Хьюберт Селби-младший
Комната
Он оставался спокоен до тех пор, пока доктор не сказал ему, что может быть немножко больно. Он молча смотрел на свою мать. Она держала его за руки и успокаивала, пока доктор обрабатывал рану. Все не так уж плохо, проблем у него не будет, но мне придется оповестить полицию, чтобы они проверили собаку на бешенство.
Когда они добрались до дома, она уложила его в постель, устроив поудобней, но паническое выражение не сходило с его лица. Когда его губы наконец перестали трястись, он спросил про бешенство. У меня бешенство как у того мальчика в кино, где ему потом в живот иголки втыкали? Нет. Нет. Не переживай, сынок. С тобою все будет хорошо, и она чувствовала его дрожь, когда укачивала его, как младенца, а в его голове закручивались подобно водовороту образы пенящихся ртов и длинных острых игл, вонзающихся в мягкую плоть живота.)
Они хотят знать, где живет та собака. Войдя в комнату, она села на край кровати, взяв его за руку. Пространства в комнате сразу стало больше, и теперь он мог разглядеть их лица. (Они пришли не за ним, а всего лишь по поводу собаки.) Копы и его мама поговорили с ним несколько минут, заверив его, что ничего плохого не сделают тете, которой принадлежала собака, и что они лишь хотят проверить собаку на бешенство.
Когда они выходили из парадной, он увидел небольшую кучку людей, стоявших у патрульной машины. Многие из его друзей были там. Они стояли и смотрели, как он идет к машине в сопровождении двух копов. Он чувствовал себя таким же огромным, как эти двое полицейских. Он знал, что никто из его друзей никогда не сидел в полицейской машине, и старался выглядеть максимально серьезно, шагая к ней, преодолевая желание помахать рукой своим друзьям, стараясь не нарушить ауру загадочности. Ему хотелось, чтобы эта прогулка до машины была не меньше, чем в милю, но патрульная машина стояла всего в нескольких метрах от дома.
Один из копов открыл ему дверь, и он залез на заднее сиденье. Он смотрел прямо перед собой, когда оба копа сели вперед, но слегка наклонил голову так, чтобы краем глаза можно было видеть стоявших с раскрытыми ртами зевак. Один из копов спросил адрес дома, где жила собака, и он объяснил. Машина тронулась, а он чувствовал взгляды и, как ему казалось, даже слышал голоса соседей.
И тут приступ паники едва не заставил его выпрыгнуть на ходу из машины. А вдруг они решат его обыскать? Вдруг найдут? Они могут его в тюрьму отправить. Могут его матери рассказать. Как ему от нее избавиться? Они могут заметить, если он попытается украдкой вытащить ее из кармана. Ну а если все-таки вытащит, то что будет с ней делать? Они продолжали с ним разговаривать. Говорили ему, что ему не стоит волноваться. Наверное, из-за выражения на его лице. Нельзя, чтобы они поняли. А может, они уже знают? Может, они заметили ее, когда они спускались с лестницы. Может, они вообще не за собакой едут. Туда полквартала всего ехать. Уже должны были добраться. Машина остановилась, и один из копов спросил его, в каком из домов жила собака. Ему хотелось закричать, что он сожалеет. Что он так больше не будет. Он просто смотрел непонимающим взглядом. Коп снова спросил, и он молча указал на дом пальцем. Один из копов вышел и направился к дому. Другой молча сидел на переднем сиденье, и он подумал, что все обойдется. Может, они ее вообще не заметили. Но копа так долго нет. Что, если ему придется идти в дом и они увидят ее в заднем кармане? Боже, пожалуйста, пусть они ее не заметят! Я буду хорошим. Я никогда больше так не буду. Ему показалось, что он намочил штаны.
И тут вышел коп с женщиной. Она держала на руках маленького песика. Он видел, как двигаются их губы и слышал голоса, но не разбирал, о чем они говорили. Он просто сидел, прямой как палка, на заднем сиденье, надеясь, что Бог его защитит. Коп сел в машину, и он разобрал, что она что-то говорит о собаке, которую напугал шум, – прости, мальчик – хорошая собака – хотела поймать мальчика…
Он едва дышал, пока они ехали полквартала до его дома. Копы остановили машину у его дома, и он вышел. К нему со всех сторон неслись его друзья. Орали. Спрашивали. Он хранил молчание до тех пор, пока копы не скрылись из виду. Потом забежал за угол. Друзья засыпали его вопросами. В этом нескончаемом ливне вопросов он едва успевал вставить слово там, слово здесь. И так рассказал всю историю. И история была понята. И всю дорогу у меня в заднем кармане была моя рогатка. Но они ее не заметили. Я был у них в руках, но смог уйти. Тупые копы. Круто!
И он встал на колени и выглянул из открытого окна. Бах. Бах. Получи. Грязные копы загнали его в ловушку на четвертом этаже, и в окно светили прожекторы. Чей-то голос из мегафона предлагал ему сдаться. Ты не уйдешь, левша. Пошел к черту, мусор. Бах. Бах. Вот тебе. Бах. И тут выстрел снайпера поражает его в плечо, и он падает на пол, зажимая рукой кровоточащую рану, и его мать вскакивает с кровати и бежит к нему. Что случилось, сынок? Что с тобой? И она склоняется над ним, но ему нужно прикончить еще кучу копов.
Черт. Жаль, что все это было не по-настоящему. Было бы неплохо пристрелить парочку на самом деле. (1, 2, 3, 4, 5, 6, дверь. 1, 2, 3, 4, 5, 6, стена.) Нахер шло бы все это. Полицейские и грабители. (найди точку, на которую ты наступал ранее, не пропусти ее. каждая нога ступает туда же, куда и до этого. иди по своим стопам. 1 и 2 и 3 и 4 и 5 и 6. кру-гом. 1 и 2 и 3 и 4 и 5 и 6. иногда 1 это 6, а 6 это 1. а 3 всегда 3. таким образом 5 то же самое, что 2 – нет. постой… посмотрим. 1 это 6. 2 это 5. 3 это 4. 4 это 3. 5 это 2. 6 это 1. и наоборот, но это и так наоборот. 1 к 3–6 к 4. и 4 к 6–3 к 1. идет вверх, идет вниз. середины нет. ну, может, за исключением 31/2 тут всегда одно и то же. да, точно. только 1/2, из 31/2 тождественно, все остальное идет вверх и катится вниз, вверх-вниз, хахахаха. будто трахаешься. вверх и вниз, вверх и вниз. блядство. В доме было три больших лестничных пролета. 6 малых. 8 ступеней в каждом из малых лестничных пролетов. Проходишь 8 ступеней в одном направлении. Небольшая площадка. Поворачиваешься и поднимаешься по еще 8 ступенькам в противоположном направлении на этаж. 5 дверей. 5 квартир. Потом обратно тем же путем к следующей площадке.
Противоположный шаг к следующей двери… Вот, бля. Злоебучие копы. Надо было им в рожи плюнуть. Он лежит на спине, прикрыв рукой глаза.
Мгла не рассеивалась. Или это свет просачивается сквозь его руку и закрытые веки? Нет, это не свет. Это только муть. Надо было начать охоту. Охоту на странного копа. Сыграть в новую игру: убить сраного копа. Два портрета с траурными лентами. Виновны. Жены рыдают. Матери их детей. Матери. Все матери. Все от них отвернулись. Отчаяние. Боль. Боль. Голодный младенец сосет высохшую грудь. Распухшие животы. Отчаяние. Безысходность. Только смерть. Пистолет. Таблетки. Нет. Веревка. Опрокинутый стул. Медленно. Агонизируя. Очень медленно. Боль. Да, боль. Медленно синея. Очень медленно. Язык распухает, как животы голодных младенцев. Глаза вылезают из глазниц. Булькающий звук. Очень медленно. Кровь. Очень, очень медленно. Немного сна,
потом чуток бодрствования.
Потом провал в умиротворяющее пространство между ними.
Мэри подрабатывала нянькой по субботам. После того, как хозяева уходили, он к ней присоединялся. Они сидели на софе. Боялись измять кровать. Не очень-то понимали, что надо делать. Поцеловавшись с ней какое-то время, он засовывал палец в ее киску. А она расстегивала ему ширинку и играла с его членом. И так они могли часами сидеть – с его пальцем у нее в трусишках и ее рукой на его дружке. Иногда он нагибал ее голову вниз, и она брала его в рот. А в другие разы он ставил ее на колени перед собой, и засовывал свой член ей в рот. И так проходила очередная суббота – ее рука на его члене, его палец у нее в киске и периодически его член у нее во рту.
Потом он мыл руки и уходил до того, как хозяева возвращались, и каждый раз, приходя домой, боялся, что его мать может унюхать запах, исходящий от его руки.
* * *
О: Когда они сказали мне, чтобы я встал лицом к стене, я отказался подчиниться и сказал, что они не имеют права обыскивать меня без ордера. Именно тогда они швырнули меня так, что меня буквально отбросило от стены.
Надо было с этими гондонами сыграть в вонючий палец. Отобрать их чертовы стволы и засунуть им в задницы. Мудачье тупое.
Никто не слышал выстрела из-за шума проезжающих грузовиков, машин и громыхающих тележек. Женщина свалилась замертво под козырьком у входа в кинотеатр. Люди увидели это и поспешили на помощь. Приехала скорая, потом полиция. Женщину застрелили из винтовки 22 калибра. Вскоре весь квартал кишмя кишел копами в форме и штатском. Он был в своей комнате, когда к ним зашли двое. Они сказали, что обыскивают район, ищут оружие, потому что женщина была застрелена. Они зашли в его комнату и увидели игрушечное ружье. Он взвел его, нажал на курок. Раздался щелчок. Он смотрел на них, пока они внимательно, целую минуту, изучали ружье. Потом они так же тщательно осмотрели его пневматический пистолет.
Когда они ушли, мать рассказала о том, что случилось. Он тут же схватил свой пневматический пистолет и рванул вниз по лестнице. Он встретился со своими друзьями в переулке за многоквартирными домами. Они осторожно, оглядываясь по сторонам, продвигались вперед. Они видели копов на крышах и старались держаться в тени. Это была лучшая игра в полицейских и грабителей, какую только можно было себе представить. Обычная кучка Шерлоков Холмсов. (тупой коппер – полупокер). Вроде того еблана, что мне руку сломал. Забрать бы у него эту чертову дубинку и запихнуть ему в жопу. Так, чтобы она изо рта у него вылезла. Не удивительно, что судьи одеваются в черное. Скорбят, видимо. Мудачье. Интересно, что с тем пацаном случилось, который эту бабу застрелил. Говорят, он в козырек над входом целил. Хотел шмальнуть по фонарям, но промазал. Он не мог поверить, что пацан стрелял из своего дома в трех кварталах отсюда. Не знал, что пуля могла так далеко долететь – о, черт! Да и кому не похеру? Наверняка она была той еще стервой.
Нет. Об этом лучше не думать. Хреновая мысль. Какая вонь. Как бы от нее избавиться? Может, встать и пройтись? Нет настроения. Хорошо вот так вот просто тупить. Но вонь чувствуется. Может, время пожрать или что там еще? Может, сейчас дверь с лязгом распахнется. С, ССВ, СВ, ВСВ, В. Приходи-ка, Мэри, с гусем, поебёмся и закусим. Беседочный узел, колышка, мертвый узел. Вышибли из бойскаутов за то, что ел печеньку. Едет Мэри в Катманду, везет туда свою манду. Нахуй. У Мэри была отличная узкая пизденка. Интересно, какая она сейчас? Так-то лучше. Славная тугая пизденка. Стояк. Такой, что больно. Надо что-то сделать. У Мэри была хорошая узкая щелка. Интересно, узнал бы я ее, если бы мы встретились сейчас? Помню, она была ничего. Слишком молодая для ебли. Не хотелось в тюрьму. Мэри и ее узенькая писька. Как там звали ту шаболду? Хорошо, что она целкой была. Да. Целка запах фильтрует. Удерживает. Провиденс. Звучит хорошо. Провиденс. Ему было 15, и он снова убежал из дома. В этот раз он нашел работу на нефтеналивной барже. Дело было во время войны, поэтому много вопросов ему не задавали. Все, что они хотели знать, это можешь ли ты работать. Они пришвартовались в Провиденсе, и он с другим палубным матросом получили увольнительную и рванули в город. Погуляли немного, потом пошли в кино. Большой был кинотеатр. Без понятия, что за кино было. Вышли оттуда и снова пошли гулять. В парке познакомились с девчонкой. Они гуляли, болтали, а Том предложил зайти за маленький домик. Том пошел с ней первым, а он остался ждать. Потом он вышел и сказал, что его очередь. Он поцеловал ее и пощупал ее грудь, желая намного большего, но понятия не имея, что и как делать. Он был слегка напуган болезненным стояком. Потом они уже вдвоем щупали и тискали ее, пока им это не надоело, но зайти дальше они боялись. В итоге они пошли в сторону автобусной остановки, чтобы вернуться на баржу. Они не знали, в какую сторону идти, и девчонка пошла с ними, чтобы показать дорогу. Они шли по темной узкой улице. Внезапно рядом с ними резко затормозила машина, из которой выскочили двое мужчин и, схватив их, стали запихивать на заднее сиденье. Один из мужчин крепко держал его, а он трясся. Он попытался спросить, что происходит, но не смог выговорить ни слова от страха. Мужчины показали им жетоны, сказав, что они из полиции. Они сказали ему, чтобы он зря не дергался и что они лишь хотят проверить девчонку. Мы думаем, что она сбежала из дома. В участок они ехали в тишине. Девчонку увели в одну комнату (так он и не узнал ее имени), а их в другую. Их заставили вывернуть карманы, и их содержимое поместили в конверты. Потом их раздельно допросили. Откуда они приехали, что он делал в городе и тому подобное. Его спросили, что он делал с девушкой.
Ничего. Она показывала нам дорогу до автобусной остановки.
Вас задержали в два часа ночи. Чем вы занимались?
Мы просто гуляли. Сходили в кино и пошли прогуляться.
С девчонкой?
Какое-то время гуляли и с ней.
Ты мне тут херню не вкручивай, щенок. Я знаю, что ты сделал. Твой приятель нам все рассказал. Вы с ней по очереди развлекались. Так ведь?
Он чуть не расплакался от страха. Попытался что-то сказать, но начал заикаться. Он знал, что не прав, и от стыда не мог найти в себе сил что-либо сказать. Он просто кивнул. Меня тошнит от таких вот мразей.
Я лично прослежу за тем, чтобы вы за это не меньше чем на двадцатку присели.
Глаза его наполнились слезами, но он не мог позволить им этого увидеть. Он думал о матери. Что она скажет? Двадцать лет. Что будет с его матерью? Он даже не замечал, что с него снимают ремень и вытаскивают шнурки из его ботинок. Его оцепенение начало проходить только тогда, когда он услышал лязг закрывшейся в его камеру двери.
Он сел на железную скамью, которая являлась также и кроватью. Он посмотрел в зарешеченное окно на стене напротив его камеры и смог разглядеть слабый отблеск уличного фонаря. Он смотрел на решетку долгие, долгие минуты. Что скажет его мать? Двадцать лет. Слезы наконец покатились по его щекам. Он не стал их вытирать. Он их не чувствовал. Он смотрел на решетку, роняя слезы, пытаясь представить, каково это – провести двадцать лет в заключении. Казалось, он живет уже так долго, и при этом ему всего 15. Он отчаянно пытался вообразить эти двадцать лет, но у него не получалось. Это была целая вечность. Вскоре он бросил эти попытки, поскольку его силы окончательно иссякли. Он сидел, понурив голову, глядя в темнеющий от капающих слез пол. Он понимал, что плачет, но не видел смысла останавливать себя. Он был один. Совсем. И так же, как текли слезы из его глаз, из его тела вытекала энергия. Он медленно, не осознавая того, лег на бок на шконку и уснул.
Он с трудом разлепил глаза, пробужденный светом из окна напротив его камеры. Когда глаза привыкли к свету, он ощутил пронизывающий все тело холод. Стальная шконка была такой же холодной, как глыба льда. Он сел, надеясь, что это всего лишь сон, но правду отрицать было невозможно. Он сидел на железной койке, а на двери была решетка. И это было так же реально, как и бивший в окно свет. Он сел.
Потом пришел надзиратель, выдавший ему небольшой бутерброд с сыром и жестяную кружку с черным кофе. Он взял их и, поставив на кровать, долго на них смотрел. Хлеб был черствым, так же как и сыр. Он взял кружку в руки, пытаясь их согреть, раздумывая, пить ли ему кофе. Прежде ему не доводилось пить кофе, за исключением нескольких капель, добавленных в его молоко в качестве угощения. Он согрел руки и растер ими свое тело. Потом снова погрел их о кружку. Не понимая зачем, он заставил себя съесть черствый сэндвич. Не из-за того, что был голоден, а скорее по привычке. Приложился к кофе. Кофе на вкус был как микстура. Он сделал несколько глотков и остановился, продолжая греть руки о кружку.
Он посмотрел в окно и разглядел фрагменты ног идущих мимо участка прохожих. Какое-то время он просто смотрел, потом по фрагментам ног попытался представить, как выглядят эти люди. Ему это было не особенно интересно, но хоть какое-то занятие. Помогало убивать время. Двадцать лет. Как можно убить двадцать лет? Как вообще можно столько жить? Это было непостижимо. Запредельно. Нереально. И что скажет его мама? Ему нужно было продолжить игру. Как выглядят эти люди? Те люди, фрагменты ног которых он мог видеть из окна. Возможно ли угадать по проходящим ногам, насколько высок человек, насколько он толстый или цвет его глаз или волос. Как можно угадать такое всего лишь по нескольким дюймам одетых в штаны ног? Нереально понять это или представить. А вот с женскими ногами было по-другому. Конечно, наверняка сказать сложно, но, по крайней мере, он мог разглядеть ногу и домыслить остальное. Он мог даже представить, в какие именно туфли они были обуты, особенно когда слышал цоканье высоких каблуков. Должно быть, шпильки. Ну, а если ножка была изящной, то и обладательница была молоденькой, с отличной фигурой и большими сиськами. Упругими, круглыми и приятными на ощупь. К которым так хорошо прижиматься щекой. С таким большими, темно-розовыми сосками. Кто-то был брюнеткой, кто-то блондинкой, а кто-то рыжей. И у них у всех были ярко-красные губы и красивый маникюр, и их попки ходили ходуном, когда они спешили. Но какого цвета лобковые волосы у блондинки? С брюнетками и рыжими все понятно, но блондинки… Были ли они такого же блондинистого цвета, как на голове, или все же темнее? Могли ли у них там быть черные волосы или коричневатые? Будь он поближе к окну, мог бы заглядывать им под юбки, и, возможно, какая-то из них могла оказаться без трусиков. Он слышал про девушек, которые не носили трусики. Но даже и в трусишках он мог бы хоть что-то разглядеть. Да какая разница, какого она там цвета, – было бы здорово просто посмотреть. И они бы даже не узнали. Он бы так и простоял весь день, разглядывая. Но не двадцать же лет. Но сейчас бы полюбовался. Он продолжал разглядывать проходившие мимо ноги и вскоре ощутил легкую боль в паху. У него встал. Он испугался. А вдруг надзиратель зайдет и увидит? Надо как-то от этого избавиться. Он надавил на член рукой, будто запихивая его обратно в пах. Казалось, он был таким же твердым, как стальная шконка, на которой он сидел. Было больно, но он продолжал давить. Он нажал на член еще сильнее, теперь уже двумя руками. В какой-то момент ему показалось, что член проделает дыру в его ладонях, но в конечном итоге он понемногу стал обмякать. Какое-то время он стоял и смотрел, не торчат ли его штаны бугром. Никакого бугра. Он сел на шконку, отвернулся от окна и не двигался, пока надзиратель не позвал его, принеся еще один сэндвич с сыром и кружку горячего кофе. По-прежнему сидя спиной к окну, он медленно ел этот сэндвич, откусывая маленькие кусочки и жуя их подолгу, прежде чем проглотить. Когда его рот становился сухим как наждачная бумага, он делал несколько маленьких глотков кофе и снова возвращался к сэндвичу. Хлеб был черствым, сыр сухим, а кофе горьким, но еда помогала убить время.
Днем дверь его камеры открылась, и надзиратель приказал ему выйти. Его привели в кабинет, в котором он уже был прошлой ночью. Там уже находились Том и два детектива. Ему указали на стул, и он сел. Пот ручьями струился по его подмышкам. Он чувствовал, как пот стекает по ребрам.
Осмотревший девушку доктор сказал, что она девственница (он уставился на детектива, понимая только, что сильно потеет, из-за чего у него зачесалась голова). На этот раз вы легко отделались. Но если я кого-то из вас тут еще раз увижу – я вам головы поотшибаю. Детектив посмотрел на него.
Ты зачем сказал, что трахнул ее?
Он заморгал и от испуга только через пару секунд смог промычать, что ничего подобного не говорил.
Ты меня сейчас лжецом назвал, что ли?
Он отрицательно покачал головой и заморгал еще чаще. Нет, сэр. (Он пытался думать, но его разум не функционировал. Он пытался вспомнить, спрашивали ли они его насчет того, что он ее трахнул, но так и не смог. Он был уверен, что они его не спрашивали, но точно не помнил.) Он начал что-то бормотать, но детектив оборвал его.
Хрен с тобой. Забирай свое барахло и вали отсюда. Мне работать надо.
Конверты с их вещами были на столе, и Том сказал, что в его конверте должна быть куча денег. Он уставился на Тома и его ухмылку и едва не запаниковал снова. Ему очень хотелось сказать ему, чтобы он заткнулся. Ему просто хотелось убраться отсюда как можно скорей, и все.
Детектив оглядел Тома. Ты бы заткнулся, щенок, не то в госпитале окажешься.
Они подписали бумаги, рассовали свои вещи по карманам и выскочили из участка. Всю дорогу до баржи Том шутил по поводу их залета, но он думал только о том, что ему нужно вернуться домой. Она никогда не узнает.
От запаха невозможно было избавиться. Он по-прежнему его чувствовал. Такой сильный, что на вкус попробовать можно было. Он не мог ей рассказать. Как о таком рассказать матери? Он не знал точно, что это вообще было, но чувствовал, что не стоило об этом рассказывать. Он просто сидел и ковырял ложкой в тарелке с хлопьями. В чем дело, сын? Почему не ешь свой завтрак? Не знаю, мам. Аппетита нет. Ты в порядке? Не заболел? Со мной все нормально. Просто есть не хочется. Может, позже проголодаюсь. Но ты вообще ни одной ложки не съел. Съешь пару ложек, может, аппетит проснется? Я ж говорю, я не голоден. Он выскакивает из-за стола и идет в свою комнату. Просто оставь меня в покое, хорошо? Он скорчился на своей кровати, зная, что его мать сейчас сидит за столом и грустно смотрит на стул, на котором он только что сидел. Запах такой же сильный.
Тупой сукин сын. Не знал. Просто не знал. Нахер, НАХЕР все это!
Машина затормозила перед ними, и из нее выскочили двое мужчин. Один схватил его, и он его ударил, отшвырнув на машину, и хотел было еще разок ему заехать, но второй мужик вытащил свой жетон и сказал, что они из полиции. Он успокоился и уставился на них. А чего сразу не сказали? Что вам от нас нужно? Нам нужно девчонку проверить. Мы думаем, что она из дома сбежала. O.K. Ладно. Извини, что стукнул тебя, но мне показалось, что вы нас ограбить хотите. Коп, которому он врезал, уставился на него, и он смотрел в ответ без страха.
Он сел на кровати, чувствуя запах. Его начинало подташнивать. Ему хотелось выскочить на свежий воздух, чтобы он выветрился, но для этого ему нужно было пройти через кухню, мимо матери, чтобы выйти из квартиры. Ему этого не хотелось, но он просто должен был проветриться. Если он не выйдет из дома, его стошнит, и мать задавит его своим беспокойством. Отчаяние подняло его с кровати. Ему хотелось выбежать из дома, но он заставил себя идти как можно медленнее, объяснив по ходу матери, что хочет немного пройтись, а затем ускорив шаг, чтобы избежать ее возражений. Он торопливо прошелся по улице, глубоко вдыхая и полностью выдыхая воздух из легких. Как она не догадалась? Не почувствовала? Странно, что не почувствовала. Не лучше Мэри.
Коп, которого он ударил, смотрел на него, периодически промокая лицо носовым платком. По выражению лица Тома он понял, что тот напуган, и ободряюще улыбнулся ему. Когда их доставили в полицейский участок, копы резкими тычками заставили его встать по стойке смирно, и он стоял не двигаясь, молча, глядя им прямо в глаза, пока они не сказали ему следовать за ними. Он спокойно и твердо отвечал на их вопросы. Когда они снова спросили его о девушке, он повторил, что между ними ничего не было. Почему бы вам ее не осмотреть? Много времени бы сэкономили. Они орали на него, требуя отвечать на вопросы, а он невозмутимо смотрел на них. Либо вы ее осмотрите и отпустите нас, либо предъявляйте обвинение и дайте нам возможность позвонить. Они продолжали кричать и угрожать, и он ответил им, что ему нечего больше добавить к сказанному. Когда их выпустили через несколько часов, он холодно посмотрел на копа, которого ударил, и, прощаясь, с усмешкой вышел из полицейского участка.
