bannerbannerbanner
История народа хунну

Лев Гумилев
История народа хунну

Полная версия

Борьба жунов и китайцев

Власть чжоуских ванов держалась «на острие копья». Это положение не могло длиться бесконечно. В 842 г. до н.э. население столицы восстало против Ли-вана и штурмовало дворец. Ли-ван бежал. Власть взяли в свои руки сановники Чжоу-гун и Чжао-гун, которые пошли навстречу требованиям восставшего народа. Эпоха их регентства (842–827) получила характерное название «Всеобщее согласие» (Гунхэ). Этой ценой была спасена династия, но мощь ее не восстановилась, несмотря на удачное отражение хуннов и победоносную войну с царством Сюй на юго-востоке Китая.

Пока феодальных и удельных владений в Китае было много, размер их был очень мал. Поэтому ван (царь) имел бесспорное преимущество перед любым из своих князей. Но когда владения укрупнились, пропорционально выросла сила отдельных князей, и ванам пришлось с ними считаться. Однако это не всегда было так: нередко личные интересы и страсти вмешивались в политические расчеты и опрокидывали их. Так, например, Ю-ван, влюбившись в красавицу Бао-сы, стал пренебрегать своей законной супругой, дочерью князя Шэня. Последний вступился за оскорбленную дочь; возник конфликт между феодалами, причем обиженный вельможа попросил помощи у соседних племен «варваров». Тут и начали контрнаступление жуны и ди. В 771 г. гуаньжуны вмешались в феодальную войну и вторглись в Китай. Ю-ван пал в битве, и гуаньжуны осели на китайских землях. Они заняли область между реками Гин и Вэй «и продолжали утеснять Серединное Государство»[137] . Пин-ван из дома Чжоу, не сумев отбиться от наседавшего врага, ушел на восток в Лоян, но гуаньжунов отразил князь Сян в 770 г. до н.э. С этого времени начинается фактический распад княжества Чжоу.

Несколько позднее активизировались на востоке шаньжуны. В 706 г. они прорвались сквозь княжество Янь и княжество Ци и разбили князя Ци под стенами его столицы. Только через 44 года Хуань-гун, князь удела Ци, выгнал их из пределов Китая[138] . Однако распри по-прежнему мешали китайцам объединять свои силы, и в 644 г. жуны разорили удел Цзинь, князь которого был главою имперского союза. В 642 г. они пришли на помощь своему бывшему врагу – мятежному князю удела Ци, и произвели опустошительный набег на удел Вэй.

Но наибольших успехов жуны достигли в 636 г. до н.э. Великий князь Сян-ван из политических соображений женился на княжне из жунов. Однако молодая княгиня стала участницей заговора против него одной из придворных клик. Они привели своих соплеменников, а ее друзья отворили им ворота столицы, и великому князю пришлось бежать. Четыре года грабили жуны беззащитный Китай, пока Вэнь-гун, князь удела Цзинь, добивался согласия имперского сейма на вручение ему полномочий на изгнание жунов и восстановление порядка. Только в 632 г. он изгнал их из столицы и казнил изменника, узурпатора – князя удела Дай. Тогда же циньский Му-гун (659–621) уничтожил 12 владений жунов на западе и вернул Китаю земли Чжоу.

Однако жуны не были разбиты, и борьба продолжалась до 569 г., когда они заключили мир с уделом Цзинь[139] . В V веке перевес склонился на сторону китайцев. Чжао-ван, князь удела Цзинь, завоевал царство икюйских жунов в Шэньси и восточном Ганьсу. By Лин, князь Чжао, покорил в Ордосе лэуфань и линьху, а Цинь Кай, полководец княжества Янь, «внезапным нападением разгромил Дун-ху»[140] .

Каким образом окончательная победа досталась китайцам, убедительно показано ими самими. Жуны занимали огромную территорию и делились на множество больших и малых племен. «Все сии поколения рассеянно обитали по горным долинам, имели своих государей и старейшин, нередко собирались в большом числе родов, но не могли соединиться»[141] . До тех пор, пока в самом Китае царила феодальная раздробленность, жуны могли иметь частные успехи, но как только владения укрупнились и князья стали царями, централизованная сила победила храбрых жунов. Каменные замки оказались более надежными убежищами, чем горные ущелья. Икюйские жуны попробовали было подражать китайцам и построили ряд крепостей. Но китайцы уже владели осадной техникой и без труда взяли их замки. Кроме того, мы не знаем, каковы были отношения между жунами и хуннами. Вряд ли они были друзьями. А если так, то положение жунов должно было быть трагично: зажатые между Китаем и Великой степью, они не имели тыла, а горные долины, где они пытались укрыться от наступавшего врага, оказались ловушками, не имевшими выхода, не убежищем, а местом гибели.

В результате пятивековой борьбы жуны были разделены на две части: основная была оттеснена на запад, к горному озеру Кукунор, а другая – на восток, в горы Хингана, где и растворилась среди восточных ху[142] , затаив вражду против китайцев. В результате в III веке до н.э. сложился племенной союз дунху, захвативший гегемонию в восточной части Великой степи. В это же время вновь ожили и вернулись к активной исторической жизни народы западной части Степи.

В 250 г. до н.э. парфяне, возглавив иранское освободительное движение, выгнали из Мидии завоевателей македонян, а родственные им сарматы завоевали Скифию, т.е. причерноморские степи[143] .

Как будто каким-то мощным толчком были приведены в движение степные народы в середине III века до н.э.

Культура плиточных могил

В то время когда китайцы и жуны уничтожали друг друга в истребительных войнах, в степях Центральной Монголии и Южного Забайкалья сложилась оригинальная культура, которой предстояло большая будущность. Это так называемая «культура плиточных могил», а по сути дела – ранний этап самостоятельной хуннской культуры. Она исследована Г.И. Боровкой[144] и Г.П. Сосновским[145] , но законченное описание ее принадлежит А.П. Окладникову[146] . Эти могилы, вытянутые цепочками с юга на север, содержат великолепные изделия из бронзы. Описание их я опускаю, так как оно имеется в работах указанных авторов, и, опираясь на характеристику культуры плиточных могил, данную А.П. Окладниковым, попробую перейти к интерпретации.

 

Судя по дошедшим до нас материалам, основным занятием людей, оставивших плиточные могилы, было скотоводство; к тому же они в совершенстве владели техникой литейного дела. В могилах обнаружены раковины-каури из Индийского океана, белые цилиндрические бусы из пирофиллита, фрагменты сосудов-триподов китайских форм. Это указывает на широту культурных связей, которые простирались от Китая до Алтая, Минусинской котловины и Средней Азии. Однако еще незаметно следов классового расслоения: «расположение могил указывает на прочность общинно-родовых связей»[147] . Это не значит, конечно, что не было богатых или бедных семей, но и те и другие находились в рамках патриархального рода. Патриархальный род – это строй аристократический. Заслуженные воины, старейшины и вожди составляют его верхушку, и их могилы должны иметь отличие от могил рядовых их соплеменников. Таковыми являются «оленные камни», т.е. плиты, украшенные изображениями оленей, солнечного диска и оружия. На изготовление их затрачивался труд настолько большой, что он был непосилен одной семье покойника. Очевидно, это было общественным делом[148] . Антропологический тип на протяжении всего I тысячелетия до н.э. не менялся; именно в эту эпоху складывался и сложился характерный палеосибирский тип, справедливо приписываемый хуннам[149] .

В чем же различие культуры плиточных могил[150] и последующей, непосредственно примыкающей к ней хуннской культуры? Во-первых, хунны широко использовали железо, которое в плиточных могилах встречается редко. Этот факт получает крайне простое объяснение. Первоначально степняки получали железо с юга от тибетцев-кянов[151] . Сомкнулись они с ними около 205 г. до н.э.[152] , и только тогда железо потекло в Степь широким потоком. Во-вторых, у хуннов мы обнаруживаем царские могилы. И это понятно, так как лишь в 209 г. до н.э. произошла консолидация родов и была установлена твердая центральная власть, а до этого хунны были просто конфедерацией родов. Значит, появление царских могил – не что иное, как этап истории одного народа. Все прочие черты совпадают, и, следовательно, вышеприведенная характеристика относится к раннехуннскому обществу, точнее, к становлению его в IX–IV веках до н.э. В IV веке хунны усилились настолько, что перешли обратно на южную сторону Гоби[153] , и китайцы, только что одержав победу над бэйди, были вынуждены защищаться от нового врага, учитывая его особую стратегию и непривычную тактику. Памятники этого столкновения – Великая китайская стена и плиточные могилы во Внутренней Монголии[154] .

О языке хуннов

Вопросу о языке, на котором говорили хунны, посвящена большая литература, ныне в значительной степени потерявшая значение[155] . Сиратори доказывал, что известные нам хуннские слова – тюркские и единственная хуннская фраза, дошедшая до нас, – тюркская[156] . Исследования финских ученых поставили вопрос о хуннском языке в несколько иную плоскость: Кастрен[157] и Рамстедт[158] высказали мнение, что хуннский язык был общим для предков тюрков и монголов. Пельо отметил, что он включает в себя элементы еще более древнего слоя[159] . Лигети оставляет вопрос о хуннском языке открытым, ссылаясь на то, что хуннское слово, обозначающее «сапоги», известное нам в китайской транскрипции, звучит «сагдак» и не имеет аналогий ни в тюркских, ни в монгольском языках. Приведенное им сопоставление с кетским словом «сегди» не удовлетворяет самого автора[160] .

Однако это слово имеет прямое отношение к старорусскому слову «сагайдак», т.е. колчан со стрелами и луком. Оно тюрко-монгольского происхождения и было в употреблении в XVI–XVII веках. Связь его с хуннским словом «сагдак» совершенно очевидна, так как хунны затыкали за голенища стрелы, которые не помещались в колчане[161] , как впоследствии делали русские, затыкая туда ножи. Итак, слово «сагдак» восходит, возможно, к той же тюрко-монгольской языковой стихии, которая в I тысячелетии до н.э. была еще, очевидно, слабо дифференцирована; но возможно также, что общность известных нам хуннских и монгольских слов объясняется культурным обменом между народами, которых тесно связывала историческая судьба. Несмотря на приведенные соображения, можно думать, что сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно, так как имеется прямое указание источника на близость языков хуннского и телеского[162] , т.е. уйгурского, о принадлежности которого не может быть двух мнений. Сам Лигети указывает, что сомнения в тюркоязычии хуннов основаны на анализе специальных «культурных слов», которые очень часто оказываются заимствованными, в чем нет ничего удивительного, так как общение хуннов с соседями было продолжительным и интенсивным.

IV. Великая стена

Война хуннов с княжеством Чжао

Победа, которую предки китайцев одержали над окружавшими их со всех сторон враждебными племенами (жунди, кянов, маней, юэ и пр.), далась им очень нелегко и стоила недешево. Но даже после того, как внутри китайских земель были уничтожены жунские княжества и подчинены племена, граничившие непосредственно с царствами, образовавшимися в результате укрупнения феодальных княжеств, китайцы чувствовали себя на своей земле, как на острове, окруженном враждебной стихией.

Об этом весьма красочно повествует стихотворение Цюй Юаня «Призывание души»[163] . Изложенная там географическая концепция заслуживает внимания.

 
 
Восточной стороне не доверяйся,
Там великаны хищные живут
И душами питаются людскими;
Там десять солнц всплывают в небесах
И расплавляют руды и каменья,
Но люди там привычны ко всему…
 

Любопытно, что о море нет ни слова. В эпоху Цюй Юаня восточные юэ – «хищные великаны» – еще держались в Цзян-нани и доставляли китайцам больше неприятностей, чем не освоенное для плавания море. О юге сказано следующее:

 
И в южной стороне не оставайся!
Узорами там покрывают лбы,
Там человечину приносят в жертву
И стряпают похлебку из костей.
Там ядовитых змей несметно много,
Там мчатся стаи великанов-лис;
Удавы в той стране девятиглавы.
Вся эта нечисть там кишмя кишит,
Чтоб пожирать людей себе на радость.
 

Эта мрачная картина кое в чем находит подтверждение. Ло Гуан-чжун также сообщает, что у южных маней-лесовиков практиковались человеческие жертвоприношения[164] . Фантастическая зоология остается на совести Цюй Юаня. Но это все пустяки по сравнению с западом:

 
Про вредоносность запада послушай:
Повсюду там зыбучие пески,
Вращаясь, в бездну льются громовую.
Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда!
А если чудом избежишь несчастья,
Там все равно пустыня ждет тебя,
Где каждый муравей слону подобен,
А осы толще бочек и черны.
Там ни один из злаков не родится
И жители, как скот, жуют бурьян,
И та земля людей, как пекло, жарит…
Воды захочешь – где ее найти?
И помощь ниоткуда не приходит.
Пустыне необъятной нет конца…
 

Тут описана не пустыня Такла-Макан, как можно было бы подумать: в III веке до н.э. китайцы так далеко не проникали. Это всего-навсего сухая степь в предгорьях Наньшаня и по реке Эдзин-Голу. Описание степного вихря вполне реалистично. О севере сказано:

 
На севере не вздумай оставаться:
Там громоздятся льды превыше гор,
Метели там на сотни ли несутся…
 

Еще мрачнее описание зенита и надира. Поэтому желание отгородиться от такого «страшного мира» вполне естественно. Но пограничные племена не давали китайцам забыть о себе. Летописи наполнены рассказами о нападениях жунов. С VIII по III век до н.э. между ними шла упорная борьба с переменным успехом[165] . И только в 214 г. до н.э. войска объединенного Китая окончательно подавили сопротивление жунов.

Победа над жунами принесла северокитайским княжествам больше вреда, чем пользы, поставив их в непосредственную близость со степными хуннами; последние оказались гораздо более свирепыми и опасными врагами. Уже в 307 г. By Лин, великий князь из дома Чжао, разгромив племена линьху и лэуфань, принужден был построить пограничную крепость Яй-мынь и оборонительную стену у подошвы хребта Иньшань, исконной территории хуннов. Его примеру последовал полководец Цинь Кай в княжестве Янь, который воздвиг оборонительную линию, прикрывающую Ляоси и Ляодун от набегов дунху[166] . Однако эти частные мероприятия не останавливали хуннских набегов; к тому же выяснилось, что лучше терпеть небольшие потери от грабежа со стороны соседей, чем строить столь громоздкие сооружения, не приносящие ожидаемого эффекта. Поэтому князья предпочли организовать легкую конницу для отражения хуннских набегов, и впоследствии этот план борьбы расценивался как лучший из всех применявшихся[167] .

В III веке до н.э. хуннские нападения на Китай усилились. Сыма Цянь сообщает, что Ли My, полководец княжества Чжао (в Шаньси), отражал постоянные набеги хуннов[168] . Он занимал оборонительную позицию: «Как только хунны вторгнутся в наши владения и начнут грабить, немедленно уходите в лагерь и обороняйтесь, – предупреждал он своих воинов. – Всех, кто посмеет брать пленных, буду казнить!»

При такой тактике он не нес потерь, но вызывал естественное недовольство своего вана, который предложил ему либо изменить тактику, либо уйти в отставку. Ли My выбрал второе, но его преемник, принявший бой с противником, понес такие потери, что лишился возможности оборонять границу. Снова был назначен Ли My с огромными полномочиями. Тактика хуннов заключалась в молниеносных набегах маленькими отрядами. Такие отряды рыскали по всем пограничным районам, но встречали отпор со стороны расположенных там китайских гарнизонов. Чтобы обезопасить себя от них, хунны стали увеличивать численность отрядов, а этого только и хотел Ли My. Он добился того, что шаньюй «во главе неисчислимых полчищ» напал на его обученное войско. Силы Ли My определились в 1300 колесниц, 13 000 всадников, 50 000 «воинов ста золотых»[169] , 100 000 лучников, особо обученных им самим. Эти цифры не надо понимать буквально. Две первые близки к действительности, а две последние – синонимы множества, но ясно, что главной силой Ли My были лучники. Он построил войско «наподобие крыльев», т.е. охватил фланги противника. Очевидно, «неисчислимые полчища» хуннов численно уступали китайской армии. Полуокружением Ли My заставил врага отказаться от маневрирования и принять бой, в котором хунны понесли большие потери и были разбиты. Было уничтожено племя даньлянь, разгромлено дунху и сдалось племя линьху. Из указанного видно, что хунны уже стояли во главе племенного объединения, но это поражение лишило их гегемонии в Степи, и позднее она перешла к их восточным соседям – дунху.

Но княжество Чжао недолго наслаждалось лаврами своих побед. В 226 г. до н.э. оно было покорено царством Цинь, через пять лет объединившим весь Китай.

Построение великой стены

В древности княжество Цинь было пограничным уделом, боровшимся с жунами. После подчинения 12 жунских племен княжество включило их в свой удел и в значительной мере усвоило их обычаи. Присоединив же к себе княжество Бо (в Шэньси), основанное беглецами из царства Шан-Инь, Цинь восприняло не чжоускую, а шанскую линию китайской культуры. Оба эти обстоятельства настолько отличали Цинь от остальных княжеств, что те считали Цинь жунским владением и не всегда соглашались на его участие в общекитайских съездах и союзах[170] . Однако победы на юге и западе, отдавшие в руки циньских князей огромную территорию с воинственным населением, сделали Цинь наиболее сильным княжеством Китая.

На севере Цинь установило связи с кочевыми юэчжами. От циньских князей юэчжи получали великолепные ткани и зеркала, сохранившиеся до нашего времени в горноалтайских курганах[171] , а циньцы заимствовали у юэчжей конный строй, упразднив громоздкие неповоротливые колесницы[172] . Небезынтересно также отметить, что, по-видимому, через юэчжей в Иране и Индии узнали о существовании китайского государства на востоке, которое с тех пор до наших дней именуется у индийцев и иранцев «Чин» или «Мачин» (Великое Цинь)[173] .

Военная реформа весьма усилила боевую мощь династии Цинь и облегчила ей победы над царствами Восточного Китая. Создателем мощи царства Цинь был сановник Шан Ян, который провел ряд реформ, упразднивших общинное землевладение, обессиливших старинные аристократические роды и превративших Цинь в централизованное государство, осуществившее объединение Китая. Восточные китайцы сопротивлялись отчаянно. Около 200 лет длилась война. Эта эпоха и получила в китайской историографии название «Брань царств». Циньская дипломатия искусно ссорила восточных ванов между собой, а циньская армия наносила им жестокие поражения. Наконец князь Ин Чжэн завершил покорение восточных царств и принял титул общекитайской династии Цинь – Цинь Ши-хуанди. Не ограничившись этим, он совершил поход на юг и заставил южных юэ признать верховную власть империи. Затем был завоеван Ордос, а хунны отогнаны от Иньшаня. Располагая огромными средствами, Ши-хуанди решил обезопасить свою северную границу и предпринял сооружение Великой стены, отделившей Китай от евразийских степей. Уже существовавшие разрозненные стены было решено соединить в единую мощную цепь укреплений. Работы велись днем и ночью; когда выяснилось, что людей не хватает, на строительство отправили военнопленных и осужденных преступников. Условия работы были исключительно тяжелы, и много трупов похоронили в земляной насыпи стены. Но вот строительство закончилось. Стена протянулась на 4 тысячи километров. Высота ее достигала 10 м, и через каждые 60–100 м высились сторожевые башни. Но когда работы были закончены, оказалось, что всех вооруженных сил Китая не хватит, чтобы организовать эффективную оборону на стене. В самом деле, если на каждую башню поставить небольшой отряд, то неприятель уничтожит его раньше, чем соседи успеют собраться и оказать помощь. Если же расставить пореже большие отряды, то образуются промежутки, через которые враг легко и незаметно проникнет в глубь страны. Крепость без защитников – не крепость. Многие китайские вельможи отрицательно отнеслись к постройке стены. В 11 г. н.э. Ян Ю в своем докладе писал: «Цинь Ши-хуанди, не перенося и малейшего стыда, не дорожа силами народа, сбил Долгую стену на протяжении 10 000 ли. Доставка съестных припасов производилась даже морем. Но только кончилось укрепление границы, как Серединное государство совершенно истощилось, и Дом Цинь потерял престол»[174] . Действительно, стена не остановила хуннских набегов, и династия Хань вернулась к системе маневренной войны.

Однако постройку Великой стены нельзя считать бессмыслицей. Если бы у Китая хватило средств на содержание постоянных гарнизонов на стене, то коннице хуннов было бы затруднительно ее форсировать. Но не только цели обороны преследовало циньское правительство, возводя стену. В докладе чиновника Хоу Ина указывается, что пограничные племена, угнетаемые китайскими чиновниками, невольники, преступники и семьи политических эмигрантов только и мечтают бежать за границу, говоря, что «у хуннов весело жить»[175] . Через стену же, даже неохраняемую, нельзя было перетащить лошадей, без которых передвижение в азиатских просторах было невозможно. Это же обстоятельство препятствовало набегам небольших отрядов кочевников, стесняя их в выборе путей для нападения на оседлые области Китая. Для охраны стены использовали иногда преступников, заменяя им наказание военной службой на границе, но это были ненадежные войска, склонные к дезертирству. Иногда вокруг стены селили крестьян, которым вменялась в обязанность охрана границы, но из этого также ничего не получалось, так как крестьяне не имели военной выучки. В конце концов охрану предоставили пограничным кочевым племенам – потомкам жунов и остаткам племени ху. Несмотря на то что эти пограничники сами были не прочь пограбить или изменить и перейти на сторону хуннов, они все-таки были более надежной пограничной стражей.

137Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. М.; Л., 1950. С. 42.
138Конфуций говорил, что, если бы не эта победа, «нам, пожалуй, пришлось бы ходить непричесанными, застегивать одежду налево и испытывать иноплеменное господство» (см.: Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая от первобытно-общинного строя до образования централизованного феодального государства. Т. I. М., 1958. С. 120).
139Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. I. С. 43–44.
140Там же. С. 45.
141Там же. С. 43
142Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. II. Л., 1926. С. 85.
143Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951. С. 321.
144Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения реки Толы // Северная Монголия. Т. II. Л., 1927.
145Сосновский Г.П. Ранние кочевники Забайкалья (КСИИМК. Т. VIII. М.; Л., 1940); Плиточные могилы Забайкалья // Труды отдела истории первобытной культуры Гос. Эрмитажа. Т. I. Л., 1941.
146Окладников А.П. Древнее население Сибири и его культура (Рукопись).
147Там же.
148Там же.
149Дебец Г.Ф. Палеоантропология СССР. М.; Л., 1948. С. 121.
150Отождествление культуры плиточных могил с раннехуннской оспаривает И.И. Гохман, который основывает противоположное мнение на изучении семи черепов из плиточных могил IV–II веков до н.э. (Гохман И.И. Антропологические материалы плиточных могил Забайкалья // Сборник МАЭ. Т. XVIII. М.; Л., 1958. С. 428, 437). Исследованные И.И. Гохманом черепа монголоидны и не имеют европеоидной примеси, характерной для хуннов. Однако автор не учитывает, что хунны, как и любой большой народ, не были расово монолитны. Небольшое количество исследованного краниологического материала не позволяет судить обо всем расовом составе населения, оставившего плиточные могилы, а территория, на которой они распространены, уже в III веке до н.э. была хуннской. Скорее можно предположить, что этот монголоидный тип был одним из компонентов хуннского народа, окончательно сложившегося на севере, а не на юге от Гоби. Изменение погребального обряда, имевшее место во II веке до н.э., связано не с переселением нового народа, а с изменением культа, так как хуннская культура в это время переживала период бурного развития, оборвавшегося во II веке н.э. Наличие же плиточных могил к югу от Гоби показывает, что этот обряд захоронения связан не с локальными особенностями одного племени, а является следом культурного единства многоплеменного этнического образования в Средней Азии I тысячелетия до н.э.
151Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. II. С. 172.
152Иакинф. История Тибета и Хухунора. Т. I. СПб., 1833. С. 17.
153В 317 г. хунны в союзе с пятью китайскими княжествами выступили против Цинь, но были отбиты (Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая… С. 235).
154Окладников А.П. Новые данные по древнейшей истории внутренней Монголии // ВДИ. 1951. № 4. С. 163.
155См.: Иностранцев К.А. Хунну и гунны. Л., 1926.
156Shiratori К. ?ber die Sprache der Hiungnu und der Tanghu – St?mme. St. Pb., 1902; Bulletin de l’Academie Imperiale des Sciences de S.-Petersburg. V. Serie. Bd. XVII. №2 (Отдельный оттиск).
157Castr?n M.A. Ethnologische Vorlesungen ?ber die altaischen V?lker. St.-Pb., 1857. S. 35–36.
158M.G.S. Ramstedt. ?ber der Ursprung der t?rkischen Sprache. Helsinki, 1937. S. 81–91.
159Pelliot P. L’?dition collective des oevres de Wang Kouo-wei (T’oung Pao. Vol. XXVI). P. 167.
160Ligeti L. Mots de civilisation de Haute Asie en transcription chinoise // Acta Orientalia. 1950. S. 141–149.
161В колчане помещалось всего 30 стрел (см.: Иностранцев К.А. Сасанидские этюды. СПб., 1909).
162Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. I. С. 214.
163Цюй Юань. Стихи. М., 1954. С. 128–129.
164Ло Гуан-чжун. Троецарствие. Т. II. М., 1954. С. 374.
165Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. М.; Л., 1950. С. 42–45; Maspero H. La Chine antique. P., 1927. Р. 383–386.
166Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. I. С. 45.
167Там же. С. 107.
168Сыма Цянь. Избранное. М., 1956. С. 170–171.
169Одни комментаторы считают, что наиболее сильные воины, бравшие в плен вражеского вождя, за что полагалась награда в 100 золотых; другие считают, что эти воины из богатых семей, состояние которых оценивалось в 100 золотых (Сыма Цянь. Избранное. С. 344, комментарий Л.И. Думана).
170Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая от первобытно-общинного строя до образования централизованного феодального государства. М., 1958. С. 120–121.
171Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время М.; Л., 1953. С. 356–357.
172Maspero H. Le Shine antique. P. 385
173Ibid. P. 384.
174Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. I. С. 107.
175Там же. С. 95.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45 
Рейтинг@Mail.ru