Holly Mitchell
Беги от меня
Пролог
Если однажды вам покажется, что скука безжалостно поглотила вашу жизнь, настоятельно советую не начинать читать это произведение. Зачем тратить драгоценное время на страницы, которые не могут подарить вам ничего, кроме уныния?
Если у вас вдруг появилось свободное время, лучше посвятите его просмотру чего-нибудь захватывающего на Netflix. А если вы считаете, что фильмы и сериалы – это пустая трата времени (и, честно говоря, я в чем-то согласна с вами), подумайте о том, чтобы использовать это время для получения магистерской степени в Гарварде на факультете философии. Там вы обогатитесь знаниями, которые точно будут полезнее, чем чтение этого текста.
Но если мои предупреждения только разожгли ваше любопытство и вы все равно хотите узнать, что скрывается между строк, добро пожаловать в мое повествование.
Я могу с уверенностью сказать, что сейчас в моей жизни наступил тот волшебный момент, когда кажется, что все налаживается, и я нахожусь на светлой полосе. Или, может быть, это всего лишь иллюзия? Но стоит ли углубляться в эти вопросы?
Пожалуй, лучше начать рассказывать свою историю – не самую идеальную, не всегда добрую, но ту, которая, возможно, поможет избежать моих ошибок. Моя жизнь и проблемы, к которым я пришла сама, породившие множество трудностей, могут стать для кого-то важным уроком.
Я одна из тех, кто считает бегство лучшим способом решения всех проблем в жизни. Поэтому я решилась на это бегство. Снова. Оно дарит удивительное ощущение, которое подпитывается исключительной мыслью, что это единственное правильное решение. Конечно же, вскоре понимаешь, что можно бегать бесконечно от всего и всех, но от себя не убежишь. В конце концов, ты навечно заключен в теле человека, который сам же создает трудности и делает жизнь невыносимой.
Каждая мысль и каждое действие оставляют след, и перекладывать вину на юношеский максимализм – пустое занятие. Людей можно ранить разными способами. Для этого не всегда требуется оружие: достаточно одного неосторожного слова, и вот, вы уже причинили боль. Но стоит ли эта победа того?
Боль – это не враг, от которого следует прятаться. Напротив, ее нужно встретить лицом к лицу, пережить каждую ее остроту, ощутить каждую ее текстуру. Без этого полного погружения в боль, без осознания ее глубин, двигаться вперед будет невозможно. Боязнь боли – это лишь страх перед процессом, который, хотя и кажется страшным, на самом деле закаляет нас, делает сильнее и помогает обрести внутреннюю стойкость.
Мы все боимся признать собственные ошибки. Это признание – первый шаг к исправлению и истинному росту. Наша природа такова, что страх становится частью нашей жизни на разных этапах: как дети, мы боимся потерять родителей; подростками, нас тревожат плохие оценки и неразделенные чувства; став взрослыми, мы сталкиваемся со страхом ошибиться, причинить боль или остаться в одиночестве.
Но так ли уж ужасно одиночество, как нам это часто внушают? Люди говорят, что мы – существа социальные, что одиночество – это наш главный враг. Однако что если страх одиночества – это всего лишь навязанное представление? Возможно, именно в уединении мы сможем избежать причинения боли себе и другим, найти время для саморазмышления и обрести гармонию. Одиночество, возможно, не является наказанием, а скорее возможностью для самопознания и личного роста, шансом пересмотреть свои приоритеты и переосмыслить свою жизнь.
Переезжая с этими мыслями, я погрузилась в мир неизвестности. Не зная местного языка, не понимая культурных тонкостей, я решилась на этот отчаянный шаг, противостоя своим глубинным страхам. Это был словно прыжок в пустоту – бескрайнюю и пугающую, но в то же время притягательную своим обещанием перемен.
В этот момент я выбрала одиночество как своего спутника, решив, что это единственный способ избежать боли, как той, что могут причинить мне другие, так и той, что могу причинить я сама. Я позволила себе уединиться, погрузиться в собственные мысли и чувства, надеясь, что это приведет меня к счастью и умиротворению.
Прага встретила меня своими узкими улочками, старинными зданиями и непривычной речью местных жителей. Я бродила по ее улочкам, стараясь впитать в себя ее дух, в поисках ответов на вопросы, которые терзали мое сердце. Эта городская сказка, казалось, давала мне шанс начать с чистого листа, вырвавшись из круговорота боли и страха, оставленных в прошлом.
Но иногда в тихие ночи, когда звуки города утихали, а уличные фонари отбрасывали длинные тени на мостовую, я задавалась вопросом: что если все это – лишь глупая отмазка? Может быть, мое бегство – это не столько смелый шаг навстречу новой жизни, сколько отчаянная попытка спрятаться от старой?
Смогу ли я действительно найти счастье в этом добровольном уединении? Или это лишь иллюзия, маска, скрывающая настоящие проблемы, которые я так и не решилась решить? Может быть, вместо того чтобы справляться с трудностями, я просто нашла новый способ избегать их?
Так я бродила по узким, мощеным улочкам Праги, где каждый камень хранил эхо прошлого, а каждый поворот открывал новые, неизведанные уголки. Старинные здания возвышались над головой, их готические шпили тянулись к небу, словно пытаясь поймать заблудившиеся облака. Город окутывал меня своей магией, наполняя сердце смесью восторга и тревоги.
Я разговаривала с собой, ведя нескончаемые внутренние диалоги, стараясь разобраться в хаосе мыслей и чувств. Прага, со своими мистическими легендами и романтической атмосферой, казалась идеальным местом для этих поисков. Я искала ответы на свои мучительные вопросы, проходя мимо старинных кафе, где аромат свежесваренного кофе смешивался с запахом выпечки, мимо уличных музыкантов, чьи мелодии вплетались в городскую симфонию.
Сидя на берегу Влтавы, наблюдая, как медленно плывут лодки и отражаются в воде огни уличных фонарей, я размышляла о своем выборе. Была ли моя решимость оставить прошлое и начать заново в этом незнакомом городе действительно смелостью или всего лишь проявлением трусости? Может быть, я всего лишь нашла новый способ убежать от своих проблем, вместо того чтобы решать их?
Эти мысли не давали мне покоя. Я чувствовала, как они словно червяки подтачивают мое сознание, заставляя сомневаться в каждом шаге. Однако в глубине души я знала: только время и честность перед самой собой смогут дать мне истинные ответы.
Я начала искать успокоение в простых радостях жизни: в тишине утренних прогулок по Карлову мосту, в ярких красках витражей собора Святого Вита, в уютных посиделках в книжных магазинах с чашкой горячего чая. Я наслаждалась моментами одиночества, понимая, что это время – дар, который позволяет мне лучше понять себя.
Именно в эти моменты я начала осознавать, что бегство не всегда является слабостью. Оно может быть началом пути к самопознанию и внутреннему миру. Да, я выбрала одиночество, чтобы избежать боли, но, возможно, это одиночество и есть то самое лекарство, которое мне нужно, чтобы залечить старые раны и обрести силы для новой жизни.
Глава 1
01.09. Студенческий городок Карлова университета. Утро.
Заспанная и немного нервная, я бросила взгляд на часы, стараясь успеть на свою первую пару по истории философии. Время летело со скоростью света – или, по крайней мере, быстрее, чем мне хотелось бы. В попытке вспомнить, сколько минут займет путь до аудитории, я ускорила шаг, а затем и вовсе перешла на бег, не давая себе передышки. Студенческий городок выглядел именно так, как я его представляла: огромный, шумный, наполненный суетой и голосами.
Как я вообще оказалась здесь, в Праге? Все казалось чересчур странным, непривычным, даже пугающим. Новая жизнь, университет, десятки незнакомых лиц. Но эта перемена была необходима. Я пыталась не задумываться об этом, но мысли, как назойливые насекомые, настойчиво проникали в голову, оставляя за собой неприятный осадок.
Я поспешила в аудиторию 1402, по пути случайно задев локтем дверь. Сидящий рядом молодой человек поднял глаза и недовольно посмотрел на меня. Я попыталась улыбнуться, но получилось неловко – больше похоже на нелепый оскал.
На ломаном чешском спросила, можно ли мне войти, но преподаватель лишь укоризненно посмотрел на меня.
Передо мной стоял мужчина средних лет. На вид ему было около сорока, хотя на висках уже пробивалась аккуратная седина. Лицо его казалось резким, нос был картошкой, губы сжаты в тонкую линию. Он отчитывал меня за опоздание, и я с трудом улавливала смысл сказанного, полагаясь на интонацию и обрывки знакомых слов. Минуты три длился мой позор, а затем, к счастью, он разрешил мне сесть и продолжил лекцию.
Я устроилась в последнем ряду, надеясь раствориться в тени и больше не привлекать к себе внимания. Сегодня его мне уже хватило.
Преподаватель с увлечением разбирал античную философию, а я исподтишка изучала аудиторию.
– Изучая античную философию, мы должны помнить, что ученые выделяют три периода ее развития…
Преподаватель медленно прохаживался по аудитории, держа в руках книгу с потрепанными страницами. Голос его звучал ровно, но с той особой интонацией, которая выдает искреннюю увлеченность темой:
– Стоики считали, что страдания неизбежны, но именно наше отношение к ним определяет, станем ли мы сильнее или сломаемся. В отличие от эпикурейцев, которые стремились к жизни без боли и находили счастье в простых удовольствиях, стоическая философия учила сохранять внутреннее равновесие, несмотря на внешние обстоятельства. Вопрос в том, где человек видит свою свободу – в способности избежать страданий или в умении их преодолеть…
Я водила ручкой по полям тетради, не записывая ни слова – просто выводила неразборчивые линии. Слова преподавателя звучали словно издалека, распадаясь на отдельные фразы, теряясь в шуме мыслей.
Я изучала аудиторию, окидывая взглядом одного за другим, пока не задержалась на девушке, сидящей через несколько рядов.
Ее пальцы быстро скользили по клавиатуре, ловя каждое слово лектора. Она выглядела сосредоточенной, полностью погруженной в текст на экране.
Высокие, четко очерченные скулы придавали ее лицу статность, а пухлые губы смягчали этот образ, делая его завораживающим. Темно-русые волосы спадали на плечи, прихватывая свет от ламп. Было в ней что-то, от чего взгляд невольно задерживался дольше, чем следовало.
Рядом с ноутбуком стоял бумажный стаканчик с кофе. Легкий пар поднимался над крышкой, тая в воздухе.
Внезапно она подняла голову.
Наши взгляды пересеклись – на секунду, но этого хватило. В ее глазах не было случайности, лишь пристальный, обжигающе осмысленный интерес. Меня словно окатило холодной водой.
Она тут же отвернулась.
Пустяки. Наверное. Но в груди уже шевельнулась тревога – липкая, настойчиво впивающаяся в сознание. Я заставила себя отвернуться, но ощущение, что в этом взгляде скрывалось нечто большее, чем простая случайность, не отпускало.
– Итак, – голос преподавателя вернул меня в реальность, – перед древним человеком вставал выбор: покой через отказ от излишеств или стойкость перед неизбежными ударами судьбы. Какой путь вам ближе?
Когда лекция подошла к концу, аудиторию наполнил гул голосов. Студенты спешили покинуть помещение, и я тоже устремилась к выходу, стараясь не опоздать на следующее занятие. Спешка давно стала моей привычкой, но, похоже, судьба решила проверить мою координацию.
Я выскочила из аудитории, лихорадочно соображая, куда идти дальше. В одной руке стиснута папка с конспектами, другая цепляется за ремень сумки, которая так и норовит соскользнуть с плеча. Телефон предательски скользит в пальцах.
В поисках указателей взгляд метался по коридору, когда внезапно путь оказался перегорожен. Не чем-то – кем-то.
Удар. Равновесие ускользает, но сильные руки успевают подхватить за плечи.
Передо мной стоит высокий блондин, с удивленно вскинутыми бровями. Несколько секунд, наполненных неловкой тишиной.
– О, черт! Прости! – Жар мгновенно поднимается к щекам.
– Ничего… – Незнакомец делает шаг назад, но в тот же миг я, в панике не рассчитав движение, наступаю ему на ногу.
Он едва заметно морщится, но не произносит ни звука. Я в ужасе отшатываюсь и локтем с силой задеваю дверь аудитории. Раздается оглушительный треск – дверь распахивается, едва не сбивая проходящего мимо профессора. Черт, второй раз за утро!
– Я… эээ… – Пытаюсь выдавить хоть что-то, но слова застревают в горле.
Незнакомец молча наблюдает за этим представлением, уголки его губ подозрительно дергаются, но он сохраняет невозмутимость. И только после долгой паузы, с оттенком едва сдерживаемого веселья, спрашивает:
– Ты в порядке?
Я несколько раз моргаю, собираясь с мыслями, и, все еще ошарашенная, отвечаю:
– Думаю… да.
– Отлично. А то я уже начал беспокоиться.
Пробормотав что-то невнятное, я поспешила уйти, стараясь не опоздать на следующую пару.
01.09. Трамвайная остановка "Национальный театр". Вторая половина дня.
Остаток дня мог бы пройти спокойно, если бы не мое внезапное желание прокатиться по городу на трамвае.
Подходя к остановке, я вновь столкнулась с той самой девушкой. Теперь она стояла, скрестив руки, задумчиво глядя в сторону дороги. Но, заметив меня, наклонила голову и с едва заметной усмешкой произнесла:
– Ты меня преследуешь?
Я замерла, лихорадочно подбирая слова.
– Что? – Выдохнула наконец. – Нет, просто совпадение.
Ее губы тронула улыбка.
– Расслабься. Если ты сталкер, то, пожалуй, самый неуклюжий из всех.
Глава 2
01.09. Набережная Сметаны. Вечер.
Я верила, что, оставив Нью-Йорк позади, наконец смогу начать все с чистого листа. Сменила город, страну – перевернула свою жизнь с ног на голову. Но, кажется, мое невезение отправилось в этот путь вместе со мной, утроив свою силу. Чем дальше я пытаюсь убежать, тем настойчивее оно меня находит.
Разумеется, я здесь ради учебы. Но есть и другая, куда более веская причина – безопасность. Хотя, если быть честной, это всего лишь иллюзия. Сколько бы я ни пряталась, мне не избавиться от чувства, что он все равно найдет меня. Стоит лишь закрыть глаза – и передо мной снова вспыхивают эти холодные, черные, полные гнева глаза. Они преследуют меня, не давая покоя ни днем, ни ночью. И я боюсь, что однажды, в самый неподходящий момент, они появятся наяву, разрушая даже ту хрупкую надежду на новую жизнь, за которую я так отчаянно цепляюсь.
День выдался переполненным новыми лицами и событиями, но напряжение постепенно отступало. Возвращаться в общежитие не хотелось – слишком много мыслей требовало осмысления. Все ли идет так, как я ожидала? Почему даже здесь, за тысячи километров от прошлого, не ощущается полного облегчения?
Вечерний свет окутывал Прагу золотистым сиянием, мягко скользил по фасадам старинных зданий и дрожал в кронах деревьев. Я направилась к Карлову мосту, надеясь, что прогулка вдоль Влтавы прояснит в голове хоть что-то.
Мост встречал меня своим вечным величием – готические башни, темные фигуры святых, каменные арки, отраженные в воде. Легкий ветерок доносил запах кофе и свежей выпечки из ближайших кафе. Весь город, казалось, дышал неспешной магией сумерек.
Я подошла к ограде, позволив мыслям затеряться в ритме воды. Отражения вечерних огней напоминали расплавленное золото, растекающееся по Влтаве. Но не только это привлекло мой взгляд.
Неподалеку стояла девушка – миниатюрная шатенка с длинными каштановыми волосами. Она слабо дрожала, пряча лицо в ладонях. И даже сквозь вечернюю суету я отчетливо слышала ее всхлипы.
Я посмотрела на нее. Плечи подрагивали, тихие всхлипы терялись в шуме вечернего города. Люди проходили мимо, не замечая ее, но я не могла отвести взгляд. Все внутри спорило: остаться в стороне или подойти, нарушив границы незнакомки? Колебания сковывали, но что-то – едва уловимое, почти интуитивное – подсказывало, что иногда даже молчаливое присутствие может значить больше, чем слова.
Я собралась с духом и сделала шаг вперед. Двигалась осторожно, стараясь не спугнуть ее и не создать лишнего давления. Сердце билось гулко, но я знала: если пройду мимо, этот момент будет мучительно преследовать меня.
– Извините, что беспокою, – произнесла я мягко по-английски, стараясь звучать искренне. – Вы выглядите расстроенной. Могу я чем-то помочь?
Время замедлилось, ожидание ответа тянулось вечность. Я надеялась, что мои слова не покажутся навязчивыми, что простой жест участия окажется важнее, чем неловкость.
– Простите, я не говорю по-английски, – пробормотала она сквозь всхлипы на чешском. Голос дрожал, плечи подрагивали, будто от холода, хотя воздух был теплым.
В другой ситуации я, наверное, просто прошла бы мимо, боясь показаться навязчивой. Но сейчас не смогла – было ясно, что ей плохо, и оставить ее одной казалось неправильным.
Я судорожно перебирала в памяти знакомые чешские слова, надеясь, что хоть что-то из них окажется полезным. Мой чешский был далек от совершенства, но другого выхода не оставалось.
– Все в порядке? – Спросила я, говоря максимально заботливым тоном.
Девушка вскинула голову. Ее покрасневшие глаза встретились с моими, в них читалось не только удивление, но и что-то еще – может, растерянность от неожиданного внимания. Я не знала, зачем мне так важно помочь ей, но ощущение, что нужно остаться, не отпускало.
Сердце стучало слишком быстро, а воздух вокруг будто сгущался от напряжения. Девушка всхлипнула и с трудом выдавила:
– Я только что узнала, что мой отец погиб.
Слова повисли в вечернем воздухе, тяжелые, неумолимые.
Я застыла, пораженная ее словами. Мысли путались, не желая складываться в цельную картину. Если я правильно поняла, что она сказала, это значит, что ее отец погиб.
Любое неверное движение, неловкая фраза – и боль могла стать еще острее. Смерть мне знакома, хотя всегда проходила мимо, касаясь чужих судеб, оставляя лишь отголоски. А теперь передо мной стоял человек, охваченный настоящим, живым страданием.
Хотелось подойти, обнять, попытаться хоть немного облегчить ее горе, но тело словно утратило способность двигаться. Стоило ли искать слова утешения, если они лишь пустой звук? Или просто остаться рядом, позволяя ей выплакать свою боль, не оставаясь наедине с тишиной?
Каждое слово, приходящее в голову, казалось бесполезным и пустым. Что можно сказать человеку, у которого только что рухнул весь мир? Фразы соболезнования застыли на языке – слишком формальные, слишком отстраненные. Но и просто стоять, наблюдая за ее болью, казалось неправильно.
Я сделала шаг вперед и осторожно протянула руку, словно боялась, что неосторожное движение отпугнет ее. Хотелось дать понять, что она не одна, что я здесь не из вежливости, а потому что ее горе тронуло меня по-настоящему.
Девушка не отстранилась, но и не подняла на меня глаз. Всхлипы сливались с шумом вечернего города, а в её сгорбленной фигуре читалась безграничная усталость.
– Я не знаю, каково это – переживать и чувствовать подобное, – тихо сказала я. – Но если нужно, чтобы кто-то просто был рядом… Я здесь.
Она не ответила сразу. Лишь спустя мгновение, дрожащим голосом, будто говоря самой себе, прошептала:
– Я не понимаю, как теперь жить дальше.
От этих слов по спине пробежал холод. В них звучало не только отчаяние, но и опасная пустота – та, что поглощает человека целиком. Мир вокруг померк, и я поняла окончательно: каждое мое слово и действие теперь имеют значение.
С тем же пришло главное осознание – никакие слова не смогут исцелить ее боль. Все, что приходило в голову, казалось неуместным, слишком простым перед лицом такого горя. Но и молчать, просто наблюдая, как отчаяние затягивает ее в пучину, было невыносимо.
Я медленно сделала шаг вперед и присела рядом, чувствуя, как холодная брусчатка обжигает сквозь одежду. Она ссутулилась, ее руки сжались в кулаки, а плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Казалось, она замкнулась в себе, отделилась от всего мира, и я не знала, есть ли у меня право проникнуть за эту невидимую преграду.
Я осторожно протянула руку, не касаясь, но давая понять, что она не одна.
– Не говори ничего, – прошептала я. – Просто дыши.
Она вздрогнула, словно очнувшись, и медленно повернула ко мне лицо. В ее глазах плескалась бездна, темная и бездонная, полная страха и одиночества.
Я не стала убеждать ее, что все наладится. Не стала давать пустых обещаний. Просто осталась рядом, позволяя тишине говорить за нас. Ведь иногда самое важное – не слова, а сам факт чьего-то присутствия.
Холод пробирался под одежду, медленно сковывая движения, проникая в каждую клеточку. Влага от тумана оседала на коже, спутывала волосы, но это казалось таким незначительным по сравнению с тем, что происходило рядом.
Ее слезы давно высохли, оставив лишь темные круги под глазами. Время от времени ее дыхание срывалось на тихий всхлип – короткий, прерывистый, будто отголосок пережитой бури, которая еще не стихла до конца. Я продолжала молчать, лишь мягко проводя рукой по ее спине, стараясь передать тепло, которого самой мне уже не хватало.
Я выросла в семье психотерапевтов и знала, что горе не терпит суеты. Моя мать, консультируя семьи, говорила, что утрата – это процесс, через который человек должен пройти, проживая каждую стадию: отрицание, гнев, торг, депрессию… Только так возможно дойти до принятия. Отец, в своих исследованиях о близости и потере, утверждал, что боль нельзя заглушить словами и увещеваниями. Ее нужно признать, позволить ей существовать, иначе она найдет способ прорваться в самый неожиданный момент.
“Потеря, – говорили родители, – это рана, которую нельзя зашивать грубо. Её нужно промыть слезами, дать ей кровоточить, чтобы потом она затянулась правильно, без гноя подавленных чувств.”