Хью Тревор-Роупер
Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945
Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Предисловие
Прошло десять лет с тех пор, как была написана книга. За это время над одними тайнами Второй мировой войны туман рассеялся, а над другими стал еще гуще. Были написаны новые книги и статьи, в которых менялись или оспаривались старые суждения. Но ни одно новое откровение не изменило историю последних десяти дней жизни Гитлера, историю в том виде, в каком она была мной реконструирована в 1945 и опубликована в 1947 году. По этой причине я не вижу никаких оснований для того, чтобы исправлять текст книги в этом ее новом издании, если не считать, конечно, мелких исправлений, неизбежных при любом переиздании. Несомненно, я мог бы вставить некоторые добавления в разные места текста, но, поскольку в книге нет ошибок, подлежащих безусловному исправлению, и нет пробелов, которые надо было бы восполнить, я решил последовать мудрому примеру Понтия Пилата: что я написал, то написал.
Я посчитал, что любая книга, достойная переиздания, должна нести на себе отпечаток времени, в какое она была написана. Все новые комментарии, пришедшие мне в голову, я разместил в подстрочных примечаниях и в данном предисловии. В этом предисловии я попытаюсь сделать две вещи. Во-первых, подробно опишу мое исследование, которое привело к написанию книги. Во-вторых, подытожу некоторые данные, появившиеся после выхода в свет первого издания, данные, которые, не меняя сути всей истории, могут пролить свет на некоторые обстоятельства и факты последних дней Гитлера.
В сентябре 1945 года обстоятельства смерти или исчезновения Гитлера уже в течение пяти месяцев были окутаны непроницаемым мраком таинственности. Было обнародовано великое множество версий его гибели или его бегства. Некоторые утверждали, что он был убит в сражении, другие говорили, что его убили немецкие офицеры в Тиргартене. Многие полагали, что он бежал – на самолете или на подводной лодке – и обосновался либо на туманном острове в Балтийском море, либо в горной крепости в Рейнланде; по другим сведениям, он скрылся то ли в испанском монастыре, то ли на южноамериканском ранчо. Находились люди, думавшие, что Гитлер спрятался в горах Албании, среди дружественных разбойников. Русские, располагавшие самыми надежными сведениями о судьбе Гитлера, предпочитали нагнетать неопределенность. Сначала они объявили Гитлера мертвым, потом это заявление было опровергнуто. Позже русские объявили об обнаружении тел Гитлера и Евы Браун, опознанных по зубам. После этого русские обвинили британцев в том, что они спрятали Еву Браун, а возможно, и Гитлера в своей зоне оккупации. Именно после этого Управление британской разведки в Германии, сочтя, что вся эта мистификация создает ненужные трудности, решило собрать все данные и выяснить наконец истину, если это окажется возможным. Выполнение этой задачи было поручено мне. В британской зоне мне были предоставлены все необходимые полномочия, а американские власти во Франкфурте без промедления предоставили в мое распоряжение все имевшиеся у них материалы по данному вопросу. Мне было разрешено допрашивать пленных, и к тому же американцы обеспечили мне поддержку со стороны своей контрразведки.
Каково было в то время состояние дела? Единственным авторитетным свидетельством смерти Гитлера было выступление по радио адмирала Дёница, с которым он обратился к немецкому народу вечером 1 мая 1945 года. В своем выступлении Дёниц объявил, что Гитлер погиб в Берлине днем 1 мая, сражаясь во главе верных ему войск. В тот момент заявление Дёница сочли достоверным по сугубо практическим соображениям. Заметка о смерти Гитлера на следующий день была напечатана в «Таймс». Господин де Валера посетил в Дублине германского посла и выразил ему соболезнования, а имя Гитлера (в отличие от имени Бормана, о судьбе которого не было сделано никаких заявлений) было вычеркнуто из списка военных преступников, которые должны были предстать перед судом в Нюрнберге. С другой стороны, верить сообщению Дёница было отнюдь не больше оснований, чем некоторым другим утверждениям. Заявление Дёница было подтверждено неким доктором Карлом Хайнцем Шпетом из Штутгарта, который, находясь в то время в Иллертиссене (Бавария), под присягой показал, что лично осматривал Гитлера в связи с ранением грудной клетки, которое он получил в Берлине во время артиллерийского обстрела, и констатировал его смерть в бункере возле зоопарка. Это произошло якобы днем 1 мая. Однако в то же время в Гамбурге швейцарская журналистка Кармен Мори под присягой показала, что Гитлер, по неопровержимым сведениям, находился в одном баварском поместье вместе с Евой Браун, ее сестрой Гретль и мужем Гретль Германом Фегеляйном. Кармен Мори сама предложила расследовать этот факт, пользуясь ее собственными связями (она была отправлена в немецкий концентрационный лагерь за шпионаж и располагала неплохой агентурной сетью). Мори, правда, предупредила британские власти, что попытка найти Гитлера и остальных без ее участия может закончиться неудачей, ибо, заметив приближение людей в иностранной военной форме, все четверо немедленно покончат с собой. Обе эти истории с самого начала не вызывали никакого доверия, так же как и множество других устных и письменных показаний.
Всякий, кто проводит расследования такого рода, вскоре сталкивается с одним важным фактом: нельзя верить подобным свидетельствам. Любой историк испытывает стыд при одной мысли о том, сколь многое в истории зиждется на основаниях столь же сомнительных, как заявления адмирала Дёница, доктора Шпета или Кармен Мори. Если бы такие заявления делались относительно некоторых неясных обстоятельств смерти русского царя Александра I, то многие историки, пожалуй, отнеслись бы к ним со всей серьезностью. К счастью, в данном случае это были утверждения современников, а их можно было проверить.
Английский историк Джеймс Спеддинг говорил, что каждый его коллега, сталкиваясь с высказыванием относительно какого-либо факта, должен задать себе вопрос: кто первый это сказал и были ли у этого человека возможности это знать? Многие исторические свидетельства рассыпаются в прах, если подвергнуть их этому испытанию. Разыскивая доктора Карла Хайнца Шпета, я поехал по данному им самим адресу в Штутгарте. Оказалось, однако, что это не жилой дом, а здание технического училища. Никто в училище не знал, кто такой доктор Шпет. Мало того, я не смог обнаружить это имя ни в одном городском справочнике. Стало ясно, что он представился вымышленным именем и обнародовал вымышленный адрес. Поскольку его свидетельство оказалось ложным, постольку стало ясно, что этому человеку нельзя доверять и в других вопросах, где невежество могло быть и извинительным. Что касается свидетельства Кармен Мори, то оно не выдержало даже легкой критики. Она никогда не видела Гитлера и никогда не разговаривала с людьми, которые могли знать факты. Те факты, которые она предъявила, были очевидными фальшивками, а те аргументы, с помощью которых она связывала эти факты, были абсолютно лишены логики. Утверждения Мори, как и утверждения доктора Шпета, были чистейшей фантазией.
Но зачем эти люди лжесвидетельствовали? Толковать человеческие мотивы – занятие неблагодарное, но иногда их можно отгадать. Кармен Мори, попав в концентрационный лагерь, стала агентом гестапо, отбиравшим среди заключенных жертвы для убийств и преступных медицинских опытов. Заключенные знали об этом, и, когда союзники захватили лагерь и освободили заключенных, обвинение Мори в сотрудничестве с нацистами было лишь вопросом времени. Вероятно, Мори думала, что, сочинив эту историю, которую она сама и хотела расследовать, она сможет оттянуть возмездие и заручиться поддержкой британских оккупационных властей. Если это было так, то Мори ошиблась: ее помощь не потребовалась британцам, а саму ее вскоре арестовали, судили и приговорили к смерти. Накануне казни Мори успела покончить с собой.
Мотивы доктора Шпета представляются не столь рациональными. Источник его истории совершенно ясен. Это всего лишь расширенное, снабженное обстоятельными подробностями и подкрепленное якобы личным участием обращение Дёница по радио. Дёниц сказал, что Гитлер погиб в бою во главе своих верных солдат днем 1 мая; доктор Шпет всего лишь приукрасил этот простой факт, добавил к нему местный колорит, а себя представил центральной фигурой. Мотивы его были иррациональны, но психологически вполне объяснимы: бредовое тщеславие такого рода заставляет рассказчиков приписывать себе главную роль в событиях, о которых они рассказывают. Такие же точно мотивы заставили Георга IV убедить себя в том, что именно он командовал кавалерийской атакой в битве при Ватерлоо.
Склонность к мифотворчеству весьма свойственна роду человеческому, а в особенности его немецким представителям; люди ценят мифы выше, чем истину. Обилие подобных историй убедило меня в справедливости этого утверждения. Даже в декабре 1947 года немецкий летчик, назвавшийся Баумгартом, под присягой заявил в Варшаве, что 28 апреля 1945 года он на самолете лично вывез Гитлера и Еву Браун в Данию. Вся эта история – чистой воды вымысел. В самом начале моего исследования я отыскал следы двух пилотов Гитлера – обергруппенфюрера СС Ганса Баура и штандартенфюрера СС Беетца. Я установил, что они оба покинули бункер вместе с Борманом в ночь на 1 мая 1945 года. Беетца в последний раз видели на мосту Вейдендам, и с тех пор ни жена, ни друзья ничего о нем не слышали. Баур был захвачен русскими, и его жена показывала мне письмо, полученное от него из Польши в октябре 1945 года в Баварии. Кроме того, в нашем распоряжении есть собственноручная подпись Гитлера под его завещанием и свидетельством о браке, «данном в Берлине 29 апреля», то есть на следующий день после того, как Баумгарт якобы вывез его в Данию. Но разум бессилен перед слепой любовью к вымыслу, и, несмотря на то что Баумгарт окончил свои дни в лечебнице для душевнобольных в Польше, те, кто предпочитал ему верить, продолжают делать это и до сих пор.
Конечно, не все легенды являются плодом чистой выдумки: человеческая изобретательность неоднородна, и некоторые мифы имеют под собой фактическую основу или, по крайней мере, некоторое мыслимое правдоподобие. Так, например, обстоит дело с легендой, озвученной Шелленбергом после его ареста в Швеции. Доверчивые люди с готовностью за нее ухватились. Шелленберг утверждал, что Гитлера отравил Гиммлер. Но откуда Шелленберг мог это знать? Он не виделся с Гитлером с 1942 года[1]. Его единственным доказательством было его собственное желание: Шелленберг хотел верить, что Гиммлер последовал его совету; произвольно толкуя отрывочные высказывания последнего, он уверил себя в том, что Гиммлер действительно это сделал. Достаточно было задать Шелленбергу несколько вопросов, проанализировать ситуацию в окружении Гиммлера и прочитать отчеты графа Бернадота, для того чтобы легенда Шелленберга рассыпалась, как измышления Мори и Шпета.
Таким образом, единственным свидетельством о судьбе Гитлера остается заявление Дёница. Но откуда Дёниц мог знать факты? Было известно, что гроссадмирал покинул Берлин 21 апреля и с тех пор с Гитлером не встречался. Свое радиообращение он произнес в Плоэне, городке, расположенном в двухстах сорока километрах от Берлина. Так откуда он мог знать о происходивших там событиях, которые он описал в своей речи? Ответ на этот вопрос очень прост. Когда было арестовано так называемое Фленсбургское правительство, в руки союзников попали и все его документы. Среди них были обнаружены телеграммы, которыми обменивались штабы Дёница и Гитлера. Последней была телеграмма Геббельса Дёницу, датированная 1 мая. В этой телеграмме говорится, что Гитлер умер «вчера» – то есть 30 апреля – «в 15 часов 30 минут». Другими сведениями Дёниц не располагал, ибо те, кто был с Гитлером до конца, не могли видеть Дёница. Последними живыми свидетелями, прибывшими к Дёницу из бункера, были Риттер фон Грейм и Ханна Рейч, покинувшие Берлин за два дня до конца. Заявление Дёница о том, что Гитлер пал во главе верных ему войск, было чистым вымыслом. Утверждение гроссадмирала о том, что Гитлер погиб 1 мая, не подтверждалось единственным документом, который был в его распоряжении и где было недвусмысленно сказано, что Гитлер умер 30 апреля. Таким образом, Дёниц оказался в одной компании с Мори, Шпетом и одаренными богатым воображением журналистами, то есть его утверждения тоже не заслуживают доверия. Единственным доказательством смерти Гитлера является телеграмма, подписанная Геббельсом, которого было невозможно допросить, поскольку он был мертв и его тело, в отличие от трупа Гитлера, было обнаружено русскими.
Был, однако, по крайней мере еще один возможный источник достоверных сведений. 9 июня 1945 года маршал Жуков, командующий 1-м Белорусским фронтом, заявил журналистам, что перед своей смертью или бегством Гитлер женился на Еве Браун. Этот удивительный факт (ибо о Еве Браун до этого мало кто слышал даже в Германии) стал известен, по словам Жукова, из дневников адъютантов, обнаруженных русскими в бункере имперской канцелярии. Эти дневники, если они действительно существовали, могли стать важным источником информации, и я решил обратиться к русским за разрешением с ними ознакомиться. Правда, сначала я решил собрать свидетельства на территории, находящейся под юрисдикцией британских и американских властей, а затем, на основании этих свидетельств, попытаться получить от русских дневники и другие данные, которые оказались бы в их распоряжении. До тех пор никто из тех, кто предоставлял информацию о смерти Гитлера, не смог доказать ее достоверность, но, возможно, были и другие свидетели, находившиеся в бункере до его захвата русскими.
Правда, некоторые факты можно считать твердо установленными. В руках союзников находились люди, бывшие с Гитлером до 22 апреля – Дёниц, Кейтель, Йодль, Шпеер и несколько более мелких фигур, – так что относительно этого периода (до 22 апреля) никаких загадок не возникало. 22 апреля Гитлер провел известное совещание своего штаба, на котором дал волю своим эмоциям. После этого совещания он приказал всему штабу покинуть имперскую канцелярию, но сам, несмотря на уговоры, решил остаться в Берлине. Таким образом, у меня не было никаких сведений о том, что происходило в имперской канцелярии с 22 апреля по 2 мая 1945 года, когда канцелярия была захвачена русскими. Свидетели были недосягаемы. Но тем не менее они были. Надо было выяснить, кто они, а потом найти их.
В принципе этот вопрос несложен. С Гитлером остались те люди из его окружения, которые находились при нем до 22 апреля и не покинули его в тот день: генералы и политики, гражданские лица и адъютанты, секретари, охрана и солдаты. Список людей, оставшихся с Гитлером, было нетрудно составить; оставалось найти тех, кто бежал из Берлина 22 апреля. Большинство этих лиц было захвачено в плен либо во Фленсбурге, либо в Берхтесгадене. Устроив этим людям перекрестный допрос, можно было выяснить, кто именно остался в Берлине с Гитлером. Искать надо было среди персонала всех званий и рангов, ибо охранники и машинистки могут быть такими же полноценными свидетелями, как генералы и политики. Руководствуясь этими соображениями, я начал поиски беглецов из имперской канцелярии, независимо от их статуса, на территории, оказавшейся под юрисдикцией западных союзников. Вскоре мои усилия были вознаграждены. Политики и генералы были представлены захваченными во Фленсбурге Кейтелем, Йодлем, Шпеером и Дёницем. В Берхтесгадене были обнаружены две секретарши Гитлера – Вольф и Шредер, – бежавшие из Берлина 22 апреля. За охрану Гитлера отвечал 1-й отдел имперской службы безопасности – Reichssicherheitsdienst Dienststelle 1; половина сотрудников этого отдела были 22 апреля эвакуированы в Берхтесгаден и там взяты в плен. Мне удалось допросить их в лагерях в Людвигсбурге и Гармиш-Партенкирхене. Эсэсовская охрана Гитлера осталась при нем в имперской канцелярии, но один офицер из ее состава, гауптштурмфюрер СС Борнхольдт, выехал 22 апреля с особым поручением из Берлина и больше туда не вернулся. Впоследствии он был взят в плен союзниками, и в лагере в Ноймюнстере (Шлез виг-Гольштейн) я допросил его об оставшихся в Берлине коллегах. Таким образом были найдены представители всех слоев гитлеровского окружения, бежавшие из Берлина до 22 апреля 1945 года включительно. Перекрестный допрос позволил выяснить, кто из их товарищей остался в Берлине. На основании ответов пленных стало возможным составить полный список мужчин и женщин всех рангов и званий, оставшихся в Берлине после исхода 22 апреля. Эти люди и могли стать свидетелями событий, происшедших в течение «темного периода».
Но как их найти? Эта проблема тоже не так сложна, как могло бы показаться на первый взгляд. Все эти люди числились «пропавшими без вести», но на самом деле люди не исчезают и не испаряются даже в моменты великих катастроф. Они либо погибают, либо остаются в живых. Термин «пропавший без вести» относится не к людям, а к сведениям о них. Если они погибли, то, естественно, не могут выступать в качестве свидетелей. Если же они остались живы, то либо попали в плен, либо остались на свободе. Если они попали в плен, то их можно было найти в лагерях военнопленных – во всяком случае, если они попали в плен к западным союзникам. Если же они остались на свободе, то их надо было искать предпочтительно в родных местах, так как наличие друзей и знание обстановки помогло бы их выживанию. Правда, велик был также риск нарваться на старых недругов, которые легко могли выдать их оккупационным властям (немцы злопамятны). Поэтому во время допросов я собирал сведения о местах проживания возможных свидетелей, и если их имена не значились в списках лагерей военнопленных, то их искали (и иногда находили) дома. Таким способом в разных местах удалось обнаружить и допросить семерых свидетелей интересовавшего меня периода. Кроме того, удалось обнаружить и другие важные материалы по этому делу, свести все данные воедино, и 1 ноября 1945 года я представил первый доклад. Вот эти семь свидетелей: Герман Карнау, полицейский из охраны Гитлера, взятый в плен в Ниенбурге и допрошенный (до меня) представителями канадского и британского командования; Эрих Мансфельд и Хилько Поппен, двое других полицейских, захваченных в Бремене и Фаллингбостеле; Эльзе Крюгер, секретарша Бормана, арестованная в Плоэне (Шлезвиг-Гольштейн) и допрошенная лично мною; Эрих Кемпка, личный шофер Гитлера, схваченный в Берх тесгадене и допрошенный американскими офицерами и мною в Моосбурге; Ханна Рейтч, летчик-испытатель, арестованная в Австрии и допрошенная американскими офицерами; а также баронесса фон Варо, случайно попавшая в бункер. Она была обнаружена одним британским журналистов в Берлине. Баронессу я допросил в ее родовом имении в Бюккебурге. Другими важными источниками стали дневник генерала Коллера (уже опубликованный)[2], дневник графа Шверина фон Крозига, захваченный вместе с его автором во Фленсбурге, а также документы адмирала Дёница и его «правительства». На основании данных, полученных из этих источников, я составил доклад и представил его сотрудникам британской разведки в Берлине, а также четырехстороннему разведывательному комитету в Берлине. В конце доклада я указал на дополнительные потенциальные источники информации. В частности, я упомянул, что в опубликованном русскими коммюнике было сказано о пленении личного пилота Гитлера Ганса Баура и главы имперской службы безопасности бригаденфюрера Раттенхубера, руководившего сожжением тела Гитлера. Я предположил также, что вместе с ними могли быть взяты в плен и другие важные свидетели. Кроме того, я просил разрешить мне ознакомиться с дневником плененного адъютанта. Записи из него цитировал маршал Жуков, говоря о бракосочетании Гитлера и Евы Браун. Русские приняли мою просьбу, но оставили ее без ответа.
Одновременно сокращенный вариант моего доклада был опубликован в прессе[3].
Свидетельств о последних днях Гитлера стало значительно больше за период с момента представления доклада 1 ноября 1945 года до написания книги летом 1946 года. Однако эти данные не изменили мои выводы, за исключением двух мелких деталей[4], и я сейчас не стану отвечать на вопросы и критику, которой подвергся мой доклад в момент его публикации.
В том, что касается моего доклада от 1 ноября 1945 года, надо признать, что отнюдь не все приняли его с восторгом, и дело здесь не в логических погрешностях или недостатке ясности. Летом и осенью 1945 года многие находчивые журналисты с энергией и энтузиазмом, достойным лучшего применения, гонялись за призраком Гитлера; самоотверженные энтузиасты, которым совесть не позволяла игнорировать даже самые бредовые предположения, охотно и часто посещали живописные озера на швейцарской границе, романтические селения Тирольских Альп и комфортабельные курорты Верхней Австрии. За время этих самоотверженных изысканий было предложено великое множество захватывающих теорий. Однако с приближением зимы, когда вылазки на природу стали менее привлекательными, общее мнение согласилось с тем, что Гитлер, скорее всего, действительно остался в Берлине, и в тайну его судьбы можно проникнуть не посредством утомительных путешествий в суровые Альпы, а путем размышлений в хорошо натопленных барах. Многие из таких исследователей нашли неприемлемым мой доклад, в котором утверждалось, что Гитлер умер в Берлине 30 апреля, как о том написал Геббельс, и что все остальные объяснения его исчезновения не только «противоречат объективным свидетельствам, но и не поддерживаются никакими данными». Эти мои критики не отрицали приведенных доказательств и аргументов, но полагали, что следовало бы повременить с таким окончательным суждением. Критики считали, что сожженное во дворе имперской канцелярии тело могло принадлежать вовсе не Гитлеру, а его «двойнику», которым его подменили в последнюю минуту, повторяя на все лады если не слова, то смысл сказанного по совершенно иному поводу профессором Хэнки: «Не важно, что девять десятых признаков и данных соответствуют какому-либо утверждению и лишь одна десятая данных ему не соответствует; мы будем не мы, если не проигнорируем эти девять десятых и не начнем с пеной у рта настаивать на истинности одной десятой». Более того, некоторые утверждали, что свидетели, на показаниях которых я основал мой доклад, были тщательно отобраны и проинструктированы. Все рассказанные ими истории были заранее уложены в нужную концепцию, и поэтому недостойны доверия. В образовавшемся вакууме можно было лепить неограниченное количество самых разнообразных и фантастических теорий – лишь бы они нравились их творцам и создателям.
Все эти измышления, как мне кажется, могут быть легко опровергнуты. Для этого необходимо лишь оценить их логические следствия. Если половине из дюжины людей по ходу допроса предложить рассказать одну и ту же историю, то можно предположить (допустив, что их не подведет память и они не будут лгать), что они это сделают, даже если обстоятельства ситуации (артиллерийский обстрел и вооруженная борьба) сильно отвлекали их внимание, а условия допроса (в изоляции друг от друга и через полгода после событий) затрудняют припоминание. Но даже в этих идеальных условиях свидетели, согласные во всех деталях, – если их допрашивать, не выходя за пределы заготовленного ими текста, – будут неизбежно расходиться в показаниях, если допрашивающий начнет спрашивать их о второстепенных деталях, когда ответы будут зависеть не от согласованного текста, а от их собственного воображения. С другой стороны, если свидетели говорят правду – насколько это в их силах – о том, что они действительно пережили, то в совокупности их ответы будут подчиняться противоположной тенденции. Сначала их ответы будут разниться, так как все люди обладают разными способностями к наблюдению и воспоминанию. Но по мере того как допрашивающий будет отбрасывать эти разночтения, начнет вырисовываться истинная, согласованная картина интересующих его событий. Допрашивающий постепенно выявляет важные факты и, оценивая их, начинает судить о том, насколько правдивой является рассказанная ему история. По убедительности изложенных фактов я считаю, что многочисленные допрошенные мною об обстоятельствах смерти Гитлера непосредственные или косвенные свидетели не рассказывали мне заранее заготовленную историю, а пытались самостоятельно вспомнить то, что они видели сами.
Для иллюстрации я приведу небольшой пример. Охранник Карнау все время утверждал, что трупы Гитлера и Евы Браун вспыхнули мгновенно, словно от случайной искры. Шофер Гитлера Кемпка, напротив, утверждал, что трупы поджег Гюнше. Эти две версии кажутся несовместимыми, но перекрестный допрос и анализ показывают, что это всего лишь два взгляда на один и тот же факт. Гюнше поджег трупы, бросив на них горящую тряпку. Но он бросил ее с нижних ступеней входа в бункер, и Карнау, стоявший на вышке, не мог его видеть. Истина здесь выявляется рациональным анализом несовпадения показаний. Если бы Карнау и Кемпка твердили заранее заученный текст, то никакого несовпадения в их показаниях мы бы не увидели с самого начала.
В докладе от 1 ноября содержалась просьба к русским о предоставлении дополнительной информации. Эту информацию мы так и не получили, но данные из других источников продолжали поступать, обогащая общую картину, но не меняя, впрочем, главных выводов и заключений. Правда, к 1 ноября расследование продолжалось всего полгода, а это очень короткий срок для того, чтобы идентифицировать, отследить, найти и допросить всех возможных свидетелей. Среди важных дополнительных свидетелей, арестованных и допрошенных после 1 ноября, был, например, Артур Аксман, сменивший Бальдура фон Шираха на посту главы гитлерюгенда, задержанный в декабре 1945 года в Баварских Альпах в результате сложной англо-американской разведывательной операции. Однако самым важным источником информации стали обнаруженные зимой 1945/46 года документы, подтвердившие выводы моего ноябрьского доклада: личное и политическое завещание Гитлера, а также свидетельство о его браке с Евой Браун.
В конце ноября 1945 года, когда уехал в отпуск и вернулся в Оксфорд, я получил из штаб-квартиры британской администрации в Бад-Эйнхаузене сообщение о том, что обнаружен документ, предположительно являющийся завещанием Гитлера, хотя аутентичность его вызывает сомнения. К тому времени я уже располагал некоторой информацией о завещании Гитлера, так как в телеграмме, которой Геббельс извещал Дёница о смерти Гитлера, упомянуто и о завещании фюрера, составленном 29 апреля и содержащем указания политического характера. Этот документ был якобы послан Дёницу. Сам Дёниц, в свою очередь, утверждал, что отправил специальный самолет для встречи нарочного с документами, но пилот, который должен был встретиться с курьером в Хафеле, разминулся с ним и вернулся без документов. Так как обнаруженный документ был датирован 29 апреля и содержал несколько указаний политического характера, включая упомянутые в телеграмме Геббельса, можно было предположить, что документ является подлинным. Однако в той же телеграмме Геббельса, которая, казалось бы, свидетельствовала об аутентичности завещания, было сказано, что существует не менее трех таких документов, направленных соответственно Дёницу, фельдмаршалу Шернеру (командовавшему тогда группой армий в Чехии) и в партийный архив в Мюнхене. Таким образом, стала очевидной необходимость исследовать обстоятельства обнаружения документа.
Летом 1945 года к британским военным властям в Ганновере обратился люксембургский журналист Жорж Тьер. Этот Тьер искал работу и утверждал, что хорошо осведомлен о многих вещах и располагает интересной информацией о жизни Гитлера в берлинском бункере, но, так как он не смог привести какие-либо доказательства своей причастности к этим высоким политическим сферам, его заявление было оставлено британцами без внимания. Позже, однако, этот человек был задержан по подозрению в использовании подложных документов. После ареста выяснилось, что он не люксембуржец, а немец, и что его настоящее имя не Жорж Тьер, а Хайнц Лоренц. Он был интернирован, а в ноябре 1945 года, во время рутинного обыска, в подкладке его пиджака были найдены какие-то бумаги. Это оказалось личное и политическое завещание Гитлера, а также документ, подписанный Геббельсом и озаглавленный: «Дополнение к политическому завещанию фюрера». На допросе Лоренц признался, что был в бункере Гитлера до конца и получил задание доставить найденные у него документы в Мюнхен. Лоренц подтвердил утверждение Геббельса о том, что всего было три копии этих документов. Лоренц также показал, что во время бегства из Берлина его сопровождали еще два человека – майор Вилли Иоганмайер, который должен был доставить политическое завещание Гитлера фельдмаршалу Шернеру, и штандартенфюрер СС Вильгельм Цандер, который должен был доставить адмиралу Дёницу оба завещания и свидетельство о браке Гитлера с Евой Браун. Таким образом, для того, чтобы окончательно убедиться в подлинности представленных документов, надо было найти Иоганмайера и Цандера.
Отыскать Иоганмайера оказалось легко, так как он, не прячась, жил с родителями в Изерлоне. Этот простой и мужественный служака, безусловно преданный Гитлеру, поначалу отрицал, что вообще был в бункере, но потом, поняв, что запирательство бесполезно, стал утверждать, что был лишь сопровождающим Цандера и Лоренца, – он должен был провести их через русские позиции. О порученной этим офицерам миссии он ничего не знал и ни о чем их не спрашивал. Мы не смогли ничего больше от него добиться, и, несмотря на явное противоречие между его показаниями и показаниями Лоренца, Иоганмайер почти убедил следователей. Как бы то ни было, вести расследование дальше было невозможно без показаний Цандера.
Дом Цандера находился в Мюнхене, но все указывало на то, что в Мюнхене он – после поражения Германии – не появлялся. Жена Цандера жила со своими родителями в Ганновере и утверждала, что не видела мужа с конца войны. Женщина сказала, что надеется узнать какие-либо новости о муже, и даже дала следователям фотографии Цандера вместе с адресом его матери и братьев в надежде получить хоть какие-то сведения о нем. Однако эти следы завели розыск в тупик. В конце концов стало ясно, что все это была хорошо спланированная игра, имевшая целью замести следы и запутать следователей. Посетив Мюнхен в декабре 1945 года, я вскоре убедился в том, что Цандер жив и скрывается, а фрау Цандер, стремясь выгородить мужа, сумела убедить его мать и братьев в том, что он мертв. Опросив нескольких местных жителей, я установил, что Цандер – под именем Фридриха-Вильгель ма Паустина – жил и работал садовником в одной деревне на берегу Тегернзе.