bannerbannerbanner
Джентльмен с Медвежьей Речки

Роберт Ирвин Говард
Джентльмен с Медвежьей Речки

Полная версия

© Третьякова А. В., перевод на русский язык, 2021

© Квашнин Д. В., вступительная статья, 2021

© Ильиных А. Н., художественное оформление, 2021

© Нестерова Е. В., художественное оформление, 2021

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021

Герой Гумбольдтских гор

 
Поэты, романисты образ мой
Воспели, идола-кентавра лик создав.
Однако истины за маской той
Они не знали: мужику не до забав.
 
Роберт И. Говард. «Ковбой»

Профессиональная карьера американского писателя Роберта Ирвина Говарда, получившего с легкой руки последователей прозвище «техасский мечтатель», длилась относительно недолго – всего около двенадцати лет. Но за это время он успел оставить огромный объем литературного материала. Творивший в конце 1920-х – начале 1930-х годов в небольшом городке Кросс-Плейнс техасец пробовал себя в различных жанрах, добившись наибольшего читательского признания в русле того типа фантастической литературы, что позже назовут «фэнтези». Апогеем его творчества считается цикл произведений о некоем варваре из Киммерии по имени Конан, и это имя известно сегодня, наверное, каждому.

Однако Говард пробовал многие другие профессии, прежде чем взобраться к вершинам литературной славы – довольно сомнительной, кстати, ведь при жизни «техасский мечтатель», как и другие писатели его круга, не добился громкого успеха, публикуясь в так называемых палп-журналах, то есть, по сути, дешевых бульварных изданиях. С юных лет будущий литератор побывал во многих маленьких городках родного штата (его отец был разъездным врачом) и не понаслышке знал о жизни простого человека. Возможно, в этом и кроется секрет писательских достижений Говарда: читатели действительно верили его историям, ведь в каждой из них отражалась частичка души их создателя.

Уже пытаясь что-то писать и даже продавать истории различным журналам (в основном безуспешно), юноша работал уборщиком хлопка, клеймовщиком скота, перевозчиком мусора, бакалейщиком, офисным служащим, продавцом содовой воды, стенографистом, упаковщиком инструментов при землемере, составлял новостные репортажи с нефтяных полей. В общем, жизнь Говарда была очень разнообразной, он встречался со многими людьми, и это не всегда приносило ему приятные впечатления – однако неизменно накладывало отпечаток на его сочинения.

Первой профессиональной публикацией молодого таланта стал рассказ «Копье и клык», вышедший в июльском номере журнала «Weird Tales» («Сверхъестественные истории») за 1925 год. С тех пор имя Говарда все чаще и чаще появлялось на страницах этого издания, и в итоге юноша стал одним из ключевых его авторов. Многие произведения техасца читатели открыли для себя именно благодаря «Weird Tales». На страницах этого журнала впервые появился Конан-варвар, так же как чуть раньше – его менее прославленные собратья: Бран Мак Морн, Кулл, Соломон Кейн… Однако в этом издании публиковали только фантастические произведения – у Говарда же в работе были и реалистические сюжеты. И хорошо, что он знал, как с ними поступать.

Если говорить в общем и целом о том литературном наследии, что оставил нам «техасский мечтатель», то сложно подобрать к нему более подходящий эпитет, нежели «мрачное». Что бы мы ни взяли из творчества Говарда – фэнтези, историко-приключенческие рассказы, «восточные» истории, детективы, не говоря уже о триллерах и хоррорах – все это будет навевать особую напряженную атмосферу жути, тайны, опасности. Пусть не всегда это явно заметно, не для всех произведений соблюдены одинаковые пропорции, все же эта тенденция прослеживается.

Исключения составляют, пожалуй, только боксерские истории (о Стиве Костигане и Деннисе Доргане) и вестерны (о Брекенридже Элкинсе, Пайке Берфилде и, с оговорками, Бакнере Граймсе). Это легкие забавные произведения, в которых вовсе не ощущается той мрачности, которая присуща подавляющему большинству произведений Говарда. Для читателей, которые никогда прежде не сталкивались с таким «техасским мечтателем», они выглядят довольно экзотично.

Но Говард всегда остается собой: здесь следует сделать оговорку, что наравне с ироническими рассказами о моряках-боксерах Стиве Костигане и Деннисе Доргане у него есть и серьезные истории о боксе. А уж на вестернах стоит остановиться более подробно.

Вот как раз вернемся к эпиграфу.

Небольшое стихотворение Говарда, состоящее из четырех строк, озаглавленное просто – «Ковбой». Автор еще застал настоящих перегонщиков скота – не тех, чей образ, переосмысленный массовой культурой, увидел потом весь мир. Вот о них-то, о простых людях, он и повествует в этом коротком стихотворении. Между тем писатель создавал произведения и о «настоящих» ковбоях, и о «выдуманных»… и даже о «мистических».

Начнем с последних: говардоведы выделяют условный цикл произведений «Сверхъестественный Юго-Запад», куда в том числе входят и мистические вестерны (наряду с триллерами и хоррорами). Далее – «серьезные» вестерны. Вот среди них-то и попадаются те персонажи, которые вскоре станут классическими в книгах и кинофильмах этого жанра. Суровые парни с пушками на ремне, со звонкими шпорами на запыленной обуви, с острым ястребиным взглядами на обветренных лицах, скрытыми под потертыми шляпами. Подобного рода произведений у Говарда не слишком много, и они в массе своей не слишком выделяются среди множества написанных в том же ключе произведений других авторов той поры, но среди них есть достойные работы, которые отмечают и читатели, и критики.

А больше всего вестернов в наследии техасца – о простых парнях, таких как Брекенридж Элкинс, Пайк Берфилд, Бакнер Граймс… Вот это ковбои так ковбои! Они не ищут приключений – те сами их находят! Они не гонятся за славой – разве что немного. Они не могут пройти мимо попавшего в беду – даже если любому дураку понятно, что этот «попавший в беду» – подставной.

Цикл о Брекенридже Элкинсе был главным источником дохода Говарда в последние годы жизни писателя. Первый рассказ о «джентльмене с Медвежьей речки» был написан в 1933 году, а опубликован – в журнале «Action Stories» («Динамичные истории») в 1934 году, в выпуске за март/апрель. Называлась новелла «Как я спустился с гор» – и повествовала о первом столкновении дикого «варвара», прежде никогда не выбиравшегося из родного леса, с цивилизацией. Это действо стоило многим, кто столкнулся с дикарем, вывихнутых и поломанных конечностей, выбитых зубов, застрявших в теле кусочков свинца… да и вообще, можно сказать, нашествие Брека Элкинса обошлось небольшому городку как атака целой армии. Но это был только первый выход в свет героя Гумбольдтских гор, дальше рассказы о его приключениях полились как из рога изобилия. В итоге непутевый ковбой снискал среди читателей славу не меньшую, чем варвар из Киммерии, – а может, даже и большую. Понятно, что слава эта осталась только среди современников и не продлилась в годах и десятилетиях, но тем не менее…

Таким путем с течением времени Брекенридж Элкинс родом с Медвежьей речки добрался и до романа, названного в его честь. В 1933–1935 годах Говард написал достаточно рассказов, которые можно было бы сложить в последовательное повествование, поэтому он и сделал компиляцию из ранее опубликованных произведений, добавив к ним еще несколько новых сюжетов – для полноты и связности картины. Прежде писатель уже провернул почти такую же операцию – когда писал свой первый полноценный роман о приключениях Конана под названием «Час Дракона». Хотя этот текст был написан с чистого листа, сюжетные ходы ранее опубликованных новелл в нем также угадываются. В данном случае перед автором стояла более простая задача: выстроить из ряда новелл цельное повествование.

Простая – да не совсем. Говард не стал знакомить читателя с Элкинсом, используя новеллу «Как я спустился с гор»: вместо этого он написал новую главу. И тут начинается самое интересное, что отличает роман «Джентльмен с Медвежьей речки» от разрозненных рассказов о Брекенридже. В первой же главе «Полосатые рубашки и разбитые сердца» нам дают понять причину основного конфликта произведения: любовь. Молодой парень с Медвежьей речки обуреваем романтическими чувствами в отношении конкретной девушки, хотя он стесняется признаться в этом даже самому себе. И все остальные приключения – с остановками в пути, с поворотами не туда, с размышлениями: «а оно мне надо?» – все равно ведут его к той цели, к которой и должны привести. В отличие от романа, отдельные рассказы далеко не всегда связаны с темой любви или влюбленности. Перед нами может быть простой и динамичный, веселый и задорный боевик о перестрелке где-нибудь в деревушке Жеваное Ухо, в котором не участвует ни одна особа женского пола. Именно поэтому началом романа становится новелла «Полосатые рубашки и разбитые сердца», а не «Как я спустился с гор»: с самого начала автор расставляет все точки над «i». Ну, а далее – как известно, куда кривая мечты выведет…

Надо сказать, в этом отношении сама судьба хранит недалекого героя Гумбольдтских гор. Обладая силой медведя, умом, чего греха таить, он не блещет. Да его ребенок вокруг пальца обведет – но в конце концов по какому-то удивительному стечению обстоятельств каждый раз все складывается хорошо. А вы разве сомневались?

Вот почему так уморительно наблюдать за похождениями юного Брека! Никогда не знаешь, где опростоволосится он на этот раз (хотя заранее знаешь, что обязательно опростоволосится!), как будет потом выбираться из передряги – и сколько при этом пострадает человек.

Кроме «Полосатых рубашек и разбитых сердец», в роман вошли еще несколько ранее не публиковавшихся новелл: главы третья – «Знакомство с Капитаном Киддом», одиннадцатая – «Учиться никогда не поздно» и тринадцатая – «Как вся Медвежья речка в Жеваном Ухе собралась». Остальные главы романа выходили отдельными рассказами в палп-журнале «Action Stories» в 1934–1935 годах, разница между ними как самостоятельными произведениями и частями более крупного несущественна.

 

Согласно исследованиям говардоведа Расти Бёрка, роман был получен Отисом Клайном, литературным агентом Роберта И. Говарда, 31 августа 1935 года. Неизвестно, кто был заинтересован в том, чтобы выпустить произведение отдельной книгой, но это была уже третья попытка подобного издания. И, по всей видимости, у этого проекта перспективы тоже были туманными – оттого автор и решил взять в оборот уже проданные и изданные рассказы об Элкинсе. Первая (сборник рассказов, 1933 год) и вторая (роман, 1934 год) попытки не увенчались успехом, так что, надо полагать, Говард не питал в этот раз слишком больших надежд.

Так или иначе, на протяжении осени 1935 года Клайн пытался продать «Джентльмена с Медвежьей речки» разным издателям, не только в США, но и в Великобритании. Прошло более года, и роман наконец вышел – за океаном. Издатель Герберт Дженкинс выпустил приключения Брекенриджа Элкинса в Великобритании в 1937 году – в переплете и суперобложке. Так появилась первая самостоятельная книга техасского писателя, однако сам он уже не увидел ее… Сегодня то самое первое издание «Джентльмена…» является библиографической редкостью.

И только спустя двадцать восемь лет роман был переиздан снова.

Говардовед Марк Финн, большой поклонник не традиционных героев Говарда, а тех, кого вспоминают значительно реже – моряков-боксеров и Брекенриджа Элкинса, – так отзывался о юмористических вестернах: «Как только я начал читать эти… истории, то услышал, что их рассказывают с долгим, тягучим западнотехасским акцентом. Казалось, что Роберт И. Говард говорит через эти новеллы непосредственно со мной».

Брекенридж Элкинс может встать в один ряд со знаменитыми персонажами американского фольклора – гигантом-дровосеком Полем Баньяном, оседлавшим торнадо ковбоем Пекосом Биллом, путейцем Джоном Генри, лодочником Майком Финком и другими. Как они плоть от плоти этой земли – так же и Брек.

И читатели, и критики не единожды отмечали, что «техасский мечтатель» присутствует в каждом своем тексте. Когда же он, поощряемый своими друзьями по переписке, начал создавать произведения на базе своей родной культуры, мест, где прошли его детство, отрочество и юность, земли, которая была его домом (юго-запад Техаса), они закономерно оказались пропитаны искренностью писателя и правдой жизни в еще большей степени, чем прочие. Это свойственно не только его «серьезным» новеллам, но также легким, простым и открытым юмористическим вестернам о Брекенридже Элкинсе. Даже несмотря на то, что сам герой живет не в Техасе, а в Неваде: географический фактор здесь отступает на второй план.

«Джентльмен с Медвежьей речки» – это квинтэссенция приключений неутомимого героя, спустившегося с гор. Так вперед, читатель, отправляемся вместе с Бреком в путь, полный невероятных встреч и головокружительных приключений! Уж с таким героем Гумбольдтских гор мы точно не пропадем!

Дмитрий Квашнин

Джентльмен с Медвежьей речки

Глава 1. Полосатые рубашки и разбитые сердца

Если б Джоэль Брекстон не выхватил ножик, пока я дубасил его головой о еловый ствол, то я, наверное, и с Глорией Макгроу не поругался бы, и вообще все сложилось бы иначе. А ведь папаша всегда говорил, что Брекстоны – народ никудышный, и он, надо признаться, был прав. Деремся мы, значит, и вдруг Джим Гарфильд как заорет: «Берегись, Брек, у этого паршивца нож!» И тут меня будто что-то ужалило, я глянул на живот – оказывается, Джоэль продырявил мою кожаную рубаху и уже принялся за мою собственную шкуру, пытаясь добраться до кишок.

Я выпустил его уши, отнял ножик и забросил его куда подальше в самые заросли, а вслед за ним швырнул и самого Брекстона. Так уж вышло, что на его пути оказалось дерево, и он заскулил от боли. Ну, а чего он хотел, пролететь сквозь самую чащу без единой царапины?

Но я вообще парень отходчивый, и даже тогда добродушия не утратил. Я не стал обращать внимания на страшные проклятия, которыми щедро сыпал Джоэль, пока его брат вместе с Джимом Гарфильдом и остальными вытаскивали его из зарослей и окунали в речку, отмывая кровь. Я сел на своего мула, которого звать Александром, и поехал к дому старика Макгроу, куда, собственно, и направлялся, пока не связался на свою голову с этими тупицами.

На Медвежьей речке все мне приходились родственниками, кроме Рейнольдсов и Брекстонов, с которыми я не очень-то ладил, да еще семейства Макгроу, а уж с Глории Макгроу я глаз не сводил с тех самых пор, как на меня надели портки. Во всех окрестностях Гумбольдтских гор, а пространство они занимали немалое, было не сыскать такой высокой, милой и красивой девчонки, как она. Из местных девушек никто, даже мои сестры, не умел так ловко орудовать топором, так вкусно сготовить медвежье жаркое и маисовую кашу. А уж в беге обойти ее не смогла бы ни одна женщина и ни один мужчина – кроме меня, конечно.

Поднимаясь по тропинке, которая вела к дому Макгроу, я вдруг увидал Глорию. Она черпала деревянным ведром воду из ручья. Самого дома не было видно из-за зарослей ольховника. Она обернулась и поглядела на меня. Ну, красота, да и только: рукава закатаны, голые руки, шея и босые, белые как молоко ноги, глаза небесно-голубые, а волосы прямо золотом горят на солнце.

Снимаю я, значит, перед ней свою енотовую шапку и говорю:

– Доброе утречко, Глория. Ну, как поживаете?

– Папашина гнедая кобыла вчера больно лягнула Джо, – говорит она. – Да пустяки, пара синяков. А так у нас все в порядке. Ну, а ты как? Еще не прирос к своему мулу?

– Нет, мэм, – говорю, а сам тем временем слезаю и продолжаю: – Дай-ка, Глория, я помогу тебе ведро нести.

Она уже протянула было мне ведро, как вдруг нахмурилась, в рубашку мою пальчиком тычет и говорит:

– Опять подрался?

– Да это я с Джоэлем Брекстоном сцепился, – говорю. – Так, ерунда. Он утверждал, будто бы индейские комары крупней техасских.

– А тебе-то откуда знать? Ты же никогда в Техасе не бывал.

– Ну, а он не бывал у индейцев, – возразил я. – Да и вообще, не в комарах тут дело. Тут дело в принципе. Мои предки из Техаса, и я не позволю никаким Брекстонам клевету на весь штат наводить.

– Слишком уж часто ты дерешься, – сказала она. – И чья взяла?

– Моя, а как же иначе, – ответил я. – Я всегда побеждаю, не так, что ли?

Это безобидное утверждение, похоже, ее рассердило.

– Уж не вбил ли ты себе в голову, будто никто с Медвежьей речки тебя не одолеет? – сказала она с язвительной улыбкой.

– Ну, – уверенно сказал я, – до сих пор никто и не смог… не считая папаши.

– Просто ты ни разу не дрался с моими братьями, – отрезала она.

– Вот именно, – согласился я, – я ведь многое спускал им с рук. А все почему? Потому что они твои братья, и я не хотел им навредить.

Этих девчонок иногда не поймешь. Глория вдруг взбесилась, выхватила у меня из рук ведро и говорит:

– Да неужели? Вот что я тебе скажу, Брекенридж Элкинс: даже самый младший из моих братьев приструнит тебя, как норовистую лошадь, а если ты хоть одного из них пальцем тронешь, я сама тебе задам! К тому же, да будет тебе известно, один джентльмен – он сейчас как раз у нас дома – мог бы достать пистолет и вмиг разукрасить тебя свинцом, а ты и вытащить свою ржавую пушку не успеешь!

– А я в стрелки и не записывался, – сказал я примирительно. – Но зуб даю, что мой двоюродный братец Джек Гордон запросто его в этом обставит.

– Разве ты со своими братьями сравнишься с ним! – говорит она презрительно. – Да такого джентльмена вы и во сне не видывали! Это ковбой с Дикой реки, он едет в Жеваное Ухо, а у нас остановился пообедать. Если бы ты его увидал, ты бы вмиг перестал бахвалиться. Посмотри на себя: дряхлый мул, дырявые мокасины да рубаха из оленьей кожи!

– Черт возьми, Глория! – говорю я, а сам запутался вконец. – А рубаха-то кожаная чем тебе не приглянулась? Как по мне, так уж лучше такая, чем домотканая.

– Ха! – фыркает она. – Просто ты не видал мистера Вилкинсона! Он не носит ни кожаных, ни домотканых рубах. Только покупные! Такого элегантного господина у нас и не сыщешь. На сапогах звезды да позолоченные шпоры! А на шее платок красный – он говорит, шелковый. Не знаю. Я таких никогда не видала. А рубаха! В красно-желто-зеленую полоску, красивущая! А белая ковбойская шляпа! А шестизарядный револьвер с жемчужной рукояткой! А уж какая у него лошадь, какая сбруя – тебе таких и не снилось, болван ты этакий!

– Ну, знаешь ли! – говорю я, а сам уже беситься начинаю. – Если этот твой мистер Вилкинсон такой распрекрасный, так чего ж ты замуж за него не выйдешь?

Зря я это сказал. Из ее глаз едва искры не посыпались.

– А вот возьму и выйду! – процедила она. – Думаешь, такой благородный джентльмен не захочет взять меня в жены, а? А вот я тебе покажу! Возьму и прямо сейчас и выйду за него!

Сгоряча она вывернула кадушку с водой прямо мне на голову, развернулась и припустила во весь дух вверх по тропинке.

– Глория, стой! – крикнул было я, но, пока утирал глаза да вытряхивал щепки из волос, ее уж и след простыл.

И Александр куда-то запропастился. Он хоть и туповат, но сообразил, что дело пахнет жареным, и убежал вниз по склону, как только Глория кричать принялась. Целую милю я за ним гнался, пока не поймал, а потом оседлал его и снова направился к дому Макгроу. Глория, когда в бешенстве, на что угодно способна, лишь бы мне насолить, а уж сильнее, чем выскочить замуж за какого-то дрянного ковбоишку с какой-то там реки, она мне насолить не сумеет. Это ведь она сама себе в голову вбила, будто тот парень на нее не взглянет. Я-то такого не говорил. Как по мне, так только дурак мог бы упустить шанс заполучить Глорию Макгроу в жены, и плевать, какого цвета рубаху он носит.

Сердце мое упало в самые мокасины, едва я увидал то место у ольховника, где мы с Глорией повздорили. Наверняка она приукрасила этого своего мистера Вилкинсона. Ну, сами посудите, где это видано – полосатая разноцветная рубаха да золотые шпоры? Но все-таки, судя по ее словам, парень он явно зажиточный и недурен собой, ну а что я? Вся моя одежда на мне, а уж покупных рубах я и в глаза-то никогда не видывал и уж тем более не нáшивал. Я прямо и не знал, что делать: не то броситься на землю и заорать во всю глотку, не то достать ружье, залечь в засаду и ждать, пока этот мистер Вилкинсон мимо проскачет.

Не успел я доехать до того места, где в последний раз видел Глорию, как она уж снова тут как тут, несется, как перепуганная лань, глаза широко раскрыты, рот разинут.

– Брекенридж! – выпалила она, а сама задыхается. – Ох, Брекенридж! Что я только что натворила!

– О чем это ты? – говорю.

– Ну, – говорит, – этот ковбой, мистер Вилкинсон, с тех пор, как к нам в дом вошел, все на меня поглядывал, да только я в его сторону и не смотрела даже. Но вот как только ты меня разозлил, так я домой вернулась, прямиком к нему иду и говорю: «Мистер Вилкинсон, а вы о женитьбе не думали?» А он меня за руку как схватит и говорит: «Я, – говорит, – подруга, о женитьбе задумался, как только вас во дворе увидал, как вы дрова кололи. Потому у вас и остановиться решил». Ну, я ошалела, что сказать – не знаю, а потом глядь – а они с папашей уже свадьбу обсуждают!

– Черт возьми! – говорю.

А она стоит и руки заламывает.

– Не хочу я за мистера Вилкинсона замуж! – всхлипывает. – Я же его не люблю! Он же мне голову вскружил своими манерами да полосатой рубашкой! Что мне делать? Ведь теперь папаша меня наверняка заставит за него идти.

– Ну, нет уж, дудки. Нет, ну ты только посмотри: какой-то попугай заявляется к нам и пытается увести мою невесту! Где они сейчас, дома?

– Спорят о свадебных подарках, – отвечает Глория. – Папаша говорит, что мистер Вилкинсон должен дать ему сто долларов. А мистер Вилкинсон пытается вместо этого всучить ему свой винчестер. Ты только будь осторожней, Брекенридж! Папаше ты и без того не шибко нравишься, а мистер Вилкинсон уж больно хитер, и кобура у него внушительная.

– Я буду вежлив и аккуратен, – пообещал я, а затем забрался на Александра, подхватил Глорию, усадил ее позади себя, и мы вместе поехали вверх по тропинке, пока до дома не осталась какая-то сотня футов. Я увидел белую кобылу, привязанную возле входа. Такого седла и такой сбруи я раньше и не видывал. Пряжки серебром так и сверкали на солнце. Мы слезли с Александра, я привязал его, а Глория спряталась за белым дубом. Никого на свете она не боялась, кроме своего старика, а уж он-то к ней подход знал.

 

– Осторожней, Брекенридж, – умоляла она. – Только не рассерди папашу и мистера Вилкинсона. Веди себя скромней и помни о хороших манерах.

Я пообещал, что так и будет, и направился к двери. С кухни из дальнего конца дома доносился грохот кастрюль – миссис Макгроу с другими девушками готовили обед, а из гостиной доносился громкий голос старика Макгроу.

– Мало этого! – говорит. – Мне полагается еще десять долларов поверх винчестера. Говорю тебе, Вилкинсон, за такую девушку, как Глория, этого еще мало! У меня сердце кровью обливается, так не хочется ее отпускать, и только зелененькие помогут мне немного унять тоску!

– Винчестер и пять баксов сверху, – отрезал резкий голос, должно быть, мистера Вилкинсона. – Говорю вам, ружье отменное. В ваших горах другого такого не сыщешь.

– Ну-у, – алчно протянул было старик Макгроу, но тут я не выдержал и вошел, пригнув голову, чтобы не удариться лбом о притолоку.

Старик Макгроу сидел, пощипывая бороду, рядом с ним, как всегда, вытаращив глаза, сидели его долговязые нескладные сыновья – Джо, Билл и Джон, – а на лавке у холодного камина восседал сам мистер Вилкинсон во всей своей красе. Я аж заморгал от удивления. Никогда такой роскоши в глаза не видывал. Все, что рассказала Глория, оказалось сущей правдой: и белая ковбойская шляпа с причудливой кожаной лентой, и сапоги с позолоченными шпорами, и рубаха. Как я его рубаху увидал, так у меня челюсть и отвисла. Такая красота мне никогда и не снилась. Вся в широкую полоску: красную, желтую, зеленую! И пушку его я тоже сразу заприметил: усыпанная жемчугом рукоятка кольта сорок пятого калибра торчала из черной кожаной кобуры, которую он привязал к ноге шнуром из сыромятной кожи. Правая рука его так загорела на солнце, что я поклясться был готов: перчаток этот парень не носит. А глаза у него были черные, суровые, никогда раньше таких не встречал. И смотрел он прямо на меня.

Я тогда был еще очень молод, весь смутился, но взял себя в руки и вежливо так говорю:

– Доброе утро, мистер Макгроу.

– Это еще что за юный гризли? – насторожился мистер Вилкинсон.

– Вон отсюда, Элкинс, – раздраженно потребовал старик Макгроу. – Мы обсуждаем личные дела. Вон!

– Знаю я, что за дела вы тут обсуждаете, – гаркнул я, начиная злиться. Но, помня, что Глория попросила вести себя скромней, продолжил: – Я пришел сказать, что никакой свадьбы не будет! Глория не выйдет за мистера Вилкинсона. Она выйдет за меня. А любому, кто посмеет встать между нами, придется иметь дело со мной, и уж поверьте, лучше с голыми руками оказаться один на один со львом или гризли, чем столкнуться со мной!

– Что-о? – зловеще протянул мистер Вилкинсон, вставая с лавки. Всем своим видом он напоминал кугуара, готовящегося к прыжку.

– Выметайся отсюда! – взревел старик Макгроу, вскакивая и хватая железную кочергу. – Это моя дочь, и решать мне, а не тебе! Мистер Вилкинсон дает взамен отличный винчестер и пять долларов в придачу. А ты что можешь предложить, бестолковый дуболом?

– Кулаком в нос я могу предложить, скупердяй ты старый! – вспылил было я, но тут же вспомнил о хороших манерах. Оскорблять старика было ни к чему, и я твердо решил вести разговор тихо и спокойно, несмотря на все его нападки. Поэтому я продолжил: – Человека, готового обменять собственную дочь на пять долларов и ружье, следует отдать живьем на съедение стервятникам! Только попробуй выдать Глорию за мистера Вилкинсона, и увидишь, что тогда будет! Зуб даю, тебе это не понравится!

– Да как ты… – Старик Макгроу замахнулся на меня кочергой. – Да я сейчас проломлю твой безмозглый череп, как орех!

– Дайте-ка я сам с ним разберусь, – процедил мистер Вилкинсон. – Отойдите-ка, не мешайтесь. Слушай сюда, ты, лопоухий горный мул. Даю тебе выбор: сам уйдешь, или тебе помочь и вышвырнуть тебя за дверь?

– Ну, так чего ты ждешь, скунс полосатый? – вежливо ответил я. Он с ухмылкой потянулся за револьвером, но я оказался быстрее. Не успел он спустить курок, как я первой же пулей вышиб у него из руки пушку, отстрелив попутно один из пальцев.

Вилкинсон взвыл и отшатнулся к стене, глядя на меня дикими глазами, пока из раны на руке текла кровь. Я сунул свой старый добрый револьвер сорок четвертого калибра обратно в кобуру и сказал:

– Может быть, у себя в низине ты и считался лучшим стрелком, но здесь, на Медвежьей речке, тебя опередят в два счета. Иди-ка ты домой и…

В этот самый миг старик Макгроу огрел-таки меня кочергой по голове. Сжимая кочергу обеими руками, он изо всех сил размахнулся, и, сдается мне, не окажись у меня на голове енотовой шапки, мне бы не поздоровилось. Но удар застал меня врасплох, я рухнул на колени, и тут трое сыновей старика Макгроу подскочили ко мне и принялись колошматить: кто лавочкой, кто стулом, а кто-то ножкой от стола. Ну, вы же знаете, что семейству Глории я никогда навредить не хотел, да вот только когда старик кочергой меня огрел, я прикусил язык, а этого я не люблю. Как бы то ни было, драться с мальчишками я смысла не видел. А они жаждали крови – моей крови, если уж на то пошло.

Так что я встал, схватил Джо одной рукой за шею, другой промеж ног и аккуратненько швырнул его в окно. Вот только позабыл совсем, что окно-то деревянными балками было заколочено, чтоб медведи не поналезли. Джо вышиб эти балки, вылетел на улицу, ну и оцарапался слегка в полете. Глория закричала, и я уж хотел крикнуть ей, что все со мной в порядке, чтоб она обо мне не беспокоилась, но только я успел рот разинуть, как Джон сунул мне прямо в рот ножку от стола.

От такого обращения и у святого терпение бы кончилось, но все-таки я не собирался так сильно бить Джона. Откуда ж мне было знать, что от моего тычка он окажется за дверью, да еще и с вывихнутой челюстью?

Старик Макгроу все плясал вокруг меня и метил отвесить мне еще одну затрещину своей гнутой кочергой и не зацепить при этом Билла, который дубасил меня стулом по голове. А вот сам мистер Вилкинсон в потасовке не участвовал. Он глядел на нас обезумевшим взглядом, привалившись к стене. Видать, наши местные склоки были для него в новинку.

Только я выхватил у Билла стул и обрушил его ему на голову, чтобы маленько утихомирить, как старик Макгроу опять размахнулся кочергой. Но я пригнулся и перехватил ее, а Билл тем временем попытался подобрать с пола ножик – видать, вывалился у кого-то из-за голенища. Поскольку он стоял спиной ко мне, я воспользовался случаем и с изрядной силой пихнул его мокасином пониже спины. Билл, вопя, кубарем выкатился за дверь. Кто-то еще закричал – по голосу, вроде как Глория. Тогда я еще не знал, что она как раз хотела войти внутрь. Братец сбил ее с ног, и оба покатились назад во двор.

Я не видел, что творится снаружи. Старик Макгроу принялся кусать меня за большой палец, пытаясь руками нащупать мои глаза, так что я вышвырнул его вслед за Джоном и Биллом. И вовсе я не метил нарочно в дождевую бочку, врет он все! Я и знать не знал, что там стоит какая-то бочка, пока не услышал треск проломленных головой досок.

Я повернулся, чтобы перекинуться еще парой словечек с мистером Вилконсоном, но тот вдруг как даст стрекача через то самое окно, в которое я бросил Джо. Я уж хотел было его догнать, да у меня в проем плечи не пролезли. Так что я бросился к двери, но едва во двор выскочил, как вдруг передо мной возникла Глория и отвесила мне оплеуху, да такую звонкую, будто бобер ударил хвостом по илистому берегу.

– Ты чего, Глория! – говорю, а самого оторопь берет: из ее голубых глаз чуть не искры сыплются, золотые волосы дыбом стоят. Она была в таком бешенстве, что даже заплакала, и только тогда я впервые узнал, что она умеет плакать. – Да что стряслось? Что я такого сделал?

– Что ты сделал? – переспросила она, воинственно наступая на меня. – Ах ты бандит! Душегуб! Лопоухое отродье пятнистого скунса! Гляди, что ты натворил! – Она показала пальцем на своего отца, который пытался вытащить голову из обломков деревянной бочки, на братьев, валявшихся по всему двору, стонущих и перемазанных кровью. – Ты чуть не перебил всю мою семью! – говорит, а сама кулачками у меня под носом трясет. – И ты нарочно швырнул Билла прямо в меня!

– И вовсе нет! – возмущенно запротестовал я. – Сама знаешь, Глория, я ведь волосу с твоей головы не дам упасть! Черт возьми, да ведь я все это ради тебя…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru