Гвидо Кнопп
CC – инквизиция Гитлера
Они отдавали ему то, что еще осталось у них после войны в личном распоряжении: «Мы клянемся тебе в верности до конца своей жизни».
Эта блаженная, обильно политая пивом ночь в мае 1923 года стала той точкой отсчета, после которой начали появляться на свет «ударные отряды Гитлера». Эти первые отряды СС, выросшие из незадолго до того созданного подразделения телохранителей под названием «штабной караул», стали основой Черного ордена, до конца преданного, как легендарные нибелунги, своему хозяину.
Даже в 1942 году их фюрер продолжал грезить, впадая в романтическую возвышенность, «настоящими мужчинами, которые были бы готовы к революционным свершениям и знали, что наступит день, когда на карту будет поставлено все».
Но действительность гротескно отличалась от грез. Торговец канцтоварами Йозеф Берхтольд, чей карликовый рост не имел ничего общего с идеалом дюжего эсэсовца, и заместитель казначея нацистской партии Юлиус Шрек сплотили вокруг себя около 20 человек.
Среди них были позже прозревшие «старые волки»: Эмиль Морис, часовщик, имевший судимость за растрату, Христиан Вебер, торговец лошадьми, мясник и борец-любитель Ульрих Граф.
Сюда относилась также группа немногословных ветеранов Первой мировой войны, которые с большой неохотой посвящали чужаков во внутренние дела отряда телохранителей. Уже в то время их беспрекословная исполнительность не знала границ. Приказы они получали только лично от Гитлера. Их единственная задача заключалась в охране его жизни, и где бы он ни появлялся, лейб-гвардия была уже на месте.
Тенью следовали телохранители за фюрером во время его посещений мюнхенских пивных.
Скоро численность отряда превысила 150 человек. В него зачислялись только те претенденты, которые уже отличились в крупных потасовках послереволюционного Мюнхена.
Их лозунг был прост: «Сила есть Право». И они убеждали в этом своих противников с помощью «резинок» и «зажигалок», как они с любовью называли резиновые дубинки и пистолеты.
Их форму украшал особый символ: «На наших черных фуражках мы носим изображение черепа в назидание врагам, а для фюрера как знак нашей готовности пожертвовать своей жизнью во имя его идей». Эти слова принадлежат Алоису Резенвинку, впоследствии ставшему активным организатором войск СС.
Эмблему мертвой головы они позаимствовали у войсковых элитных частей, так как эта эмблема в течение столетий служила знаком особой преданности военачальнику.
«Черные» гусары прусского короля-солдафона тоже носили эмблему черепа на головных уборах, как и солдаты 1-го гвардейского саперного полка резерва в Первую мировую войну. Применяя новый вид оружия, они вели боевые действия впереди пехоты, что требовало большого мужества и воли к победе. Огнеметы заслужили славу грознейшего оружия в той войне. Смерть в окопах и массовое уничтожение противника ветераны полка провозгласили очистительной «грозой огня и стали», которая оправдывает смысл и цель собственного существования.
28 июня 1916 года в торжественной обстановке командующий армией германский наследный принц присвоил солдатам этой части право носить на рукаве мундира белую эмблему «Мертвая голова», что являлось высшей наградой в войсках его армии. Поздравляя личный состав, он сказал: «Непрерывно ведя боевые действия на самых тяжелых участках фронта, офицеры и рядовой состав умело применяли оружие и смогли за короткое время стать для французов самым страшным противником в ближнем бою. Я убежден, что этот высший знак доблести для молодого рода войск будет постоянно стимулировать дальнейшее повышение боевого духа, презирающего смерть».
Боевой дух, презирающий смерть, который олицетворяла эмблема черепа, был характерен для солдат ударных частей. Они возвращались домой с твердым намерением свергнуть ненавистную Республику. «Это были простые люди. В своих сердцах и глубине души они оставались солдатами», – утверждает бывший эсэсовец Роберт Крец, который имел дело с фронтовиками в Мюнхене. «Одна их часть была патологически брутальна, хотя это и не бросалось в глаза, другая – относительно сдержанна и скромна, но все они вместе взятые были послушны Гитлеру», – вспоминает мюнхенский адвокат Отто Гричнедер.
Как и многие немцы, солдаты считали, что Версальский договор был «позорным миром», заключенным «преступниками Ноября», которые предали Германию.
В Мюнхене кое-что замышлялось теми, кто всем своим существом отвергал эту новую Республику.
Хаос в «Республике советов» способствовал дальнейшему усилению ненависти правых революционеров к новому государственному строю, и они жадно впитывали в себя щедрые обещания новоявленного искусителя. А когда в 15923 году разразилась невиданная инфляция, кружка пива в эсэсовском трактире «Торброй» стала стоить несколько миллиардов марок. Деньги, которые люди зарабатывали днем, к вечеру превращались в бумажный хлам.
Задача телохранителей защищать Гитлера давала возможность молодым людям подняться над кегельбаном пивнушки, то есть с уровня среднестатистического существования в ранг «элиты», своего рода отрядов, продолжающих сражаться.
За свое новое положение они платили тем, чему их научила война: преданностью, исполнительностью и презрением к жизни.
Первую попытку свергнуть ненавистное государство Гитлер предпринял через полгода после того, как в трактире «Торброй» сообщники поклялись ему в верности.
К тому времени 1 доллар США равнялся 420 миллиардам марок. Терпение людей было исчерпано, ситуация для «национальной революции» казалась благоприятной.
8 ноября трое видных членов баварского правительства, кавалеры рыцарских крестов, фон Кар, фон Лоссов и фон Зейссер пригласили на собрание своих единомышленников в мюнхенский трактир «Бюргербройкеллер». Гитлер решил, используя этот повод, провести государственный переворот, сорвать собрание и заставить, по примеру Муссолини, политиков и военщину «двинуться маршем на красный Берлин». Ефрейтор возлагал большие надежды на поддержку справа: авторитет бывшего генерал-квартирмейстера Людендорфа должен был стать его лучшим аргументом, предназначенным для генерал-госкомиссара фон Кара.
К утру 8 ноября, когда небо над баварской метрополией полностью заволоклось тяжелыми темно-серыми тучами, Гитлер поднял по тревоге «авангард германского пробуждения», как он называл свой ударно-штурмовой отряд.
В трактире «Торброй» Йозеф Берхтольд посвятил своих людей в план действий по проведению путча: «Товарищи! Вот и наступил час, к которому все вы и я так страстно стремились. Гитлер и господин фон Кар договорились между собой, и уже сегодня вечером рейхсправительство будет свергнуто и образуется новое, во главе с Гитлером, Людендорфом и Каром. Задача, которую мы должны выполнить, может повлечь за собой крупные последствия. Но прежде чем я буду говорить дальше, предлагаю всем, кто по каким-либо причинам сомневается в правоте нашего дела, выйти сейчас из строя».
Никто из строя не вышел. Затем в тайном хранилище на улице Баланштрассе отряд вооружился пулеметами и карабинами, ручными гранатами и уехал на машинах в направлении улицы Розенхаймерштрассе.
У трактира «Бюргербройкеллер» вооруженные штурмовики, соскочив с грузовиков, полностью блокировали улицу. Сам Берхтольд стащил тяжелый пулемет с открытого кузова автомашины и установил его перед входом в пивную. С подножки подкатившей легковушки бодро спрыгнул штурмфюрер Герман Геринг. С каской на голове он, размахивая саблей, помчался вверх по лестнице служебного входа. Эта сцена была так же гротескна, как и весь путч в трактире, которому не суждено было выйти за пределы центра Мюнхена.
А внутри здания перед дверью в зал уже находился Гитлер в ожидании своих людей. Его карманные часы показывали ровно 20.30. Защелкнув крышку часов и отхлебнув последний глоток пива из кружки, он размахнулся и театральным жестом разбил ее о стену. Затем вынул из кармана брюк браунинг, распахнул дверь и ворвался со своей свитой в зал, где проводилось собрание.
Рядом с ним находились Геринг и студенческий вожак Рудольф Гесс вместе со своими штурмовиками. Гитлер запрыгнул на стул и выстрелил в потолок, затем, используя стол, взобрался на сцену и воскликнул: «Национальная революция свершилась!». Сорвавшимся голосом он продолжал: «Этот зал оцеплен шестьюстами хорошо вооруженными людьми. Выход из зала строго запрещен. Баварское правительство свергнуто, ему на смену приходит временное рейхсправительство».
А в это же время еще один национал-революционер проводил другое собрание в пивной «Левенбройкеллер». Капитан-фронтовик Эрнст Рем приветствовал членов своего военизированного союза «Боевое знамя рейха» загадочными и многообещающими словами: «Наш вечер выйдет далеко за рамки обычного товарищеского собрания». Когда в привычной манере он начал разносить «преступников ноября» и «жидореспублику», ему сообщили о развитии событий в трактире «Бюргербройкеллер» кодовой фразой «Роды прошли благополучно».
Рем был посвящен. Не медля ни минуты, он двинулся со своими единомышленниками к зданию военного комиссариата. Это здание подлежало захвату, чтобы в нем разместить штаб-квартиру генерала Людендорфа.
Эрнст Рем тоже видел свое предназначение в войне. Автобиографию «История государственного изменника» он начинал так: «23 июля 1906 года я стал солдатом. До этого моя жизнь казалась мне нереальной. Я смотрю на мир с моей солдатской точки зрения. Сознательно односторонне. Солдат не признает никаких компромиссов».
Он презирал гражданских лиц, а обывательский мир со всеми его табу был гомосексуалисту Рему просто ненавистен.
Окопное братство личного состава штурмовых подразделений на войне он объявил высшим проявлением земной общности людей. Позже Рем увидел в этой общности первичную клетку-зародыш туманно-расплывчатого окопного социализма.
Рем пользовался репутацией примитивного рубаки. От боев на Маасских высотах осенью 1914 года у него на лице от осколка гранаты остался большой шрам, который тянулся от носа до подбородка. Из-за неудачной операции после ранения нос остался обезображенным на всю жизнь. Все это усиливало впечатление образа ландскнехта, который, казалось, только что вышел из расположения наемников времен Тридцатилетней войны.
В послевоенной Баварии он быстро нашел себе место поставщика оружия для добровольческого корпуса Эппа, который решительно выступал против оплеванной Республики советов. Позже Рем снабжал вооружением радикальные соединения и части по всей стране.
К нему тянулись нити некоторых антидемократически настроенных правых элементов. Он принадлежал целому ряду офицерских союзов монархической окраски, среди которых была созданная с его участием национал-социалистическая группировка «Железный кулак». Здесь осенью 1919 года он впервые встретился с Адольфом Гитлером.
В дальнейшем у них сложились довольно запутанные отношения. Но с самого начала этой дружбы между ними возникло и постепенно росло взаимное недоверие.
В июне 1921 года, за два года до создания «ударных отрядов», Гитлер, став новым председателем НСДАП, сразу потребовал создания отрядов из дюжих молодчиков для защиты зданий, в которых проводились мероприятия партии.
Воинственно настроенные ветераны войны Рема, казалось, специально были созданы для этой цели. Служба порядка получила название «штурмовые отряды» [2].
Рем и его доверенные лица вербовали в быстро растущие отряды СА совсем молодых людей, большей частью в возрасте от 17 до 24 лет, которыми командовали бывшие офицеры-фронтовики из окружения «бригады Эрхарда».
В обращении к молодежи от 3 августа 1921 года первые отряды. СА обязались «служить партии НСДАП как организация железной дисциплины и быть безгранично преданными фюреру».
Штурмовики очень быстро обрели дурную славу. Любой, кто отваживался открыть рот против Гитлера в пивной или на улице, подвергался безжалостным избиениям.
Для простого наблюдателя отряды СА и Гитлер, казалось, были неразрывно связаны друг с другом и представлялись единым целым. Но на самом деле имел место серьезный конфликт между СА и их сильным хозяином на заднем плане, с одной стороны, и Гитлером и партией – с другой. Гитлер с самого начала учуял непомерное политическое честолюбие Рема.
Рем же, напротив, смотрел на партию НСДАП как на организацию по вербовке молодежи в его отряды СА, которым он отводил в будущем роль боеготовного регулярного соединения. А в Гитлере он видел прежде всего способного барабанщика, который должен был зазывать молодых людей в СА.
Рем о Гитлере в 1922 году: «Несомненно, мы должны использовать его большую пробивную силу. Но он разъезжает с легким багажом, и его дальновидность не выходит за пределы Германии. Мы своевременно уберем его с нашего пути».
Если Гитлер считал себя исключительно политиком, то Рем полагал, что он – политический солдат. «Я ставлю примат солдата выше, чем политика», – писал он позже в автобиографии. Семена конфликта были посеяны, но взошли они через 13 лет.
Хотя Гитлер назначил «своего человека» Германа Геринга командиром отрядов СА, однако их движущей силой продолжал оставаться Рем. Личный состав СА не был непосредственно подчинен Гитлеру, поэтому его положение оставалось уязвимым.
Исходя из этого, родилась идея о создании «охранных отрядов» [3], своего рода личной охраны, которая должна была подчиняться только Гитлеру и быть ему безоговорочно преданна.
Кровавый финал ноябрьского путча 1923 года позже был использован в качестве легенды о первых отрядах СС, из которой затем вырос целый миф о войсках СС.
Гитлеровский план путча был наивен. Генерал-госкомиссар фон Кар беспрепятственно покинул трактир «Бюргербройкеллер» и о договоренностях с Гитлером ничего не хотел больше знать.
А рейхсвер даже и не думал сотрудничать с путчистами. Напротив, утром 9 ноября крупные подразделения рейхсвера и земельной полиции Баварии были стянуты к зданию бывшего военного министерства. Как долго милиция Рема могла еще удерживать здание, был всего лишь вопрос времени. Сохранилась фотография, показывающая, что осаждающие между тем сами превратились в осажденных.
Именно здесь впервые на политическую сцену вышел бледный мужчина в очках с никелевой оправой. Отныне он должен был играть более ответственную роль, нежели просто роль статиста.
Молодой лаборант-аграрий Генрих Гиммлер держал в руках «боевое рейхсзнамя» по поручению Эрнста Рема, которого горячо обожал. А через 11 лет он, будучи рейхсфюрером СС, организовал расправу над верхушкой СА и убийство своего бывшего кумира.
Короткая эйфория «революционеров» в трактире «Бюргербройкеллер» уже утром 9 ноября уступила место протрезвлению. В последней попытке удержать ситуацию под контролем Людендорф приказал путчистам пройти маршем по улицам Мюнхена. Шествие по городу должно было привлечь к себе внимание, вызвать поддержку масс и вызволить из окружения Рема его сообщников.
«Весь отряд собрать в саду!» – приказал Берхтольд своим подчиненным. Там он еще раз заставил их подтвердить клятву на верность, и путчисты выстроились в колонну для движения. У площади Одеона, рядом с галереей полководцев, баварская земельная полиция численностью около 100 человек уже заняла свои позиции.
Участники марша застали врасплох полицейских оцепления, которые попытались сопротивляться с помощью резиновых дубинок, винтовок и карабинов. Но колонна продолжила движение вперед, несмотря на требование полиции остановиться. Тогда между оцеплением и участниками марша вклинилось новое подразделение полиции. Неожиданно между враждебными сторонами появился Ульрих Граф, бывший фронтовик элитной части «Мертвая голова», и громко закричал: «Не стрелять! Здесь идут его превосходительство Людендорф и Гитлер!» Но рев толпы заглушил его призыв. Над площадью Одеона раздался выстрел. Как подкошенный рухнул на землю человек в мундире, вахтмейстер полиции Финк. На улицах началась ружейная стрельба, похожая на настоящий бой, который продолжался около минуты. В ходе пальбы был убит друг Гитлера Макс-Эрвин фон Шойбнер-Рихтер. Падая, он увлек за собой Гитлера, и тот вывихнул руку.
Охранник Граф был ранен и опустился на колени возле лежащего Гитлера. Этот факт впоследствии послужил рождению легенды о том, что телохранитель якобы бросился на Гитлера, прикрыл его своим телом и принял на себя пули, предназначенные фюреру.
Из 16 убитых путчистов пятеро были из личной охраны Гитлера. Плачевный конец этой «революции» положил начало мифу. Окровавленное знамя со свастикой осталось на площади Одеона. «Знамя крови», как его позже называли нацисты, сперва исчезло в катакомбах мюнхенской полиции. Дилетантски проведенная попытка переворота впоследствии была объявлена жертвенным шествием «старых бойцов». Начиная с 1933 года, у галереи полководцев стоял «почетный караул» СС. Там 30 апреля 1945 года были взяты в плен американскими солдатами последние эсэсовцы из этого почетного караула.
Покой не воцарился в столице земли Бавария. В то время когда Гитлер отсиживал свой срок в Ландсберге в довольно комфортных условиях, неугомонный Эрнст Рем вновь приступил к созданию в Мюнхене боеспособной военизированной организации. Партия НСДАП и отряды СА были запрещены, поэтому он присвоил новому союзу название «Фронтовое единство».
Твердой рукой сплачивал Рем силы, симпатизировавшие национал-социализму. Почти с взрывоопасной скоростью росла численность его новой организации.
Так, если в ноябре 1923 года отряды СА насчитывали в своем составе 2 тысячи человек, то в декабре 1924 года Рем мог с гордостью доложить освободившемуся из заключения Гитлеру о 30 тысячах членов союза «Фронтовое единство». Рем намеревался и впредь идти проторенным путем. Являясь руководителем военизированных отрядов, Рем отводил Гитлеру роль будущего барабанщика в рамках вновь созданного объединения.
Однако старый закадычный друг, казалось, сделал для себя правильные выводы из допущенных ранее ошибок. Гитлер не хотел вновь подвергать себя опасной динамичности партийной армии, грубый натиск которой не признавал никакого контроля.
Но без прикрытия партии с тыла Рем не мог рассчитывать на успех своего дела. Поэтому 30 апреля 1925 года, незадолго до отмены запрета НСДАП и отрядов СА, ему ничего не оставалось делать, как написать Гитлеру: «В память о прекрасных и тяжелых часах, которые мы вместе пережили, хочу сердечно поблагодарить за твою дружбу и просить тебя не лишать меня твоего личного дружеского расположения».
Через месяц Рем обнаружил на своем письменном столе ответное послание друга, в котором черным по белому излагалось обоснование решения Гитлера. Бюро друга сообщало: «Господин Гитлер не намеревается развертывать новое движение военного характера. Если он это в свое время делал, то только по настоянию господ, которые потом его предали. В нынешних условиях его вполне устраивают подразделения службы охраны».
Это был неприкрытый отказ. Поэтому Рем пытался найти себя в гражданской жизни, но, не добившись видимых успехов, в 1928 году отправился в добровольную ссылку в качестве военного инструктора в Боливии. Гитлер с присущим ему чутьем на опасную конкуренцию впервые, ловко маневрируя, столкнул своего мнимого друга на обочину.
Во время заключения Гитлера в Ландсберге Рему удалось сделать «Фронтовое единство» настолько мощной организацией, что ко времени выхода будущего фюрера на свободу ее влияние было во много раз весомее, чем самой партии. Это военное объединение добилось того, что еще предстояло сделать самой партии, а именно: распространить свое влияние далеко за пределы Баварии. Перед нацистской партией вновь возникла угроза оказаться в тени СА. Но теперь Гитлер лишил отряды СА их харизматического центра управления. И хотя штурмовики продолжали существовать, однако у них уже не было единой, централизованной власти. Партийная армия, регионально разобщенная, не способная к согласованным действиям, стала отходить на задний план. Она утратила роль реального фактора власти.
Отныне Гитлер мог с размахом, без оглядки приступить к упрочению своего авторитета внутри партии. Теперь он доверял только тем, кого подбирал лично.
«Я сказал себе тогда, что мне необходима личная охрана, пусть немногочисленная, но беспредельно преданная мне, члены которой могли бы пойти против собственных братьев. Лучше иметь 20 человек из одного города при условии, что на них можно полностью положиться, чем располагать большой, но ненадежной массой людей», – объяснял Гитлер спустя годы решение, принятое им в апреле 1925 года. Он приказал старому штурмовику Юлиусу Шреку сколотить для него новую личную охрану.
Шрек действовал согласно приказу шефа и быстро нашел себе горячий прием в уже знакомом месте. В мюнхенской пивной «Торброй» он сплотил вокруг себя группу старых товарищей, которые, исходя из насущных потребностей фюрера, стали называть себя «отрядом охраны», или кратко – СС. Подобно СА, отряды СС с самого начала своего существования воспринимали себя как «элитарные подразделения», безоговорочно преданные своему фюреру. Комплектование отрядов СС по своей строгости, скорее, напоминало стародавние спартанские принципы приема в спортивные общества.
Первый постулат гласил: «О хронических пьяницах, болтунах и людях с другими пороками не может быть и речи». В противоположность СА, в ряды которых, как и прежде, продолжали вступать почти все желающие, кандидаты в СС подвергались определенной системе отбора. Их возраст должен был быть в пределах 23–35 лет, они должны были назвать двух своих поручителей, проживать на одном месте не менее пяти лет (с подтверждением полиции) и быть «здоровыми и крепко сложенными».
Не только в Мюнхене, но и в других городах появлялись группировки СС. Они не представляли собой массовое движение, как СА, а были небольшими элитными отрядами партии, каждый из которых состоял из одного командира и десяти рядовых членов. И только в Берлине были два отряда, каждый численностью в 20 человек. Формально приданные СА и внешне отличающиеся от штурмовиков лишь головными уборами и нарукавными повязками с черной окантовкой вокруг свастики на коричневой рубашке, немногочисленные отряды СС появлялись на публике как безмолвные провожатые коричневых колонн.
Правила их поведения скорее напоминали, устав монастырского интерната, а не мощного ордена. В одном из приказов (1927 г.) рейхсфюрера СС Эрхарда Хейдена говорилось: «Член СС никогда не принимает участия в дискуссиях на собраниях СА. Участие в вечерах, на которых во время доклада ни один эсэсовец не имеет права курить или выходить из трактира, служит политической выучке наших людей. Член СС никогда не вмешивается в дела (политическая подготовка и отряды СА), которые его не касаются»..
СС редко привлекали к себе внимание общественности, даже если они принимали участие в потасовках, как это было в Дрездене, когда эсэсовцы, обеспечивавшие проведение партсобрания, отразили атаку 50 коммунистов. По этому поводу фюрер СС Розенвик, ликуя, заявил: «Ни один левый теперь не отважится мешать нам с тех пор, как объединившиеся отряды СС Дрездена, Плауэна, Цвикау и Хемница не только капитально отдубасили коммунистов, но некоторых и повыбрасывали из окон».
А мюнхенская полиция, наоборот, даже хвалила в 1929 году «дисциплину, которую соблюдают члены СС. Малейшие нарушения предписаний, которые излагаются в текущих приказах СС, наказываются денежными штрафами, лишением права носить нарукавную повязку в течение определенного времени и отстранением от службы. Особый упор делается на поведение отдельно взятого члена СС, а также на соблюдение им установленной формы одежды».
При проверках эсэсовцы должны были предъявлять свой партбилет, удостоверение члена СС и песенник.
В 1929 году ни один видный страж Веймарской демократии не усматривал в эсэсовской песенке чего-либо предосудительного:
Если все предают друзей, то мы остаемся верны. Чтоб всегда на этой земле трепетал наш флажок для вас.
Гитлер рано начал культивировать миф о своих «отрядах» охраны. На съезде партии в Веймаре (1926 г.) он передал в «верные руки» СС возвращённое к тому времени «Знамя крови». И с той поры в жестких ритуалах посвящения военачальник СС Якоб Гримингер носил его вслед за Гитлером. Части СС стали теперь считаться совершенно официально элитарной гвардией коричневого движения.
А отряды СА, наоборот, переживали после ухода Рема свой первый глубокий кризис. Мелкие местные организации СА действовали автономно. И только к середине 1926 года, когда партия вновь набрала силу, Гитлер решил, что наступило время покрепче привязать к себе этот людской резерв. Если с помощью Черной гвардии намечалось создание нового государства, то для обеспечения условий для этого Гитлеру нужна была масса коричневых батальонов. Они оказались незаменимы в крупных пропагандистских кампаниях.
27 июля 1926 года Гитлер предпринял попытку централизовать и взять под контроль СА. Для решения этой задачи он привлек популярного ветерана добровольческого корпуса. Геббельс кратко записал в свой дневник: «В 12 часов у шефа. Первое обсуждение. Пфефер будет рейхсфюрером СА».
Францу Пфеферу фон Саломону был хорошо известен потенциал этого войска, и хотя он отказался от создания военизированного соединения по типу Рема, но и не хотел передать СА в лакейское подчинение партии НСДАП. Хотя части СА были ограничены в своих действиях авторитетом Гитлера, Пфефер начал проявлять такое самоуправство, которое совсем не отвечало замыслам фюрера. Партия и СА не были единым целым. Угли конфликта продолжали тлеть, но общая борьба за власть на время отодвигала грозящую катастрофу. Между тем у СА появилось много важных дел. Несмотря на подспудно назревающий кризис в руководстве, в СА толпами повалили молодые люди, особенно в период экономической катастрофы 1929 года. Партийная армия заполонила страну множеством различных парадов и зрелищных мероприятий. Повсюду маршировали «коричневые батальоны». Их военная выправка, их постоянное пребывание на глазах людей производили большое впечатление на население, особенно в тех краях, куда политики до сих пор почти не заглядывали.
Политика делалась в больших городах, где одно мероприятие давало больше сторонников, нежели долгая поездка по селам. Именно там развернули свою кампанию СА, и успех был налицо.
Геббельс записал в свой дневник: «О нас начали говорить. Больше не могут замалчивать нас или проходить мимо с холодным. презрением. Пусть с неохотой и разъяренной злобой, но вынуждены называть нас по именам».
С особо «разъяренной злобой» произносились имена политических противников в больших городах. Там царил неприкрытый террор. Как и до 1923 года, отряды СА срывали проведение массовых мероприятий противников, избивали коммунистов и социал-демократов, освобождая путь для партии НСДАП. При этом заклинались возвышенные цели. «СА на марше… за Гете, за Шиллера, за Канта, за Баха, за Кельнский собор, за скульптуру Бамбергского всадника… Теперь ради Гете мы должны работать пивными кружками и ножками от стульев. А когда мы победим, то снова широко распахнем руки, чтобы прижать к сердцу наши духовные ценности», – вот такие слова вложил в уста своему «герою» Хорсту Весселю поэт-певец движения Вильфрид Баде.
Донесения полиции о бесчинствах СА множились. Например, Нюрнберг, партийный съезд 1929 г. «Мы спали на соломе. У нас не было денег даже на кружку пива. Но все это – мелочи, потому что все мы были в восторге», – до сих пор тоскует о прошлом штурмовик Крец. В действительности они избивали людей и буянили. Один из отрядов СА прошел строем к зданию, где проходил съезд, остановил трамвай и преградил ему путь. Когда водитель трамвая попросил штурмовиков освободить рельсы для дальнейшего движения, они ворвались в трамвай, избили водителя и многих пассажиров. К окончанию работы съезда отряды СА умудрились совершить в Нюрнберге целый ряд актов насилия.
Один трактир был разрушен, поскольку у входа висел черно-красно-золотой флаг ненавистной Республики. Другой трактир штурмовики закидали бутылками из-под пива, потому что там укрывались от них члены профсоюза. Один штурмовик из орды ему подобных вырвал саблю у полицейского и нанес ему три укола в спину только за то, что последний пытался защитить прохожего, за которым гнались молодчики СА. Все упреки в адрес распоясавшихся погромщиков Гитлер отмел одной фразой: «Отряды СА – это не благопристойное заведение для благородных девиц, а союз жестких и решительных борцов».
Вскоре и в Берлине обычным явлением стали жестокие побоища между левыми и правыми.
Коричневые орды намеренно проникали с провокационными целями в кварталы, заселенные преимущественно рабочими и коммунистами. В районе Красного Шарлоттенбурга они часто устраивали стычки с рабочими. Другой горячей точкой для них был так называемый «Красный остров» в районе Шенеберг. Ритуально, как по сценарию, проходили стычки одна за другой. Отряды СА разъезжали по улицам на грузовиках, выкрикивали свои пароли и забрасывали камнями социально-культурные учреждения коммунистов. Коммунист Пауль Тольман так описывает противодействия своих товарищей: «У нас была определенная тактика. Сначала мы пропускали национал-социалистов, затем перекрывали улицу. А после старались по возможности их не выпускать. Если бы мы расправлялись с ними только на словах, они приезжали бы снова и снова». После прихода Гитлера к власти в стране Тольман оказался в числе первых жертв, подвергшихся пыткам СА.
Большое пополнение в ряды СА пришло после мирового экономического кризиса 1929 года, прежде всего за счет молодого пролетариата больших городов Германии. Многие искали спасения в коричневых мундирах от нужды и семейных неурядиц. В трактирах для членов СА упорно ходил миф о том, что только «коричневые батальоны» в состоянии дать обездоленным родину.
21-летний штурмовик СА писал из заключения своему товарищу: «Я прошу тебя, не пускай так часто сюда мою мать. А то она все время плачет, а у меня портится настроение. Скажи ей, если спросит, что теперь свидания с родными разрешаются только один раз в четыре недели, или придумай еще что-нибудь такое. А я здесь больше всего скучаю по всем вам, моим товарищам».
Общежития и трактиры СА стали настоящими центрами коричневой субкультуры в больших городах. Подобно многим пивным заведениям, в трактире «Борнхольмская хижина», в мрачном зале для посетителей висело знамя со свастикой. Вблизи часто разъезжали патрули СА на велосипедах, а сама пивная при первом сигнале могла быть быстро забаррикадирована изнутри при помощи щитов и досок. Посторонних здесь встречали как врагов, а в смежных комнатах, включая кегельбан, имелись тайники, где можно было мгновенно спрятать оружие, «если неожиданно нагрянет полиция», как говорилось в одном донесении того времени.
