Александр Громов
Властелин пустоты
Пролог 1
Самым неожиданным было то, что прогнозы о полном вымирании человечества к 2100 (3000? 4000?) году н. э. ни на грош не оправдались.
Самым закономерным было то же самое.
И Солнце по-прежнему дарило свет и тепло, грело и, не задаваясь вопросом «зачем?», продолжало свой ленивый путь по Галактике через звездный клочок пространства, ответвившийся от спирального рукава Ориона-Лебедя.
И планеты – все, как одна, – по-прежнему слонялись от перигелиев к афелиям своих орбит, в положенное время подставляя солнечному ветру то или иное полушарие, меняли климат, теряли и наращивали полярные шапки, безумствовали землетрясениями и ураганами, варили в своих глубинах редкостные минералы, принимали переселенцев и, не задаваясь вопросом «за что?», безропотно отдавали им то, что имели.
Астероидов уже не было.
Люди рождались, старели, безропотно трудились, впадали в крайности, возносились над миром и выбирались из нищеты, крали чужое белье и устремлялись к звездам, лечились от насморка и воспитывали детей, становились тиранами и мучениками, создавали шедевры искусства, исполняли двумя пальцами «Собачий вальс», ссорились с соседями, погружались в религии и пытались позитивно воздействовать на наследственность.
Умирали – как всегда.
И так же, как прежде, человечество превосходило неживую природу многообразием явлений, и человек зачастую сам не подозревал, насколько он велик и настойчив, – равно как неведома ему была мера собственной беспомощности, беспринципности и глупости.
Земная цивилизация пережила химический, радиационный и генетический кризисы, одну глобальную войну, последствия парникового, тепличного и оранжерейного эффектов поочередно, двадцать три пандемии неизвестных болезней, два малых ледниковых периода и один не так чтобы малый.
Случалось, человечество вымирало на девять десятых и больше, затем возрождалось, меняясь с каждым новым возрождением и не подозревая об этом; приобретало новые способности, быстро множилось в числе, меняло привычки, правительства и режимы, слабо реагировало на приказы вождей вынуть из карманов кукиши для учета последних – и, поплевывая неизвестно по чьему адресу, работало, работало, работало… После чего до очередного вымирания оставалось не так уж далеко.
Вопросы перемещения во времени всё еще выглядели теоретической абстракцией.
Примерно в 2200 году, с открытием макротуннельного эффекта, была разработана туннельная камера – вид связи, позволяющий осуществлять переброску материальных, в том числе и живых тел (в виде информации, записанной на субкварковых частицах, с последующей сборкой на приемном конце), практически мгновенно и на сколь угодно большие расстояния. С этого момента вялый процесс колонизации Солнечной системы ускорился в сотни раз. Беспилотная ракета доставляла на избранное космическое тело туннельную камеру-приемник, после чего перед камерой-передатчиком выстраивалась длинная очередь переселенцев. Очень скоро туннельные камеры стали основным видом транспорта и на Земле.
Не обошлось без оппозиции. Как это бывает сплошь и рядом, мысль опередила время.
Далеко не всем – оно и понятно – пришлась по вкусу идея разрушения человеческого тела в камере-передатчике и использования энергии аннигиляции человека для туннельного переноса. Что произойдет, спрашивали скептики, если при субкварковой записи часть информации будет утеряна или искажена? Пассажир появится в пункте назначения нежизнеспособным уродом, да и появится ли он там вообще? Стихийные бунты против туннельного транспорта обычно носили локальный характер и по размаху ущерба не превосходили стоимости поврежденных камер, но продолжались довольно долго – вплоть до 2250 года. На этот отрезок времени падает и громкий скандал: некая молодая незамужняя особа по имени Доминика Лукреция Санчес, намереваясь провести уик-энд на Аляске, вошла в туннельную камеру на центральном вокзале Асунсьона и мгновение спустя появилась в Анкоридже беременной на седьмом месяце. Лечащий врач сеньориты Санчес заявил под присягой, что до злополучного инцидента ни о какой беременности не могло быть и речи. Судебный процесс, продолжавшийся несколько лет, родил прецедент: отцом ребенка была признана камера-передатчик в Асунсьоне, и вряд ли в чем-нибудь виновный обслуживающий персонал камеры был присужден к уплате алиментов в пользу матери малыша, появившегося на свет, кстати сказать, вполне здоровым. Впрочем, очень возможно, что это только анекдот.
Численность населения Земли в целом росла (хотя вряд ли за счет туннельного транспорта). Пилообразная динамика подъемов и падений, до обидного похожая на зигзаги численности популяции леммингов, могла позабавить кого угодно, только не землянина:
2000 г. – 6,5 млрд. чел.
2100 г. – 11,0 – # —
2200 г. – 15,3 – # —
2300 г. – 2,1 – # —
2400 г. – 8,7 – # —
2500 г. – 0,9 – # —
2600 г. – 4,4 – # —
2700 г. – 20,2 – # —
Солнечная система была освоена. Но звезды по-прежнему оставались недостижимыми. Теоретически существовала возможность туннельной заброски исследователя в окрестности любой звезды в Галактике – но только в виде субкварковой информации об этом исследователе, от которой, как легко понять, проку мало.
В 2788 году – эта дата известна точно – к ближайшим звездам стартовали сразу два туннельных корабля – в их действии был заложен иной принцип, нежели в работе заурядных тунн-камер, однако название, не отражающее сути, прижилось, в чем нет ничего удивительного – называют же слоеный торт «Наполеоном», и все довольны.
Туннельный корабль был способен покрыть расстояние до ближайших звезд за время, исчисляемое немногими неделями. В системах альфы Центавра, Сириуса и Летящей Барнарда не было найдено подходящих для человека планет – впрочем, на всякий случай там были оставлены капсулы с туннельными камерами. Прогресс был достигнут после изобилующего трудностями полета к эпсилон Эридана – из шести планет оранжевого карлика две – вторая и третья – оказались пригодными для колонизации. Вторая стала форпостом для дальнейшей эмиссии человечества в Галактику. Разрабатывались методики очистки планет, населенных местной жизнью – редко встречающейся и, как правило, вполне примитивной. Отныне человечество получило возможность бесконтрольно увеличивать свою численность…
В 2903 году началась Всеобщая Война.
Надо ли описывать ужасы происходившего? Достаточно напомнить, что по окончании Войны была забыта письменность. Воюющие стороны умерщвляли друг друга ядерным, уродовали генетическим и трясли геофизическим оружием. В междоусобную бойню было вовлечено и население ближайших звездных систем. Как ни удивительно, победитель во Всеобщей Войне был, но выигравшая сторона позавидовала проигравшей… О периоде до 3300 года нельзя сказать ничего определенного: археологические находки из тех слоев наводят на мысль об очень странном и неудобопонятном социуме.
Жизнь – теплилась.
В 3658 году человечество вновь изобрело туннельную камеру, а десятилетием позже сумело по уцелевшим чертежам восстановить примитивный туннельный звездолет. Путь в Галактику вновь был открыт. К 4000 году довоенный уровень развития цивилизации был неизмеримо превзойден как с количественной, так и с качественной стороны…
Но все это – к слову.
Пролог 2
Никогда еще со времени постройки туннельного корабля «Белая Звезда» на сирингийской верфи в его рубке не наблюдалось подобного столпотворения.
– Поймали, наконец?..
– Да, вот он. Веду вручную… Эх, потерял… Очень слабый контакт, эта штука почти ничего не отражает… Ага, снова поймал, вот он! Выходит из-за кольца… маневр, так… сближение… Цель захвачена. Через шесть с половиной минут выходим на дистанцию уверенного поражения.
Капитан потер виски. Шесть с половиной минут для принятия решения – бездна времени.
– Послушайте, э… как вас… да-да, я помню… Вы уверены, что объект является искусственным?
– Достоверность семь девяток, капитан. Чудес не бывает. Эта штуковина заведомо искусственная и режет нам курс. Прикажете объявить боевую тревогу?
– Нет, пока только готовность номер два. Продолжаем выполнение программы, курса не меняем. Черт знает что! – пожаловался капитан первому помощнику. – Исторический момент, первая экспедиция очистки, десять лет подготовки на Сиринге плюс перспективная планета, да что там, просто прекрасная планета! – и на тебе: на первом же витке того и гляди получим по носу неизвестно от кого. Обидно, черт…
– Просмотрели цивилизацию, капитан?
– Вряд ли. Какая тут может быть цивилизация – лес один… И потом, не я же выбирал для очистки именно эту планету. Уж поверьте мне, в Архиве нет никаких упоминаний ни о чистке, ни даже о беглой разведке этой системы кем бы то ни было, кроме нас.
– Довоенные информассивы частично утрачены, капитан. Да и послевоенные…
– Будет вам, коллега, сам знаю. – Капитан помолчал, кусая губы. – И очень хорошо знаю, что такое заявочный буй.
– Вы полагаете, это земляне, капитан?
– Обязан предполагать худшее. С землянами нам не тягаться. Кстати сказать, у них довольно своеобразные заявочные буи… На локаторе!
– Есть, капитан. Десантная капсула только что отошла. Объект меняет курс и резко увеличил скорость. Две минуты десять секунд до выхода на дистанцию…
Лицо первого помощника быстро каменело. Только дергался кадык, выдавая страх. Неожиданный рев капитана заставил резонировать переборки.
– Прекратить выполнение программы! Боевая тревога! Огонь на поражение! Курс отхода мне, живо! Уходим! Ухо…
Эти команды стали последним, что слышали люди на борту туннельного корабля «Белая Звезда», потому что раскаленный газ не способен отдавать команды, а умеет лишь расширяться в пустоте. На один короткий миг «Белая Звезда» в самом деле стала ослепительной белой звездой, затем расползлась по черноте корявым осьминогом, бесстыдно раскинувшим толстые светящиеся щупальца. Затем свечение угасло.
В малой десантной капсуле двое десантников лежали тесно, бок о бок, как два соседних снаряда в кассете, а для третьего, если бы и сыскался доброволец, места не нашлось бы, да и не надо. Уважающий себя десантник не станет гордиться заурядным заданием. Всей работы – слетать на спокойную с виду планету, осмотреться, взять пробы. Положа руку на сердце, автоматы справились бы ничуть не хуже. Еще повезло, что капитан вошел в положение, позволив десантникам набрать немного вовне-часов для аттестации, – мог бы и не позволить…
До того, как прошла команда на расстыковку, старший из двух десантников, чье имя не имеет для нас никакого значения, попросту спал, откинув голову в фиксаторы, и пробудился, ощутив легкий толчок, а вслед за ним – невесомость, маскируемую привязными ремнями. Младший, чье имя не должно нас пока интересовать, настолько успешно изображал, будто ничуть не нервничает, что в самом деле успокоился и даже начал позевывать. Капсула сядет точнехонько по наводке с «Белой Звезды», аналогично и взлетит после того, как десантники немного потопчутся по планете. Рутина – она рутина и есть.
Удар оказался настолько сильным, что оба отключились на несколько секунд. Капсулу встряхнуло, опрокинуло и закрутило волчком. Потом началась работа – рутинная, но стремительная.
Для хорошо подготовленного профессионала рутиной является абсолютно всё. Когда безумное вращение капсулы удалось остановить, среди жалобного писка приборов прозвучало и записалось неизвестно для кого лишь несколько вопросов и ответов:
– Чужой корабль?
– Вряд ли. Больше похоже на сторожевой спутник. Одного не понимаю: почему мы еще живы? – Старший посопел, пытаясь оживить навигационный комплект. – Ага… хоть это работает… Между прочим, маршевый двигатель сдох. Скорее всего нас приняли просто-напросто за крупный обломок, что и неудивительно.
– А наши ему тоже врезали, – заметил младший. – Ты заметил?
Старший только махнул рукой – возился с расчетами.
– Витка два сделаем, – сказал он наконец. – Потом будем падать. Не сгорим – значит, разобьемся.
– Что-нибудь можно предпринять?
– Постараться упасть в океан. Тогда, может быть, утонем.
– Шуточки у тебя…
Потом они почти не разговаривали. О чем?.. Для тех, кому осталось жить навряд ли больше двух часов, минуты летят чересчур быстро. И им нужно было успеть сделать очень многое… Или хотя бы попытаться успеть.
Океан не любит падающих в него с неба. Он встречает их очень жестко.
Казалось, капсула не вынырнет никогда. Но вот она едва заметно закачалась на зыби, и младший, порядком повозившись, сумел отвалить изуродованный люк. Он вытащил тело старшего, сразу поняв, что ему предстоит сделать, и все-таки долго пытался оказать уже ненужную помощь. Затем тело соскользнуло в океан, увлекая за собой обрывок лопнувшего привязного ремня и, медленно кружась, исчезло в глубине.
Небо здесь было синее, как на Сиринге, а море под капсулой сине-зеленое. Младший подождал с минуту, пока неяркая вспышка в сине-зеленом не подтвердила: тело старшего перестало существовать. Шипящий рой мелких пузырьков поднялся из глубины.
Так хоронили десантников, так их хоронят. Ближайшим родственникам на Сиринге будет вручен личный жетон, снятый с груди погибшего. Если будет…
Что может быть банальнее одиночки, застрявшего посреди океана? Младший мельком подумал, что глупо умереть способом, описанным тысячу раз, и почему-то именно эта мысль вцепилась в него намертво и не отпускала. «Глупо, – бормотал он, то и дело вглядываясь в горизонт изъеденными солью глазами. – Глупо».
На второй день он попробовал опреснять воду. На четвертый попытался пить соленую, и его выворотило. На шестой он привык и пил не морщась.
Утром седьмого дня он прикончил НЗ и проклял старшего, ошибшегося в расчетах. И в тот же день различил вдали полоску суши.
Еще два долгих дня и две ночи человек пытался помочь ветру и течению прибить капсулу к материку, пока та не села на рифовую отмель. Отсюда до густо поросшего лесом берега можно было рискнуть добраться вплавь.
Какие-то крупные тени двигались под ним на глубине, пугая. Уже невдалеке от полосы прибоя под самой поверхностью воды совсем рядом пронеслось нечто непомерно большое, швырнув в лицо гребень поднятой волны.
Он выполз на берег и долго отдыхал, лежа на песке. Чей-то длинный язык высунулся у края отмели, обернулся вокруг капсулы, и титановый шар исчез. Человек отметил это вполне равнодушно. Потом вошел в лес, еще не решив, нужно ли ему продолжать бороться за жизнь до последнего, согласно уставу десантной службы, или не стоит продлевать мучения еще на несколько дней.
Когда-нибудь я расскажу вам о том, что с ним случилось дальше. Или расскажет он сам, я не против. Главное, всё это тоже – к слову.
Прошло пятьдесят лет…
Часть первая
Встань и иди
Глава 1
Лучший способ утолить жажду – утопиться.
Приписывается Умнейшему
«Лидер-корвет «Основа Основ» – коммодору Ульвди-Улану. Внимание, ваше превосходительство. До встречи с метеорным роем осталось пять секунд ровно. Мы запаздываем с маневром».
«Коммодор Ульв-ди-Улан – лидер-корвету «Основа Основ». Не паникуйте, коллега. Я полностью информирован обо всем происходящем».
«Простите, ваше превосходительство, если я вмешиваюсь не в свое…»
«Вмешиваетесь».
«Еще раз простите, ваше превосходительство».
«Ничего, вы мне не мешаете. И перестаньте называть меня превосходительством, надоело. Кстати, все пристегнулись?»
«Точно так, все, коммодор, даже Й-Фрон. Он-то в первую очередь. У ограниченно ценных свое представление о собственной годности».
«Не иронизируйте, коллега. Будьте скромнее».
«Слушаюсь. Дозволено ли мне будет спросить, по какой причине отключен мой автопрокладчик курса?»
«Дозволено».
«?»
«Не понял вопроса, повторите».
«? коммодор».
«Теперь понял. Как вам хорошо известно, наш курс проложен таким образом, чтобы вывести корабль на круговую меридиональную орбиту для выполнения основной задачи и при этом избежать контакта как с главным кольцом планеты, так и с отдельными метеорными роями. Вы же сами и выбрали курс – эстетически совершенный, не спорю. Особенно хорош этот нырок под кольцо. Однако при прокладке курса не были учтены некоторые обстоятельства… Вы слушаете меня, коллега?»
«Так точно, коммодор. Слушаю».
«Не ощущаю вины в вашем голосе».
«Так точно, коммодор. Слушаю».
«Это уже лучше».
«Прошу прощения, коммодор, но точная степень моей вины мне неизвестна».
«Хромосферная вспышка, коллега. Вы ее отметили, но переоценили инерционность атмосферы. Под действием вспышки атмосфера начнет раздуваться раньше, чем вы предполагали, она уже сейчас раздувается. Вместо того чтобы отскочить рикошетом от плотных слоев, погасив при этом излишек скорости, мы просто-напросто изжаримся. Добавить вам блоков, чтобы вы убедились?»
«С удовольствием, коммодор. Я признателен».
«Включаю… Просчитали?»
«Точно так. Позвольте доложить, коммодор: у вас ошибка».
«Ты сам ошибка. Ну, что там у меня?»
«Разрушение корпуса лидер-корвета начнется раньше, чем температура в помещениях превысит максимально допусти…»
«Болтун, чтоб тебя! Говори по существу».
«Простите, коммодор, но это мой корпус… Я заинтересованное лицо. Признаю свою бездарность. Смиренно прошу разрешения на введение в действие автопрокладчика курса».
«Отказываю».
«Прошу коммодора привести основания для отказа».
«Основание: сравнение землянина в ранге полноценного человека и механизма твоего класса. Я справляюсь с математическими задачами быстрее тебя».
«Позвольте уточнить, коммодор. Не со всякими».
«Верно, не со всякими. Но с этой – быстрее. Утихни. Я только что просчитал твои возможности по этой задаче».
«Заранее согласен с вашей оценкой, коммодор».
«Не успеешь к маневру».
«Вам виднее. Однако позволю себе обратить ваше внимание на то обстоятельство, что на новом курсе мы, по-видимому, наткнемся на метеорный рой».
«Зацепим по касательной. Если, конечно, не хотим свалиться на эту планету. Боишься?»
«Как вам сказать, коммодор. Пожалуй, да».
«Поищи в своих блоках какую-нибудь древнюю молитву. Говорят, помогает».
«Мгновение, коммодор. Нашел. Застольная подойдет?»
«Подойдет. Займи ею себя и экипаж, если хочешь».
«Слушаюсь. Включаюсь в общую связь… Господи, Отче наш, иже еси на альфе Си… прошу прощения, тут центаврийский диалект, даю перевод… да будет вкусно нам мясо… тут непереводимо, чье мясо… под знаменем Косого Креста, да упокоится в нас рыба… опять непереводимо… из глубин бездонных и всякая тварь, какой Ты нас одариваешь, да не причинят ущерба никакой Твоей мыслящей твари ни отходы наши низменные, ни тюбик, в Пространство выброшенный…»
«Э! Э! Ты что? Я тебя просил читать это мне? Просил, я тебя спрашиваю?!»
«Никак нет, коммодор. Виноват».
«Превосходительство. Мне надоела твоя фамильярность».
«Так точно, ваше превосходительство. Виноват».
«То-то же».
«Осмелюсь доложить, ваше превосходительство. До встречи с метеорным роем осталось ровно четыре секунды. Позволите оповестить экипаж?»
«Суетишься. Оповестишь через полторы секунды, за секунду до начала маневра. Глухаря Й-Фрона – персональным акустическим сигналом, без этих твоих шуточек с микроразрядником. Ты меня понял?»
«Так точно, ваше превосходительство».
«Вольно, рядовой. Разрешаю расстегнуть ремень и облокотиться на соседа. Ха-ха. Это шутка. Почему не смеешься?»
«Смеюсь, ваше превосходительство. Ох-ха-ха-а-а!… Ха-кха-ха-а… хрр! Прикажете продолжать, ваше превосходительство?»
«Хватит, бестолочь».
Когда прозвучал сигнал оповещения, Й-Фрон находился там, где его застала команда пристегнуться, – в рабочем отсеке Нбонга-2А-Мбонга, поместившись в свободном кресле. Особых перегрузок не предвиделось, гравиполе внутри лидер-корвета держалось стабильно, но в связи с предполагающимися маневрами корабля можно было ожидать нескомпенсированных толчков и тряски, о чем корабль и сообщил Й-Фрону, насмешливо присовокупив, что из одного его знакомого с ограниченной ценностью, если только он не сообразит пристегнуться получше, тряска выпустит наружу всю его никчемную душу, против чего он, лидер-корвет «Основа Основ», нисколько не возражал бы. Пререкаться Фрон не стал – в его положении пререкаться не было резона, – он просто-напросто прикрепил себя к креслу и стал отсчитывать мгновения до маневра. Могучая туша Нбонг-2А-Мбонга, главного чистильщика, занимала половину отсека. Нбонгу не было нужды сломя голову кидаться в противоперегрузочное кресло – он находился в нем постоянно. Фрон не раз размышлял о том, был ли Нбонг способен покинуть это специальное, вшестеро шире и массивней обычного кресло, если бы возникла такая необходимость, и приходил к выводу, что вряд ли. Даже если Нбонг-2А-Мбонг сумел бы встать, что само по себе казалось невероятным, он ни за что не смог бы без помощи корабля выйти из отсека. Ограниченно ценные из наземных вспомогательных служб поговаривали, что при постройке «Основы Основ» этот отсек создавался специально вокруг Нбонга, после чего вместе с ним был вживлен в надлежащее ему место корабля, но прямо спросить об этом Нбонга было немыслимо, и Фрон не знал, верить ли трепу. Одно было бесспорно: Нбонг-2А-Мбонг безвылазно находился в своем тесном отсеке, жил здесь и работал, ел и извергал, по-видимому совершенно не страдая от заточения в четырех стенах. Понятие клаустрофобии было ему неведомо.
Собственно, их было двое – два универсальных специалиста I класса, прекрасно дополнявших друг друга, два чистильщика планет, два сиамских близнеца, один из которых рос и развивался внутри другого, и двойка в полученном при аттестации имени подчеркивала именно это обстоятельство. Для Нбонга существовал отсек и мир вовне, воспринимаемый через телепатемы корабля и экипажа. Для Мбонга, скромным комочком скорчившегося в громадном чреве своего брата, внешний мир выглядел несколько усложненной абстракцией, иногда наблюдаемой чужим зрением и не очень привлекательной на вид. Он не стремился наружу. Ради забавы Мбонг даже научился разговаривать губами брата – ему нравилось проявлять самостоятельность, не покидая отведенного ему природой и судьбой места. В свое время он отказался от операции по разделению, и брат не настаивал.
Если бы Нбонг спал, а Мбонг, напротив, бодрствовал, Й-Фрон рискнул бы задать вопрос с надеждой получить ответ – слывя на весь космофлот отчаянным либералом, Мбонг иногда снисходил до разговоров с ограниченно ценным подсобным рабочим, вдобавок раздражающе глухим к телепатемам. Только лишь спросить, куда на этот раз летим и зачем… и пусть бы корабль мешал разговору, по обыкновению вставляя ядовитые реплики, пусть бы недовольно побулькивал Хтиан из своего бассейна, пусть бы наконец коммодор прервал беседу кратким приказанием… пусть… Но Мбонг спал, и до его пробуждения оставалось четырнадцать часов с лишним. Мбонг спал по двадцать часов в сутки.
Сейчас Нбонг был недоволен: какого черта этот глухарь торчит в его персональном отсеке? Корабль, должно быть совершенно с ним согласный, принял его мысли как руководство к действию. Й-Фрон не ушибся – он был настороже и не удивился внезапному исчезновению кресла. Острое чувство обиды, вспыхнувшее было в нем, развеялось так же быстро, как появилось. Какой смысл обижаться? Ограниченно ценный Й-Фрон лежал на полу отсека и ждал. Ничего другого ему не оставалось. Телепатический окрик коммодора возымел свое действие: за четверть секунды до начала маневра корабль вновь вырастил кресло – жесткое и неудобное, но с этим можно было мириться.
Само собой, он не успел. И, уж конечно, корабль опять не был виноват в его медлительности, так что жаловаться коммодору вряд ли имело смысл. Пол выскользнул из-под подошв, Й-Фрона грохнуло о стену так, что он света невзвидел, затем толкнуло в другую сторону, сбило с ног, размазало по полу и навалило сверху свинцовых кирпичей, затем подбросило вверх, и тут наконец кресло поймало его в объятия. К счастью, обошлось без сюрпризов, кресло было как кресло. Без шипов. Он даже успел отдышаться, прежде чем корабль опять начало крутить и швырять. Похоже, лидер-корвет был занят чем-то достаточно важным, чтобы отвлекаться на такую мелочь, как Й-Фрон.
Можно было отдохнуть.
Фрон закрыл глаза. Он любил такие моменты и ценил их по достоинству. Его работа начнется немного позже, когда «Основа Основ» выйдет на стабильную орбиту. Кому-то, как всегда, надо выполнять черную работу – ему или Дин-Джонгу – скорее всего все-таки ему, и он соглашался в душе, что это правильно, – но не прямо сейчас, а позже… какое это чудесное слово – ПОЗЖЕ! Как только корабль покончит с маневрами, можно будет расслабиться, разнежиться в жестком кресле, лелея робкую надежду, что о нем на время забыли, и, пока о нем вновь не вспомнят, наслаждаться тишиной и покоем.
Быть может, по завершении работы ему позволят выспаться.
Быть может.
Конечно, при условии, что работа будет образцовой.
Он будет стараться.
Его превосходительство коммодор Ульв-ди-Улан, глава экспедиции очистки и сменный Первый командир лидер-корвета «Основа Основ», имел необычайно маленькую голову. Холмы и долины игрушечного личика рвались вперед атакующим клином – за исключением подбородка, увязшего в шее, – вялые уши были сдвинуты к вискам, а впереди скул и носа в авангарде атаки выступали глаза – два неподвижных ртутно-блестящих полушария, словно бы выпертых наружу чудовищным давлением, когда игра наследственных генов стиснула череп коммодора, выдавив из него содержимое. Количества мозгового вещества в черепной коробке Ульв-ди-Улана не хватило бы даже для собаки. И тем не менее коммодор Ульв-ди-Улан считался – и заслуженно! – одним из наиболее надежных работников Дальнего Внеземелья, имея прекрасный аттестат и незапятнанный послужной список. Еще он имел каску особой конструкции, располагавшуюся на затылке сразу за капитанской фуражкой; индивидуальный полетный кодекс, написанный для него после всестороннего обследования, когда он был еще желторотым юнцом, специальным параграфом категорически исключал возможность снять каску даже в душе. Как всегда, кодекс подчеркивал очевидное, очень напоминая инструкцию о прямохождении: утвердите себя прямо и совершайте ряд последовательных падений, предупреждаемых выставлением попеременно левой и правой ноги… И без всякого кодекса Ульв-ди-Улан ни за какие блага не пожелал бы расстаться с каской даже на секунду: каска мягко поддерживала и оберегала кожистый мешок на затылке коммодора, заключающий в себе существенную часть полушарий головного мозга. И какого мозга! Владея способностью не впадать по пустякам в ненужную гордыню, Ульв-ди-Улан знал, что умеет решать навигационные задачи лучше и быстрее самого совершенного земного корабля.
Это был его конек. Сменный Первый командир лидер-корвета «Основа Основ» – сменный лишь по названию, а не по факту, ибо в хорошо подобранном экипаже трудно сыскать негодяя, желающего оспаривать командование у того, кто более всего достоин этой роли, – коммодор Ульв-ди-Улан относился к высшей подгруппе класса полноценных граждан и воспринимал это обстоятельство со спокойным достоинством, приличествующим его положению. В каждом настоящем командире годы работы во Внеземелье развивают привычку не пресекать без нужды инициативу подчиненных, проявляя твердость лишь в безусловно необходимых случаях. Ульв-ди-Улан вовремя прикрикнул на корабль, по обыкновению не удержавшийся от издевки над ограниченно ценным. Во-первых, пусть не отвлекается во время маневра. Во-вторых, ограниченно ценный – еще не значит вовсе бесполезный. У хорошего командира ничего не пропадает зря.
«Уловил мысль, бездельник?»
«Точно так, ваше превосходительство. Уловил. Ой…»
«Попадание?»
«Точно так…»
«Не паникуй. Иди ровнее».
«Ой…»
Несмотря на все старания корабля погасить перегрузки, коммодора трясло и швыряло, и каска на затылке была как нельзя более кстати. Корабль рыскал из стороны в сторону, суматошно виляя на периферии метеорного роя. Получал по корпусу, огрызался огнем. Чаще всего на месте пробоины вырастал «глаз» – локатор дальнего обнаружения, реже – полушаровидная орудийная башня, а случалось – то и другое сразу. Лидер-корвет защищался.
Метеорный рой кончился. Впечатляющее кольцо планеты меркло и кривлялось в плазменном облаке, окутавшем корабль при рикошете от атмосферы. Корабль выл и рвался вверх. С коротким чмокающим звуком отсосало одну из бортовых башен. Лидер-корвет екнул реактором. Края раны моментально схлопнулись. Теперь на этом месте вырастет двойной или тройной слой брони, не иначе.
«Трус, – подумал Ульв-ди-Улан. – Боится боли».
Корабль вздрогнул.
«Позволю себе заметить, ваше превосходительство…»
«Помолчи. И перестань читать частные мысли. Что передает сторожевой спутник?»
«Старые справочные данные по планете, ваше превосходительство. Позволите доложить экстрактно?»
«Да, напомни».
«Пять шестых поверхности – океан, глубины до пяти километров. Один большой материк, острова. Следы тектонической деятельности незначительны. Сила тяжести на поверхности немного меньше земной, хотя сама планета больше. Магнитного поля нет. Климат ровный, атмосфера плотнее земной. Зафиксировано наличие растительного и животного мира. Планета кислородная, фотосинтез. Позволю обратить внимание вашего превосходительства на предполагаемое отсутствие в коре планеты значительных рудных месторождений. По-видимому, после наращивания активной оболочки планету целесообразнее использовать в качестве курорта».
«Без тебя разберемся. Продолжай».
«Прошу прощения, ваше превосходительство, это все. Спутник сообщает о неустранимой неисправности – около полутора тысяч мегасекунд назад он пострадал при пресечении попытки вторжения неопознанного корабля в охраняемое пространство. В связи с чем приносит искренние извинения и желает нам всяческого успеха. Позволите ободрить его от вашего имени?»
«Передай ему благодарность за службу. Этого достаточно?»
«Вполне, ваше превосходительство».
«Превосходительство, превосходительство… Надоело. Разрешаю быть менее официальным».
«Вполне достаточно, коммодор».
Планета медленно поворачивалась под «Основой Основ». Из-за края диска вставало солнце. Корабль шел от Северного полюса к Южному, пересекая линию терминатора. Все пятьдесят очистных бомб должны были лечь на пологую кривую, дважды наискось перечеркивающую материк – двадцать пять на этом витке и двадцать пять на следующем.
– Первый – вышел, – доложил Й-Фрон.
В выдвинутом к планете хоботе корабля, похожем на яйцеклад гигантского насекомого, неспешно продвинулись вперед бледные трехметровые шары. Второй, ставший теперь крайним в очереди, темнел на глазах – наращивал термоустойчивую оболочку.
Й-Фрон посторонился. Бледные шары пугали его. Пусть корабль также целиком состоит из активного вещества – к кораблю он привык. Кто знает, что на уме у этих шаров? Любой из них может поглотить ограниченно ценного, словно козявку, если додумается начать наращивать активную массу чуть раньше, чем следует.
