Хейди Перкс
Вернись ради меня
Глава 5
Эвергрин быстро перестает быть сенсацией, однако мое любопытство нарастает: я методично прочесываю Интернет в поиске фотографий, имен – чего угодно, связанного с островом. Чем больше я узнаю, тем больше мне необходимо выяснить. Это сродни наркотической зависимости. Как мне удавалось держаться в стороне столько лет – не понимаю.
Спустя пару недель после начала моих собственных визитов к психотерапевту она спросила меня:
– Часто ли вы вспоминаете ваш старый остров?
Одной лишь интонацией ей удалось превратить мой родной, любимый Эвергрин в придуманный, несуществующий край.
– Я бы так не сказала, – ответила я, повторив ее жест – чуть склонив голову набок. Мы обе были одинаково пытливы и горели желанием забраться в голову к собеседнице. Со своей стороны, я хотела понять, к чему клонит консультант и почему она то и дело поднимает тему острова. Значит, что-то на прежних сеансах вызвало у нее профессиональный интерес.
Не выдержав затянувшейся паузы, она продолжала:
– Вы жалеете, что родители увезли вас оттуда. Как вы считаете, вы дали себе возможность осесть где-нибудь еще?
Интересный вопрос. Об этом я не задумывалась.
– Пожалуй, я… не знаю.
– Вам тридцать пять лет, вы меняете профессию, живете в съемной квартире, мечтаете посвятить себя помощи другим и массу времени тратите на свою сестру, которая, кстати, проживает в десяти минутах от вас.
В словах консультанта мне почудился упрек. Горячая волна поднялась по шее к щекам.
– Вы так говорите, будто я неудачница, – вырвалось у меня.
– Отнюдь, – она покачала головой. – Простите, если я неудачно выразилась, – я аплодирую вашему решению освоить новое поприще. Однако у меня впечатление, что вы непомерно много беспокоитесь о Бонни и… – она сделала паузу, и я заметила легкую краску на ее щеках, – …живете прошлым. Видеть детство в розовом цвете – явление распространенное, но, наверно, не совсем адекватное для человека вашего возраста. Планировать будущее – это…
– Мне казалось, я как раз думаю о будущем, – перебила я, заморгав, чтобы прогнать предательские слезы, – раз я занялась переквалификацией. Что касается Бонни, то не волноваться о ней я не могу – у меня больше не осталось никого из близких.
– Да-да, – согласилась психотерапевт и явно хотела что-то прибавить, однако я продолжила, не дав ей высказаться:
– И я почти не думаю об острове.
Это, конечно, было ложью, и она это понимала. Я превратилась в подобие Бонни, которая топит правду в алкоголе. Мой детский альбом запрятан между журналами, а в гардеробе у меня обувные коробки, набитые старыми фотографиями, сделанными мамой.
Многие годы я подавляла желание вернуться на Эвергрин и уже надеялась, что у меня получилось, но с вечера пятницы меня не покидает ощущение, что искушение одерживает верх, а теперь, после визита полиции, я попросту не могу оставаться в стороне. Я поеду на остров и выясню, почему кто-то зарыл труп возле нашего сада и какое отношение к жертве имеют мои браслеты из бисера. Я хочу побыть среди людей, которых когда-то горячо любила, потому что разлука для меня уже невыносима. Я должна вернуться и узнать, отчего мы бежали с острова, полностью отдавая себе отчет, что так счастливы уже нигде не будем.
Мое сердце колотится, и я составляю список обладательниц моих браслетов, перечитав его, прежде чем отправить полиции. Взгляд останавливается на первом имени в списке, и я окончательно понимаю, что, сидя дома, не найду ответов.
В понедельник утром я пытаюсь сосредоточиться на новых клиентах: супружеской паре и их четырнадцатилетнем сыне. По словам матери, у подростка проблемы с посещением школы.
Перечисляя свои тревоги, она говорит быстро, словно ставя галочки в списке покупок. Видно, что она нервничает. Всякий раз, описывая очередной случай, клиентка подчеркивает, что не одобряет поведение сына, однако у меня нет впечатления, что она хочет его унизить. Скорее ей нужно, чтобы я знала – она хорошая мать, которая активно ищет выход из ситуации.
Я ей сочувствую. Кажется, она винит себя за то, что проблема оказалась запущенной – подросток почти не учится в школе, и вот теперь все они оказались на приеме у семейного психолога. Похоже, клиентке так же неловко, как и мне вчера, когда в моей гостиной сидели двое полицейских.
Слушая, я киваю и поглядываю на ее мужа и ребенка. Мальчик теребит скомканную куртку, лежащую на коленях, и явно мечтает оказаться где угодно, только не тут. На его лице красные пятна, жесты выдают внутреннюю истерику, и я чувствую – он вот-вот сорвется. С него уже довольно. Как только мать немного выдыхается и набирает воздуха для нового монолога, я прошу мальчика описать, как он представляет себе удачный день.
Он хмыкает и дергает плечом, но впервые с тех пор, как он здесь, поднимает голову и ловит мой взгляд.
К концу консультации я убеждаюсь, что у родителей подростка несколько смещены приоритеты, однако у меня остается ощущение недосказанности, и я предлагаю уделить мальчику полчаса общения наедине в начале следующего сеанса.
Провожая клиентов, я думаю о Бонни и детском психологе, к которому ее возили на материк. Не в первый раз я жалею, что рядом нет мамы, чтобы спросить, зачем ей это понадобилось. Иногда я ловлю себя на мысли, как бы мне хотелось усадить рядом собственных родителей и дать им возможность выговориться.
Я бы спросила маму, как она могла отпустить Дэнни, а отца – чего он искал, когда сошелся с Оливией, и нашел ли это в итоге; сознавал ли он, что Оливия – полная мамина противоположность, и стало ли это причиной его выбора.
Теперь папа живет в доме без излишеств, столь же строгом, как и его новые отношения, в которых нет места бурным сценам, сердитым словам и повышенному тону. А также смеху, привычке держаться за руки и тайным поцелуям, когда родители думали, что я не смотрю. С мамой у него так и было.
Когда папа переехал к Оливии, я втайне думала, что он получил по заслугам, но после ухода Дэнни впервые засомневалась – может, в случившемся есть и мамина вина? Бонни, безусловно, считала именно так.
Подойдя к столу администратора, я с наигранной небрежностью сообщаю, что, пожалуй, съезжу на остров и взгляну на место преступления. Таня привычно сдвигает очки на переносицу и медлит с ответом. Я сознаю, что жду от нее одобрения моей идеи.
– Это называется синдром упущенных возможностей, – наконец изрекает она. – Когда у человека навязчивая боязнь упустить что-то любопытное.
– Вы говорите обо мне как о вуайеристе, – обижаюсь я. – Лучше скажите прямо, если вам кажется, что моя идея ужасная.
– Так и есть – идея ужасная. Меня к раскопанной могиле и силой не затащишь, но, с другой стороны, я и не думала никогда вернуться в наш городишко… – она вздрагивает. – А что думает Бонни?
Я качаю головой.
Моя сестра только удержит меня.
– Вы ей не сказали?
– Нет. И вообще, это всего лишь мысли, – говорю я, взмахивая рукой. В этот момент в коридоре появляются клиенты с прошлой недели, и я приглашаю их пройти в свой кабинет.
– Знаете что, – заявляет Таня, когда они не слышат нас, – если вам захотелось поиграть в детектива, будьте осторожны. Полиция вас за излишнее любопытство не поблагодарит.
– Роль детектива меня вовсе не привлекает, просто я давно не видела старых подруг.
Я найду Джилл и спрошу, почему она ни разу мне не написала. Я никому не говорила, как терзалась поисками объяснений этой совершенно невероятной ситуации. Мне отчаянно хотелось, чтобы наша дружба не прервалась. Боль оттого, что меня забыли и так скоро забросили, была необыкновенно острой, но я терпела, потому что наша семья старательно залатывала любую брешь, пытаясь создать подобие нормальной жизни на новом месте.
И это только одна из многих «коробок», у которых начали слетать крышки. Теперь в ушах звучат голоса, которых я не слышала много лет, и я не могу заставить их замолчать.
– А с отцом вы не хотите посоветоваться? – вдруг спрашивает Таня, отвлекая меня от мыслей.
– Я ему еще не звонила, – отвечаю я, отходя от ее стола и направляясь к кабинету. Дело в том, что я не хочу продолжать разговор об отце. Хоть папа единственный, кто может объяснить причины нашего отъезда с Эвергрина, я не уверена, что могу ему доверять.
Не успеваю я поинтересоваться у супружеской пары их самочувствием, как клиентка выпаливает:
– Вряд ли я когда-нибудь смогу простить его! Все, что я вижу каждую ночь, – это он с ней!
Ее голос дрожит, и она отворачивается от мужа, а тот привычно рассматривает свои руки, которые то сцепляет, то расцепляет.
– Зря он мне сознался, – продолжает клиентка. – По-моему, он просто захотел облегчить свою совесть!
– Неправда, – бормочет муж, и я прошу его объяснить, что он имеет в виду. Мне очень хочется, чтобы он высказался.
– Не понял вопроса, – снова бурчит он.
– Она спрашивает, зачем ты мне сказал! – не выдерживает жена.
Он косится на нее:
– Потому что ты пристала ко мне, как с ножом к горлу. Ты умоляла сказать тебе правду, вот я и поверил, что ты действительно этого хочешь.
– Хочу? – Жена начинает плакать. – Я хотела знать, что ты мне не изменял!
Муж бледнеет и вновь опускает голову, уставившись на свои руки. Он сейчас мало что может сказать, чтобы спасти положение, но вместе с тем я должна добиться, чтобы он не молчал. Жена между тем продолжает говорить, возвращаясь к одному и тому же – что она предпочла бы ничего не знать.
– Сейчас вы поступили бы иначе? – спрашиваю я.
– Что? – не понимает она.
– Ну, если повернуть время вспять и оказаться за минуту до того, как вы упросили мужа сказать правду, вы поддались бы искушению услышать то, что, как вам казалось, вы хотите знать?
По округлившимся глазам клиентки я понимаю, что вопрос прозвучал довольно странно, но мне действительно любопытно. Я даже подаюсь вперед, хотя здравый смысл подсказывает, что не годится использовать клиентов в личных целях.
– Я не… – Клиентка мотает головой. Похоже, она окончательно запуталась, и я кладу ладонь на стол и заверяю, что не хотела ловить ее на слове.
– Здесь нет правильного или неверного ответа, – добавляю я. После допущенной оплошности мне приходится отступить, чтобы клиентка успокоилась.
Разговор продолжается, но после окончания сеанса, когда муж выходит из кабинета, женщина задерживается и признается мне:
– Я, наверно, все равно бы спросила.
Вид у нее очень печальный, и я дотрагиваюсь до ее руки:
– Каждая из нас поступила бы так же. Человек всегда хочет правды.
Разве лучше изводить себя, предполагая худшее? Я много раз прокручивала в голове различные сценарии, уходя от вопросов, грозивших «прожечь» мне череп изнутри. А теперь у меня ощущение, что они и впрямь могут прожечь. Во время собственных консультаций у психотерапевта я убедилась: мы лучше подготовлены, когда знаем, с чем имеем дело.
Я выхожу вместе с супругами и, когда они скрываются в конце улицы, поднимаю лицо к серому небу. Пальцы машинально трогают запястье другой руки, где когда-то был мой браслетик дружбы.
В то лето у всех появились тайны – правда, не пойму, когда все зашло так далеко. Я пытаюсь анализировать ситуацию, но все только запутывается, превращаясь в тугой клубок. Однако меня не оставляет уверенность, что если я найду, за что потянуть, остальное распустится без труда.
Найденные останки, наш поспешный отъезд, Джилл – что, если это звенья одной цепи? Мысль как ножом пронзает мою душу, и пасмурное небо точно надвигается на меня. Я не в силах побороть тревожное предчувствие, что могу оказаться права. Я должна узнать правду, а отсюда этого не сделаешь.
Я возвращаюсь в офис, дожидаюсь, пока Таня договорит по телефону, и прошу перенести прием оставшихся клиентов на следующую неделю.
– У меня их не так много, и время вполне можно найти.
Таня пристально смотрит на меня поверх очков.
– Я не могу не поехать, – едва слышно выдыхаю я.
Глава 6
В половине двенадцатого утра я стою в очереди на пристани у кромки воды. Вот так же пассажиры когда-то ждали маленького парома моего отца. Теперь яркие двухпалубные лодки выстраиваются вереницей, словно утки, а в киоске продаются билеты на круиз к соседним островам. Неизменным осталось одно: зимой до Эвергрина всего один рейс в день, и паром уходит через пятнадцать минут.
Мои родители расстроились бы, что перевозки прибрала к рукам крупная компания, но я довольна, что незнакома с новыми владельцами. Не представляю, как бы я справилась с собой, увидев другого человека за рулем папиной лодки.
Сжимая билет в левой руке, я тереблю край, пока он не начинает рваться.
Однажды я услышала фразу, что от страха до возбуждения всего пара дюймов. То, что когда-то показалось мне фривольностью, сейчас я нахожу близким к истине. Меня страшит и возбуждает перспектива вновь ступить на Эвергрин, и эти эмоции так переплетены, что я уже не могу отделить одно от другого.
С материка Эвергрин не разглядеть – его заслоняют другие острова, в основном необитаемые, однако, незримый, он здесь, рядом. Большинство пассажиров выйдут на Браунси, специально обустроенном для туристов; почти никто не решится забраться в такую даль, как Эвергрин.
Накануне я связалась по телефону с некой Рэйчел, которая сдает комнаты в своем доме на острове. В объявлении размещение не называлось полупансионом, но из разговора с женщиной я поняла, что можно рассчитывать на ночлег и завтрак. Сомневаюсь, что комнаты были переполнены, – несмотря на сенсацию, в январе на остров заглядывают редко, однако Рэйчел долго не соглашалась оставить меня в своем доме.
– Всего на три ночи, – взмолилась я, сжимая телефонную трубку.
Рейчел шумно вздохнула.
– Не понимаю, что вам тут понадобилось. Вы из полиции?
– Нет, – заверила я. – Наша семья жила на острове очень давно, и теперь я хочу повидать давних подруг.
– Например? – тут же спросила Рэйчел.
– Энни Уэбб, – ответила я. Энни наверняка на острове, если она еще жива. Я затаила дыхание в ожидании ответа.
– Ну, не знаю…
– Пожалуйста! – взмолилась я. – Я вам ничем не помешаю, вы меня и не заметите.
– Точно на три ночи?
– Только на три.
– Так и быть, – засопела Рэйчел. – До завтра, – и она положила трубку.
Интересно, сколько гостей у нее остановилось? Люди приезжают на Эвергрин в поисках приключений, но на острове мало дел, которые нельзя закончить за день.
Возвращаясь после работы, папа часто повторял услышанные фразы вроде: «Какая странная изолированная коммуна!» или «Прячутся они тут, что ли?».
Мне не нравилось, как гости отзывались об острове – будто у нас здесь какие-то тайны.
– Почему они так говорят? – спрашивала я маму, однако она только отшучивалась:
– Завидуют. А кто бы не хотел здесь поселиться?
– А почему они думают, что мы прячемся? – не отставала я. Мне представлялось, как Эвергрин съеживается, прячась за широкими «плечами» Браунси, и никому невдомек, что наш остров существует. Я живо воображала, как островитяне спешат укрыться за деревьями, едва туристы сходят на берег с папиного парома.
Мама втолковывала мне, что речь не об этом.
– Некоторые люди попросту слепы к здешней красоте, – объясняла она. – А мы ее видим.
В конце концов в идее нашего укрытия мне стало видеться нечто таинственное и волшебное. Но сейчас я впервые оказалась по другую сторону: на этот раз я ищу того, кто прячется от меня.
– Мисс, вы с нами?
Я поднимаю взгляд на человека на пароме и смотрю на стальные сходни.
– Нам пора, если вы едете. Или вы ждете кого-то?
– Нет, я…
– Вам помочь?
Я качаю головой и вдыхаю полные легкие морского воздуха, обдирающего горло будто кирпичной крошкой.
– Иду, – отзываюсь я, и мужчина отступает, пропуская меня вперед. Несмотря на холод, я поднимаюсь на верхнюю палубу и сажусь с правой стороны – отсюда лучше виден Эвергрин.
Когда паром отходит от пристани, все внутри у меня сжимается, и я закрываю глаза, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Я много лет мечтала об этой минуте, и происходящее кажется нереальным. От накопившихся вопросов болит голова. Интересно, остров выглядит как прежде? Что, если я не встречу никого из знакомых? Чем будет оправдываться Джилл за свое упорное молчание? Каково будет вновь оказаться перед нашим домом? Последнее, как я понимаю, меня пугает больше всего. Глаза распахиваются сами собой, и я хватаюсь за поручень рукой, которая еще сжимает билет.
Как я и предполагаю, на Браунси многие выходят; на верхней палубе, кроме меня, никого не остается. Темные тучи грозят дождем, но я не ухожу, зная, что всего через несколько мгновений вдали появится мой остров. Я хочу увидеть его как можно четче, а не через запотевшее стекло внизу.
Я налегаю на перила. Дыхание перехватывает, и от слез щиплет глаза, когда мы начинаем огибать Браунси. Постепенно, по частям, открывается Эвергрин. Тонкая полоска песка, растущие стеной деревья, словно подпирающие линию горизонта. Временами лес расступается, и можно разглядеть озера. Вот показывается бухта – пустая, без лодок, ожидающая нашего прибытия.
Невольно вскрикнув, я зажимаю рот рукой. Сердце колотится, взгляд блуждает вдоль горизонта, стараясь ничего не упустить. Об этом мгновении я мечтала с той самой ночи, как мы уехали. Снова увидеть мой остров. Вернуться домой.
Остров Эвергрин
1 июля 1993 года
Вспоминая начало лета, Мария спрашивала себя, тревожило ли ее тогда нехорошее предчувствие. Может, были дурные приметы или на острове переменился ветер, но всякий раз приходила к единственному выводу: невозможно было что-то предугадать и предотвратить. И все равно Марию мучила мысль: может, она не заставила себя внимательнее приглядеться?
Все началось в знойный июньский день – Мария помнила это удивительно ясно, и если бы существовал переключатель, способный направить жизнь в иное русло, она бы воспользовалась им именно в конце июня.
Из комнаты Дэнни причал был как на ладони, особенно в ясные дни, как в то утро, когда небо было ярко-голубым и солнце играло на поверхности воды, усыпав море мелкими сверкающими кристаллами.
С минуты на минуту должна была показаться моторная лодка Дэвида, и Мария в ожидании наблюдала из окна за Стеллой, стоявшей на пристани. Вероятно, девочка уже заметила отца, потому что изо всех сил размахивала руками. Это был первый из обратных рейсов в тот день, и Дэвид, скорее всего, прямо сейчас снова поедет на материк. Погоду обещали жаркую, и если бизнес пойдет хорошо, на зиму семья будет обеспечена.
Шел уже одиннадцатый час – Дэвид опаздывал на несколько минут. Мария отошла от окна, не зная, присоединиться к Стелле или не мешать. На этот рейс записались целых восемь новичков: семья из пяти человек, новый доктор со своей подружкой и девушка – будущий географ, ехавшая на остров с образовательной целью. Мария разрывалась между стремлением первой поглазеть на новоприбывших и желанием вовсе оставить чужаков без внимания.
Вскоре показался паром Дэвида. Пять минут, и пассажиры начнут высаживаться. Ей до пристани – всего две.
Со вздохом Мария нехотя начала спускаться. Обычно начало каникул было ее любимым временем, обещавшим долгие ленивые дни с детьми и семейные ужины на свежем морском воздухе.
Она понимала, что это продлится недолго: младшие дети подрастают. Мария чувствовала, как Стелла отдаляется от нее, и если в случае Бонни и Дэнни она готова была смириться, то младшую ей еще хотелось донянчить.
Выйдя в сад, Мария направилась к живой изгороди, отделявшей дом от пристани. Из-за деревьев показалась Бонни, низко опустив голову и сведя напряженные плечи.
– Хочешь со мной посмотреть на новичков? – спросила Мария. – Пойдем, дочка?
Бонни с безучастным лицом взглянула на мать:
– Зачем мне это?
– Этим рейсом приезжает девочка всего на пару лет старше тебя. Кажется, Айона. Она с удовольствием познакомится с ровесницей, и…
– Мне не пять лет, – фыркнула Бонни. – Я и сама могу завести друзей.
– Не можешь, – терпеливо возразила Мария, и дочь, вскипев, быстро пошла прочь.
Мария еще не знала, что к концу лета остров, который она любила всем сердцем, ее тихая гавань станет тем местом, куда им больше не захочется возвращаться.
На ходу Бонни покачала головой: как она ненавидела эту черту своей матери – вечно учить ее жизни! Сколько она себя помнила, родители всегда пытались ее перевоспитывать, но с матерью было тяжелее всего. Все началось с детского клуба «Останься-поиграй», куда ее обычно таскали и где женщина-психолог наблюдала, как Бонни играет с различными глупыми игрушками, разложенными специально для нее, и отпускала замечания на ее счет.
Затем Бонни удаляли из комнаты и просили посидеть с кем-нибудь еще, пока они с мамой будут обсуждать ее. А Дэнни оставляли, он сидел у мамы на коленях и сосал дурацкую пустышку, с которой не расставался.
Бонни догадывалась – они что-то искали в ней, но не понимала, что именно. Она знала, что игрушки нужны были для отвода глаз, чтобы отвлечь ее и заставить открыться.
Однажды женщину особенно заинтересовало, что Бонни не смотрит на нее во время разговора, поэтому в следующую встречу Бонни не сводила с нее глаз. Ей стало казаться, что если достаточно внимательно слушать вопросы взрослых, можно угадать с ответом. Видимо, это сработало, потому что однажды мать в гневе вошла в игровую, схватила Бонни за руку и больше они на занятия не ездили. Вечером родители разговаривали, думая, что Бонни уже спит, но она помнит, как удивилась фразе матери: «Получается, честность не всегда полезна».
Сперва ей стало любопытно, что она имела в виду, однако интерес быстро угас, оставив необъяснимое тягостное чувство. Видит Бог, Бонни и без того хватало, о чем волноваться.
Мать опять завела старую пластинку, пытаясь заставить ее заводить подруг, поэтому Бонни дала себе слово не замечать эту приезжую Айону.
Мария в нерешительности остановилась у редкой линии деревьев, невидимая с пристани. На остров просто так не переселяются, поэтому она с осторожностью относилась к новым лицам. Через несколько дней остров загудит от слухов – местные начнут строить предположения о том, чего новички ждут от Эвергрина и от чего скрываются. У каждого своя причина переехать на остров.
У края причала Стелла, обняв папу, уткнулась лицом ему в живот, а Дэвид в свою очередь крепко обнял дочь и поцеловал в макушку. Мария упивалась этими проявлениями отцовской нежности, хотя и видела, что ласки не всем детям достается поровну. На это она, мать семейства, тоже закрывала глаза, хотя, как позже поняла, напрасно.
Дэвид огляделся, и Мария поняла – он ищет ее. Она вышла на пристань.
Женщина с темными волосами, забранными в «конский хвост», казалась встревоженной. Она торопилась спуститься по сходням, обернувшись и крича кому-то на ходу:
– Ну же, Фредди! Фрея, бери его за руку и веди на берег!
Значит, это и есть семья Литтлов. Мария улыбнулась мамаше, тащившей по пристани тяжелые чемоданы.
– Я Мария, добро пожаловать на Эвергрин, – произнесла она, когда приехавшие проходили мимо. Совсем как Энни Уэбб, когда они с Дэвидом ступили на этот берег много лет назад.
Женщина остановилась и огляделась:
– Такое чувство, будто я участвую в реалити-шоу, приехала выживать на необитаемом острове!
– О, я уверена, вам здесь понравится, – отозвалась Мария, хотя уже чувствовала, что Литтлы не созданы для Эвергрина. – Если вам что-нибудь понадобится, я живу в Квей-хаус, – она указала себе за спину.
Следом Мария поздоровалась с новым доктором. Его молодая спутница почти не поднимала глаз, порозовев от смущения; она походила на лань, пойманную светом фар проезжающей машины. Это создавало еще больший контраст между ней и девушкой, выходившей из лодки позади нее.
– Миссис Харви? – спросила студентка, протянув руку. У нее были длинные ресницы и короткая стрижка «пикси». Это очень шло к ее маленькому личику, хотя густые каштановые волосы казались темноватыми для такой бледной кожи. Девушка подняла темные очки на макушку, и Марию поразили яркость и пристальный взгляд зеленых глаз. – Я Айона, приехала сюда на «годичный сандвич».
– Годичный что? – переспросила Мария, умилившись бойкости девушки.
– Ну, это вроде академического отпуска, – пояснила Айона. – Я изучаю географию, поэтому вот… – она широко повела рукой. – Ваш остров просто прекрасен!
– Спасибо, – просияла Мария. – Это правда.
Она смотрела, как Айона энергично шагает к деревне, и заметила Энни Уэбб, только когда девушка скрылась из виду.
– Значит, вот они, новенькие? – спросила Энни.
Мария вздохнула:
– Да, судя по всему.
– Как поживаешь, Стелла? – Энни повернулась к девочке, которая радостно подпрыгивала, помогая отцу, с усилием поднимавшему ее на руки. – Ты уже большая и тяжелая. В одиннадцать лет девочки так не делают, – покачала головой Энни. – Боже мой, а ведь я помню, как ты родилась!
– Ты была первой, кто увидел мое лицо, – лукаво подхватила Стелла.
– Верно, – подтвердила Энни. – Твоей маме повезло, что я оказалась рядом, – до материка ты бы нипочем не подождала. А вот твой братик никак не хотел выходить.
– Дэнни смастерил кое-что классное для дома на дереве! – тут же похвасталась Стелла. – Деревянный сундучок! Можно класть туда тетради и ручки, чтобы с собой не таскать.
– Сам сделал? – переспросила Мария. – Это прекрасно.
– У этого мальчика всегда были золотые руки, – пробормотала Энни, когда Дэвид громко попрощался из лодки.
Мария отвернулась от Энни, чтобы помахать мужу. Дэвид, хмуро посматривая на нее, тянул канат для быстрого разворота. Ему не нравилось, что жена и Энни Уэбб с таким интересом наблюдают за новоприбывшими. Но он ошибался, считая, что Энни не жалует перемен. И лишь благодаря Энни Мария чувствовала себя спокойнее, когда на острове появлялись чужаки.
Ее удивляло, что Дэвид не одобряет ее дружбы с Энни. Любой, кто знал всю их историю, понял бы, почему Мария стала такой зависимой от нее. В конце концов, только Энни знала причину, по которой Мария и Дэвид перебрались на Эвергрин. Ну, не только она, конечно, но о других Мария старалась не думать.
Однако со временем Дэвида стало почти раздражать их общение, словно он ревновал ее к тому, что Мария чаще обращалась к этой пожилой женщине, чем к нему.
– Ты видела, куда он залез? – спросила Энни, когда Мария снова повернулась к ней.
– Кто?
– Дэнни, – Энни показала на дерево, и Мария разглядела между ветвями ноги сына, обутые в сандалии. Ноги у Дэнни были уже больше, чем у нее, размером, как у взрослого мужчины, и Марии это казалось ненормальным. Весной мальчик сильно вытянулся, став всего на два дюйма ниже Дэвида. Он выглядел, как мужчина, оставаясь при этом совершенным ребенком, и Мария не могла представить себе время, когда ее сын будет готов начать самостоятельную жизнь.
Она со вздохом покачала головой. Мария знала, что подумает Энни, но чего от нее хотели? Она не могла запретить Дэнни лазать по деревьям, если это единственное место, где ее сын чувствовал себя счастливым.
Дэнни понял, что его заметили, но он и не думал прятаться – просто хотел посмотреть, из-за чего вся эта суета. Его родители говорили о новичках уже несколько вечеров, и Дэнни понимал, что мама нервничала из-за их прибытия, однако совершенно не мог взять в толк почему. Она была такой дружелюбной со всеми, почему же ей не нравятся новые знакомства?
Несмотря на репутацию нелюдима, Дэнни вовсе не возражал против появления незнакомцев на острове, поскольку это давало ему возможность наблюдать за новыми людьми. Смотреть на одних и тех же, делавших одно и то же, становилось скучно. Почти ни в ком из островитян он не находил ничего интересного. Дэнни надеялся, что сегодняшняя партия новичков даст ему новые идеи и лето пройдет быстрее. Его лишь огорчало то, что Стелла будет снова пропадать с Джилл, – ему так нравилось, когда она сидела рядом с ним в домике на дереве.
Все считали его молчуном – иногда о нем забывали даже за семейным столом. Стелла была единственной в семье, кто относился к нему без неприязни, в отличие от Бонни, и не сюсюкалась с ним, как их мать. Отца Дэнни любил, но тот все время работал.
Достав блокнот для рисования, мальчик открыл чистый лист и начал составлять список новых жителей острова. Среди них были три новые девушки, однако он не знал их имен, поэтому просто нарисовал их. Потом он сунул альбом под мышку и слез с дерева.
