Линдси купила в дорогу бутерброд и под чрезмерно жизнерадостный голос навигатора поехала из Беллингема в Эверетт – унылый промышленный город к северу от Сиэтла, который, казалось, постоянно, но безуспешно, стремился создать в своих границах атмосферу оптимизма. Чтобы поскорее связаться с родственниками Сары, сотрудников местной полиции попросили уведомить их о её гибели. Это был большой риск, – ведь каналы соцсетей работают непрерывно и круглосуточно. Мэри Джо Бейкер жила в многоквартирном доме на Рукер-авеню, в не самом лучшем районе города. На автостоянке перед домом играли подростки, но, когда Линдси стала парковать машину на свободное место, они расступились, словно воды Красного моря перед Моисеем.
Дверь ей открыла пожилая женщина. На вид Линдси дала ей лет семьдесят пять. Очки в красной оправе «кошачий глаз», густо подведенные брови.
– Я приехала по поводу Сары, – сказала Линдси, представившись. – Вы миссис Бейкер?
Женщина поправила на лице очки. Глаза у неё были заплаканные.
– У меня только что была полиция Эверетта. Вы уже поймали мерзавца, который её убил?
Если бы!
– Нет. Но я за тем и приехала. Чтобы найти того, кто это сделал. Можно войти?
Едва Линдси переступила порог, тетю Сары словно прорвало.
– Сара была очень умная, чудесная девочка. И красивая. Да-да. И добрая. Никогда никого не обидит. Такая милая девочка, – говорила она взахлеб надтреснутым голосом. – Сначала её мама. А теперь вот моя прелестная Сара. Должно быть, Господь меня ненавидит.
– Зря вы так, – сказала Линдси.
– Чем дольше живу, тем больше в том убеждаюсь. Присаживайтесь, детектив.
На диване ровными стопками лежали маленькие одеяла. Линдси аккуратно села между ними.
Тетя Сары опустилась на стул с прямой спинкой и кивком указала на одеяла.
– Это я шью для знакомых, у кого есть маленькие дети. Надо же чем-то заниматься. Заодно и людям помогаю. Не все богато живут.
– Очень красивые, – похвалила Линдси.
Мэри Джо в ответ лишь пожала плечами.
– Ну, что ещё вам рассказать? Честно, я готова помочь. Но я сообщила всё, что знаю, полицейским, которые приходили перед вами.
Линдси вынула из сумки блокнот.
– Хорошо. Но у меня тоже есть к вам вопросы. Расскажите о Саре. Что она была за человек?
– Замкнутая была девочка. Мало с кем общалась. Несла на своих плечах груз ответственности за судьбы всего мира. Нелегко ей пришлось в жизни. Мать бросила ее ради какой-то глупой фантазии, а потом покончила с собой. Отца задавил пьяный водитель – подросток, погубивший и себя, и Сару.
– Ужасно. В своей университетской анкете Сара указала, что вы – её мать.
– Я заменила ей мать. Взяла её к себе совсем малышкой. И с тех пор она жила у меня.
– Нелегко вам пришлось.
– Да, вы правы. Нелегко. Но по-другому было нельзя. Сестра умерла. Я отправилась в Калифорнию и забрала девочку. Свозила её в Диснейленд. Бедняжка. Потом мы приехали сюда, я устроила её в школу. Пусть не я произвела её на свет, но я твердо решила стать ей настоящей матерью. Ради сестры. И знаете, я ни разу о том не пожалела. И вот сейчас сердце у меня так болит, так болит, будто я потеряла родную дочь.
– Мне очень жаль, – отозвалась Линдси.
– Во всем этом вашей вины нет, – ответила Мэри Джо. – Жалеть будете, если не найдёте убийцу Сары.
Резонное заявление.
Линдси кивнула.
– Вы не возражаете, если я осмотрю её комнату?
– Она там, в конце коридора. Смотрите. Там практически ничего не изменилось со времени её отъезда на учебу в Беллингем. Я туда не заходила, даже чтобы прибраться. А сейчас и представить себе не могу, как туда зайду. Может, если только через некоторое время.
В комнате Сары Линдси увидела светлую плетёную мебель. Стены были покрашены в бледно-желтый цвет. Всё оформление создавало светлое, жизнерадостное настроение и совсем не соответствовало тому, что выпало на долю Сары – безрадостное детство в Калифорнии, трагическая смерть у водопада Мейпл. Глядя на её письменный стол, прикроватную тумбочку и книжную полку, Линдси сделала вывод, что Сара и дома была такой же аккуратисткой, как и в университете. До одержимости. Корешки книг выровнены по краю полки. На ночном столике – запасная зарядка для телефона и коробка с салфетками. Линдси осмотрела ящики письменного стола, где тоже было всё аккуратно разложено. Судя по всему, в ящике для всякой всячины Сара не нуждалась. Линдси заметила только один намек на беспорядок: из-под настольного коврика выглядывал уголок голубой папки.
В папке лежала черно-белая фотография, на которой была запечатлена группа женщин. Возвращаясь в гостиную, Линдси прихватила снимок с собой и показала его Мэри Джо.
– Я нашла это фото в вещах сестры после её смерти, – ответила та. – Сара решила оставить его себе. Зачем – не знаю. Ведь её матери на нем нет.
Линдси попросила дать ей на время снимок.
– Берите. Главное – выясните, что с ней случилось. Пожалуйста. Ради меня. И ради Сары.
Линдси сунула фотографию в сумку.
– Постараюсь, Мэри Джо. Это всё, что я могу обещать.
В ходе своего первого расследования тяжкого преступления в паре с Аланом Линдси пообещала одной женщине, что они найдут убийцу её сына.
– Мы не можем давать такие обещания, Линдси, – отчитал ее Алан, когда они возвращались после встречи с той женщиной. – Мы можем лишь пообещать, что сделаем всё, что от нас зависит.
Линдси смутилась, но урок усвоила. С тех пор она была крайне осторожна в своих обещаниях. Вот так на неё повлияли слова Алана.
Она готова была отдать что угодно, лишь бы вернуть день накануне его самоубийства. Она поговорила бы с ним, его же собственными словами. Напомнила бы то, что он сказал ей, когда умерла её мать.
– Да, её больше нет. Но она будет жить в памяти людей, которые её любили.
Меньше чем через час после встречи Линдси с Зоуи весть об убийстве Сары разлетелась по городу, и студенты Университета Западного Вашингтона бросились обсуждать эту новость в соцсетях. Сообщения летели с каждой онлайн-платформы в адрес каждого обитателя студгородка. Девушки, которые раньше почти не замечали Сару, клялись, что их сердца разбиты, жалели, что теперь они лишены возможности тусоваться и общаться с ней. Парни писали: «отличная девчонка», «суперумная» и пр. Кто-то, прослышав, что у Сары осталась кошка, которой теперь нужны новые хозяева, открыл страничку для сбора средств в помощь её осиротевшей питомице. Удалось собрать 144 доллара, но потом выяснилось, что никакой кошки у Сары не было.
Ещё до темноты на Красной площади в центре студгородка выросла горка из цветов и плющевых мишек. Некоторые студенты написали от руки плакаты, выражая свою скорбь – по девушке, которую по-настоящему никто не знал. Плакаты были выставлены у бетонного ограждения фонтана.
В подвальном этаже университетской библиотеки Карл Фландерс зашел на сайт газеты «Западный фронт», чтобы отвечать на комментарии к его статье, посвященной Саре.
«Убита студентка Университета Западного Вашингтона».
Карлу было двадцать пять лет, он уже шестой год учился в университете, сдал достаточное количество курсов и мог бы давно защитить диплом. Если б решил, какой профессии себя посвятить. Он сидел в библиотеке один и печатал дополнение к статье о погибшей студентке, а также информацию о планируемой гражданской панихиде в память о ней. Ему не очень нравилось, что под его статьей студенты ставили «лайки». Что тут может нравиться? Ведь речь шла об убийстве.
«Последние новости: в пятницу вечером состоится гражданская панихида, которую организует её соседка по квартире. Начало в 7:30».
Сам Карл никак не мог определиться в своём отношении к гибели Сары. Против неё лично он ничего не имел. Всё дело было в профессиональной зависти. К Саре все прислушивались. К ней было приковано всеобщее внимание. И самое главное, он считал её своей конкуренткой. Она всему факультету журналистики рассказывала, что готовит какой-то «грандиозный материал», но какой – это тайна.
– Если я тебе скажу, – говорила она, – мне придется тебя убить.
Панихиды со свечками и временные мемориалы тесно взаимосвязаны.
И то, и другое устраивается напоказ.
И то, и другое выявляет в людях их лучшие и худшие черты.
Линдси нашла свободное местечко на Билли-Фрэнк-Джуниор-стрит, припарковалась и пешком направилась к студгородку. Дорога тянулась в гору. Шедший следом лейтенант Мэдисон пыхтел и отдувался у неё за спиной. К вечеру похолодало градусов на десять, собирался дождь. Линдси подумывала о том, чтобы остановиться, дать лейтенанту отдышаться, но потом решила: обойдется, физическая нагрузка ему не помешает. Супруга лейтенанта наверняка согласилась бы с ней.
В толпе студентов они, конечно, будут выделяться, не столько одеждой, сколько из-за возраста Мартина. Линдси пришла в темных брюках и спортивной куртке. Лейтенант, как всегда, был в синих «докерсах» и коричневой ветровке. А седые усы сразу выдавали в нем полицейского или утратившего форму бывшего героя порнофильмов на излете актерской карьеры.
У фонтана собрались больше двухсот студентов. Они передвигались в толпе, обнимались. Некоторые плакали. А несколько человек вели себя как на вечеринке: смеялись, раскачивались под музыку, звучавшую в наушниках. В воздухе висел густой запах марихуаны.
– Это законно, – заметила Линдси, взглянув на лейтенанта.
– Жаль, – ответил он. – А в общественном месте курить марихуану противозаконно.
– Мы здесь не за этим.
Тот кивнул в ответ.
Линдси жалела, что попросила его пойти с ней. Мэдисон был не Алан. От его дополнительной пары глаз толку будет мало. И вовсе не потому, что он плохо видел, даже в очках с толстыми стеклами.
Какая-то девушка с завитыми локонами вручила им по свечке в бумажном стаканчике.
– Зажжете через пять минут, – велела она. – Есть чем?
– Есть, – ответил Мартин, доставая зажигалку. – Мы не впервые на вечерней панихиде.
А на самом деле, впервые.
Девушка с локонами пошла дальше раздавать свечки. Линдси вдруг подумалось, что этот прощальный митинг вовсе не импровизированное мероприятие. У кого-то свечки были припасены заранее.
Ровно в семь тридцать в окружении колеблющихся свечей у фонтана появился пожилой мужчина в пальто с поднятым от холода воротником. Он обратился к собравшимся.
– Друзья, спасибо, что вы все пришли сюда сегодня вечером. Я – Джон Эванс, декан университета по работе со студентами. В жизни бывают тяжелые моменты, и я знаю, что гибель вашей подруги и сокурсницы – чудовищное горе для всех вас. Мы собрались здесь, чтобы вместе вспомнить Сару Бейкер и предаться скорби о её кончине.
– Какой кошмар! – воскликнула девушка, стоявшая рядом с Линдси.
– Да, это ужасно, – ответил декан. – Думаю, все мы испытываем гнев. И надеемся, что убийца будет найден и понесёт наказание.
Раздались одобрительные возгласы, отчего гражданская панихида стала походить на некий очень необычный пропагандистский митинг.
Декан объявил выступление молодого человека по имени Калвин Харпер. Толпа расступилась, пропуская парня вперед. Он запел, сначала негромким голосом, который, казалось, поглощали тела студентов, столпившихся по ту сторону фонтана. Парень недурно исполнял христианский гимн «О благодать».
Линдси продолжала осматривать сборище, надеясь заметить что-нибудь необычное. Перед началом панихиды она попросила лейтенанта сделать как можно больше снимков.
– И видео тоже, – добавила Линдси.
Сейчас в поле её зрения попал лейтенант Мэдисон. Он как раз вел видеосъемку.
Отлично.
Алан был бы шокирован тем, что лейтенант выполняет чьи-то указания.
Если б только он был жив.
После того, как гимн был исполнен, декан сказал ещё несколько слов, и в центр площадки вышла Зоуи Кармайн.
– Всем привет, – срывающимся голосом заговорила она. – Меня зовут Зоуи. Сара была моей лучшей подругой. Мы выросли вместе. Здесь, в университете, жили в одной квартире. Я немного расскажу вам о ней. Она была самой доброй девушкой на свете. Любила всех животных и все растения. Я подшучивала над ней, спрашивая, отвечают ли ей дерево или козел, когда она с ними беседует. А Сара со смехом объясняла, что она и не ждет ответа. Для нее главное – дать понять другим существам, что она их любит.
Зоуи на секунду замолчала, и какой-то парень крикнул:
– Мы с тобой, Зоуи! Мы с тобой и с Сарой!
Зоуи посмотрела в его сторону. Это был высокий парень, с бородой, в моряцкой вязаной шапочке. Она едва заметно кивнула ему и продолжала.
– Если бы Сара была сейчас здесь и увидела, как мы её любим, она бы прослезилась. Но вообще-то она была в некотором роде одиночка. Все хотели с ней дружить, но она не всех подпускала к себе. И я очень, очень рада, что столько народу пришло почтить её память.
Парень в синем худи с эмблемой университета, наклонившись к стоявшей рядом девушке, проговорил:
– Я слышал, её изнасиловали и забили до смерти.
Линдси сердито взглянула на него.
– Её не изнасиловали, – возразила она. – Откуда вы это взяли?
– Из сети, – ответил он, насмешливо скривив губы. – А вам-то что?
Линдси показала жетон полицейского.
Ухмылка – да, все-таки это была ухмылка – мгновенно сошла с лица парня.
– Простите, – извинился он, отступая подальше от Линдси. – Должно быть, это просто сплетня. Интернету доверять нельзя.
– Именно.
Зоуи завершала свою поминальную речь.
– Она была мне как сестра. Я никогда не смогу пережить то, что с ней случилось. – Она заплакала, потом притронулась рукой к губам и пробормотала: – Я искренне сожалею.
После толпа начала рассеиваться. Линдси нашла Мартина. Он все ещё вел видеосъемку, выполняя её указание.
– Ну как – заметила что-нибудь? – осведомился он. – Я сто лет не выходил «в люди». Довольно любопытно. Черт, если б ещё не было так зверски холодно.
Линдси смотрела, как расходятся студенты.
– Ничего особенно. Пожалуй, только одно.
– Что?
– Да так. Возможно, это не имеет значения.
Мартин посмотрел ей в глаза.
– Выкладывай свои мысли, детектив. Дурацких идей не бывает, так ведь?
Линдси не доверяла ему так, как доверяла своему бывшему напарнику. С ним они могли обсуждать любые, самые глупые, самые нелепые идеи, не вынося суждений. А лейтенант Мэдисон… он же начальник. Не коллега, которому можно доверять.
Наконец Линдси сдалась.
– Мне показались немного странными слова Зоуи о том, что она сожалеет.
Мэдисон нахмурил лоб.
– В самом конце, – подсказала Линдси.
– О чем она сожалеет? О том, что расплакалась? Или о чем?
– Я же говорю: не знаю. Но мне это показалось странным.
– Видать, я слишком давно занимаюсь кабинетной работой, – вздохнул лейтенант. – Я ничего странного в том не усмотрел. Оперативник в любом видит подозреваемого. И это нормально. Но, по-моему, эта девушка просто очень расстроена, что её подруга погибла, и сожалеет об этом.
Линдси пожала плечами.
– Ладно, поехали отсюда. Мне еще ужин в микроволновке разогревать.
Мартин посмотрел на неё с усмешкой:
– А я думал, ты сама себе стряпаешь.
– Больше не стряпаю. Готовить на одного – бессмысленное занятие.
Они направились через Красную площадь. Вдруг их кто-то окликнул:
– Эй, это вы расследуете убийство Сары?
Линдси резко обернулась. К ним быстрым шагом приближался какой-то парень.
– Да, – ответила она. – Чем мы можем вам помочь?
– Я – редактор университетской газеты «Западный фронт». Карл Фландерс. – Линдси вспомнила его фамилию. Это он брал интервью у Зоуи.
– Это я разместил информацию о сегодняшней панихиде. Поэтому пришло так много народу. Я хотел бы узнать, как продвигается следствие.
– Пока нам нечего сообщить, – сказал лейтенант.
– Как же так, – произнес Карл, поворачиваясь к Линдси. – Она же была нам не чужая, училась на факультете журналистики.
– Вы её знали? – спросила Линдси.
– Да. Все парни вздыхали по ней.
– Карл, а что ещё вы можете рассказать о Саре?
Парень немного растерялся от того, что не он берет интервью, а вопросы задают ему, но быстро освоился с новой ролью.
– Она была умная и симпатичная. Тусоваться не любила. Большую часть времени проводила за книгами, что-то писала. Вроде бы работала над каким-то большим материалом. Не для нашей газеты. Она была не очень общительная. Сама по себе.
Линдси протянула ему визитку.
– Позвоните мне позже, – сказала она. – Там будет видно.
Карл ушел довольный, хотя и немного обеспокоенный. Он восхищался Сарой, но знал, что его восхищение сменилось завистью. Зависть вызывали не её статьи, которые она время от времени писала для газеты. Не проект, над которым она тайно работала уже несколько месяцев. В любом случает, он понятия не имел, что это за материал. Нет, он завидовал тому, как к ней относились окружающие.
– Она – красотка. Ей бы на телевидении работать. Её ждет блестящая карьера, – сказал редактор спортивной рубрики, когда однажды несколько сотрудников газеты собрались в кафе выпить пива.
– А я бы трахнуть её не прочь, в любой момент, – заявил менеджер по рекламе, как всегда, стремясь быть в центре внимания.
Но и в тот вечер ему это не удалось. Все только насмешливо глазами повели.
Все, кроме Карла. Он сидел, сощурившись, будто его мучила головная боль.
Карлу надоело слушать болтовню поклонников Сары о том, какая она замечательная.
Ужасно надоело.
Пол Шарп устроился в дальнем конце липкой от пива стойки в баре «Ржавый гвоздь», расположенном в переулке возле Норт-Стейт-стрит. Долгий субботний вечер был на исходе, фактически наступило воскресенье, до закрытия этого беллингемского паба оставалось полчаса. В зале висел тяжелый запах пива, виски и пота, которым несло и от Пола.
Он и сам знал, что от него воняет, но ему было всё равно.
Обычно Пол производил впечатление бодрого подтянутого парня приятной наружности. Сейчас он сидел угрюмый, глаза у него закрывались, волосы спутались. Вся его жизнь перевернулась в одно мгновенье, а пьянство и недосыпание только усугубляли проблему. Он старался выпивать в разных барах: не хотел позорить доброе имя отца.
Это имя и так уже запятнали слухи о том, что он покончил с собой.
Пол всегда гордился отцом. С собой в бумажнике носил фотографию, на которой они были сняты вдвоем. На снимке Пол совсем еще малыш. В отцовской кепке, из-под которой его почти не видно. Впрочем, так было задумано, чтобы показать: маленький сын ровняется на отца. Пол искренне восхищался им, любил его больше всех на свете. В памяти пронеслись воспоминания о тех днях. Добрый, любящий, отец всегда был ему опорой. Пол почитал его как героя. Всегда думал, что именно таким должен быть образцовый отец и муж.
Кепка, в которую еще надо врасти.
Высокая планка.
И вот его не стало.
– Сожалею о гибели твоего отца, – сказала ему барменша.
– Спасибо. Я тоже.
Её звали Джози.
– Пол, этот бокал за счет заведения. Я вижу, как тебе тяжело. Налью тебе еще два бокала, а потом иди отоспись.
– Да, Джози. Спасибо.
Она была немного старше него. И симпатичная, причем в любое время работы бара, который нередко превращался в пропитанный отчаянием сказочный мир для пьяниц, где посетители начинали выглядеть чуть лучше только часа в два ночи.
Джози поставила перед ним первый бокал виски, безо льда.
Пол поднес его ко рту.
– Знаю, это слабое утешение, – сказала она, – но я тебя понимаю. Первый парень, с которым у нас были серьёзные отношения, бросился под поезд на станции Туквила. А я стояла, будто статуя, и смотрела, как он гибнет под колесами. Словно окаменела.
– Кошмар, – произнес Пол.
– Восемь лет прошло, а я каждый божий день думаю: как так вышло, что я ничего не предчувствовала?
– Понимаю, – ответил Пол. – Я даже не догадывался, что отец может покончить с собой. Ничто этого не предвещало.
Он допил виски.
– У всех людей есть тайны, Пол, – сказала Джози, глядя на него с усталой улыбкой на губах.
– Да, наверно, – согласился он и кивнул на пустой бокал, намекая, что готов выпить еще.
От выпивки кружилась голова, но он сам дошел до такси, вспоминая одну из последних встреч с отцом. Примерно за неделю до самоубийства Пол заехал к родителям, чтобы поесть и забрать выстиранное белье – мама, добрая душа, постаралась. Он сидел, смотрел телевизор, и тут со службы вернулся отец. Пол сразу почувствовал: у него что-то случилось. Алан Шарп, бывало, и раньше впадал в депрессию и тревожное состояние, но ненадолго. На этот раз все было серьёзнее. Глубже. Словно человек ушел под воду без спасательного троса.
– Пап, – окликнул Пол отца. – Что случилось?
– Да так, дело одно нехорошее. Ничего нового. Да еще журналист один достает. И меня это вгоняет в тоску, хоть я и понимаю, что расстраиваться незачем.
– Расскажи. Может, я чем помогу.
Глаза Алана вдруг наполнились слезами.
– Да я мало что знаю, Пол. В зоне отдыха для автомобилистов рядом с магистралью обнаружили мертвого младенца.
– Какой кошмар.
Алан присел на диван рядом с Полом.
– Да уж. Кошмарней не бывает. Грудную девочку сунули в мешок для мусора, словно вещь. Слава богу, не я это расследую. Но все равно тяжело.
– Да, папа. Какие-то больные люди.
Алан махнул рукой.
– Больные, либо им на всё плевать. Родили ребенка и даже не подумали пристроить её в приют, просто выбросили, как мусор. Буквально. Оставили умирать в туалетной кабинке.
– То есть девочка тогда еще была жива?
– По словам врача, да.
Домой вернулась Пэтти, ездившая куда-то по делам. Она положила сумочку, ключи и сразу почувствовала неладное. Отец и сын развалились на диване, словно приросли к его подушкам.
– Все нормально? Что стряслось?
– Да так, преступление одно обсуждаем, детка, – отозвался Алан, поднимаясь, чтобы обнять супругу.
– На площадке для отдыха у шоссе нашли выброшенную грудную девочку, – объяснил Пол. – Мёртвую.
– Какой ужас! – воскликнула Пэтти.
Алан что-то шепнул ей на ухо.
– Да, милый, – тихо ответила она, отходя от мужа. Потом взглянула на Пола. – Я приготовила энчиладос[9] в зеленом соусе. Пол, ты заночуешь?
В тот вечер, наевшись блинчиков, Пол залез под одеяло в своей старой кровати. С тех пор, как он уехал в университет, в его комнате практически ничего не изменилось. На одной из полок стояли в ряд награды за победы в турнирах по бейсболу. В альбомах, громоздившихся у кровати, хранилась в безупречном состоянии самая его бесполезная коллекция различных открыток для обмена – со звездами американского футбола, бейсбола, на другие тематики, которые представляли для него интерес в подростковом возрасте. Ему всегда нравилось приезжать домой. Мама заботливо опекала его, иногда слишком заботливо, как и все мамы. Отец был все такой же, всегда рядом, всегда готовый куда-нибудь поехать с ним, помочь с домашним заданием.
Пол сразу же уснул, но вскоре его разбудили звуки, которых он раньше никогда не слышал.
Его отец плакал.
Пол быстро натянул брюки и пошел на эти странные звуки, доносившийся из кабинета отца.
Дверь была приоткрыта, поэтому он просто толкнул ее рукой, не производя шума. Отец сидел за столом, просматривал какие-то документы.
– Папа?
Алан попытался скрыть от сына свое горе. Вытер слезы и только после этого повернулся к нему.
– Поговорим? – предложил Пол.
– Не хочу, чтоб ты видел меня таким, Пол. Поговорим завтра.
– Точно?
– Да, – ответил отец. – Пойдем спать.
Алан выключил настольную лампу.
На глазах у Пола отец сложил документы, убрал их в большой конверт и сунул в правый нижний ящик стола – единственный ящик, запиравшийся на замок. Потом закрыл его и ключ положил в карман халата.
– Утро вечера мудренее, – сказал Алан. – А теперь спать.
Пол вернулся в свою комнату, залез в телефон и стал искать информацию о мёртвом младенце. Просмотрел новостные сайты, сайт газеты «Беллингем геральд» и даже «Сиэтл таймс». Он был уверен, что столь сенсационное трагическое происшествие пресса не могла обойти своим вниманием.
Увы, ни слова, ни полслова.
Утром Пол поднялся ни свет ни заря и направился в кабинет отца. Алана что-то сильно тревожило. Вряд ли это была обычная депрессия. «Мрачные дни», как выражался отец.
Пол дернул нижний ящик стола. Тот был заперт на замок. Стараясь не шуметь, Пол выдвинул средний ящик, полностью вытащил его из стола, чтобы взглянуть на содержимое нижнего ящика.
Встав на колени, он пошарил в нем рукой.
Ничего. Ящик был пуст. Никакого конверта там не было.
То, что так расстроило отца – материалы об ужасном происшествии с младенцем или что-то ещё, – исчезло.