Хельга Мидлтон
Глубокие тайны Клиф-Хауса
Глава 3
Габби
Проснулась Эйлин от запаха. Но не того утреннего аромата кофе и тостов, который обычно поднимается с кухни, возвещая начало нового дня. Она проснулась от запаха полироли. Такого с детства любимого и уже почти забытого.
Запах исходил от стоящего в простенке меж двух окон старинного бабушкиного секретера. Секретер этот, по задумке его создателя, был прародителем сегодняшнего офис-органайзера. За его резной крышкой прятались ящички для карандашей, ручек, скрепок, перьев и другой канцелярской всячины; полочки для бумаги и конвертов. Специальное отделение для почтовых марок.
В детстве Эйлин пользовалась любым случаем открыть его и каждый раз, как в первый, перебирала и рассматривала поржавевшие перья и пожелтевшую бумагу с напечатанной типографским способом шапкой: Cliff House, Seaside Street, Torquay, Devon.
Старинная вещица была настолько любима, что после отъезда бабушки в дом престарелых Эйлин с помощью брата перетащила секретер к себе в комнату. Теперь он исполнял роль туалетного столика. На его полочках и в ящичках расположились баночки с кремами, тюбики губной помады и туши для ресниц. Всем этим богатством Эйлин пользовалась крайне редко, но не уставала любоваться резьбой дубовой крышки. Спасибо Дороти, даже в отсутствие падчерицы она прибиралась в ее комнате и полировала мебель.
Запах пробудил воспоминания. Сейчас она откроет глаза, и у противоположной стены будет стоять школьный письменный стол, а над ним висеть пробковая доска с приколотыми к ней фотографиями и записями по поиску Лиз Барлоу. Ведь тогда Эйлин практически выполняла работу следователя – и все только ради того, чтобы снять даже не обвинения, а подозрения с доброго имени школьного друга. Теперь, будучи уже вполне состоявшимся адвокатом, она все еще помнила те муки сомнений и свои страхи.
Эйлин стряхнула сон и вместе с ним наваждение – стол оказался на месте, а пустая доска стояла на полу, прислоненная к стене. Фотографии давно были убраны в папку. На обложке папки рядом с напечатанным словом «ДЕЛО № __» стояла от руки написанная синим фломастером цифра 1. Папка была убрана в нижний ящик стола и ждала компаньонов под номерами 2, 3 и далее. Похоже, что пора вставать и начинать собирать материалы для них.
Эйлин снова, как вчера, протиснулась между строительным контейнером и машиной. Но теперь машина была ее, а не брата, и выезд из дома оказался свободен. Ни полицейских, ни заградительных лент, ни журналистов у ворот Клиф Хауса не было видно. Только у ограды дома на противоположной стороне стоял спортивный темно-синий «Мерседес». Эйлин показалось странным, что соседский гость оставил свой автомобиль на улице, а не заехал к ним во двор, но привычка к анализу подсказала ответ: возможно, это краткосрочный визитер и он не любит острые ощущения. Загнать «Мерседес» в узкие ворота старинного особняка – работа для каскадера.
На выезде из города в сторону Плимута Эйлин остановилась на заправке. Бензина в баке было достаточно, а вот пустой желудок напоминал о себе легкими спазмами. Огромная итальянская кофемашина манила плавно меняющимися на экране дисплея чашками разной величины и дюжиной названий напитков. Эйлин вставила в прорезь автомата банковскую карту, нажала кнопку «Americano». Автомат еще какое-то время повредничал, запрашивая разные опции типа: Размер стаканчика? Сахар? Молоко? Молоко горячее? Наконец, удовлетворившись всеми ответами, он со щелчком выплюнул из себя самый большой стакан, и в него с шипением побежала, окутанная паром и запахом сладкого предвкушения, жидкость. Прихватив с полки холодильника бутылку воды и сэндвич с яйцом и кресс-салатом, Эйлин, стараясь не расплескать и не уронить свой запоздалый завтрак, умудрилась донести все в целости и сохранности к прилавку кассы. Молодой человек, не поднимая на покупательницу глаз, принял оплату.
Эйлин обиженно поджала губу. Три года назад, когда ее фотографии были на первых полосах всех местных газет, ее узнавали все и везде.
Правду говорят, что даже у самых ярких новостей жизнь, как у стрекозы-поденки, длиной в один день.
Большой кусок сэндвича и два глотка обжигающего кофе вернули Эйлин к сегодняшнему дню. Денек, надо отдать ему должное, был не столь и плох.
Во-первых, погода.
«В действительности, – размышляла Эйлин, – в Англии не бывает плохой погоды. Английская погода всегда двух типов: отвратительная или великолепная».
Сегодня случился второй вариант: на смену вчерашнему дождю и холоду пришли ярко-голубое небо; теплое, почти летнее солнце; блестки росы, играющие в изумруде газонов.
Эйлин для надежности еще раз проверила маршрут от заправки к резиденции «Тихая обитель». Название красивое, даже романтичное. Возможно, изначально подразумевалось слово «последняя», но кому-то из начальства показалось, что название звучит тревожно, не обещает желаемого комфорта, и слово «последняя» заменили на «тихая».
Парковка перед заправкой была почти пуста. Эйлин плавно повела машину к съезду на основную магистраль. Заняв место в общем потоке, девушка огляделась. Позади нее маячила белая «Тойота», а в соседнем ряду рядом с ней ехал спортивный «Мерседес».
* * *
Габби жила в резиденции уже без малого десять лет в компании таких же старичков и старушек, объединенных не столько возрастом, сколько общими друзьями: господином Альцгеймером и его другом Паркинсоном.
В свои восемьдесят шесть лет физически она была еще вполне здорова, но под шапкой белых кудряшек в ее голове текла какая-то другая, ей одной понятная жизнь, в которой связей с внешним миром оставалось все меньше и меньше.
Эйлин стоило большого труда не думать о том, узнает ли ее Габби. В прошлый раз узнала, но не сразу.
В метрике старушки было записано красивое имя «Эйлин Розалинда Джойс», и внучку назвали в ее честь. Но, когда маленькая Эйлин узнала, что бабушка носит такое же имя, малышка запротестовала.
– Эйлин, – говорила она, – это маленькое имя. Оно для девочек, а эта бабуля похожа на большую куклу в телевизоре. Ее зовут Габби.
Бабушке в то время только перевалило за шестьдесят; ее шикарные каштановые кудри едва начали седеть; она по-прежнему элегантно одевалась, правда, перестала носить туфли на высоком каблуке. Старшая Эйлин с удовольствием приняла новое имя, оно так ей шло, что незаметно не только члены семьи, но и близкие знакомые стали звать миссис Колд не иначе как Габби.
Селектор связи с охраной у крыльца обители был так же любознателен, как час назад кофейный автомат. Он не уставал задавать вопросы: Кто? К кому? Номер комнаты? Степень родства? Цель визита?
Исчерпав список вопросов и, по-видимому, удовлетворившись ответами, автомат щелкнул замком почти с таким же звуком, как и кофемашина, но вместо стаканчика перед Эйлин появилась щель в двери.
Сзади послышался резкий скрип тормозов. Очевидно, машина, въехавшая во двор, сделала это на слишком большой скорости.
Эйлин обернулась на шум, и ей показалось, что она уже видела сегодня такой же «Мерседес». Странно, она не заметила слежки за своей машиной. Правда, движение на трассе А38 было довольно оживленное, да Эйлин и не ожидала погони.
За рулем «мерса» сидел мужчина лет сорока. Гладко выбрит, ни усов, ни бороды. Темные волосы пересекала зачесанная назад белая прядь.
«Барсук, – Эйлин с ходу придумала ему прозвище. – Если он следит за мной, то с такой внешностью из него шпион – как из меня китайский император. Хоть бы кепочку надел».
Мужчина не спешил выходить из машины, а Эйлин, наоборот, спохватилась и, пока автоматическая дверь не закрылась, проскользнула внутрь здания.
Ей навстречу уже шла администратор Маргарет Фостер, выполняющая по совместительству функции старшей медсестры. Маргарет была немногим моложе основного контингента дома, но если большинство из них наслаждались заслуженным отдыхом, то Маргарет еще была рабочей лошадкой. Она, как всегда, широко улыбалась и буквально светилась доброжелательностью.
За общими фразами о погоде, вечных ремонтных работах на шоссе, обеспечивающих многометровые пробки, они довольно быстро прошли длинный коридор, упирающийся в очень светлую и просторную гостиную. Три стены обширного зала смотрели в сад большими французскими окнами. Вдоль стен полукружьем стояли высокие кресла. Высоким в них было все – и спинки, и ножки. Видимо, чтобы удобно было сидеть и вставать с них. Из-за массивности кресел сидящие в них старички и старушки казались почти детьми.
Габби уютно расположилась в кресле, стоявшем спиной к остальным обитателям гостиной и лицом к саду. На коленях у нее лежала вышивка, но рука с иголкой застыла сверху рукоделия. Старушка внимательно рассматривала сквозь толщу стекла что-то, ей одной видимое, в глубине сада.
– Габби, посмотри, кто приехал тебя навестить. – Маргарет душевно приобняла старушку за плечи.
Эйлин поспешила обойти кресло и встать перед бабушкой. Она чуть присела, их лица оказались на одном уровне. Эйлин взяла в ладони сморщенное личико старушки. Та какое-то мгновение продолжала смотреть сквозь внучку, но постепенно мутный взгляд прояснился, сфокусировался, и губы поплыли в неуверенной улыбке.
– Это ты?
На глаза Эйлин навернулись слезы. Габби постарела еще больше, хотя с последнего визита прошло всего-то месяца три. Невозможно привыкнуть к этому старению. Память Эйлин держит в себе ту вполне еще моложавую и жизнерадостную женщину, которая весело смеется и повторяет: «Габби, конечно же, Габби! Зови меня так всегда».
– Габби, это я – твоя внучка. Ты меня помнишь?
– Конечно же. Тебя назвали в честь меня. Ты тоже Габби.
– Нет, бабуля. Вернее, да. Меня назвали в честь тебя. Я – Эйлин.
Тень досады легла на лицо старой женщины.
– Ты нарочно пытаешься меня запутать. Как ты можешь быть Эйлин, если я Габби? Ну, сама посуди!
– Девочки, девочки, не ссорьтесь. – Маргарет успокаивающе похлопывала Габби по руке. – Вы тут пока поговорите о чем-нибудь еще, а я принесу для Эйлин стул. – Теперь ее рука легла на плечо Эйлин. – Не расстраивайся. У нее бывают и светлые моменты. Правда, трудно предсказать, какой будет ее память сегодня. Деменция – странная вещь. То, что было тридцать лет назад, хранится в памяти, как в сейфе, а то, что случилось вчера, пролетает мимо, как пейзаж за окном движущейся машины.
Эйлин, наоборот, не очень хорошо помнила свое прошлое. Возможно, годы, проведенные в кабинете психолога после самоубийства матери, вытеснили из памяти девушки многие моменты ее детства. Бабушка с дедом в основном жили за границей. После того рокового дня, когда десятилетняя Эйлин, придя из школы, обнаружила в ванне тело Анны со вскрытыми венами, бабушка на какое-то время взяла Эйлин под опеку, и они с дедом Артуром снова поселились в Клиф-Хаус родовом доме над обрывом. Из тех времен Эйлин хорошо помнила бабушкины запеканки с яблоками и ревенем, и ритуальную рюмочку хереса, которой Габби заканчивала свой ужин. Обязанности по воспитанию маленькой сиротки распределились таким образом: отец взял на себя физическое воспитание девочки; мачеха, будучи учительницей истории, пыталась привить любовь к книгам и гуманитарным наукам; а бабушка учила простым житейским мудростям.
Эйлин помнила, будто это было вчера, как бабушка, нарядившись ведьмой в вечер Хэллоуина, не давала детям конфет и сладостей, пока они не помешают несколько раз огромной деревянной ложкой «ведьмин суп» – смесь из сухофруктов и бренди. «Супу» следовало настаиваться два месяца при регулярном помешивании, прежде чем в него добавлялись мука, масло и яйца, и он превращался в рождественский пудинг.
Маргарет принесла не только стул, но и поднос, на котором стояли изящный чайник, маленький молочник, две чашки на блюдцах и вазочка с печеньем. Вкус чая сильно уступал изысканности сервировки.
– Ну, рассказывай, как дела дома?
– Все хорошо. Мартин… – Лицо Габби напряглось, Эйлин взяла ее руку в свою, нежно погладила. – … Ты ведь помнишь Мартина? Твой внук. Мой брат. Сын Генри и Дороти.
– Кто такая Дороти?
– Твоя невестка.
– У меня нет невестки. Она умерла много лет назад.
– Да. Ты все правильно помнишь. Только умерла моя мама, и отец женился еще раз. На Дороти. У них уже был сын Мартин.
– А-а-а.
По ее реакции было трудно сказать, восстановилась ли в голове у старушки связь всех этих имен и их принадлежность к семье, но по мере того как с годами прогрессировала деменция, развивалась и способность вести относительно складную беседу.
– Как Генри? Он давно меня не навещал, – сказала Габби.
– Он теперь живет в Малаге. Это на юге Испании. С его диабетом он там чувствует себя гораздо лучше. Нет таких резких перепадов сахара в крови.
– Сладкий мальчик… – протянула Габби. – Вот чего мне не хватало в детстве. Сладкого. После войны сахар еще долго продавали по карточкам.
При упоминании Габби ее детства Эйлин очень воодушевилась. Она поставила чашку на маленький столик возле кресла и придвинула свой стул поближе. Надо не упустить момент просветления в белоснежной головке старушки.
– Бабуля, у нас в доме идет стройка. Нашлись кое-какие неожиданные вещи. Я очень хочу узнать, кому они принадлежат.
– Глупости! Твой отец тоже считал, что в доме где-то спрятан клад. Артур даже подарил ему металлоискатель. На Рождество 68-го или 69-го года – не помню точно. Помню, Генри был еще совсем мальчиком. Генри обшарил весь сад и подвалы, но так ничего не нашел.
– И тайную лестницу к морю?
– Тайную лестницу? О чем ты говоришь? Нет в доме никаких тайных лестниц. Во всяком случае, на моей памяти их не было. Может, потом пристроили?
Эйлин не могла решиться: говорить все как есть или не пугать старушку рассказами про замурованные скелеты.
– Ба, должна тебя уведомить. И потайная лестница есть, и еще много тайн тоже есть в доме.
– Какие там могут быть тайны?
– Ну… – Эйлин все тянула, – например, полиция нашла останки младенца в каминной трубе и скелет мужчины у основания той самой потайной лестницы.
Габби весело рассмеялась:
– Да, нет же, деточка, ты все путаешь. Это я нашла два скелета. Один мужчины, другой – овцы у него в руках. Это когда я в сухой колодец упала.
Эйлин откинулась на спинку стула, закрыла глаза и глубоко втянула носом воздух.
Конечно же! Давнишняя история. Почти легенда, которая рассказывается за столом чуть ли не при каждом сборе семьи. История про то, как Эйлин, Марта – ее старшая сестра, и Ник – средний брат во время бомбардировок Лондона в начале войны вместе с сотнями других детей были эвакуированы на север. Эйлин было всего пять лет, но сельская жизнь навсегда отложилась в памяти малышки.
– Это всё Роз. Она была страшной баловницей.
– Кто такая Роз? – Эйлин прекрасно знает ответ, но ей нужно демонстрировать интерес к истории, а то и у бабушки он пропадет, и болезнь снова уведет ее память в глубины других миров.
– Ну как же, Роз – младшая дочка кузнеца. Она была всего на год меня старше, но ты же знаешь, деревенские дети взрослеют гораздо быстрее.
Эйлин любила эти моменты просветления сознания Габби. Правда, врач «Тихой обители» предупреждал не обольщаться. Минуты чистого мышления коротки и с каждым разом все реже. У деменции нет реверса, только прогресс. В зависимости от общего интеллекта больного его речь и словарный запас могут казаться вполне адекватными, но все это проделки ума, мимикрия: за набором привычных вежливых слов нет никакой связи с реальностью.
На глаза Эйлин снова навернулись слезы.
– Эта Роз нарочно бросила мячик в колодец. Я не знала, что там нет воды. Я просто наклонилась, чтобы выловить его, и полетела вниз… в подземный туннель.
– Под нашим домом? – в надежде спросила Эйлин.
– Нет, в настоящий туннель, как в «Алисе в Стране чудес». Все спускалась, спускалась…
– Ох, бабуля, ты и выдумщица. Не было там никакого туннеля.
– Да? Ну, значит, это было в другой раз. А где Марта и Ник?
– Если ты про тот случай, когда ты упала в колодец, то они были с остальными эвакуированными детьми в школе.
– Это я знаю, не надо из меня дурочку делать. Я имею в виду сейчас. Разве они не приехали с тобой? – Габби вытянула шею, как бы пытаясь заглянуть за спину Эйлин.
– Ба. Ты забыла. Марта уже пятнадцать лет как умерла, а Ник живет в другом доме для престарелых.
– Сколько же ему сейчас?
– Он на четыре года старше тебя, значит девяносто.
– Ты его поздравила с днем рождения? Я всегда поздравляла.
– Нет еще. По-моему, его день рождения осенью. Видишь, – Эйлин снова похлопала старческую, усыпанную темными пятнами, руку, – от меня тоже память убегает. Надо спросить Дороти. Она как историк профессионально помнит даты и числа.
– Опять эта Дороти, – фыркнула Габби, – не люблю ее. Втерлась в доверие к Генри и крутит им как хочет. Волк в овечьей шкуре.
– Да что ты такое говоришь, Габби? Она уже много лет хорошая жена твоему сыну. Да и мне она стала неплохой мачехой. Я раньше, когда маленькая была, этого не ценила, а теперь, повзрослев, поняла.
– Да. – Габби согласно кивнула. – Повзрослела ты незаметно. Не успеешь глазом моргнуть, станешь как я. – Она помолчала, пожевала губами. – Я и не заметила, как жизнь прошла. Устала я тут сидеть… И жить… тоже устала… А Роз? Роз приехала с тобой?
Эйлин только с сожалением покачала головой.
Маргарет Фостер, как будто услышала эти слова, моментально оказалась рядом с ними.
– Извини, Эйлин, я даже не ожидала, что она так долго продержится. Обычно после первых двух фраз ее сознание утекает.
– Мы говорили на привычные ей темы. Историю своего падения в колодец она знает как «Отче наш». А вот другие подробности семейной жизни… Может быть, и ее жизнь была полна таких мерзостей, что сознание вытисняет их из головы.
– Эйлин, не будь романтиком, – возразила Маргарет. – Это не сознание вытесняет тяжелые воспоминания, а болезнь. Деменции все равно – хорошие воспоминания или плохие. Я, правда, так и не поняла, что случилось в эвакуации.
– Одна из семейных историй. Габби случайно упала в сухой колодец на два скелета. Один молодого человека, другой овцы. Оба лежали на дне, обнявшись. Тогда наука еще не знала о ДНК, но по одежде удалось установить, что подросток был сыном одного из фермеров. Шла Первая мировая война. Фермер поехал на несколько дней в соседнюю деревню по каким-то своим делам, а когда вернулся, сына дома не было. Старик решил, что тот сбежал добровольцем на войну, и ждал его возвращения больше двадцати пяти лет, а оказалось, что парень все эти годы лежал в сухом колодце на заднем дворе отцовской фермы. Видимо, так же, как и Габби, упал, спасая овечку да и не выбрался.
– Ужас какой! Не удивительно, Габби иногда бывает со странностями.
– Нет. Габби уже тогда была кремень. Ее вытащили, отпоили теплым молоком с медом, и она проспала после этого почти сутки. Наверное, так закалился или проявился характер. Рассказывали, что позже, уже в зрелые годы, Габби умела разруливать самые трудные ситуации.
Эйлин забрала из руки Габби иголку, сделала пару стежков, аккуратно сложила полотно вышивки. Тем временем Маргарет подкатила к креслу ходунки и помогла старушке за них взяться.
– Что это Габби вышивает? – спросила Эйлин.
– А, это… Это новый проект. С одной стороны, тренирует мелкую моторику, а с другой, совет дома решил обновить подушки в молельной комнате. Вот, паттерны для вышивки с библейскими мотивами закупили. Это для тех, кто молится коленопреклоненным.
У Эйлин вдруг поднялось настроение. Она кивнула в сторону ходунков.
– И кто же из вашего контингента еще может стоять на коленях? – улыбнулась она.
– Не многие. Но еще меньше тех, кто может с колен самостоятельно подняться. – В шутке Маргарет послышалась некая горькая двусмысленность.
Прежде чем выйти на улицу, Эйлин задержалась у дверей. Сквозь затемненное стекло хорошо просматривалась парковка для посетителей. На месте «Мерседеса» стоял красный «Ниссан».
Глава 4
Дороти
Проводив врача «Скорой помощи» до дверей виллы, Дороти еще какое-то время постояла на крыльце. Вилла – это громко сказано. Домик. Небольшой и уютный.
Она смотрела вслед красным стоп-сигналам, затухающим и снова вспыхивающим, как огни маяка. Улица шла круто вниз, шофер был вынужден постоянно тормозить. Наконец буквы «AMBULANCIA» на задних дверях автомобиля сделались почти неразличимы, водитель прибавил газу. Пыль, поднятая тяжелым фургоном, стала оседать на дорогу, и страх за жизнь мужа тоже потихоньку улегся, отпустил.
Они с Генри несколько раз ездили в Испанию, прежде чем остановили свой выбор на этой деревушке, спрятанной в горах в двадцати километрах от Малаги. Снова жить у моря не хотелось. Летом – толпы туристов, зимой – серое однообразие неба, сливавшегося с морем.
Она вернулась в дом и тихо, на цыпочках вошла в спальню. Укол подействовал. Судороги прошли. Лицо Генри приобрело нормальный розовый цвет, дыхание стало ровным. Он спал.
Прихватив телефон и стакан холодной воды, Дороти поднялась на крышу дома. Там на всю ее ширину располагалась терраса. Половина пряталась под полосатым холщовым навесом, там стоял большой обеденный стол; открытая часть была заставлена шезлонгами и плетеными креслами для отдыха и загара. Дороти опустилась в одно из них – свое любимое. Оно стояло в углу террасы у самой ограды, и с него открывался чудесный вид на узкую лощину между невысоких гор. По дну расселины зимой текла нешумная речка, а летом дно обнажалось и покрывалось трещинами, напоминая каннелюры на холстах старинной живописи.
Из головы не шел вчерашний разговор с сыном. Он теперь взрослый, самостоятельный. Кажется, из него получился неплохой муж, возможно, и отцом будет хорошим. А все-таки чуть-чуть обидно: раньше он всегда всё матери рассказывал, советовался, а теперь только в известность ставит. Сообщает о новостях, когда они уже и не новости вовсе. Правду говорят: ночная кукушка дневную перекукует.
Вот и теперь. Позвонил, сказал, что в доме два скелета, что они с Нэнси добрались до Камбрии без проблем и всего за семь часов. Что дом дядюшки хоть и старый, но сухой. Есть камин, но Нэнси категорически не хочет, чтобы Мартин его топил. У беременных свои фантазии. Ей хватило находки в их родном доме. Рассказывал какие-то никому не интересные подробности. Ни разу не спросил про отца и на все ее расспросы о страшных находках в их семейном доме уходил от ответа. Под конец вспылил и сказал, что не будет совать свой нос в дела полиции. Если им с отцом так интересно то, что случилось тридцать лет назад, пусть приезжают и сами ведут расследование, как эта дурочка Эйлин, которая жить не может без загадок и их разгадок. Все! Hasta la vista![6]
Дороти даже рассердилась на него. Жена беременна, а истерит он. Почему так нервничает? Уж он-то точно никакого отношения к происшествиям тех далеких лет не имеет. Он тогда сам еще мальчиком был.
Дороти повертела в руках телефон и все-таки решилась позвонить Эйлин. – Привет, Эйлин. Я звонила тебе вчера, ты трубку не брала. Мартин тоже. Жалуется, что связь плохая, – сообщила Дороти.
– Извини, видела звонок, но не ответила. Я в Клиф-Хаус переезжала. Не на совсем, на время, пока расследование идет. Что случилось? – В голосе Эйлин зазвенела тревога. – Что-то с отцом?
– И да, и нет. Все в порядке. В относительном. Он страшно разнервничался из-за событий в доме. Только что уехала «Скорая». Все нормально. Приступ купировали, – скороговоркой выпалила Дороти, успокаивая скорее себя, чем падчерицу. – Проснется, первым делом станет расспрашивать. Вот я и звоню узнать: какие новости?
– Особо никаких. Ждем результатов экспертизы ДНК. Так что ни возраст косточек, ни пол младенца пока не известны.
– А какие-нибудь дополнительные подсказки? Пеленки там, что-то из предметов на теле не были оставлены?
Эйлин рассмеялась.
– И ты туда же. Я ровно эти же вопросы задавала Хикманну, он меня послал куда подальше с моими романтическими сантиментами. Пока не будет экспертизы, не будет и никаких зацепок.
– И все-таки. Мне кажется, между найденными скелетами возможна связь. Может быть, мужчина – отец ребенка?
– Дороти, не будем гадать на кофейной гуще. Даже одежда мужского скелета стандартная – джинсы, футболка. Куртка типа армейской. Возможно, по ней и можно определить год пошива, но никак не дату смерти.
– И все же. Если это случилось в восьмидесятых, тогда в моде у мужчин были длинные волосы и длинные усы. Ты спрашивала Джима про волосы? Если длинные – значит, парень был молодой.
– Дороти, говорю же: прекрати строить предположения. Наберись терпения.
– Ага. Так я и поверила, что ты сидишь сложа руки и терпеливо ждешь. Ну-ка признавайся что уже нарыла?
– Почти ничего. Полиция ищет тех, кто мог жить в доме, или тех, кто мог знать его обитателей тридцать-сорок лет назад.
– Я могу тебе сказать, кто жил там. Прежде всего это сами Габби и Артур. Еще мать Артура, твоя прабабушка достопочтенная миссис Колд. Она была уже совсем старенькой, я ее никогда не видела, но знала о ней. Генри часто рассказывал про ее чудачества. Кажется, ее звали Рахель. Если тебе интересно, я могу спросить у Генри подробности, когда он проснется. Дед твой плотно занимался пивоварней, Габби вела хозяйство. Генри решил попробовать себя в журналистике и уехал в Лондон, но вскоре вернулся. Часто у Габби гостили сестра Марта и брат Ник. И не просто гостили, но с семьями, с детьми, няньками и боннами. Тогда были популярны француженки-студентки, которых нанимали на лето заниматься с детьми. Ну и из приходящих: кухарка, уборщицы и два садовника. В доме всегда было многолюдно. Но так, чтобы из них из всех можно сложить какую-то историю – боюсь, и полиция ничего не раскопает.
– Я вчера ездила к Габби. Она, конечно же, ничего не помнит, – вздохнула Эйлин.
– Я бы на твоем месте связалась еще и с Патриком. Старый викарий женил и крестил не одно поколение семейства Колд. У него в церковной книге должны быть записи.
– Спасибо, Дор, хорошая подсказка. Я, правда, думала покопаться в бумагах Габби. Ты же знаешь, это поколение вело дневники и хранило письма.
– Если и сохранились, то она забрала все с собой в «Обитель». Зачем держать их в доме? Там она может их перечитывать, пересматривать.
– Я, сколько ни приезжала, никогда в ее комнате ничего похожего не видела.
– Ну, не будет же она держать все бумаги в коробке посредине гостиной. Наверняка или в бюро убрала, или в сундучке каком хранит под кроватью. Я бы с радостью приехала тебе помочь, но сама понимаешь… Генри…
– Даже не думай. Ты ему нужна там гораздо больше, чем нам здесь. Я обязательно поищу бумаги Габби, а ты пока береги себя и папу.
* * *
Кофе давно остыл, но идти на кухню делать новый было лень.
Вспомнился этот странный тип с белой прядью, напоминающей Круэллу Девиль. Та, правда, гонялась за сто и одним далматинцем, а этот – за одной Эйлин. Что-то ему надо… Понять бы что…
Эйлин снова взяла в руки телефон и нажала иконку «Тихая обитель».
– Маргарет Фостер слушает. Чем могу быть полезной?
– Можете, очень можете. Маргарет, это Эйлин. Пожалуйста, не пускайте никого к Габби.
– Никого-никого? Даже полицию? – уточнила администратор.
– При чем здесь полиция?
– Звонил какой-то детектив, сейчас поищу его имя, где-то записала, но у меня здесь на столе такой завал… – В трубке послышался шорох бумаг. – Вот, нашла. Люк Маккензи. Полиция графства Девон. Сказал, что завтра приедет к Габби задать пару вопросов.
– Телефон оставил?
– Да.
– Звоните ему! – Эйлин буквально закричала в телефон. – Врите что придет в голову, только отмените встречу. Или нет. Диктуйте номер. Я сама с ними разберусь. Она же практически недееспособная. Без адвоката допрашивать не имеют права. А пока, пожалуйста, повторяю: никого к ней не пускать. Договорились?
– Конечно.
