Александр Громов
Русский аркан
Недогреев пометил в блокноте: грек Яни – шаланда – баул – фора 5 часов. Вырвал чистый лист, нацарапал записку, кликнул Мошкина и велел ему лететь пулей в Ялту, зашифровать и отправить. В записке содержалось предписание по вверенному ему уезду: удвоить бдительность в портах, на станциях и причалах, задерживать всех подозрительных особ женского пола.
Сказать больше Фаддей Евлампиевич не дерзнул. Несколько минут ушло на то, чтобы выяснить фамилию грека Яни – как назло, никто ее не помнил! Помнили, что великая княжна Екатерина не раз дружески беседовала с коварным греком, да и великий князь Дмитрий тоже. Пришлось деликатно, но твердо настоять на беседе с великим князем.
Тот казался удрученным, каковым, видимо, и был на самом деле. В побеге сестры винил почему-то себя, но почему – сообщить отказался. Лишь туману напустил: мол, был рядом и не заметил, не предотвратил… Фаддей Евлампиевич остался в подозрении, что великий князь знает больше, чем готов сообщить следствию.
Фамилия грека, однако, выяснилась: Костандопуло. Великий князь дал подробное словесное описание как самого грека, так и его шаланды. Имея то и другое, ротмистр теоретически мог приступить к розыскам.
Практически – не очень-то. Необходимо было взять под наблюдение побережье от Ялты до Севастополя, а кем прикажете вести это наблюдение, если подчиненных раз, два и обчелся? Стало быть, нет возможности избежать подключения к этому делу севастопольских коллег да вдобавок еще сыскной полиции… Не хочется, а делать нечего.
Пришлось воспользоваться телеграфным аппаратом. В нешифрованной телеграмме ротмистр сообщил только приметы шаланды. Не было сомнений: если грек повез великую княжну вдоль побережья, шаланда будет обнаружена в ближайшие часы. Если же он направился в открытое море – бог весть. Неизвестно, что у великой княжны на уме. Тем более неизвестно, что на уме у грека. Мирный рыбак? Гм. Наверняка еще и контрабандист. Все они контрабандисты…
Откуда, собственно, следует, что желания великой княжны и грека совпадают? Если предположить, что она напросилась покататься, а грек, пройдя для отвода глаз до Ай-Тодора, свернул к турецким берегам? Продаст глупую девчонку басурманам, как пить дать продаст!
Занятый этими мыслями, Фаддей Евлампиевич не сразу заметил, что уже некоторое время над его ухом деликатно покашливает агент Перебейнога.
– Чего тебе?
– Дозвольте, ваше благородие, в Симеиз сгонять.
– Зачем?
– Там на горе, что над поселком, научная обсерватория, астрономы звезды считают. Ежели их оптику не на небо, а на море направить, вмиг шаланду обнаружим. Время дорого, ваше благородие. Пока конных разошлем, пока возьмем берег под наблюдение – это сколько же часов пройдет!
Нескольких секунд хватило ротмистру, чтобы понять: Перебейнога предлагает дело.
– Поеду я, – сказал агенту Фаддей Евлампиевич. – А ты останешься здесь и выяснишь, что великая княжна могла увезти в бауле. Слуг тряси, а с фрейлинами будь поделикатней. Да вызови от моего имени сюда шифровальщика. Уразумел?
– Ваше благородие…
– И не спорь. Придумал ты хорошо, получишь наградные, а поеду я.
Еще бы Фаддей Евлампиевич отправил к астрономам Перебейногу! Ученые – публика необычная, витают в мире комет и туманностей, процеживают мировой эфир, а к жандармским нуждам и не снизойдут. Что им какой-то агентишка! Начальник уездного отделения – совсем другое дело.
Отдохнувшие рысаки мчали так, что ветер пел в ушах. Коляска едва не опрокинулась, разъезжаясь со встречным дилижансом, огромным, словно дом, и у ротмистра екнуло сердце. Обошлось, слава богу! Через полчаса справа на горе мелькнули круглые купола, и Фаддей Евлампиевич приказал сворачивать на серпантин. Вскоре он уже излагал свою нужду директору обсерватории.
Тот хмурился и довольным не выглядел. Бурчал, что астрономические инструменты предназначены для совершенно иных целей. Не входя в подробности, ротмистр сослался на заинтересованность в этом деле лично государя императора. Подействовало. Перебейногу, конечно, в лучшем случае промурыжили бы лишний час, сочтя фантазером. Но жандармскому ротмистру директор пошел навстречу, хотя и с видимой неохотой, и распорядился провести куда надо и предоставить требуемое.
Одолжил! Фаддей Евлампиевич внутренне кипел, не показывая, однако, виду. Эти отшельники науки совсем забыли в своей обсерватории, за чей счет они обсери… тьфу, обсервируют! Ах, большим телескопом воспользоваться нельзя? Почему? Каким тогда можно? Ну, скорее, скорее же!..
В скромном по размеру куполе открылась щель. Купол пришел в движение. Стуча шашкой, ротмистр взобрался по ступенькам на решетчатый помост, приложил глаз к какой-то трубке. Услышал смешок и потребовал, чтобы ему объяснили, куда тут смотреть и как управляться с этим чудовищем, – кратко и по существу.
– Дозвольте уж мне самому, ваше благородие, – с обидной снисходительностью молвил какой-то худосочный, бледный и прыщавый сын астролябии – студент, наверное. – Пока вы научитесь, солнце зайдет, темно станет… На что смотреть будем? На море? Шаланду ищем? Тем более позвольте мне. Блик от солнца в глаз поймать – удовольствие маленькое…
Недогреев хоть и кипел, но правоту студента признал. Слез с помоста и даже крутил рукоятку, поворачивая купол по команде студента. И дождался – услышал: «Есть!»
– Нашел, что ли?
– Взгляните сами, коли охота.
Решив более не обращать внимания на снисходительный тон студентишки, ротмистр взглянул – будто в молоко окунулся.
– Эт-то что еще за муть?
– Дымка над морем, – пояснил студент. – Вы присмотритесь получше. Что, не видно? Дайте-ка я… Ага. Объект ушел. Неважно, сейчас опять поймаем… Теперь видите?
– Почему море вверху, а небо внизу?!
– Потому что телескоп не подзорная труба. Оборачивающая система – это лишние линзы. Нам потери света ни к чему.
– Как же вы на звезды смотрите вверх ногами? – весь кипя, спросил Фаддей Евлампиевич.
– А звездам все равно, как мы на них смотрим, – нахально заявил студент. – У них нет ног. Ничего иного предложить не могу. Так вы видите объект или нет?
Да, теперь Фаддей Евлампиевич видел объект. Лодка. Большая лодка. Треугольный латинский парус. Все сходится, только вверх тормашками, будто муха на потолке. Кажется, кто-то сидит на корме. Одна фигура или две? Не разобрать, а объект вот-вот уйдет за мыс. Ладно, разберемся по задержании…
Стремительно летя вниз по серпантину, он подумал: а ведь этот худосочный, на поганку похожий студентишка еще небось обидится на то, что ему не сказали спасибо! Вот муфлоны горные! О чинопочитании и мысли нет. Службу бы им – нормальную, не эту! Хлебнули бы гарнизонной жизни – враз поумнели бы.
В Севастополь и Балаклаву ушли телеграммы. Ночью в Ливадию под усиленным конвоем был доставлен Яни Костандопуло. Полицейский катер перехватил его шаланду за мысом Сарыч.
На допросе старый грек сразу же выложил всю подноготную. Великая княжна подрядила его, старого Яни, отвезти ее в Симеиз. Нет, ни о каком Ай-Тодоре речи не было. Симеиз. У его шаланды отличный ход. Княжна заплатила целых десять рублей, хотя он, старый Яни, с удовольствием отвез бы их императорское высочество и бесплатно. Они веселые, все время смеются и других смешат. А ихний братец Дмитрий убедил старого Яни сразу же после землетрясения отогнать шаланду подальше в море – вот она и осталась цела, когда пришла большая волна. Как же после этого отказать хоть в чем-то их императорским высочествам?
– Высочествам? – напрягся ротмистр.
Оказалось, старый болван имел в виду, что он не отказал бы ни брату, ни сестре, но, поскольку об услуге просила сестра, то вот ей-то он и не отказал.
Сговорились накануне. Их императорское высочество выразили желание совершить морскую прогулку не на красавице яхте, а на его, Яни, шаланде. Яни лестно. Яни расскажет об этом внукам. Все крымские греки будут завидовать Яни. Что? Да, их императорское высочество ничего не сказали о других пассажирах. Поэтому старый Яни удивился, увидев их высочество у причала в сопровождении свиты, хотя и небольшой… Ему не жалко, он всех отвез бы, места хватило бы…
Фаддей Евлампиевич привычно сокращал в уме повествование втрое, выбрасывая мусор. Багаж? Был багаж. Большой ковровый баул, не очень тяжелый. Настроение великой княжны? Веселое. Хотя нет: то веселое, то задумчивое. Так-так. Дальше, дальше!..
Яни шевелил морщинами и вислыми усами. Яни не мог взять в толк, отчего такой шум. Он высадил великую княжну в бухточке под горой Кошка, там еще треугольная скала торчит из моря, как клык. Их императорское высочество выпрыгнули на бережок, забрали баул, помахали старому Яни ручкой да и пошли себе в сосны…
– Вот что при нем нашли, ваше благородие. – На мясистой ладони жандарма блеснул перстень с рубином.
Фаддей Евлампиевич мысленно поздравил себя, приободрился и внушительным голосом сказал «так», пронзительно глядя на задержанного. Усы грека совсем обвисли.
– Не хотел я, ваше благородие, с этим связываться, – через силу признался он, – да только их императорское высочество очень просили. Ты, говорят, Яни, старый, смешной и самый замечательный. Ты, говорят, в Севастополь ходил когда-нибудь? Вот ведь вопрос! Старый Яни всюду ходил. Тогда, говорят, отвези этот перстень лейтенанту Забубенникову-второму в морском экипаже. Запиши фамилию, чтобы не забыть. Найдешь? Передай ему перстень и ничего не говори, он сам поймет. Вот тебе сто рублей за труды и еще чтобы держал рот на замке. И дает мне сотенную, ваше благородие!
– Вот сотенная, – протянул бумажку жандарм.
– Запросить телеграфом, имеется ли в Севастополе лейтенант Забубенников-второй, – распорядился Недогреев.
И крепко задумался. Что-то тут не сходилось. Допустим, у великой княжны было увлечение лейтенантом… Могло быть? Могло. Ну, это дело семейное, хотя странно, что на уровне начальника Ялтинского отделения о нем ровным счетом ничего не известно… не известно даже из сплетен… Далее. Допустим, из романа вышел пшик, и девица возвращает бывшему возлюбленному залог любви… Стоп! Надо опросить фрейлин и челядь: не опознает ли кто перстень? Перебейнога выяснил, что вместе с великой княжной исчезла шкатулка с ее драгоценностями… не оттуда ли перстенек?
Убедившись, что именно оттуда, Фаддей Евлампиевич нахмурился. По всему выходило, что Екатерина Константиновна не возвращает перстень неведомому лейтенанту, а дарит. За какие заслуги? Если опять же в качестве залога любви, то почему не лично, а через сомнительного грека? Если в качестве платы за услугу, то какова услуга? Ничего не понятно…
Все стало на свои места, когда из Севастополя протелеграфировали: лейтенант Забубенников-второй, равно как и первый, в списках флота не значится. Стало быть, великая княжна нарочно пыталась пустить следствие по ложному пути. Ну, много времени она на этом не выиграла…
– Так что, ваше благородие, мне можно идти? – нахально спросил грек.
Как бы не так. Версию о тщательно подготовленном побеге великой княжны теперь следовало считать основной, но с греком ротмистр еще не кончил. Пусть посидит в камере, авось еще что-нибудь вспомнит. Иной раз небо в клетку, клопы и баланда удивительным образом прочищают память.
Прежде всего ротмистру был неясен вопрос: что подвигло великую княжну на побег? Наверное, какая-нибудь романтическая история?
Никто не спал во дворце, но вторично беспокоить великого князя Дмитрия ротмистр не дерзнул. Побеседовать еще раз с фрейлинами – иное дело.
Допрос? Ни в коем случае. Фаддей Евлампиевич потратил целых три минуты на введение себя в должный образ и был сама любезность. Он все понимал, всем сочувствовал и беседовал с каждой фрейлиной в отдельности весьма доверительно, по-отечески. Сокрушенно качал головой: ах, как нехорошо вышло! Сейчас эти глупые девчонки голубых кровей должны были понять: лично их никто ни в чем не винит, но растет тревога за Екатерину Константиновну. Великая княжна умна, образованна, но совершенно не знает жизни. Ей грозит стать игрушкой в чужих руках.
Спросите любого нигилиста, и он скажет со злобой, что методом отеческого увещевания жандармы владеют превосходно. Если бы ротмистр Недогреев грубо надавил, он ничего не узнал бы. Но он был ласков и укоризнен. Первой не выдержала Варечка Демидова – плача и сморкаясь в платочек, выложила предполагаемые мотивы бегства великой княжны.
И сейчас же все стало на свои места. Теперь Фаддей Евлампиевич и сам припомнил сплетни о сердечной привязанности великой княжны к статскому советнику Лопухину. Понятно. Видно, Екатерина Константиновна из тех девиц, которые в своей страсти не признают невозможного. А где сейчас Лопухин?
Вспомнилась телеграмма государю от генерала Сутгофа. Лопухин в плавании, вот где. С ним вышла какая-то история, но все обошлось, и в данный момент он, вероятно, спешит к Сандвичевым островам, а оттуда к берегам Японии. Конечный пункт – Владивосток.
Обмен посланиями между влюбленными невозможен. Отсюда вывод: предполагаемая цель Екатерины Константиновны – также Владивосток.
Фаддей Евлампиевич не удивился. Будь ты хоть семи пядей во лбу, а женскую натуру до конца не постигнешь, не мечтай даже. Особенно если вопрос касается дел амурных… Значит, Владивосток? А может быть, даже Иокогама? Неблизко…
И практически нереально, если рассудить здраво.
Денежные средства у нее есть. Решимости – хоть отбавляй. Имеется и хитрость. А чего нет?
Фальшивого пашпорта.
И это для нее большое неудобство. По счастью, в России нет такого вольнодумства, чтобы продавать железнодорожные билеты без пашпорта. На пароход, идущий за границу, – тем более. Вряд ли великая княжна настолько глупа, чтобы воспользоваться своим собственным пашпортом!
Произведенный тут же опрос выявил: ни у кого из обитательниц Ливадийского дворца, начиная от статс-дамы Головиной и кончая судомойкой, пашпорт не пропадал. Ротмистр и не надеялся, что затруднение разрешится так просто. Представить себе, чтобы воспитанная девушка и к тому же великая княжна украла чужие документы, он не мог и проверил эту версию лишь в силу предписанной инструкциями дотошности.
Мимо.
Для ясности мыслей Фаддей Евлампиевич хлебнул из бутылочки предусмотрительно захваченного с собой спермина Пелля – гадости ужасной, особливо ежели вспомнить, из чего сие снадобье приготовляется. В голове не то чтобы посвежело, но как-то посолиднело. И то ладно. Спать нынче не придется.
В том, что Севастополь – ложный след, не усомнился бы и ребенок, не то что жандармский ротмистр. Тем не менее великая княжна выбрала путь на запад. Куда, спрашивается?
На Бахчисарай и далее куда угодно почтовым дилижансом? Не исключено. Сейчас же полетели шифрованные телеграммы. На всех станциях севастопольского тракта жандармы будут проверять пассажиров. Беглянка не могла далеко уйти.
Второй и самый неприятный вариант – Балаклава. Тамошние греки, поголовно знающие толк как в рыбной ловле, так и в контрабанде, за умеренную мзду довезут беглянку куда угодно, хоть до Одессы, хоть до Констанцы. Там можно обзавестись фальшивыми документами приличного качества и сесть на пароход до любого средиземноморского порта, оттуда до Шанхая, а там уже и до Владивостока рукой подать.
В Севастополь полетела еще одна шифрованная телеграмма. Эх, жаль, что Балаклава находится в ведении Севастопольского отделения! Надо все же послать туда двух-трех толковых агентов, следователя, да и самому поехать – лично потрясти греков. Рвение зачтется.
В этот момент ротмистр Недогреев еще не знал, что никто не зачтет ему рвение. Он начал догадываться об этом через десять минут, докладывая о ходе розысков прибывшему в Ливадию полковнику Гоцеридзе.
– И это всо, до чего ви дадумалыс? – весело спросил полковник, не успевший еще перевести дух после быстрой езды.
У Фаддея Евлампиевича упало сердце. Всякий, кто имел случай познакомиться с полковником Гоцеридзе, знал: веселость и нарочито преувеличенный грузинский акцент являются у него признаками крайнего неудовольствия. Напротив, если он кричит, топает ногами и грозит списать нерадивого подчиненного в околоточные надзиратели, это значит, что дела идут относительно неплохо, полковник лишь чуть-чуть недоволен. В состоянии полного довольства его никто никогда не видел.
Сын грузинского князька и русской мелкопоместной дворяночки, он лишь однажды побывал в Тифлисе и скоро уехал оттуда, не в силах взять в толк, что хорошего находят люди в этой раскаленной, как сковородка, долине среди никчемных гор. Впрочем, и Россия как страна полей, березовых рощ и заливных лугов привлекала его ничуть не больше. Иные дети от смешанных браков впитывают культуру обоих народов, приобретая вдвое больше, чем дети обыкновенные, – Гоцеридзе не приобрел ни того, ни другого.
Смыслом его жизни и главным источником удовольствия стал сыск. Получив в наследство необузданный темперамент, он не обходил стороной женщин, в то же время превосходно зная им цену. «Разве это человек? – шушукались за его спиной. – Это помесь племенного производителя и счетной машины. Механический жеребец!»
Более осведомленные знали: южная горячность оставлена полковником на виду, как некое украшение, а внутри – лед. Никакой кухмейстер не сумеет запечь ледяное мороженое в пышущем жаром чебуреке – природа сделала это с Гоцеридзе легко и непринужденно.
– Савсэм глупый, да? – продолжал Гоцеридзе, глядя на Фаддея Евлампиевича столь ласково, что тому мечталось сравниться ростом с микробами и стать невидимым. – Констанца, да? Грэки? На шаландэ туалэт есть, да? Тры дня до Одессы, нэ мэншэ четырох до Констанцы. Куда великий кнажна в туалэт ходыть? За борт, да? Пры мушшынах?
Фаддей Евлампиевич повесил голову. А ведь верно! Как он мог не сообразить: шаланда – просто большая пузатая беспалубная лодка с парусом. Крошечную каюту вроде крысьей норы она иметь может, но уборную – извините. На лов рыбы ходят мужчины, кого им стесняться в море?
– И еще одной важнейшей вещи вы не поняли, ротмистр, – продолжал как ни в чем не бывало полковник, убрав акцент и, по-видимому, слегка оттаяв. – Вы не вполне отдали себе отчет в мотивах побега великой княжны Екатерины Константиновны. Кстати, кого еще вы подняли по тревоге? Надеюсь, губернатора не побеспокоили?
– Никак нет-с.
– И то ладно. Что, по вашему мнению, явилось главным мотивом бегства?
– Э-э… девичья… блажь, – промямлил ротмистр, чувствуя себя дурак-дураком. – Так сказать… э-э… стремление к возлюбленному.
В ответ Гоцеридзе превесело фыркнул.
– Глупости. Вы описали образ действий юной дурочки, а великая княжна отнюдь не дура. Удивляюсь я вам, ротмистр: служить в Ялте и не иметь представления о личных качествах особ августейшей фамилии! Запомните: Екатерина Константиновна – очень рассудительная молодая девушка. Если она поставила себе цель, то будет идти к ней упорно и последовательно, шаг за шагом. Похоже, что цель ее – обвенчаться с известным нам графом Лопухиным. Примем эту цель как конечную. Но ведь на пути к ней имеются и промежуточные, не так ли?
Недогреев только моргал.
– И первая из промежуточных – избежать навязываемого ей династического брака с бельгийским Францем-Леопольдом, – до того любезно, что у ротмистра похолодело в животе, продолжал полковник. – Как тут быть, если все и всё против великой княжны? Ответ прост: устроить скандал, да такой, чтобы ославить себя на весь свет. Грандиозный скандалище. Саксен-Кобурги держатся строгих правил. Важнейшее для них – благопристойность. Если европейские газеты напишут о побеге великой княжны Екатерины Константиновны, то замужем за Францем-Леопольдом ей не бывать. Но ведь ей того и надо, не так ли? Скажу более: только тогда и появятся хоть какие-то шансы на ее брак с неким статским советником, мелкой сошкой… Сейчас-то шансов нет никаких!
Фаддея Евлампиевича осенило:
– Стало быть, ваше превосходительство, великая княжна направляется вовсе не во Владивосток?
– Отчего же? – весело удивился Гоцеридзе. – Ближняя цель не помеха дальней. Я полагаю, что великая княжна нацелилась именно на Владивосток. Но ловить мы будем не ее, а совсем другую особу. Доложите-ка, что пропало из вещей, не упуская ни одной мелочи. Вы говорили, здесь ставился любительский спектакль? Вот театральный-то реквизит меня особенно интересует…
Выслушав подробный отчет, он сейчас же продиктовал телеграмму всем губернским управлениям:
«Строго секретно. Приказываю принять меры к задержанию мошенницы и аферистки, дерзающей выдавать себя за великую княжну Екатерину Константиновну. По имеющимся сведениям, разыскиваемая пытается покинуть пределы Крымской губернии. Предписываю незамедлительно взять под особое наблюдение порты, причалы, железнодорожные вокзалы и почтовые станции. Проверять все пароходы, поезда и дилижансы. Обращая первейшее внимание на известное портретное сходство, иметь в виду, что разыскиваемая могла изменить внешность при помощи грима. При задержании подозрительных ни в коем случае не применять оружие, с задержанными обходиться учтиво. Гоцеридзе».
Недогреев даже зажмурился от зависти и унижения. Вот как надо было действовать с самого начала! «Удвоить бдительность», «задерживать подозрительных» – не те слова. Аферистка-лицедейка – это конкретно! Сразу ясно, кого ловить, да и тайна побега великой княжны соблюдена. Для всех старшая дочь государя по-прежнему пребывает в Ливадии, наслаждаясь солнцем, фруктами и полезными для здоровья морскими купаниями.
С первыми лучами рассвета выехали в Симеиз. Грек Яни показал, где высадил великую княжну и где она скрылась в соснах. С веселой развязностью Гоцеридзе велел несчастному Фаддею Евлампиевичу идти позади всех, не путаясь под ногами, но агентов его взял и пристроил к розыску наравне со своими, привезенными из Симферополя. В гору двинулись цепью, медленно, со всем тщанием осматривая не только лесные тропинки, но и каждый куст. Шевелили подлесок, ныряли в овраги, рассматривали каждый след, отпечатавшийся в лесной подстилке – тот или не тот? Натыкаясь на следы пикников, тихо и непечатно ругали беспечных поселковых жителей. Вот ведь нет у людей забот, кроме как сорить где попало!
– Сюда, ваше превосходительство! – наконец-то донеслось с левого фланга цепи.
Повезло Кошкину. Фаддей Евлампиевич аж заскрипел зубами от зависти. Почему всегда везет другим?
Под скатившуюся с горы глыбу величиной с хороший сарай кто-то затолкал ком на удивление чистого тряпья. Примчавшийся на зов Гоцеридзе, велев никому не подходить к глыбине, приблизился на цыпочках и извлек ком, оказавшийся пышным женским платьем со множеством оборочек и средней объемистости турнюром.
– Оно, – удовлетворенно проговорил полковник и даже глаза прижмурил как бы в блаженстве. – Вот здесь наша путешественница переодевалась в дорожное платье. Прямо нимфа. Скажите, пожалуйста – одна, без горничной! Переоделась и ушла вверх вон той тропинкой. Дядьков, Степанищев, Миллер – живо сюда! Осмотреть тут все как следует. Остальным отойти и не мешаться. Степанищев, у тебя руки длинные, а ну-ка пошарь под камнем получше, может, еще чего найдется…
И нашлось. Длиннорукий тощий Степанищев кряхтел, корчил мученические рожи, но все же подцепил и вынул на свет божий маленькую баночку темного стекла. Приняв ее на подставленную ладонь, Гоцеридзе поманил пальцем Недогреева.
– Знаете, ротмистр, что это такое?
– Никак нет, – сознался Фаддей Евлампиевич.
– Само собой, где уж вам. Эта баночка из гримерного набора «Диор и Лейхнер». Знаете, сколько он стоит? Только примадонны императорских театров могут позволить себе иметь такой грим… да еще императорская семья. – Полковник запустил в баночку палец, вынул, потер указательным о большой, полюбовался и даже понюхал. – Так я и думал. Тональный крем номер шестнадцать, если не ошибаюсь. Взгляните-ка. С таким цветом кожи можно играть прекрасную мавританку или, к примеру, цыганку. Не так ли?
– Точно так-с, – подобострастно подтвердил Фаддей Евлампиевич.
– Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей, – негромко, но с удовольствием пропел полковник. – Впрочем, есть еще один вариант, самый вероятный: загар. Простой южный загар, какой бывает у селянок. Но – ай-ай! – наносить такой грим, не обсыпавшись рисовой пудрой… Впитается в поры – потом за три дня не отскребешь… Бедная великая княжна… Ай-ай…
Гоцеридзе покачался с пятки на носок, глядя на Недогреева с видом веселой приязни. Зная, что означает это настроение полковника, всякий был бы рад сам себя затолкать поглубже под камень, прикрыть руками голову и зажмуриться.
– Ну так и быть, дам вам еще один шанс, – внезапно смилостивился полковник. – Вы полагаете, что наша беглянка укатила в Бахчисарай или Балаклаву?
Фаддей Евлампиевич уже не был ни в чем уверен. Но ответить «никак нет-с» означало нарваться на вопрос: «Почему же тогда вы не приняли мер к задержанию великой княжны на иных дорогах?» Пришлось ответить: «Точно так-с».
– Прэлэстно, – «включил» акцент полковник, и Недогреев совсем пал духом. – На чем же она уехала?
– Надо думать, ее поджидал сообщник с коляской.
– Законное предположение. На нижней дороге или на верхней?
– Полагаю, на нижней, ваше превосходительство.
– Да? Ну что ж, пойдем проверим.
Нет ничего приятного в том, чтобы идти в гору даже ранним утром, когда солнце только-только высунулось из моря и совсем не печет. Фаддей Евлампиевич вспотел в мундире. Украдкой вытер платочком лоб. А полковнику ничего – лезет и лезет вверх, будто у него не ноги, а пружины… Отнюдь не с сочувствием ротмистр подумал, что великой княжне было куда труднее взбираться по полуденному солнцепеку, даром что сосны дают тень. Она ведь даже зонтика от солнца не имела – проверили, фрейлину она не впустую посылала…
Нижнюю дорогу пересекли, не останавливаясь. Далее лес вытянулся в ниточку вдоль горы, вскипели справа яблоневые и грушевые сады с торчащими за ними крышами поселка, вновь показалась морская синь… Н-да… Кому красота и благолепие, а кому одни неприятности… «Господи, пронеси!» – взмолился Недогреев.
Не пронес. На почтовой станции говорливый старичок-смотритель припомнил, что да, была здесь давеча одна молодая барышня. Приметы? Виноват, ваше превосходительство, не обратил сугубого внимания. Вот разве что одна странность: одета хорошо и в модной шляпке, а на коже загар. Да еще на носу синие очки – от солнца, значит. Ждала без малого час и вроде как нервничала, а потом села в дилижанс и укатила…
– В сторону Севастополя? – спросил Гоцеридзе, метнув веселый взгляд на Недогреева.
– Зачем Севастополь? В сторону Ялты. Кондуктор ей с багажом помог, а она заплатила ему за проезд аж до Феодосии, я хорошо слышал…
– А багаж?! – закричал Недогреев, еще надеясь, что барышня, может, не та, а какая-то другая. – Багаж у нее какой был? Вспоминай, дед!
– Чего вспоминать, ваше благородие, когда хорошо помню? Один только ковровый баул и был, больше ничего. Да еще вышитый ридикюль, который она из баула вынула, когда в дилижанс садилась…
Чем ласковее смотрел на ротмистра полковник Гоцеридзе, тем сильнее хотелось Фаддею Евлампиевичу мучительно застонать и побиться обо что-нибудь лбом. Но вместо этого он сделался страшен, как кот, прижатый собаками к забору, и не своим голосом взревел:
– Врешь!!!
– Стар я врать, ваше благородие, – укоризненно ответствовал смотритель и шмыгнул носом от обиды. – Правду говорю.
И растаяла последняя надежда. Хуже того: ротмистр припомнил, как давеча, спеша к астрономам, едва-едва разминулся со встречным дилижансом. С тем самым! По времени – совпадает. Выходит, он, ротмистр Недогреев, как последний олух, был в двух шагах от великой княжны и пронесся мимо!
– Ну-с, теперь, надеюсь, все ясно? – по-прежнему ласково глядя на злосчастного Недогреева, произнес полковник. Акцент не «включил», но с того не легче.
– Так точно-с, – понуро ответил Фаддей Евлампиевич. А мысль работала: где теперь перехватить беглянку? Связаться с Феодосией? Нет, можно сделать проще. В Алуште большая почтовая станция с гостиницей для пассажиров, там они ночевали и оттуда еще не выехали, туда надо телеграфировать немедля…
– Ваше превосходительство! Дозвольте… – начал он и был прерван.
– Об Алуште подумали? – окончательно развеселился Гоцеридзе. Казалось, он сейчас расхохочется во все горло. – К телеграфу рветесь? Желаете исправить проворством ног промахи своего ума? Нет уж, дорогой вы мой, ваши промахи будут исправлять другие, а вас я отстраняю от расследования. Отправляйтесь в Ялту, сидите там тише мыши, и боже вас упаси помешать мне! Ваши люди останутся со мной. Понятно?
Несчастный ротмистр сумел лишь кивнуть, не в силах вымолвить «точно так-с» или «слушаюсь». Ясное утро померкло, как при солнечном затмении, в висках застучали молоточки, а подумалось только одно: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе и близость к Ливадии! Вот тебе и карьерные виды!..»
– Кстати, – напоследок обратился к нему Гоцеридзе, как будто что-то вспомнив, – ставлю сто к одному, что наша подопечная в данный момент находится уже не в Алуште. Она не дурочка, в отличие от… Ступайте! Да что с вами?..
Фаддей Евлампиевич мягко осел наземь. Впервые в жизни с ним приключился обморок, и неопытный в таких делах ротмистр успел подумать, что умирает. Потом все было как в тумане. Через полчаса он в сопровождении Перебейноги трясся в коляске в сторону Ялты, ощупывал мокрый мундир, думал, сколько же ведер воды вылили на него, чтобы привести в чувство, и предавался горестному унынию.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…»
