светопреставление: ругательства, крики, стоны, звон стали, сверкание мечей в лучах закатного солнца, свист множества стрел и отчаянные крики «спасите!», «помогите!».
– Измена! Преступление! – вопил шериф. – Отступаем! Отступаем, не то нас всех убьют! – Он развернул лошадь, и, прокладывая себе путь сквозь толпу, поскакал назад в город.
Робин Гуд и его товарищи легко могли положить половину людей шерифа, если бы только захотели, но они позволили стражникам выбраться из толпы и уйти восвояси, лишь несколько стрел полетели им вдогонку, побудив ускорить и без того резвый бег.
– Эй, погоди! – крикнул Уилл Стьютли вслед шерифу. – Никогда тебе не поймать храброго Робина Гуда, коли не хватает смелости встретиться с ним лицом к лицу!
Но шериф ничего не ответил, лишь пришпорил коня, пониже пригнувшись к его шее.
Уилл Стьютли обернулся к Малышу Джону и глядел на него, пока слезы ручьем не побежали из глаз и он не заплакал в голос. Целуя друга в обе щеки, он повторял:
– Малыш Джон, мой самый верный друг, люблю тебя больше всех на свете! Как мало надеялся я увидеть сегодня твое лицо и встретить тебя на этом свете!
Малыш Джон не смог ничего ответить, потому что тоже плакал.
Потом Робин Гуд построил всех плотным строем, в центре поставил Уилла Стьютли, и отряд медленно двинулся в сторону Шервудского леса, прочь от Ноттингема. Они ушли, как уходит грозовая туча оттуда, где только что бушевала гроза. Десятерых воинов шерифа они оставили на земле ранеными, но никому не было доподлинно известно, чьи руки их сразили.
Итак, трижды пытался шериф ноттингемский схватить Робина Гуда и трижды потерпел поражение. В последний раз он испугался не на шутку, ибо почуял, как близок был к тому, чтобы расстаться с жизнью. Шериф сказал себе: «Эти люди не боятся ни Бога, ни человека, ни короля, ни его слуг. Уж лучше лишиться службы, чем жизни. Отныне я не стану их донимать». Много дней сидел он в своем замке, не осмеливаясь и носа высунуть из дому. Все это время был он мрачен и ни с кем не разговаривал, – шериф ноттингемский стыдился того, что произошло в день несостоявшейся казни Уилла Стьютли.
Как Робин Гуд обернулся мясником
Итак, Робин Гуд трижды не дал себя пленить шерифу ноттингемскому. Он сказал себе: «Как только выдастся удобный случай, я заставлю почтенного шерифа заплатить за все, что он сделал. Было бы славно привести его в Шервудский лес и заставить весело попировать вместе с нами». Захватывая барона или эсквайра, жирного аббата или епископа, Робин частенько приводил «гостей» к своему дереву в лесу и потчевал, прежде чем облегчить их кошельки.
Однако пока Робин Гуд и его товарищи тихо жили в Шервудском лесу и не выходили за его пределы, ибо Робин понимал, сколь неразумно показываться вблизи Ноттингема, покуда шериф так страшно на них разгневан. Но, даже не покидая лесной чащи, они жили весело, забавляясь стрельбой по венкам, подвешенным к ветвям ивы на краю лесной лужайки. По лесу то и дело разносились веселый смех и шутки, потому что каждому промахнувшемуся полагался крепкий удар, от которого неудачливый йомен непременно валился на землю, если за работу брался Малыш Джон. Развлекались они и рукопашным боем, и драками на дубинках, а потому каждый день прибавляли в силе и ловкости.
Так прожили славные йомены почти год, и за это время Робин Гуд не раз подумывал, как бы ему расквитаться с шерифом. Наконец ему надоело лесное затворничество, и в один прекрасный день он взял свою крепкую дубинку и пошел на поиски приключений. Беспечно зашагал он к окраине Шервуда, вышел за его пределы и на залитой солнцем дороге увидел молодого мясника на крепкой новенькой телеге, запряженной ладной лошадкой. Телега была полна мяса. Трясясь в своей повозке, мясник беззаботно насвистывал: он ехал на рынок, день был свежий и ясный, и на душе у него было легко.
– Доброго тебе утра, парень, – обратился к нему Робин. – Ты, похоже, сегодня в прекрасном настроении.
– Так и есть, – отвечал мясник, – отчего ж мне не радоваться? На здоровье не жалуюсь. Девушка у меня – красивей не найдешь в Ноттингемшире, и в этот четверг в Локсли я на ней женюсь!
– Ба! – воскликнул Робин. – Да ты из Локсли? Мне этот чудный город хорошо знаком, знаю там каждое дерево и каждый каменистый ручеек, и даже каждую рыбку, что в нем плавает, ведь я там родился и вырос. Куда же везешь ты мясо, друг мой?
– Я еду на рынок в Ноттингем – продать говядину да баранину, – объяснил мясник. – А ты кто таков будешь?
– Я йомен, и зовут меня Робином Гудом.
– Матерь Божья! – вскричал мясник. – Мне хорошо знакомо твое имя, много раз доводилось мне слышать, как поют и рассказывают о твоих делах. Но, прошу тебя, не бери у меня ничего! Я честный человек, никогда никому не чинил вреда и тебе дурного не делал.
– Боже упаси. К чему мне обирать тебя, друг? – успокоил его Робин. – Не возьму с тебя ни гроша, нравятся мне такие саксонские лица, как твое, особенно если они родом из Локсли, а уж тем более, если обладатель этого лица в четверг женится на красивой девушке. Но скажи мне, по какой цене продал бы ты мне все свое мясо вместе с лошадью и телегой?
– В четыре марки оценил бы я мясо, лошадь и телегу, – ответил мясник.
Робин снял с пояса кошелек:
– Вот тебе шесть марок. Хотел бы я на день стать мясником и продать в Ноттингеме свой товар. Отдашь ли мне за шесть марок еще и свою одежду?
– Да благословят тебя все святые, добродетельный человек! – радостно воскликнул мясник, спрыгивая с телеги и беря кошелек, что протянул ему Робин.
– Да уж, – сказал Робин, – многим я по душе и от многих слышу добрые слова, но добродетельным меня мало кто зовет. Иди назад к своей невесте и поцелуй ее от меня.
С этими словами он надел мясников передник, забрался в телегу, взял в руки поводья и поехал через лес в Ноттингем.
Прибыв на место, он направился в ту часть рынка, где торговали мясники, и занял лучший прилавок. Выложив свой товар, он достал мясницкий нож, точило и, со звоном ударяя ими друг о друга, запел веселым голосом:
Служанок я зову сюда
И приглашаю дам!
Я мясо то, что стоит три,
За пенни вам отдам!
Я нынче к вашему столу
Принес ягненка ляжки,
Что кушал только пирожки,
Фиалки и ромашки!
Седло барашка я принес
И вырезку говяда,
Телятину пуховую
И молоко что надо!
Служанок я зову сюда
И бережливых дам!
Я мясо то, что стоит три,
За пенни вам отдам!
Все стоявшие рядом в изумлении слушали эти легкомысленные куплеты. Закончив петь, он еще громче ударил ножом о точило и крикнул во весь голос:
– Кому мясо! Кому мясо! Четыре цены у меня. Жирному монаху да священнику отдам я мяса на три пенни за шесть пенсов, потому что таких покупателей мне не нужно. С олдерменов возьму я по три пенса, потому что мне все равно, купят они мой товар или нет. С красивой дамы возьму я за мясо на три пенни лишь один, потому что такие покупатели мне по душе. А с милой девушки, которой по вкусу придется ладный мясник, ничего не возьму, кроме поцелуя, потому что такой покупатель мне по душе более всех прочих.
Вскоре вокруг Робина собралась толпа. Никогда еще в Ноттингеме не видали такой торговли. Оказалось, что торгует он, как и говорил: дамам и домохозяйкам за один пенни он продавал столько мяса, сколько у других они купили бы за три, а вдовам и бедным женщинам отдавал товар даром. Если подходила к нему милая девушка и дарила поцелуй, он тоже не брал за мясо ни гроша. И таких у его прилавка собралось немало, ведь глаза у него были голубые, как июньское небо, и, взвешивая каждой полную меру, он весело смеялся. Так он продал все мясо, пока стоявшие рядом мясники не успели продать ни фунта.
Стали они промеж собой обсуждать Робина. Некоторые говорили: «Должно быть, он вор и украл телегу, лошадь и мясо». Другие не соглашались: «Да где вы видели вора, что стал бы так легко расставаться со своим добром? Видать, он мот – продал землю своего отца и хочет пожить вволю, пока деньги не кончатся». Тех, кто так думал, становилось все больше.
Несколько мясников решили подойти к нему и завязать знакомство.
– Эй, брат, – сказал тот, что был среди них главным, – у нас с тобой одно ремесло. Сегодня шериф предложил мясникам отобедать вместе с ним в гильдии, не хочешь ли составить нам компанию? Угощение будет знатное, и выпивки много. Такой веселый малый, как ты, должно быть, не прочь опрокинуть кружку-другую?
– Тысяча проклятий, какой же мясник откажется от такого приглашения, – смеясь, ответил Робин. – Я с вами, славные парни!
Он закрыл свой прилавок и отправился вместе с мясниками на ужин в гильдию.
Шериф уже был на месте, а с ним и многие члены гильдии. Когда Робин и его спутники вошли, смеясь над веселой историей, которую он им рассказывал, бывшие рядом с шерифом шепнули ему: «Это тот безумный парень, что продавал сегодня на один пенни больше мяса, чем мы на три, а всякой девчонке, что целовала его, отдавал мясо за так». Другие сказали: «Вот транжира. Видно, продал свою землю за золото и серебро и намерен прокутить все денежки».
Шериф не признал Робина Гуда в одежде мясника. Он подозвал его и усадил по правую руку от себя – богатый и расточительный парень пришелся ему по нраву, особенно когда он подумал, что может облегчить карманы простофили и потуже набить свой кошелек. Он уделял Робину много внимания, смеялся и беседовал с ним больше, чем с другими гостями.
Наконец подали обед, и шериф предложил Робину прочесть молитву. Робин встал и произнес:
– Да благословят Небеса всех нас, а также добрую пищу и вино в этом доме, и пусть все мясники будут такими же честными, как я.
При этих словах все засмеялись, и шериф громче всех. «Этот простак и правда не знает цены деньгам, и, быть может, мне удастся вынуть из его кошелька часть денежек, которыми он так легко разбрасывается» – так подумал шериф, вслух же сказал Робину:
– Ты отличный парень, и очень мне нравишься! – И хлопнул его по плечу.
Робин тоже громко рассмеялся:
– Да, я знаю, отличные парни тебе по нраву! У тебя на состязании стрелков был сам Робин Гуд и ты с радостью отдал ему в руки золотую стрелу!
Услышав это, шериф помрачнел, а вместе с ним и мясники. Никто, кроме Робина, не смеялся, лишь некоторые хитро перемигнулись друг с другом.
– Ну, угости же нас вином! – воскликнул Робин. – Надо веселиться, пока можем, ведь человек – пылинка, и жизнь коротка. Скоро все мы пойдем на корм червям, как говорит наш добрый болтун Суонтолд. Так станем же радоваться, пока не пришел наш черед! Не вешай нос, господин шериф. Кто знает, может, тебе еще удастся поймать Робина Гуда, если будешь поменьше пить вина да мальвазии, стрясешь немного жир с пуза и выбьешь пыль из мозгов. Веселись, мой друг!
Шериф снова засмеялся, но по виду его было непохоже, что острота его позабавила. А мясники говорили между собой: «Боже милостивый, никогда еще не видали мы такого бесшабашного парня. Не разозлил бы он шерифа!»
– Щедрый ты человек, – промолвил шериф. – Я слышал, сегодня на рынке ты раздавал свой товар даром. Как видно, много у тебя скота и земли.
– Верно, – отвечал Робин, снова смеясь. – У нас с братьями более пятисот голов скота, но ни одной не смогли мы продать, иначе не превратился бы я в мясника. Что до земли, то я своего управляющего не спрашивал, сколько у меня акров.
При этих словах глаза у шерифа блеснули, и про себя он довольно ухмыльнулся.
– Что ж, – сказал он вслух, – раз тебе никак не продать скот, может быть, мне удастся найти человека, который у тебя его купит. Может быть, этим человеком стану даже я сам: нравятся мне такие славные парни, как ты, я всегда рад им помочь. Сколько ты хочешь за свою скотину?
– Цена моему стаду по меньшей мере пять сотен фунтов.
– Не-е-ет, – протянул шериф, будто обдумывая что-то, – люб ты мне очень, но пятьсот фунтов – кругленькая сумма, к тому же с собой у меня таких денег нет. Но я готов дать тебе за все стадо три сотни фунтов, чистым серебром и золотом.
– Ах ты, старый скряга, – ответил Робин, – тебе прекрасно известно, что за такое большое стадо и семь сотен фунтов – мало! А ты, убеленный сединами и стоящий одной ногой в могиле, хочешь на мне нажиться, надеясь на мою темноту и глупость!
Шериф мрачно воззрился на Робина.
– Нечего глядеть на меня так, словно ты кислого пива глотнул. Принимаю твою цену, потому как нам с братьями нужны деньги. Мы любим весело пожить, а на гроши не разгуляешься, так что ударю с тобой по рукам. Но только принеси мне ровно три сотни фунтов, а то я не шибко доверяю тем, кто так прижимист.
– Я принесу тебе деньги, – пообещал шериф. – Но звать-то тебя как?
– Меня зовут Робертом из Локсли, – ответил Робин.
– Что ж, Роберт из Локсли, – промолвил шериф, – сегодня я приеду посмотреть на твою скотину. Но сначала мой человек составит бумагу, по которой ты обязан будешь продать мне стадо, и ты не получишь денег, пока оно не окажется в моих руках.
Робин снова рассмеялся.
– По рукам, – сказал он, ударяя ладонью о ладонь шерифа. – Мои братья будут благодарны тебе за эти деньги.
Так сделка была заключена, и многие мясники поговаривали между собой, что шериф поступил подло, жестоко обманув бедного простофилю.
В тот же вечер Робин продал торговцу за две марки свою телегу с лошадью и вместе с шерифом покинул пределы Ноттингема. Они двинулись в путь по пыльной дороге, смеясь и шутя, точно старые друзья. Шериф ехал верхом, а Робин бежал, держась возле его стремени. «Дурачина ты этакий, шуточка про Робина Гуда обошлась тебе в четыре сотни фунтов», – тем временем думал шериф. По меньшей мере столько рассчитывал он выиграть на этой сделке.
Так добрались они до опушки Шервудского леса, и только тут шериф огляделся по сторонам. Он замолк, перестал смеяться и произнес:
– Да сохранит нас сегодня Господь и все святые от встречи с негодяем по имени Робин Гуд.
Робин громко расхохотался:
– Можешь быть спокоен, я прекрасно знаю Робина Гуда и прекрасно знаю, что от него тебе сегодня угрожает не больше опасности, чем от меня.
Шериф глянул на Робина искоса и процедил:
– Не нравится мне, что ты водишь знакомство с этим отъявленным преступником, и лучше бы мне оказаться подальше от Шервудского леса.
Между тем они все дальше уходили в чащу, и чем глубже они продвигались в лес, тем молчаливее становился шериф. Добравшись до места, где дорога резко брала в сторону, они увидели впереди стадо оленей, пересекавших тропинку. Робин Гуд подошел вплотную к шерифу, указал на стадо и проговорил:
– Вот моя скотина, господин шериф. Нравится? Смотри, какая тучная и пригожая!
Услышав эти слова, шериф резко натянул поводья:
– Слушай, парень, я, пожалуй, поеду прочь из этого леса, компания твоя мне не по душе. Ступай-ка своей дорогой, а мне позволь пойти своей.
Но Робин лишь рассмеялся в ответ и ухватился за поводья шерифовой лошади.
– Ну уж нет! – воскликнул он. – Погоди-ка, я хочу тебя с братьями познакомить, ведь им это стадо принадлежит так же, как и мне.
С этими словами он приставил ко рту горн и троекратно протрубил в него. Не успел шериф опомниться, как на тропу выскочила сотня дюжих йоменов с Малышом Джоном во главе.
– Что случилось, предводитель? – обратился он к Робину.
– Ты что же, не видишь, какого прекрасного гостя привел я сегодня к нам на пир? Стыд и срам! Ты не признаешь нашего милостивого и почтенного покровителя, шерифа ноттингемского? Возьми-ка поводья, Малыш Джон, сегодня он оказал нам честь и сядет с нами ужинать.
Все почтительно сняли шапки, никто не улыбнулся и не подал виду, что забавляется происходящим. Малыш Джон взял поводья и повел лошадь еще глубже в лес, а Робин Гуд с шапкой в руке пошел сбоку от шерифа.
Все это время шериф не говорил ни слова, и лишь озирался вокруг, точно только пробудился ото сна. Когда он увидел, что его ведут в самую чащу Шервудского леса, сердце его упало, и он подумал: «Пропали мои триста фунтов, и хорошо еще, если останусь цел, ведь я столько раз замышлял против них недоброе». Однако вид у йоменов был почтительный и смиренный, и шериф не услышал от них ничего, что угрожало бы его жизни или его деньгам.
Наконец пришли они в ту часть Шервудского леса, где раскинул ветви огромный дуб, под которым было устроено сиденье из мха. На него и опустился Робин Гуд, усадив шерифа по правую руку от себя.
– Скорее, друзья мои добрые, – призвал он, – несите сюда все самое лучшее, что у нас есть: и мясо, и вино. Его милость шериф сегодня потчевал меня в Ноттингеме, и я не позволю ему уйти от нас с пустым животом.
О деньгах шерифа за все это время не было сказано ни слова, поэтому тот немного воспрянул духом. «Быть может, – подумал он, – Робин Гуд забыл о них».
Пока рядом потрескивали костры, жарилась оленина да жирные каплуны, грелись у пламени румяные пироги и аромат жаркого наполнял воздух, Робин Гуд развлекал шерифа по-королевски. Сначала четыре пары йоменов показали искусство боя на дубинках, и так ловки они были, так быстро наносили и отбивали удары, что шериф, любивший поглядеть на подобные забавы, хлопал в ладоши, забыв, куда попал, и кричал:
– Хороший удар! Так его, так – ты, чернобородый!
Ему и в голову не пришло, что подбадривает он не кого иного, как жестянщика, которому поручил в свое время предъявить Робину Гуду приказ об аресте.
Несколько йоменов расстелили на зеленой траве скатерти и принесли роскошное угощение. Другие тем временем открыли бочки с вином, мальвазией и крепким элем, разлили их по кувшинам и достали роги для питья. Затем все расселись и принялись есть и пить, пока солнце не опустилось и полумесяц не замерцал бледным светом меж листьев возвышавшихся вокруг деревьев.
Тогда шериф поднялся и произнес:
– Благодарю вас всех, добрые йомены, за веселый пир, что устроили вы для меня сегодня. Вы обращались со мной учтиво, показав, что имеете великое уважение к нашему славному королю и его наместнику в прекрасном Ноттингемшире. Однако уже поздно, и мне нужно спешить, пока не стало совсем темно, иначе я заблужусь в лесу.
Робин Гуд и его товарищи тоже встали, и Робин обратился к шерифу:
– Если пора тебе идти, достопочтенный господин, то иди. Но ты кое-что забыл.
– Я ничего не забыл, – ответил шериф и похолодел от страха.
– Говорю же, ты кое-что забыл, – повторил Робин. – Здесь в лесу у нас славная харчевня, но, кто бы ни стал нашим гостем, он должен заплатить по счету.
Шериф рассмеялся, но смех его был натужный.
– Конечно, весельчаки, мы славно попировали, и, даже если бы вы меня не попросили, я заплатил бы вам за гостеприимство двадцать фунтов.
– Нет, – без смеха ответил ему Робин. – Не можем мы так недостойно поступить с вашей милостью. Богом клянусь, господин шериф, мне стыдно будет на людях показаться, если оценю я наместника короля менее чем в три сотни фунтов. Не так ли, товарищи мои добрые?
– Так! Верно! – громко вскричали все.
– Три сотни! – возопил шериф. – Да твой нищенский ужин не стоил и трех фунтов, что и говорить о трех сотнях!
– Э-э-э, – сурово протянул Робин. – Не надо резких слов. Мне ты очень по сердцу, потому что устроил сегодня чудный пир в славном городе Ноттингеме, но есть здесь и такие, кому ты не столь люб и дорог. Если ты глянешь вон туда, то увидишь Уилла Стьютли, в глазах которого не заметно большой к тебе приязни. И те два крепких парня, которых ты не знаешь, были ранены в уличной драке недалеко от Ноттингема тоже не так давно – тебе известно, когда. Один из них сильно повредил руку, но теперь она зажила и он готов пустить ее в дело. Шериф, послушай моего совета, не упрямься, заплати, что должен, а то как бы не вышло беды.
При этих словах румяные щеки шерифа побледнели, он ничего не сказал, устремил взгляд в землю и прикусил губу. Потом медленно достал толстый кошель и бросил на скатерть перед собой.
– Возьми кошель, Малыш Джон, – приказал Робин Гуд, – и проверь, все ли честно. Мы-то не сомневаемся в нашем шерифе, но ему будет неприятно, если он увидит, что не заплатил по полной.
Малыш Джон пересчитал деньги и подтвердил, что в сумке ровно триста фунтов золотом и серебром. Шерифу же казалось, что со звяканьем каждой новой монеты по капле вытекает кровь из его жил. Увидев груду серебра и золота на деревянном блюде, он отвернулся и в молчании влез на лошадь.
– Никогда еще не было у нас такого почетного гостя! – воскликнул Робин. – А поскольку день клонится к вечеру, я отправлю с тобой одного из своих товарищей, чтобы он указал тебе дорогу в лесной чаще.
– Нет! Боже упаси! – торопливо прокричал шериф. – Я сам найду путь, без вашей помощи.
– Тогда я сам проведу тебя по верной тропе, – настоял на своем Робин.
Он взялся за поводья и вывел лошадь шерифа к главной лесной дороге. А перед тем как отпустить его, сказал:
– Доброго тебе пути, шериф, и, когда в следующий раз решишь обобрать глупого транжиру, вспоминай мой пир в Шервудском лесу. Никогда не покупай лошадь, друг, не поглядев ей прежде в рот, – как говорит папаша Суонтолд. И еще раз, в добрый час!
Он похлопал лошадь по шее, и та повезла своего седока прочь из леса.
Как же горько сожалел шериф о том дне, когда решил связаться с Робином Гудом! По всей стране народ, смеясь, распевал песенки о том, как ноттингемский наместник захотел нажиться и оказался дочиста обобран. Иногда случается, что хитрость и алчность обращаются против самого мошенника и скряги.
