Григорий Дюков
Хрущевка
Глава 2
Оказавшись в подъезде, я наконец-то начал чувствовать уши. Мне было по-прежнему очень холодно, однако тускло горевшая советская лампочка, висящая на проводе, и окрашенная в зелёный стена вели меня вверх по лестнице вдоль покрытых лаком перил. Мысль о горячем чае давала мне силы, чтобы идти вперёд. Треснувшая плитка на полу покрылась слоем слякоти, и даже коврик при входе, о который я старательно вытер ноги, не сделал подъезд чище.
Уверен, даже на пятом этаже было слышно, что кто-то вошёл в подъезд. Лифты в пятиэтажных домах никогда не строили, но вот пространство для них почему-то оставалось. Позолоченные медные номера квартир висели либо слева от двери, возле звонка, либо прямо на ней. К примеру, дверь, которая была слева от почтовых ящиков: цифры давно стерлись, стали обшарпанными. Теперь это просто кусок металла, который медленно начинает ржаветь. Дверные глазки смотрели друг на друга, будто следя за соседом напротив. Надо бы обратиться в жэк, чтобы сделали ремонт перил: за них просто опасно держаться, и любой дурак может упасть в эту бесполезную “яму”, куда народ любил складывать мусор, но не любил его выносить. По идее, здесь должны были построить лифт, но проект быстро свернули, осталась только открытая шахта. Почтовые ящики висели прямо перед ней: металлические плоские коробки с небольшими прорезями в три ряда, наполненные письмами, рекламными буклетами и извещениями об оплате ЖКХ. Я достал маленький ключ и открыл почтовый ящик под номером 26. Ключ вошёл легко, а вот сам ящик открывался туго, пришлось надавить у замочной скважины. Раза три дёрнул, но всё равно этот ржавый гроб не хотел открыться. Чуть ли не сломав дверцу, я наконец открыл ящик, и в моих руках оказалось две рекламных листовки.
“ВАМ ОЧЕНЬ КРУПНО ПОВЕЗЛО! С 24 ПО 31 ЯНВАРЯ ВЫ МОЖЕТЕ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ЛОТЕРЕЕ…”
Я закатил глаза и вздохнул. Смяв в руке глянцевый кусок бумаги, выбросил в коробку для мусора в шахту. Может, второй флаер будет более интересным?
“ЗА ТЕХНОЛОГИЯМИ – БУДУЩЕЕ! НАБИРАЕМ ГРУППУ ПО ОБУЧЕНИЮ ПРОГРАММИРОВАНИЮ В ШКОЛУ К ОЛЕГУ ВОЛКОВУ. УЖЕ ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ СТАНЬТЕ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМ СОТРУДНИКОМ СФЕРЫ INFORMATION TECHNOLOGY С ЕЖЕМЕСЯЧНОЙ ЗАРПЛАТОЙ ОТ 20 000 РУБЛЕЙ”
Вот это уже другой разговор. Аккуратно сложив флаер вчетверо , я сунул его в карман своих широких джинсов. Я почти закрыл ящик, но вдруг мельком увидел белый край конверта у задней стенки. Открыв заново дверцу, я обнаружил письмо. Заклеенное, с маркой, адресом и печатью – настоящее письмо. Но кому? Взял его в руки и прочёл адресат.
“МОСКВА, УЛ. ИГРАЛЬНАЯ, Д. 4, КВ.26, ПОЛЯНСКОМУ М.А. от ЛЕНИНОЙ М.Д.”
Я положил его в карман и стал в темпе, чтобы согреться, подниматься на четвёртый этаж, пробегая пролёт за пролётом. Давно пора бы сделать ремонт в подъезде: стены выцвели и испачкались, перила шатаются, штукатурка с потолка сыпется. Вот бы кто предложил инициативу, дело бы сдвинулось с мёртвой точки. Деревянная дверь в мою квартиру открывалась очень туго, с продолжительным оглушающим скрипом, так что всегда приходилось прилагать усилия, чтобы попасть домой.
Коридор был тускло освещен болтающейся на проводе лампой – точно такой, как в подъезде. Трещины, ободранные обои, запах плотно стоящей пыли, скрип паркета – всё отбивало желание есть, но только не у меня. Я разулся, прошёл в комнату соседа, положил на стол письмо и радостный отправился на кухню готовить купленные в магазине продукты. Советская кастрюля с рисунком улыбающегося ёжика и чёрным дном пришлась кстати. Из крана полилась ржавая жидкость, а это значило, что нормальной воды ждать ещё день или два. От досады я небрежно швырнул продукты куда-то в сторону. Забавно, что она немного проскользила, прежде чем упасть плашмя на стол. Даже лапшу и пюреху не заваришь в кипятке: в квартире что, совсем нет еды? В холодильнике ничего не было, кроме аптечки. В небольшом пластиковом вёдрышке от йогурта лежал единственный кухонный нож. Дешёвая рукоять, тупое лезвие, кончик и вовсе смотрел влево, зато хоть не зубами режем продукты. Открыв пачку сосисок, я развернул кресло спинкой к окну, сел так, чтобы можно было смотреть на улицу, освободил одну сосиску от полиэтилена и начал жевать. Как по мне – сплошная резина, но на безрыбье…
Часы показывали восемь вечера. За окном давно стемнело, а свет включать мне было лень. В темноте тоже можно поужинать. В этом есть нечто особенное, даже сакральное. Не успел я дожевать половину сосиски, как меня напугал резкий громкий хлопок двери. Тяжёлые шаги приближались к кухне. Это был Матвей, который на ходу стряхивал снег со своей шапки и раздевался.
– Прикинь, сегодня работы – в два раза больше. – Матвей стянул шапку и положил её у раковины, затем бросил куртку на пол, и только потом сел за стол. – Мне, короче, этот, Палыч говорит: здесь нету мужиков, в одно рыло пахать будешь. А ты чего в темноте сидишь, будто мышь? – он включил свет и начал растирать уши руками.
– Лень было.
– Эх ты, лодырь. Даже свет включить не хочешь. Не стыдно?
Он вздохнул.
– Неа, – улыбнулся я. – А ты что? Остался?
Матвей улыбнулся. Все волосы были потными, лицо красным, на руках остались пятна от машинного масла. Дышал он очень тяжело. Когда я ему сказал, что воды не будет дня два, он бросил шапку на пол и слегка пнул стул.
– Открой окно тогда. Только ненадолго! А то не хватало мне ещё и поясницу застудить.
– Зачем?
– Проветрить, – пока я переставлял стул, чтобы не замёрзнуть, он продолжил. – Ещё эта фура подъехала на два часа позже! Ну, с покрышками. Открываю, значит, её, а там во! По голову этих шин. И думаю такой, попал я дня на три. А знаешь, что ещё мне насолило? Слякоть. Сколько раз поскальзывался и падал прям на грудки. Как закончил, так сразу домой, даже на метро решил доехать. Меня чуть менты не остановили, за нарика приняли. Причём, один из них такой жирный! Его б на лето ко мне в деревню, может, человеком бы стал. Вот надо было им меня остановить. Я там чуть не упал, так сильно руки болят, а они давай докапываться. Где живу? Как давно в Москве? Где работаю? Сорок минут стояли как бабки на базаре, трындели… Сорок!
– Ты деньги-то получил, друг?
– Да какое там! – Матвей махнул рукой. – Говорит, что в конце недели всё отдаст, но это ж Палыч! Я скорее начну на коньках кататься, чем он слово своё сдержит. Зато супчик на обед давали вкусный, куриный. Целых три тарелки съел и взял бы больше, да работа звала.
– Три?!
– Эй, имею право! Остальные-то ушли.
– Мне взял?
– А ты работал там? Да и как я тебе его, в шапке что ли принесу? А по поводу денег ты не парься. Слушай старших, и протянем ещё пару недель. Да, совсем забыл. Дверцу твоего шкафа ещё вчера починил. Только не дёргай, а то доломаешь окончательно.
– Да? А я и не заметил.
– Удобно, когда вещи сами вокруг тебя чинятся, Да?
Мне стало стыдно. Он хотел отдышаться. Надо отдать Матвею должное: человек вообще не унывает и никогда не устаёт. Работай я у Палыча, я б сразу развернулся и сказал “Гудбай”, но только не Матвей. Это всегда подкупало в нём. Но это сильно сказывалось на его здоровье. Дышал он, громко посвистывая, настолько не хватало воздуха, а про слабость в пояснице вообще молчу. Матвей откинулся, склонился над столом, прижал рукой больное место и, корчась от ноющей боли, продолжил глубоко дышать.
– Скоро совсем вполовину скрючишься.
– А кто еду в дом приносить будет? Ай… Свитер дашь на ночь?
– Для тебя ничего не жалко.
На лице Матвея появилась улыбка, а в глазах – недоумение. Не отворачиваясь и смотря ему прямо в глаза, я поднял руку со стола, дотянулся до сосисок, лежавших на подоконнике, положил их на стол и пододвинулся. Он удивился и почесал затылок.
– Значит, мы сегодня ужинаем! Что за повод?
– На рынке один грузин работу предложил.
– Странно, что ты не взял больше еды и не ушёл. Чё не свистнул кусок свинины какой-нибудь? Жалко для друга?
– Во-первых, у нас нет никакой воды, иначе я бы приготовил к сосискам вот эту пачку риса, а во-вторых…
– Ты ещё и рис купил?! – он хлопнул в ладоши и громко удивился.
– Угу, – я не мог сдержать улыбки. – Так вот, во-вторых, я задумался, а зачем мне один раз красть у честного работяги, если на этот хлеб я могу спокойно заработать?
У потного Матвея, на котором вся майка промокла почти насквозь, глаза на лоб полезли, пока я закрывал окно. Запах пота в квартире стоял знатный, но иначе работяга сляжет в постель с ангиной или простудой.
– Ты? Задумался? – он откусил сосиску и продолжил с набитым ртом. – Тебе кто-то голову вправил, пока меня не было, что ли? Значит так, завтра же идёшь к нему и просишься на работу, понял? Я тебя в рог сверну, а кости на бульон пущу, если не придёшь.
– Так он сам меня звал!
– Вот и не профукай шанс, дебил! Услышал меня? – Он вытер руки о скатерть.
Я поднял руки – он одобрительно кивнул.
– Вот и славно.
Мы продолжали сидеть на кухне и молча ели. Ну, точнее, ел только Матвей. Мой голод можно было утолить и обычным кофе с утра с куском чёрствого хлеба, да и работал я не так усердно. Хотя он съел три тарелки куриного супа… Дожёвывая, он кинул пачку в холодильник.
– У меня есть к тебе предложение…
Расстегнув свою куртку, он медленно полез во внутренний карман, откуда достал колоду карт и положил на стол.
– Опа! Может, партейку в дурака?
– Пф. Спрашиваешь! Я тебя обыграю в два счёта.
– Ой, начинается… Кто в прошлый раз бегал по подъезду в одних трусах и напевал “Мираж”, балабол?
Раскладывая карты, я не обращал внимания ни на колоду, ни на масть, даже забыл о том, что Матвей всё время мухлевал в картах. А какой смысл? Настроение хорошее ведь! К тому же, от этой партии не зависит ничего, так что, почему и не поддаться?
– Скорее бы лето…
– Хочешь, чтобы учёба закончилась? Тебя и так чудом не отчислили, – съязвил карточный шулер.
– Ну вот надо было тебе об этом напомнить. Не отчислили же!
– Да ты так часто прогуливаешь учёбу, что я готов поставить нашу квартиру на то, что отчисление – вопрос времени. А к маю столько вузов таких как ты принимают, авось найдёшь что-нибудь.
– Ну, доля правды есть. Но нет, не поэтому.
– Что, коммуналка сильно жрёт?
– Да нет.
– Тогда я вообще ничего не понимаю!
– На море хочу я! – сказал я, улыбаясь. – Шутки шутками, но на море хочу, прям не могу… – выпрямившись на стуле, стал махать руками. – Представь: тёплое солнышко, песок под ногами, шум прибоя, ласкающий ухо, ты лежишь, отдыхаешь, дышишь полной грудью. Ни работы, ни учёбы, ни проблем с деньгами. Просто лежишь довольный такой, улыбаешься…
Матвей проникся идеей, закрыл глаза и откинул голову.
– Да, хорошо бы.
– Как только денег накопим, поедем в какую-нибудь Италию или Испанию, где потеплее, и…
– В смысле, Италию или Испанию? Это ещё зачем?
Он продолжал мешать колоду после очередной проигранной мною партии.
– А где, по-твоему, море? По мне так отличная идея. Туризм – дело благое.
– Во Владивостоке. Но море – это так, баловство для детей. Тем более, такое лоховское, как в Европе. Вот в речку холодную прыгнуть, потом по земле босиком пройтись…
– Ага, напороться на стекло, чтоб жуки покусали.
– Слушай, не неси ерунды. Там хотя бы не ходят всякие арабы и зонтами не торгуют.
– А бабки, торгующие пирожками на вокзалах – это не одно и то же, да?
Мне было смешно, а вот Матвей сильно обиделся.
– Ты наших бабушек не трогай. У нас вода чище и духовнее, чем в этих странах дурацких. Едем во Владивосток летом. И всё тут.
– Я не хочу туда. Далеко, грязно, дорого…
– Ты там был? Вот сиди и раздавай карты молча, умник.
– Ну, хочешь – езжай во Владик, а я поеду куда-нибудь в Европу.
Матвей меня не понимал. Он отставил карты в сторону и нахмурил брови. В квартире стояла тишина.
– То есть ты действительно вместо нашей речки предпочтешь потратить кучу денег на какую-то поездку в Европу?
– Я никогда там не был, и мне хотелось бы повидать мир.
– А Владик – это не мир, по-твоему? Или Камчатка? Байкал? Сочи! У нас столько городов красивых, а ты едешь в этот гадюшник? Да кому ты там нужен!
– Я могу в любой город приехать, и там я тоже буду никому не нужен.
– А ты хоть раз кроме Перми и Москвы был где-нибудь? Наши люди всегда выручат, к тому же – на русском языке говоришь, значит – нужен. И потом, Лёха, тебя из дома даже пожаром не вытащить, а ты говоришь про Европу.
– Алё, я просто предложил. Никто не говорит, что прямо сейчас мы туда полетим.
– Вот и забудь об этом предложении. Хрень какую-то несёшь, ей богу. Козёл, взял, партию испортил. – Он швырнул карты себе в портфель, еле сдерживая гнев.
– Почему хрень?
– Да потому что хрень! Зачем мне выезжать, а? Сидим в Москве нормально, че тебе вот тут не сидится спокойно?
– Месяцами напролёт сидеть в душной хрущёвке между работой и учёбой? Неужели ты не хочешь проветриться? Хотя бы домой, родных навестить.
Он на миг замолчал и отвёл глаза.
– Ладно я, ты знаешь мои отношения с мамой. Да и в Перми мне не нравится. Но у тебя ведь всё в порядке. Будь я на твоём месте, я бы обязательно…
– Заткнись сейчас же.
– Почему? Я просто…
– Ты просто сейчас закроешь рот. Точка, – он говорил громко и грубо.
– А чё ты меня затыкаешь, охреневший?! Пришёл довольный, радостный, а сейчас огрызаешься, хотя я просто задал вопрос о семье. Что мне, и спросить уже нельзя?
– Я клянусь, если ты ещё раз поднимешь эту тему, я тебе все зубы выбью, а потом обратно вставлю.
– Ну попробуй, раз хочется мне рожу начистить просто так! Хотя ты знаешь, что я ни единого плохого слова тебе не сказал. Хочется помахать руками как быдло, без повода – вперёд! Дерзай!
Мне стало ужасно страшно. Матвей покраснел, не отводил от меня взгляда и быстро дышал, но спустя пару минут всё же опустил глаза, полные гнева. Да и я немного успокоился. Поначалу меня бесило, что он просто так решил права качать, но сейчас этот спор был просто бессмысленным. А нужно ли тогда его продолжать? Не люблю с ним ссориться. В голову пришло осознание, и я сказал себе: “ты с ним в Москве с самого начала. Этот человек помог тебе с жильём, советы дельные даёт, за квартирой вот как ухаживает! И начинать драку по такому тупому поводу…”.
– Извини.
Немного переминаясь на стуле, он отвёл взгляд сначала на окно, потом на дверь комнаты, после чего наконец посмотрел на меня с улыбкой.
– Да ладно, проехали. Чёт я погорячился. Работа, сам понимаешь. Не оправдание, но когда приходит какая-нибудь блондинка в салон и даже не может сказать, что не так с машиной, я как будто…
– Не продолжай. Я понимаю.
Удар в плечо был не сильным, но душевным. На столе лежал полиэтилен от сосисок, а в комнате стало очень душно.
– Пойду, окно открою.
Как только я встал, снизу постучали, кажется, шваброй по потолку.
– Кому-то не нравится, что мы шумим.
– Да и плевать, – улыбнулся я, громко топнув по полу назло.
Матвей рассмеялся. Стоило мне сделать ещё один шаг, как стук снова раздался. Я ответил им тем же, и на этот раз не один. Гулким эхом послышался крик снизу, и я расслышал слово “полиция”, когда открывал окно. Квартира проветривалась, свежий воздух бодрил, проходя тонким потоком под носом. В комнате стало легче дышать, небольшой сквозняк посвистывал в коридоре. Вероятно, окно у Матвея тоже было открыто. Как бы бумаги со стола не сдуло. И тут я вспомнил:
– Слушай, – сказал я, – тебе там письмо пришло, я на стол положил.
– Да? От кого?
– Не знаю, от какой-то Лениной М.Д. Знаешь её?
Улыбка пропала. Медленно постукивая пальцами по столу, он продолжил смотреть на стол, будто искал какой-то ответ или набирался сил.
– Ты…
–В порядке. Засиделись мы с тобой! – он резко встал, взглянул на часы и поправив футболку. – Завтра тяжёлый день, да и тебе надо на работу, так что будем ложиться спать, – последние слова он говорил, стоя в проходе. – Подумать только, Лёха идёт на работу! Расскажу – не поверят.
– Очень смешно.
Пока он разувался у себя в комнате, закрыв дверь, я остался сидеть на кухне.
Глава 3
Всю неделю я работал на рынке у Вазгена. Это был очень тяжёлый труд, о котором я и представить не мог: стоишь 10 часов на морозе, смотришь на каждого покупателя так, будто он вот-вот подойдёт и что-нибудь возьмёт, но, увы, они только смотрели, задавали вопросы и уходили. Зато заработок был стабильным. Дядя Вазген, как я его называл, платил мне долю с того, что продал за день. Чаще всего это были жалкие 80 или 120 рублей, но мне хватало. Почему жалкие? Да потому, что сам Вазген получал куда больше. На одной свинине зарабатывал в день почти пол косаря, а мне он даёт только пятую долю. С другой стороны, ларёк нужно на что-то содержать, так что я могу его понять.
– Послушай старика, Лёша, – говорил он за очередным перерывом на чай, сидя в пластиковом кресле за дачным столиком. – Если ты думаешь, что “Вот, я такой молодой, крутой, смогу всей Москве продать мясо, у меня деньги будут сыпаться с неба, мамой клянусь!”, то ты очень глубоко ошибаешься, дорогой. На меня посмотри! Там я продаю корову, тут – куриц парочку, и это неплохие деньги, поверь. И стоишь ты с деньгами, две тыщи рублей держишь, и звонишь домой, говоришь: “А ну, жена, открывай коньяк, я деньги домой принёс!”. А потом ты приезжаешь… За квартиру – плати, за машину – плати, за ларёк – плати, и остаёшься ты с одной копейкой в руке.
Я немного удивился.
– Да-да, представь себе. Я уже третий месяц в дырявых ботинках торгую, а карман куртки – вот! Дырка огромная. Перчатки б ещё достать где-нибудь. Говорю своей, чтоб сшила, а она ни в какую.
– Почему? Не хочет?
Дядя Вазген помотал головой и поджал губу, после чего сел поудобней.
– Когда я только познакомился с Майей в Тбилиси, она была одна такая красивая, как роза в маковом поле. Талия – лоза, взгляд – хищной кошки, шея – ну лебединая, а волосы – ох, вспоминаю… но, – он пригрозил мне пальцем, – гордая, как орёл. Ни одному молодому грузину не давала пройти мимо: всех околдовывала своими чарами.
– И вас тоже? – я подлил дяде Вазгену чай.
– Да я был влюблён в неё по уши! Я даже спать не мог, не думая о ней. Просыпаюсь – она в голове. Уезжаю на работу – а она рядом со мной сидит, – тут Вазген замахал руками. – Даже когда я с каким-то бараном на дороге столкнулся и готов был его разорвать, она передо мной стояла.
У меня не получилось сдержать смех.
– Вай, я тебе не анекдот рассказываю! Обижаешь старика.
– Простите.
– Так вот: женщина она была неприступная! О-о-о… Ты к ней с цветами подходишь, а она – ничего. Вообще не реагирует! Ты у неё под окном с гитарой стоишь в дождь, а эта ягодка даже послушать не выйдет. Корзины с фруктами у порога дома оставляешь – нетронутые. Даже груши не взяла, представляешь?
– И всё же, Вазген Тигранович смог покорить её своим обаянием?
Он хитро улыбнулся.
– Не поверишь, я почти сдался.
– Да вы шутите! – воскликнул я.
– Веришь или нет, но спустя месяц ухаживаний и долгих попыток захватить эту женщину, я готов был опустить руки. Помню, как вчера: сижу на пороге дома и на луну смотрю. Воздух был тёплый, на холме стоял запах вина. Тут, вижу, она мимо меня проходит. Красивая и гордая. И думаю: а, ладно. Видимо, не судьба. Продолжаю сидеть, никого не трогаю. Шарф закинула на шею, значит, – Вазген изобразил замах, – и продолжает идти.
– А вы что?
Он откусил бутерброд и продолжил пить чай. Как так аппетитно можно есть обычный бутерброд? Видно, он увидел, как жадно я на него смотрю. Он раскрыл сумку, лежавшую за спиной и, вытерев об рукав куртки, протянул спелое яблоко.
– Да бери, бери. Высший сорт: из дома принёс!
Я нехотя взял и надкусил.
– М-м-м… Очень сладкое.
– А я о чём говорил? Домашнее, – довольно добавил дядя Вазген, после чего продолжил. – Ну, она уже почти прошла, а я проклинаю себя, что вообще повёлся на эту женщину. За что мне такое наказание? И тут, когда я уже собирался уходить, она разворачивается и подходит ко мне. Я и дверь закрыть не успел, как она спросила: “Почему ты на меня не посмотрел? Я же специально сегодня мамин шарф надела!”.
Я понимающе закивал головой.
– Вот тогда-то я и понял, что она того стоит. Молодость у нас была горячая. И ругались, и мирились, и отец её со мной дрался. У-у-ух! Но посмотри на нас: живём счастливо, на кольцевой в двушке с тремя детьми. Две девочки-красавицы, Мая и Ева, и сын Давид. Моя гордость!
– Да у вас руки красные! Может, купите перчатки?
Вазген посмотрел на свои красные ладони, сунул руки в дырявый карман, затем встал и повернулся ко мне.
– Послушай старика, Лёша. Некоторые вещи гораздо дороже, чем перчатки, – он подмигнул и ушёл к своей машине.
Сегодня день стоял особенно морозным: я буквально чувствовал запах холода. Держа платок под рукой, я периодически вытирал красный нос. Дышал я через рот, причём прерывисто, в груди стояла неконтролируемая дрожь, от которой стучали зубы, а ноги окоченели от ветра, царапающего лицо. Я сидел на стуле, спрятав руки в карман и стараясь не делать лишних движений. Хорошо, что сегодня на мне была шапка, иначе мои волосы превратились бы в сосульки. Зато на небе не было ни единого облака: солнце светило ярко, отражаясь в окнах. Сзади меня слышался хруст льда под ногами спешивших на работу прохожих. Вдруг один из зевак поскользнулся, на мгновение завис в воздухе, смешно вскрикнул, а потом начал стонать от боли. Как говорил мой папаша, “если и падать – только на спину. Упадёшь иначе – сломаешь что-нибудь, а на спину – сколько угодно”.
Торговля шла обычно: один клиент подходил примерно раз в сорок пять минут. Пока Вазген чинил свою машину и выяснял что-то по телефону, я продавал мясо. В первый день работы мы обговорили условия: я продаю, он даёт долю. И никаких документов. Быстро и удобно. К тому же, на другую работу меня вряд ли бы взяли, а деньги на квартиру очень нужны. Он хорошо ко мне относился, многому учил, пока пил чай и вспоминал очередного родственника по бабушкиной линии. Другие же продавцы вели себя куда более грубо. Раньше я думал, что среди юристов или каких-нибудь рекламщиков конкуренция большая, но как же сильно я ошибался… Тебе каждый день нужно показывать, что именно твой товар достоин внимания, пока остальные продавцы сбивают цену и говорят, что твоё мясо протухло. А пару дней назад какой-то уголовник в грязном фартуке и треской в руках увёл у нас аж пять человек. Сегодня, как на зло, ещё и людей мало… Люди в зимних куртках проходили, быстро перебирая ногами и шаркая подошвой о рассыпанную соль на асфальте. На лице каждого человека, от учителя в меховой шапке до бритого наголо гопника в спортивных штанах, читалась фраза “Скорее бы домой, в тепло”. Злиться на них нельзя, да и на работу тоже. Ну и что, что моей зарплаты на аренду не хватит? Матвей ведь не просто так мой сосед. Скинется каждый по копейке и вперёд, жить на Дошираках месяцами напролёт. Романтика! Хорошо получать 13 тысяч рублей в месяц, но… Может, действительно? Выучусь в университете, буду ездить по миру и начну новую жизнь. Интересную, без сложностей и уныния. Одним словом – нормальную жизнь. Хороший план, но тут ли я хочу жить?
– Прекращай ворон считать, работай!
– Так людей же нету, кому мне мясо продавать?
Вазген задумался, осмотрел рынок, почесав свои усы, и быстро ответил:
– Иди тогда, ящики из машины таскай.
С большой неохотой я пошёл к ящикам, перепрыгивая через плохо покрашенный забор. Фура была грязная, серая и пыльная. Номера были еле видны, на трубе висела маленькая грязная сосулька, которую я, забавы ради, сбил ногой. Машина стояла во дворах, недалеко от рынка. Несколько окон в восьмиэтажном доме из кирпича были открыты настежь. Бордюр покрылся тонким слоем льда. Я взглянул на ГАЗель 33025 более пристально, на покрывавший её серый тент, грязные зеркала, разбитую фару, трубы, с которых постоянно что-то капало – и всё это вызывало у меня чувство тихого ужаса и грусти. Мне физически было дискомфортно наблюдать за тем, как эта развалюха ещё умудряется что-то развозить. Отвязал от верёвки тент и задёрнул его в сторону, как штору. Внутри лежало два пластиковых ящика с прорезями. На листке из блокнота синими чернилами было подписано, что и где лежит: в синем – “КУРИЦА”, в чёрном – “СВИНИНА”. Ящики не были слишком тяжёлыми, так что я решил унести сразу два. Подцепив руками дно, я приподнялся, выпрямил руки и моментально встал. Машина слегка качнулась в бок, но почти незаметно. Отступив назад и почти выйдя из машины, я увидел солнечный свет, пробивающийся через тент. Оставался всего один шаг, чтобы… БУМ! Громкие звуки удара, порванной ткани и скрежета металла раздались в двух метрах от меня, напугав так сильно, что ящики выпали из рук. Оглянулся. Передо мной была большая дыра сверху, а на полу лежали осколки огромной сосульки, оставившей небольшую вмятину в полу.
Парализующий шок захватил моё тело, сковал руки с ногами и заставил забыть напрочь о работе. Не помню, как я оказался на улице и как мясо Вазгена исчезло из моих рук. В груди что-то сжималось, глаза почти не моргали, я не мог даже сжать кулаки и вытереть пот со лба. Задрав голову наверх, я увидел на крыше скол, откуда сосулька и упала. Диаметр был большой, размером с шину мотоцикла. Сердце стучало со скоростью автоматной очереди, дышал я очень прерывисто, городской шум заглушался, а на его место пришла пустота. Я даже был не в состоянии думать. Раз – и я уже сидел на бордюре, прижимая колени к ушам. Я снял шапку, и несколько рыжих локонов волос упали мне на глаза. Мир ускользал от меня: я не слышал, не видел и даже не чувствовал. Все мысли были только о гигантской сосульке, в одно мгновение оставившей вмятину на машине. Упавшая сосулька будто снова стала падать. Мне казалось, что тяжелым стержнем она встала посреди моего горла, давила и не давала дышать. Я слышал своё сердцебиение, какое оно быстрое, не чувствовал ничего, глаза мои смотрели в пустоту – я полностью погрузился в себя. Если бы я вышел парой секунд позже…
Краем глаза я заметил, как Вазген бежит в мою сторону, махая руками.
– Ты почему так долго, слушай? Почему ящики не…
Мне не надо было объяснять, что произошло. Вазген посмотрел на свою машину и с криками стал ругаться. Какие только слова я не слышал, когда он зашёл внутрь машины, чтобы оценить ущерб. Из-за серой двери вышла женщина, лет за сорок, в халате, тапках и бигудях, одетая как типичная советская домохозяйка – и давай кричать на весь двор:
– Чё ты разорался, морда усатая?
– Возвращайся на кухню, женщина, и не мешай мне!
– Я сейчас милицию вызову, хам!
Рука, нащупав сердце, поймала пульс. Замедляется. Мои ноги слегка подкосились и задрожали, когда вставал. Схватившись за лавочку и выпрямившись, я медленно перебирал ногами, в ужасе шарахаясь от машины, затем подошёл к Вазгену и похлопал его по плечу.
– Эта сосулька только что чуть на меня не упала, так что…
– Слушай, просто донеси ящики и иди куда хочешь! Не мешай мне.
– Как тебе не стыдно! – голос у бабки был мерзкий, каркающий и хриплый, но звонкий. – Старый чурбан, у тебя мальчик чуть голову не сломал, а ты плачешь по своей развалюхе. Бессовестный! Скорая бы и за час сюда не приехала, а ты…
– Сама ты развалюха, а это – фамильная машина моего отца! Да что ты понимаешь, кухарка! Я ещё в 83-м…
Дослушивать, кто кого посылает – пустая трата времени, так что я развернулся и пошёл к ящикам. Сделав глубокий вдох, снова нагнулся и поднял их. Прогнать мысли о потенциальной смерти было тяжелее, чем нести эти ящики через дворы. Как можно думать о чём-то другом, когда ты мог даже не думать о своей кончине, а просто валяться с пробитой головой в луже крови? Скорая бы меня увезла в городской морг. Может, Матвей похоронил бы, а затем… А что затем? Что я смог оставить за свою короткую жизнь? А жил ли я вообще той жизнью, которой хотел жить? Стоило ли оно того? Чем больше я задавался этими вопросами, тем тяжелее мне становилось на душе из-за их ответов. Слово “бессмысленно” в моей голове звучало пугающе часто. Вскоре я снова оказался на рынке. Солнце было уже не так высоко, плавно опускаясь всё ниже и ниже. Тент ларька был закрыт, а на прилавке – надпись: перерыв 15 минут. Откинув тент и пройдя под ним, я поставил ящики на стол, немного пришёл в себя и ушёл.
Когда я успокоился, мне стало легче. Ноги несли меня в неизвестном направлении, головы я не поднимал. Шок всё ещё держал меня в коконе, но я продолжал думать о своей несбывшейся смерти. Подумать только, я так ни разу не сделал того, что могло бы меня порадовать. У меня даже не было цели в жизни, я просто… плыл по течению изо дня в день. Существовал. Когда я в последний раз чувствовал себя счастливым, радовался или хотя бы улыбался? Вдруг ворона широко взмахнула крыльями, и большое чёрное пятно напугало меня. Кажется, карманы были легче, чем обычно. Я тщательно обыскал каждый карман, после чего понял: ключи не взял. Это плохо, ведь Матвей будет только вечером. У него на работе постоянно ошибаются с поставками, отчего он частенько приходит на час или два позже. Проверил заряд на своём сотовом. Приучить бы себя ставить телефон на зарядку, когда ложусь спать. На моё счастье, на углу перекрёстка в стеклянной будке стоял маленький чёрный телефон. Диск с цифрами был пластиковый, трубка висела на проводе, а слева – монетоприёмник. В карманах всегда была пара монет, которых как раз хватило на один звонок. Советская вертушка была такой же, какая стояла у меня дома в Перми, разве что здесь телефон приклеен к стене, а не стоит на маленькой тумбе. Пошли гудки, ждал я недолго.
– А? – сонно спросил знакомый голос
– Палыч, а позови Матвея?
– Кого?
Глаза сами собой закатились.
– Полянский. Полянский Матвей Андреевич, 84-го года рождения, работает у вас на стройке…
Не знаю, услышал ли он моё недовольство, но прозвучало непонятное ворчание.
– Жди, малой. Ща позову…
Ждать пришлось недолго, на фоне слышались непонятные звуки: как что-то упало, громкий треск сварки, а параллельно – лекция бригадира о том, как правильно поднимать.
– Да?
– Привет, это… Ну, в общем я, такое дело… Короче, долго ещё работать будешь?
– Лёха! Здорово, как сам?
Матвей всегда умеет взбодрить.
– Честно? Хреново. Слушай, я с таксофона звоню, телефон сдох, так что спрошу быстро. Ты когда дома будешь?
– Опять ключи посеял?
– Типа того. Ещё и потерялся походу…
– Извиняй, старик. Завал на работе не позволит уйти мне раньше семи. Если хочешь, можешь заскочить за ключами.
– На какие шиши я приеду в Чертаново? Денег хватит только на обед, и то не факт. Короче, позвони, как освободишься.
– Как? У тебя ж телефон сдох.
– Точно…
– Слушай, братан, мне пора, а то Палыч косо смотрит. Смотри, чтоб нос не отвалился. Да иду я, не ори. И что, что у нас запчастей нет? На складе проверь! – затем он снова обратился ко мне. – Дома встретимся.