Хизер Критчлоу
Секреты мертвых
Глава десятая
– Вот так так. – Шона изучает его лицо, пока они объезжают мыс в поисках кораллового пляжа.
Их рюкзак забит сэндвичами, пирогом и спреем от комаров. Небо остается ясным, без туч, из которых прошлой ночью лил сильный дождь.
– О чем ты? – Кэл не сводит глаз с петляющей дороги, с ее ужасными зигзагами, резкими поворотами и блуждающими по обочинам овцами. Поэтому он не может повернуться и увидеть выражение ее лица. Но он способен его представить. – Я не собираюсь браться за это дело, если ты об этом.
– Конечно, не собираешься, – хмыкает Шона.
– Не собираюсь! Я не могу. – Вцепившись в руль, он направляет машину в крутой поворот. – Мне просто жалко его, только и всего. Он такой потерянный.
Положив ладонь на колено Кэла, Шона сжимает его:
– Я же вижу, что ты не в своей тарелке.
– Я что, так ужасно себя веду?
– Я не это подразумевала. – По интонации Шоны Кэл понимает, что в ее словах нет скрытого подтекста.
Кэл выдыхает, пытаясь развеять ощущение незримой связи, возникшей с Робби. Один потерянный мальчик нашел другого.
– Я не подхожу для этого дела. Это закрытая община, у них своя жизнь. По моим ощущениям, они не желают принимать чужаков и открываться им.
– Но, возможно, ты именно тот человек, которому по зубам это дело.
– Помнишь, с какой враждебностью нас встретили в баре вчера вечером? Что-то похожее произошло и сегодня в кофейне. Не знаю… И эти поиски Марго… Наверное, я поэтому принимаю все так близко к сердцу…
– Я тебя понимаю. – Тепло женской руки на его колене помогает Кэлу дышать.
– Как бы там ни было, я нацелен завтра вернуться домой. На расследование нет времени.
– Это так. Хотя… ты мог бы задержаться здесь подольше. Ради чего тебе торопиться назад? Ради преследования? – Шона шутит, но Кэл улавливает в ее словах долю правды.
Он признался ей в том, что следил за Джейсоном Барром, жаловался на черепаший темп полицейского расследования и ухудшение и без того плохих отношений с матерью. Что там, дома? Крисси.
Еще один коварный поворот, и Шона указывает ему на парковку. Берега не видно, он за вересковой пустошью и скалами. Заперев машину, Кэл крепко обнимает Шону, и они стоят так несколько минут – каждый погружен в свои мысли.
– Вон, гляди. – Шона показывает на бегущую по мысу тропку, обрамленную с одной стороны стеной сухой кладки, а с другой – валунами, оплетенными оранжевыми водорослями.
Приливная волна отступила, обнажив маленький остров у берега, корявое деревце прилипло к выступу у скалы. Обойдя его, они оказываются на пышном зеленом плато, ведущем к белоснежному пляжу, где развалины небольшой фермы возвышаются над кристальной водой.
Кэл замирает:
– Я хотел бы здесь остаться.
Прильнув к нему, Шона кладет его руку на свою талию.
– Прости. Мне не следовало давить на тебя. Это все останется здесь и дождется тебя, если ты захочешь вернуться. Фулдс ответит на твои вопросы в скором времени. Так или иначе.
Кэл вздыхает:
– Не найти ничего – тоже ответ.
– До этого может и не дойти.
Кэл смотрит на Шону. Какая же она необычная. Другая. Иногда равная ему и все же намного превосходящая его. С Элли подобный разговор закончился бы ссорой и слезами. Шона же – олицетворение уравновешенности и умиротворения.
– Мне нужно сделать подкаст, чтобы Сара от меня отстала. Она достает меня, требует выбрать какую-то тему, а я не могу. Все, о чем я мог думать в последние месяцы, – это Марго. И о нем.
Сказать, что его продюсер очень настойчивая, – это ничего не сказать. После последнего дела в Абердине, расследования о гибели Лейлы, они с Сарой пришли к взаимопониманию, но продолжают работать в разных концепциях.
– Тебе просто нужно пережить эти несколько недель. Ты сейчас сам не свой. Это не нормальное состояние. Но будет легче.
Кэл тычется носом в ее голову, отчаянно цепляясь за то ощущение спокойствия, которое окутывает его всегда, когда Шона рядом.
– Эта неделя была замечательной.
Шона улыбается, и от ее лучистой улыбки у него перехватывает дыхание.
– Может, ты решишь вернуться сюда и заняться расследованием. Я могла бы приезжать к тебе по выходным.
Кэл пытается представить себе это. Оказаться одному в изолированном местечке, так далеко от дома? Смог бы он решиться на такое? Прошло уже довольно много времени после дела Лейлы, но оно до сих пор ранит его сердце. В последнее время Кэл все больше понимает, что каждое расследование, в которое он погружается, забирает у него какую-то часть. Безвозвратно. А еще надо подумать о Крисси, хотя… скоро у нее майские каникулы и неделя для самостоятельной подготовки. Кэл позволяет себе помечтать – Крисси здесь, вместе с ним. Ветер гуляет в ее волосах, кораллы хрустят под ногами.
Он встряхивает головой:
– Я ничего не могу пообещать Робби. Он слишком ранимый.
Шона расстилает покрывало для пикника и, потянув за руку, приглашает сесть рядом. Приобняв ее, он наблюдает за плещущимися волнами и старается не думать о женщине, истекшей кровью до смерти на пороге своего дома, пока ее дети играли поблизости…
* * *
Они остаются на пляже до тех пор, пока их не прогоняет дождь. Закатав штанины, Кэл заходит в воду, и у него тут же перехватывает дыхание от холода – такого сильного, что сводит икры. Кэл выходит из воды и входит снова до тех пор, пока ноги не привыкают к холоду. А Шона терпеливо бродит по дну горного водоема, который заполняется только во время прилива. Стоит ей найти моллюска, и она издает победоносный крик, а потом, наглядевшись на находку, возвращает ее на место.
– Это не кости, – шутит Кэл, тронутый ее детской радостью. – Какой в них интерес?
– Я не подумала об этом, – смеется Шона. – Ты прав, ничего общего с моей ежедневной работой. И слава богу!
Ее лицо омрачается при мысли об антропологической экспертизе. На территории бывшего детского дома было обнаружено захоронение со множеством костей. Шона с Клиффом входили в команду, в которой обнаружили останки. И следствие подозревает, что найдут еще множество останков. Гораздо больше, чем уже нашли. Не только Кэл бежит от реальности.
Они возвращаются к машине уставшими физически, но отдохнувшими морально. В плане купить рыбу с картошкой и съесть ужин в постели. Кэл чувствует себя освобожденным от ответственности, утомленным, но счастливым до головокружения.
Вдруг Кэл видит автомобиль. Вдоль борта тянется линия. Кэл застывает. Шона напевает себе что-то под нос, но замолкает, когда видит взгляд Кэла.
– Что? Ты шутишь…
Кэл озирается по сторонам, но окрестные холмы пусты. Дорога в этом месте широкая, шансов на то, чтобы проезжающая машина случайно задела и поцарапала их автомобиль, нет. Шона проводит пальцем по царапине (она глубокая) и закипает от гнева:
– Это сделали намеренно. Похоже, ключом.
– Кто? Дети?
Но как они попали сюда? Ближайшего дома не видать. В голове Кэла зарождается подозрение: а что, если это связано с его разговором с Робби и с теми враждебными взглядами на них этим утром? «Нет, не будь параноиком», – одергивает себя Кэл.
Шона подходит ближе, ее лицо бледнеет. Кэл притягивает Шону к себе и крепко обнимает:
– Мне так жаль, такая досада…
– Должно быть, случайность.
– Я тоже так думаю.
– Вряд ли кто-то вылез из кожи вон, чтобы оставить нам послание.
Кэл представляет, как какой-то неизвестный за ними следил, пока они полагали, будто одни прогуливаются здесь. Шона проводит рукой по волосам, и Кэл понимает, что она напугана.
Забрав у нее ключи, он отпирает машину:
– Поехали, нам еще надо купить рыбу с картошкой, не забыла? А потом мы съездим и подадим заявление в полицию и в страховую компанию. Не переживай, разберемся.
Обратный путь омрачает тревога, несмотря на все старания Кэла не придавать значения произошедшему. Припарковавшись позади коттеджа, он берет руку Шоны:
– Ты в порядке?
Она кивает:
– Я глупая. Просто…
– Что?
– Лет в двадцать у меня был ужасный бойфренд. Он постоянно выносил мне мозг, а когда мы расстались, он начал доставать меня, делая всякие гадости. И эта выходка как раз в его духе. Я невольно вернулась в прошлое.
– Мне жаль, что ты такое перенесла.
– Все нормально, это было очень давно. Но я потратила на него слишком много лет, и эта царапина на машине… Она заставила меня мысленно вернуться в то место, где мне бы не хотелось находиться.
Кэл наклоняется и нежно целует Шону:
– Ты больше туда не вернешься, даже в мыслях. Обещаю.
Он чувствует, что Шона немного расслабилась. А солнце уже заходит за горизонт, погружая внешний мир в зябкий сумрак.
– Давай я съезжу за едой, а ты пока разожжешь камин.
Шона кивает:
– Спасибо, я даже успею принять душ.
Кэл заводит ее в коттедж, включает свет и зашторивает окна, хотя на улице еще не так темно. Комната кажется райской обителью, огороженной от реальности снаружи.
– Я скоро вернусь, – заверяет Кэл и, выйдя из дома, запирает входную дверь на замок.
Он идет по берегу, встает в очередь у фургона, торгующего рыбой с жареной картошкой, а потом, прислонившись к стене, любуется морем в ожидании заказа. Его подают быстро, и, прижав жирный пакет к груди, Кэл пускается в обратный путь. Ароматная и теплая еда постепенно возвращает ему спокойствие: непонятно как появившаяся царапина на машине блекнет в памяти.
Но, подойдя к двери коттеджа, Кэл вздрагивает и чуть не роняет пакет. На ступеньках его ждет неожиданный сюрприз. В ноздри ударяет резкий, отталкивающий запах. Это большая гниющая рыбина. Сердце Кэла заходится быстрым стуком. Он окидывает взглядом всю улицу. Но никого нет – кроме пары человек, выгуливающих собак вдалеке.
В соседних коттеджах горит свет. Кэл не хочет показывать Шоне разлагающуюся рыбу. Отложив пакет с едой в сторону, он находит две палки, приподнимает ими дохлую рыбину и идет к берегу, чтобы бросить ее в море.
Затем быстро возвращается в коттедж, не желая задерживаться в сгущающейся тьме, но по пути он продолжает инстинктивно озираться по сторонам. Кэл снова прокручивает в голове разговор с Робби, он вновь ощущает хаос собственной жизни. Ему не хочется возвращаться домой, ждать известий о Марго и думать, что расследование не даст результатов. А еще опять конфликтовать по пустякам с матерью. К тому же рядом не будет Шоны, которая способна заставить его улыбнуться. Но он отчаянно скучает по Крисси, она как раз должна приехать, повидаться с ним в выходные.
Помедлив у входной двери, Кэл в последний раз оглядывается и мысленно прощается с деревушкой и морем. Именно на этом месте они стояли прошлой ночью, общаясь с Робби. И Кэл не может выбросить из головы образ сломленного, потерявшегося паренька, его глаза, наполненные такой знакомой болью. Отбросив ощущение вины, он с дрожью во всем теле заходит в коттедж.
Глава одиннадцатая
Брайони, 2007 год, Уэстер-Росс,
Северо-Шотландское нагорье
Брайони снова и снова возвращается на склон холма. Маниакально. Не желая заходить в кофейню и встречаться там с другими мамашами, она позволяет себе еще больше отдалиться от людей. Правда, ее гложет стыд за то, что она не смогла подружиться с местными жителями. Но что поделать? Она одинока. Ее словно обволакивает кокон, сплетенный из непроглядной тьмы. Можно подумать, ее отчаяние, как сирена, отгоняет от нее других людей.
Увы, как бы Брайони ни воспринимала сложившееся положение вещей, пути назад – в ее прежнюю жизнь – уже нет. Справляться с сыновьями с каждым днем становится все трудней. Робби не отходит от нее ни на шаг, прилипает как банный лист. Его постоянная потребность в утешении и одобрении изводит Брайони. Ей все чаще хочется закричать: «Оставь меня в покое! Отстань!» Мальчик так и не завел себе друзей и всегда последним выходит из класса в конце учебного дня. Брайони осознает, что приступ безысходного гнева, который на нее накатывает при виде его унылой физиономии, неоправдан и ненормален. Почему она такая? Что с ней не так?
Даже Шон, активный мальчик, сейчас сам не свой – утомляется от школьной рутины. Он стал угрюмым, сердитым и вспыльчивым. Постоянно доводит Робби до тех пор, пока тот не начинает вести себя так же отвратительно. В итоге все плачут, даже Брайони. Особенно Брайони. И каждый раз, когда она думает, что ее терпение на пределе, непременно происходит что-то еще, что выводит ее из себя пуще прежнего.
Вот почему она убегает, пытается хоть ненадолго отвлечься от домашних тягот единственным доступным для нее способом. Она изучает сотни тропок, холмов, бродит вдоль ручьев и речушек с потрясающе чистой водой и перескакивает с камня на камень все быстрей и быстрей, не боясь, а, скорее, желая упасть и получить травму. Чтобы оказаться в больнице и наконец выспаться на чистых накрахмаленных простынях с твердыми кромками, подоткнутыми под ее матрас со всех сторон. Брайони кружит по местности вокруг школы, уходя с каждым разом все дальше и выше, потому что ее ноги становятся сильнее и выносливее. Нередко она забывает поесть, поэтому теряет вес. Ей кажется это правильным.
Но если говорить начистоту, то у нее есть еще одна причина для таких прогулок. Брайони пытается подкараулить его. Управляющего имением с ружьем в руках. Есть в нем какая-то изюминка, чертовщинка. Она цепляется за воспоминание об их случайной встрече – единственном чудесном и волнительном приключении за весь год. И постепенно данное воспоминание трансформируется в ее сознании в нечто другое. В связь, которой у нее нет больше ни с кем. В связь, которую она так страстно жаждет.
Однажды, в один из дней, Брайони едва не наступает на него. Она проходит крутой изгиб узкой тропки, а он там – сидит, согнувшись за корнями вывернутого из почвы дерева, которое лежит поперек тропы.
Он поднимает руку, притягивает ее к себе, и вот они вместе. И Брайони снова ощущает этот сладкий аромат самокруток и мускусный душок еще чего-то, что делает его таким опьяняющим, таким возбуждающим. Опешив, она смотрит туда, куда направлен его взгляд, и видит оленей, щиплющих траву. Их темные мокрые морды и светлые, подернутые влагой глаза. У Брайони перехватывает дыхание, несколько секунд она не сводит глаз с этих красивых созданий, которые то и дело нервно вскидывают головы, стараясь расслышать приближение хищников. А затем Брайони переводит взгляд вправо, чтобы разглядеть его лицо. И тут же ее сердце щемит от ужасного предчувствия: его ружье прислонено к бревну сбоку, оно заряжено, ствол грозно поблескивает.
Брайони решает, что не позволит ему это сделать. Если он потянется за ружьем, она вскочит и спугнет оленей. Эта идея успокаивает ее. Он не убьет такое красивое существо. Не сможет.
– Вы что, хотите убить оленя? – шепотом, почти неслышно, спрашивает Брайони. Он рядом, так близко, она скорее ощущает его, а не видит.
Он мотает головой и, подавшись вперед, отвечает ей на ухо:
– Они слишком молодые.
Брайони расслабляется. Прильнув к бревну, снова поворачивает голову, чтобы полюбоваться животными. Но он рядом. Она чувствует его кожей. Возбуждение в теле нарастает так же стремительно, как тревога в глазах оленя, стоящего перед ней. Она хочет его. Так отчаянно и иррационально. Разве это не еще один способ развалить семью? Абсолютное предательство вместо маленьких побед над собой, которые она ежедневно одерживает ради сохранения семьи?
Внезапно, без очевидной причины, один из оленей пугается. Задрав голову, он прислушивается, обнаруживает чужой дух и уносится прочь по камням и вереску, увлекая за собой других оленей. Они мчатся так быстро, что их белые хвосты мерцают бликами на фоне холма. Их присутствие теперь – только воспоминание.
Мужчина рядом с ней что-то ворчит себе под нос. Его рука задевает Брайони, когда он лезет в карман за кисетом и пачкой папиросной бумаги. От него исходят сила, надежность и тепло. Ей так хорошо…
Брайони ждет, когда он прикурит.
– Что вы делаете? – Она кивает на полянку, где совсем недавно щипали траву олени.
– Считаю их.
– Зачем?
– Они часть поместья Риллгоуэн за холмом. Их разводят, но боюсь, что их участь предрешена: рано или поздно они станут олениной на тарелках. – Мужчина смотрит на Брайони.
Она пожимает плечами:
– Я не сентиментальна. Просто они выглядели так…
– Да. – Его взгляд снова устремляется вдаль. – Понимаю.
Они смотрят на море, на деревушку, скрытую выступом суши. Брайони не приходит на ум, что сказать.
– Почему вы ходите с ружьем? – наконец спрашивает она.
Теперь плечами пожимает он:
– Уменьшаю популяцию кроликов.
Брайони переводит взгляд на ружье, протягивает к нему палец, проводит им по гладкой, отполированной поверхности дерева и замирает.
– Вы умеете стрелять?
– Нет. – Она мотает головой.
– Я мог бы вас научить. Никогда не знаешь, когда тебе пригодятся твои знания и умения.
Брайони смеется, искренне поражаясь тому, что он думает, будто ее жизнь достаточно интересна или опасна для того, чтобы ей пригодились навыки в стрельбе. А может, он просто намекает на кроликов, которых нужно отгонять от огорода?
Между ними снова повисает тишина. Внутри Брайони натянулась пружина, но вместе с тем она чувствует себя удовлетворенно. Странное ощущение.
– У вас ведь малой, которого нужно забрать из школы?
Брайони смотрит на часы:
– Я успею, если двинусь в путь через десять минут.
Уголок его рта изгибается в ухмылке, пока он окидывает взглядом холм.
– Путь неблизкий.
– Я уже в лучшей форме, чем раньше.
– Я вижу.
Его лицо всего в нескольких дюймах от ее лица – в этом интимном укрытии между упавшим деревом и холмом. Если она повернется, их губы соприкоснутся. Это то, чего он ждет? Или она?
– У меня есть кофе, – говорит Брайони, доставая из рюкзака термос.
Она наливает напиток в крышку и протягивает ему. Они по очереди отпивают по глотку, а потом Брайони поднимается. Ее ягодицы влажные и холодные от сидения на земле.
– Как тебя зовут? – спрашивает он, когда она вешает рюкзак на плечо.
– Брайони.
– А меня Дункан. Дай мне знать, если захочешь поучиться стрелять.
– Может быть, на следующей неделе?
Слова слетают с губ сами собой, она даже не успевает подумать. Он пристально смотрит на нее, и Брайони на мгновение пугается: вдруг он сдаст назад?
– Я обычно бываю здесь по вторникам.
– Отлично.
Взяв у нее телефон, он разворачивается и уходит, не проронив больше ни слова. Поставив ногу на ствол дерева, он подскакивает и приземляется, как олень до этого.
Радостная улыбка сходит с лица Брайони, она зажимает рот рукой. А потом, мчась по тропке, перепрыгивая через островки каменистой осыпи и приземляясь на гладкие плоские камни или упругий пружинистый дерн, она внушает себе: для него это все не имеет значения. По крайней мере, такого значения, как для нее.
Глава двенадцатая
Кэл пока что провел дома всего одну ночь. Но его уже тяготят неодобрительные взгляды и восклицания матери. Он ужасно, до боли скучает по Северо-Шотландскому нагорью и Шоне. Кэл продолжает думать о Робби, вспоминая знакомое отчаяние в его глазах, но подавляя чувство вины и привязанности, которую почувствовал к этому пареньку.
Звонок в дверь раздается почти сразу после того, как мать уходит в магазин. Он выходит в коридор и открывает дверь с мыслями, что наверняка это мать, опять забыла дать ему очередное «ценное указание» либо решила проверить, не включен ли газ или не открыты ли окна. Но на пороге стоит не она. А Фулдс.
При виде детектива у Кэла подкашиваются ноги. Ее глаза полны сочувствия и угрюмой решительности.
– Вы нашли ее.
– Можно войти?
Она не отрицает его предположение. Кэлу хочется ударить кулаком воздух. А еще ему хочется заплакать. Он провожает гостью в маленькую гостиную. И, остановившись посреди комнаты, они несколько секунд молча смотрят друг на друга. В этот момент Кэлу кажется, будто он и Фулдс – единственные люди во всем мире.
– Не желаете присесть?
Кэл мотает головой.
– Скажите же мне, – молит он. – Пожалуйста.
– Под одной из машин мы обнаружили кости, завернутые в брезент. Они в очень плохом состоянии, Кэл. Я не знаю, сколько доказательств у нас наберется. Но вместе с останками мы нашли вот это.
Фулдс достает из кармана полиэтиленовый пакет для улик. Кэл сквозь грязь и пыль различает тусклый блеск золота, изгиб ласточкиного крыла. Во рту у него мгновенно пересыхает, дыхание сбивается. В последний раз, когда Кэл видел сестру, эта ласточка висела у нее на шее. Каждый раз, когда Марго наклонялась к нему, она искрилась на свету, как вода на солнце. В раннем детстве, когда Кэл был еще совсем маленьким, он хватал подвеску пальцами, прикладывал к глазу и украдкой смотрел на сестру. У него даже фотография такая сохранилась.
Пальцы Кэла непроизвольно сгибаются, тянутся к находке. Но Фулдс отдергивает свою руку. Это приводит Кэла в чувство. Он показывает ей свою татуировку на запястье – вылитую копию ласточки, которую детектив зажимает в ладони. Кэл нарисовал ее по памяти. Фулдс, кивнув, убирает подвеску обратно в пакет:
– Я тоже думаю, что это ее вещь. Сожалею.
Кэл не знает, сожалеет или нет. Он не может справиться с противоречивыми эмоциями. Упав на диван, она зажимает голову руками. Фулдс ждет.
– И что теперь?
– Мы допросим Барра, – говорит детектив. – Завтра утром. А сегодня нам надо подготовиться.
– Значит ли это, что он попался? Сознается ли он?
Наверное, Фулдс замечает черноту в его глазах. Кэл знает, что она не может ответить на его вопросы.
– Я тогда была констеблем. Хлопнула дверью после того, как была найдена Эмили Пардот. – Фулдс фиксирует на нем взгляд, ее голос звенит яростью. – Ее нашли, лишь когда… заступили на смену. В то утро все тротуары покрылись льдом. Так было холодно. А тот ублюдок оставил ее там на всю ночь. – Руки Фулдс сжимаются в кулаки, и по дрожи в ее голосе Кэл понимает, что она пытается сохранить самообладание. – Ее только-только повысили на работе, и она решила отпраздновать это событие вечером в городе. Теперь она не может самостоятельно есть. Ее кормят родители.
Кэл кивает. Он детально знаком с историей и разрушительными последствиями, что раскололи потом общество. Кэл тщательно изучил все отчеты о нападениях, всех жертв и все свидетельские показания в поисках сходства. Его удручал тот факт, что у четырех молодых женщин были рыжие волосы. Как у Марго. Как у его дочери.
Он ждал этого момента всегда. А теперь Кэл не знает, что должен чувствовать. Его руки трясутся, когда он провожает Фулдс и закрывает за ней дверь. Дом вдруг стал тесным, воздух удушающим. Как много людей, которым надо позвонить, рассказать, которых нужно предупредить. Закрыв глаза, Кэл вспоминает сестру. Рыжие кудри, сильные руки, всегда готовые крепко обнять младшего брата. Их разница в возрасте слишком большая, чтобы он был для нее обузой или помехой. Боль пронзает все его тело острым ножом. Такая сильная, что у Кэла подгибаются колени. Он боится, что уже никогда не сможет сделать вдох.
* * *
Кэл держит руку матери, ее кожа тонкая и прозрачная, как папиросная бумага. А тело такое легкое, что любому ветерку под силу ее сдуть. Взгляд матери устремлен вдаль. Крохотная жилка в щеке пульсирует и замирает. Кэл не уверен, что мать все поняла. Не слишком ли она стара для того, чтобы пережить все это? Кэл с беспокойством ищет в ее лице и положении тела признаки сердечного приступа, обморока, удара.
– Ты поняла, о чем я говорю, мам? – Кэл наклоняется к ней через несколько секунд.
– Я не страдаю старческим маразмом, – рявкает она в ответ, мгновенно вернувшись к жизни. Будто кто-то щелкнул выключателем.
Кэл распрямляется, он готов засмеяться от шока. Марго перед ним закатывает глаза, а затем подмигивает.
– Конечно, нет.
– И это случилось благодаря тебе?
– Не совсем так. Та женщина из полиции, с которой я разговаривал после интервью с Дюбуа… Того, что делал в прошлом году… Так вот, она заподозрила, что он слышал о Марго от кого-то еще. Она все проверила и выяснила, что это был его временный сокамерник, Джейсон Барр.
Мать резко поворачивает к нему лицо, ее пронзительный взгляд пугает Кэла.
– Вышибала…
Кэл сглатывает, он сбит с толку.
– Гм-м… Да… – Он запинается. В голове слишком много вопросов. – Кое-что из того, в чем он признался в прошлом, навело ее на мысль, что это мог быть он.
– Но они не могут сказать точно, что это она.
– Пока нет. Но… они нашли подвеску.
– Ласточку…
Кэлу приходится напрячь слух, чтобы расслышать это слово. Кивнув один раз, мать закрывает глаза. Делает вдох и выдох. Она словно перенеслась в другое место – туда, куда доступ ему всегда был закрыт.
Мать снова открывает глаза:
– Пожалуй, я пойду. Мне нужно прилечь.
– Хорошо, – говорит Кэл. – Еда будет на столе, если ты захочешь подкрепиться. Она еще не успеет остыть.
Мать медленно, с болезненным усилием поднимается, отмахиваясь от его руки, словно она моль, норовящая угнездиться в ее кашемире.
Кэл сидит, прислушиваясь к тому, как мать неспешно поднимается по лестнице, и представляя, как рукой она цепляется за перила. Что ж, по крайней мере, она последовательна в своих действиях и поступках. Она ведет себя точно так же, как в детстве Кэла. Только взрослый взгляд Кэла уже разоблачает ее. Он понимает: в этом нет ее вины. Но все-таки… он заслужил большего. По-прежнему заслуживает.
Дверь в спальню матери тихо закрывается, часы на каминной полке отбивают шесть.
* * *
Чтобы отвлечься от назойливых мыслей, Кэл готовит лазанью. Он сидит на кухне допоздна, но мать так и не выходит из своей комнаты. Кэл звонит Элли и Крисси. Запинаясь, сообщает им новость.
– Мне так хотелось бы, чтобы ты был здесь, с нами, папочка, – говорит дочь.
Кэл по своему опыту знает, каково это – беспокоиться о родителе. Ему не хочется, чтобы Крисси это обременяло.
– Знаю, дорогая. Но у нас с бабушкой все в порядке. И ты приедешь к нам на выходные.
– Я собираюсь сесть на поезд завтра, после колледжа. Мама обещала подбросить меня на вокзал с Метеором. Договорились?
Сердце Кэла сжимается при мысли о том, что и дочь, и пес приедут его навестить.
– Конечно. Жду с нетерпением. Пошли мне эсэмэс, когда будет время, я встречу вас на платформе.
Закончив разговор, Кэл осознает, что не спросил у матери насчет Метеора. Его мучит дурное предчувствие: мать отреагирует на пса плохо. Но Кэл гонит от себя эту мысль – он разрулит все позже.
В десять он вынимает пересушенную лазанью из духовки, кладет себе порцию, но не ест, а лишь ковыряет вилкой. А небо за окном становится еще темней. Кэл слышит за стеной звук телевизора – свидетельство продолжающейся вокруг них жизни.
Он пытается подумать о Марго и… не может. Это больно. Слишком больно. Вместо сестры в голове всплывает Робби. Кэл снова отчетливо видит и горестную муку, и отчаяние в глазах паренька. Как будто для него это единственный способ понять свои собственные эмоции. Кэл не чувствует того же к Кристоферу Лонгакру – ребенку, которым когда-то был. Он испытывает эмпатию лишь к тому потерянному мальчику, что играл в саду, пока его мать умирала, истекая кровью, всего в двух шагах от него.
