И. М. Кривогуз
Жизнь статиста эпохи крутых перемен. История историка
НЕОКОНЧЕННАЯ КНИГА
Предисловие сына
Мой отец – Игорь Михайлович Кривогуз – отличался невероятной работоспособностью и целеустремленностью. Имея слабое здоровье и далеко не лучшие начальные условия, в 38 лет он защитил докторскую диссертацию и еще через год получил звание профессора. Он преподавал и ездил за рулем до 79 лет, но и позже работал за компьютером, в библиотеках и архивах, вел обширную научную переписку. Остановился лишь в больнице за десять дней до кончины. Всю жизнь отец придерживался строгого распорядка дня и делал зарядку. Перед сном, уже в постели, обязательно около часа читал художественные произведения – новинки, мемуары или классику. Обладая неудобным характером, он был чрезвычайно требователен к себе и окружающим, не был склонен прощать слабости других. Это не раз мешало его карьере и осложняло отношения с близкими.
К детям не проявлял особой нежности и часто был недоволен мной и братом. Бытовыми делами занимался только тогда, когда ему самому этого хотелось: мог, например, купить на рынке и запечь баранью ногу. Любил кавказские блюда и кукурузную кашу, называл ее мамалыгой.
Эту книгу он писал последние несколько лет своей жизни. Использовал материалы архива Министерства обороны в Подольске, при этом в свои восемьдесят лет ездил туда на электричке. Сам набирал текст на компьютере. Вторая глава этой книги – «На фронтах» – в 2009 г. была издана в несколько расширенном варианте отдельной книгой Московским государственным институтом печати, а на следующий год выпущена в свет «Воениздатом» с иллюстрациями, в твердой обложке, тиражом три тысячи экземпляров.
Автор собирался довести свои воспоминания до наших дней, или, по крайней мере, до начала нынешнего века, о чем свидетельствует приведенный выше план книги. Но не успел, он скончался 23 марта 2013 г., не дожив полутора месяцев до 87 лет.
После того как летом 2017 г. ушла из жизни мама, я остался за старшего в нашей семье и при этом единственным представителем своего поколения – в 1996 г. в возрасте 39 лет безвременно погиб в автокатастрофе мой младший брат Николай. Считаю своим долгом оставить моим родственникам, дочери, внучке и внуку этот рассказ о жизни моего отца, их деда и прадеда. А может быть, книга будет интересна и не только членам нашей семьи.
Я отредактировал текст и снабдил его сносками там, где счел это необходимым для более полного раскрытия сюжета или действующего лица. Насколько возможно, пытался сгладить фрагментарность рукописи. Кроме того, позволил себе убрать некоторые повторы и длинноты, где излагались события в стране и мире без описания их восприятия автором. При желании эту хронику можно найти в публикациях историков или в сети Интернет. Еще я написал послесловие и в качестве приложения добавил свои впечатления о родственниках и друзьях, с которыми общалась наша семья, отдавая должное памяти этих замечательных людей. Отец планировал, но не успел написать о многих из них.
Составитель выражает благодарность Людмиле Николаевне Кузнецовой за помощь в подготовке рукописи к изданию.
Михаил Кривогуз Москва, 2021 год
В последние дни наша земля разваливается на куски. Все указывает на то, что мир быстро приближается к своему концу: повсюду процветает взяточничество, дети больше не слушаются родителей, каждый хочет написать свою историю.
Текст на глиняной табличке.Ассирия. 2800 лет до н.э.
ЗАЧЕМ И КАК ЭТО НАПИСАНО
Предисловие автора
За тысячелетия существования письменности подобная ситуация происходила во многих странах с многими людьми. И в нашей бескрайней Родине за последние 100 лет поколения людей оказались вольными или невольными участниками крушения Российской империи, попытки фанатиков реализовать утопическую гипотезу о коммунизме в беспощадной гражданской войне и строительстве «реального социализма». Затем разразилась жесточайшая Отечественная война. А после нее – эпоха «холодной войны» против «мирового империализма», создание ракетно-ядерной «сверхдержавы» и «международного лагеря социализма». Наконец, настало время трагического крушения, болезненных либеральных революций и зигзагов реформ в Российской Федерации и других постсоветских странах.
К революциям 1917 г., Гражданской войне и созданию СССР я родиться опоздал. Но с детства вместе с миллионами был вовлечен в преобразования и стал статистом крутых поворотов истории России. В ее триумфах и трагедиях, не попав ни в герои, ни в изгои, был лишь одним из многих миллионов соучастников со своей долей ответственности за происходившее.
Этого оказалось достаточно, чтобы захотеть написать книгу не о великих событиях и идеях прожитого времени, не о вождях и их советниках, которых видел лишь издали, а о жизни своей, близких и знакомых, о наших мыслях и делах, о восприятии нами идей и перемен.
Партийно-советское руководство с 1917 по 1991 г. мобилизовывало нас на преобразование всего человечества по лекалам рациональной утопии. Ход событий создавал иллюзию продвижения к «конечной цели», остававшейся недосягаемой. Только надежды на лучшее поддерживали жизнеспособность людей в годы «исторических решений» и нескончаемых перемен, когда уместно было бы вспомнить древнюю китайскую поговорку: «Не дай Бог жить в эпоху перемен!»1 Условия нашей жизни не раз существенно менялись, но почти всегда оставались экстремальными. Наши суждения о них были «за десять шагов не слышны», мы привыкали к любым обстоятельствам, считали их нормальными, и нередко попадали в сложные, даже драматические ситуации. Это способствовало развитию и выявлению наших лучших и худших свойств. Среди нас обнаруживались люди самых разных качеств и масштабов, более или менее сознательные или невольные соучастники перемен, и их жертвы. Судьбы миллионов людей подтверждают давно известный «конечный вывод мудрости земной: лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой»2.
Описываемые суета сует и банальности частной жизни дают некоторое представление о многогранности общественных коллизий и исторических поворотов, которыми они определялись. Надеюсь, читатель сам разберется, кто в какое время за какую жизнь и свободу шел на бой или уклонялся от него, и почему даже самым достойным добиваться успеха удавалось далеко не всегда. Интересующиеся прошлым найдут в книге, выражаясь аллегорично, кусочки смальты для воссоздания его мозаичной картины.
Как у миллионов, мои цели и мотивы участия в происходящем, а также оценки прошлого и настоящего не раз корректировались и существенно изменились под воздействием происходивших перемен, накопления жизненного опыта, пропаганды и размышлений. Поэтому вместе с воспоминаниями о своем непосредственном отношении к событиям и процессам прошлого высказываю и оценки, сложившиеся позже.
Обдумывая свою жизнь, пришел к выводу, что ее первую часть я учился ничего не бояться, вторую – никому не верить, последнюю – никого ни о чем не просить, как принято в уголовном мире. В своих десятилетиях я не избежал искушений доверчивости и неверия, смелости и свободы. Пусть не покажется претенциозным самолюбованием: в книге показано, что не бояться, не верить, не просить мне удавалось не сразу и не всегда, да и получалось это часто не в результате осознанного решения. Для объяснения этого мне показалось нелишним привести даже неприятные эпизоды моего прошлого и многие мелочи, влиявшие на меня, или характеризовавшие среду обитания.
Подобным непростым путем – осознанно или нет – к освоению своих гражданских прав и свобод в постсоветском пространстве продвигаются десятки миллионов людей. Но книга рассказывает только о том, как это получалось у меня – одного из участников провалившегося коммунистического эксперимента и начавшейся трудной либерализации.
Чтобы размышлять и писать о себе и окружавших, потребовалось вспомнить события, в которых участвовал, что видел, слышал, чувствовал и думал, как действовал, и нередко оценить все заново. Использовал сохранившиеся личные бумаги, разрозненные записки, письма, а также публикации. Многое пришлось проверять, уточнять и дополнять по записям, воспоминаниям и письмам родителей и других родственников, а также по рассказам, письмам и рукописным материалам друзей и знакомых. Обращался также к опубликованным воспоминаниям и исследованиям современников, к прессе разных лет, к документам различных учреждений и некоторым материалам Государственного архива РФ, Российского архива социально-политической истории, Центрального архива Министерства обороны РФ, Российского государственного военно-исторического архива.
Моя решимость пополнить огромную и продолжающую расти литературу о событиях и людях последних 85 лет воспоминаниями о себе, близких и знакомых поощрялась усилением общественного внимания к жизни рядовых участников истории. Когда талантливых писателей для ее отражения стало недоставать, возросло количество мемуаров высокопоставленных персон и их советников, а затем хлынул поток книг-воспоминаний множества рядовых участников нашей жизни, различного рода «солдатских мемуаров». Это и придало мне смелости записать свои «старческие россказни, – как выражался В. Соллогуб, – о том, что было, так как в будущем ничего предвидеться уже не может».
О рассказанном здесь имеются разные мнения. Моя жена считает, что писать о себе, даже о своих недостатках, нескромно и неприемлемо. А хороший друг советовал писать только о том, что «действительно значимо, что вызывает общий интерес». Существует мнение, что авторы мемуаров всегда намеренно или невольно стремятся обелить себя, или же уходят в другую крайность – выворачиваются наизнанку перед читателем. Наверное, это правда. Старался крайностей избегать. Писать о себе неловко, выявлять общественно значимое нелегко, ведь действия мои обычные, мысли не отличаются глубиной, а чувства – яркостью, и общего интереса вызвать не могут. И литературным даром представить повседневное увлекательным я не обладаю. Но уж если решился и написал, не осталось ничего иного, как следовать С. Моэму, который считал, что «удовлетворения писатель должен искать только в самой работе и в освобождении от груза своих мыслей, оставаясь равнодушным ко всему привходящему – к хуле и хвале, к успеху и провалу».
И. КривогузМосква, январь 2013 г.
I
ПРИОБЩЕНИЕ К «РЕАЛЬНОМУ СОЦИАЛИЗМУ»
Добиваясь реализации своих идей в завоеванном ими и провозглашенном Союзом Советских Социалистических Республик конгломерате разнородных регионов Российской империи, большевики-коммунисты вовлекали в «строительство» социализма все население. С родившимися уже в СССР в 1920–1930-х годах им было легче, чем с большинством старших, но все же непросто. Ломка прежних укладов и возведение новых сокрушали судьбы миллионов, противившихся преобразованиям или пытавшихся остаться на обочине, и их детей. Да и советско-коммунистические порядки и идеология сложились и окрепли не сразу.
Укрепив всевластие руководства РКП(б) – ВКП(б) и подчинив ему Советы, большевики для создания основ социализма форсировали индустриализацию, коллективизацию сельского хозяйства и культурную революцию. «Социалистическая индустриализация» с ограничением потребления и ужесточением государственной эксплуатации всего населения привела к снижению примерно в два раза доли оплаты труда в стоимости продукции, но не смогла догнать наиболее развитые страны по производительности труда, хотя и обеспечила страну современными средствами производства и вооружениями. Коллективизация крестьян с экспроприацией и жестоким подавлением сопротивлявшихся вызвала Голодомор, подорвала производство продовольствия, но пополнила материальные и людские ресурсы для индустриализации и подчинила сельское хозяйство государству. Культурная революция ликвидировала неграмотность большинства населения, обеспечила просвещение масс и подготовку необходимых специалистов с усвоением ими принципов социализма, советского патриотизма и пролетарского интернационализма. Возрождением некоторых народных традиций и исторической памяти с середины 1930-х годов «социалистическому содержанию» культуры придавались «национальные формы», способствовавшие вовлечению различных этносов населения в строительство и защиту социализма.
Превращение аграрно-индустриальной страны в индустриально-аграрную изменило структуру общества, что было ускорено массовыми репрессиями «социально чуждых» и других инакомыслящих в соответствии с лозунгом «кто не с нами – тот против нас» и провозглашенным М. Горьким «пролетарским гуманизмом»: «если враг не сдается, его уничтожают». Многие сотни тысяч были расстреляны, миллионы отправлены в концентрационные лагеря или высланы. С недостаточно лояльными сталинской реализации ленинского курса в самом партийно-государственном аппарате расправлялись как с «врагами народа».
Установление партийно-государственного всевластия над производством, распределением и населением, упрочение советско-коммунистической идеологии и расправы с «врагами народа» позволили возглавленной Сталиным властной олигархии создать устойчивый тоталитарный режим. Новый общественно-государственный строй провозгласили «реальным социализмом». Конституцией, названной сталинской, было узаконено равенство всех граждан в использовании прав и свобод лишь для строительства социализма, а система Советов с блоком коммунистов и беспартийных придали тоталитарному режиму вид «социалистической демократии».
Советское руководство стремилось использовать мирное сосуществование и даже сотрудничество СССР с капиталистическим окружением для развития экономики и упрочения безопасности страны. Однако международную роль СССР определяло провозглашение его не только авангардом, но и основной силой мирового революционного движения. Продолжая непосредственно и через Коминтерн поддерживать революционные организации и выступления в Европе, Азии и Америке как «мировой революционный процесс», сталинская власть стремилась расшатать стабилизацию капитализма и разрушить непрочную систему международных отношений, сложившуюся после Первой мировой войны. При формальном отказе от лозунга «перманентной революции», в революционно-экспансионистских целях использовался разразившийся мировой экономический кризис и противоречия между западными державами. Призывая к сохранению мира и всеобщему разоружению, руководство страны пыталось вступлением в Лигу наций и выдвижением предложений о создании системы коллективной безопасности помешать антисоветскому сговору капиталистических стран и договориться с ними о коллективном отпоре агрессорам. Но идейно-политическое противостояние СССР наиболее развитым странам ограничивало использование международного сотрудничества с ними для развития советской экономики и не позволяло реализовать систему коллективной безопасности, договориться о коллективном отпоре агрессорам с правительствами, которых готовились свергнуть. Если просмотреть подборку журналов МХиМП за 1920–1930-е годы, будет видно, что советские ученые, такие как академик Е.С. Варга – каждые полгода предсказывали мировой экономический кризис. В статьях о возможном военном конфликте с западными странами выражалась твердая уверенность в том, что он приведет к быстрой гибели капитализма, а рабочие и крестьяне этих стран поддержат наступление Красной армии3.
Поддерживая китайскую революцию и республиканцев Испании, отражая наскоки милитаристов Японии, сталинское руководство избегало втягивания СССР в войну с великими державами. Оно стремилось подтолкнуть капиталистические страны к схватке, рассчитывая дождаться их взаимного ослабления, чтобы, как говорил Сталин, бросить свою гирю на весы событий, и по завету Ленина «схватить мировой империализм за шиворот». Призывы к укреплению обороны прикрывали усиление вооруженных сил и милитаризацию страны для такого выступления. Результатом стала международная изоляция СССР после позорной захватнической «Зимней войны» с Финляндией. Среди «друзей» оставался ряд зарубежных компартий, китайские партизаны, отдельные зарубежные деятели литературы и искусства и зависимые режимы Монголии и Тувы. Систематической пропагандой и подавлением инакомыслия сталинское руководство навязало населению страны свой курс как выражение высших интересов трудящихся на пути к коммунистическому будущему и добилось поддержки большинства, особенно новых поколений.
Приобщение к семейным, а по мере взросления и к господствующим в обществе ценностям и ориентирам жизни, в любой стране является объективным содержанием детства и юности каждого поколения. В условиях советской действительности приобщение детей и подростков к социализму происходило неравномерно и нередко его конкретные пути были извилистыми. Но власти исключили возможность серьезной альтернативы, выбор большинства был коммунистическим, и ответственность за него легла на каждого из нас. Такая социализация родившихся в 1920–1930-х годах стала началом воспитания нового, советского человека и оказалась в основном успешной. Мы с детства вовлекались в строительство и защиту социализма, и в большинстве соответствовали советскому строю и его политике в большей степени, чем наши родители.
1
Отчий дом
Родился я в девятом году (1926) провозглашенного большевиками начала коммунистического переустройства мира. Своеобразие этого года нашей страны определялось не стабилизацией мирового капитализма и угаром НЭПа в СССР, а проведением ВКП(б) и Коминтерном курса на строительство социализма в одной стране путем развития тяжелой промышленности. Вступила в строй Волховская ГЭС и началось строительство Днепрогэса, осуществление ряда других проектов. Л.Д. Троцкий был исключен из Политбюро ЦК ВКП(б), происходила концентрация власти в руках Сталина. Конечно, об этом я узнал много позже. Но именно этим характеризовалось направление развития страны в год появления на свет меня в числе других 5 182 610 новорожденных, из которых выросли космонавты Л. Демин и К. Феоктистов, академики Р. Хохлов и А. Логунов, писатель В. Богомолов, замечательные артисты Г. Вишневская, Е. Леонов, Е. Евстигнеев, П. Вельяминов и немало других выдающихся деятелей науки и культуры. В иных странах нашими одногодками оказались Елизавета II и Ф. Кастро, Жискар д’Эстен, Г. Кендалл, А. Вайда, М. Монро и множество других знаменитостей. Но, как и каждый из миллионов, я начинал путь с собственной тропинки.
Самое раннее, что помню, не политический курс и не дом, в котором родился, а восторг от самостоятельного хождения по тропинке. Иду, не знаю откуда и куда, не обращая внимания на усиливающийся ветер и низко несущиеся тучи, с которых уже срываются капли. В нескольких шагах от меня мама и папа. Они рассуждают, что вот-вот хлынет дождь, надо идти быстрее, взять меня на руки. Папа предостерегает, что ей нельзя поднимать тяжести, а она опасается, что он уронит меня. Пока они разбираются, я продолжаю идти, впервые наслаждаясь своей самостоятельностью.
Но с началом ливня, несмотря на мои протесты, отец подхватывает меня на руки и бежит с мамой к переправе. Помню, что он не сразу докричался до лодочника, прятавшегося от дождя в будке на другом берегу. Я промок и, укрытый теплыми руками отца, заснул. Это было, видимо, в сентябре 1928 г.
А самым сильным из моих ранних впечатлений стала панорама, которую я, следующей весной однажды утром, гуляя в сопровождении родителей, узрел с высоты правого берега Кубани. Поднимавшееся за спиной утреннее солнце озаряло широкую пойму, окаймлявшие ее кручи, низкий лесистый левый берег и необъятные дали, простиравшиеся до самого неба. Передо мной предстал огромный мир. В нем даже Кубань, именуемая в гимне кубанских казаков «вековечным богатырем», казалась не такой уж мощной.
Вглядываясь в эту величественную картину, я заметил, что вдалеке справа с крутизны прямо к реке бесшумно съезжали совсем маленькие, запряженные конями тележки с ярко-красными бочками, повозки с какими-то устройствами и людьми в грубых серых одеждах и сиявших на солнце золотых шлемах. У самой воды люди распрягали лошадей, снимали шлемы, раздевались, вводили лошадей в воду и окунались сами. Затем они наполнили бочки водой, оделись, надели золотые шлемы, запрягли лошадей, и весь обоз так же бесшумно поднялся на кручу и исчез за ее гребнем.
Люди, лошади и их снаряжение казались мне действительно маленькими, и я стал упрашивать родителей раздобыть их для меня. Объяснения, кто такие пожарные, чем они занимаются, как действуют насосы, только разжигали мое желание заполучить их. А игры с подаренными игрушечными пожарными, лошадьми, бочками и насосами оказались не такими увлекательными, как действия настоящих. Как позже рассказывала мама, я требовал «живых людов».
Живые существа требовались мне и в играх после прогулок к железной дороге – на разъезд Гетмановский. Там отец познакомил меня с рельсами, паровозами, вагонами, рассказал, как и для чего они движутся. Дома я стал конструировать их из стульев и коробок, прокладывать рельсы из спичек, становился машинистом, а в пассажиров превращал всех домашних – родителей, не всегда послушных маленькую кудрявую собачку со звонким лаем – Анашка и кота, а иногда и гостей. Это увлечение оттеснило пожарных. Но безграничный окоем с правобережной кручи Кубани по-прежнему завораживал меня всякий раз, когда я там оказывался.
Приезжая сюда взрослым, я имел возможность убедиться, как действительно великолепны под солнцем эти прикубанские просторы, далеко уходящие на Север, Запад и Юг до угадывавшихся за горизонтом гор. Возможно, это самое сильное из ранних впечатлений способствовало формированию моего стремления к охвату всей картины происходившего вплоть до попытки осмыслить теперь всю собственную жизнь.
* * *
После двух с половиной лет мне запоминалось многое, происходившее в непосредственном окружении. Но систематизировать и осмыслить все это, тем более узнать о предшествовавшем моему рождению и первых годах своей жизни я бы не смог без позднейших рассказов родителей, особенно записок отца о моем развитии, воспоминаний тети и старших двоюродных сестер.
Благодаря этому в памяти остался дом, в котором я родился и рос первые четыре с лишним года. Он стоял в правой части большого двора в станице Кавказской на улице Кавказской. Она параллельна главной – Красной улице, с одной стороны, и высокому берегу поймы Кубани, с другой, хотя до поймы тогда было еще три-четыре квартала. Дом был кирпичным беленым одноэтажным без мансарды и балкона, но высоким и просторным, с широким крыльцом во дворе. За сенями находились вместительная гостиная-столовая с широким столом и большущим ковром, ниспадавшим со стены на окованный металлом сундук. К ней примыкала кухня с огромной русской печью и полатями. Из гостиной двери вели в комнату отца, в спальню со шкафом для одежды, за которой была детская комната с игрушками и качелями. Коридор выводил в примыкавшую к дому сбоку уборную и к расположенным за нею хозяйственным пристройкам.
Между домом и высоким плотным дощатым забором с воротами и калиткой, отделявшим наш двор от улицы, находился цементированный крытый бассейн. В него и в большие бочки на углах дома по трубам с крыши из оцинкованного железа стекала дождевая или талая вода. Она была чистой, так как поблизости тогда еще не было ни дымных труб, ни пылящего транспорта. Ее использовали для всех нужд.
Перед входом в дом две большие прямоугольные клумбы с душистыми цветами и песчаная площадка для игр. От соседнего двора слева – ветеринара Мирного и от расположенной справа маленькой хатки монашки Елены, которую я никогда не видел, участок был отгорожен добротными плетнями. В глубине двора молодые вишневые деревья и несколько грядок, а у заднего плетня баня и огромные акации, на которых гнездилось множество галок.
Рассказывали, что дом был построен и участок огорожен в начале 90-х годов позапрошлого века моим дедом – казаком Евдокимом Васильевичем Кривогузовым. В отличие от большинства станичников он был грамотным, не раз избирался станичным судьей и был уважаем за справедливость. Со своей матерью он хозяйничал на основанном ею еще в 60-е годы XIX века постоялом дворе, располагавшемся наискосок от большого станичного храма на Красной улице, по которой проходила тогда столбовая дорога от Романовского хутора на Ставрополь.
После смерти своей первой жены Евдоким в 1885 г. женился на казачке Елене Васильевне Сломовой. А когда постоялый двор сгорел, подожженный побитым Евдокимом вором, хозяева не стали его восстанавливать, так как у соседнего Романовского хутора появилась станция Кавказская, от которой с 90-х годов строились железные дороги не только на Владикавказ, но и на Ставрополь. Евдоким Васильевич возвел для семьи тот самый дом на Кавказской улице. Умер он сорокалетним в 1894 г. Скорее всего, этому способствовало частое решение им судебных споров и примирение станичников в застолье. Папа не помнил своего отца, но рассказывал, что его мать о своем покойном муже ничего плохого не говорила, только вспоминала, что «девять лет с ним прожила и девяти ден трезвым не видала».
Елена Васильевна Кривогузова осталась вдовой с двумя малолетними сыновьями – трехлетним Мишей и годовалым Иваном. Дети почти ничего не знали о родителях своего отца, о своей бабушке, хотя она жила почти до конца 1890-х годов и запомнилась состоятельным станичникам тем, что по их заказам искусно устраивала различные торжественные застолья. К ним хорошо относились родственники матери – семьи ее братьев Сломовых.
Сыновья Елены Васильевны выросли. Иван успешно занимался хозяйством на казачьих земельных наделах братьев. Незадолго до начала Первой мировой войны женился на малограмотной, но очень смышленой и умелой, с твердым характером казачке Марии Стефановне Петренко, родившей много детей.
Михаил не любил заниматься хозяйством, а желал учиться. После приходской школы при материальной поддержке станичной управы окончил общеобразовательные классы майкопского механико-технического училища. Стремился стать учителем, но сдать необходимые экзамены в Екатеринодарской гимназии в 1909 г. не удалось. Его обязательная казачья служба в 1912 г. свелась к девяти месяцам в команде урядника родной станицы. Начало войны застало его служащим банка в Ростове, а с 1916 г. он работал в конторе маслозавода промышленника Аведова. Сдать экзамен на звание учителя начальных училищ у него получилось весной 1917 г. педагогическому совету Армавирской мужской гимназии. Получив желанное звание, преподавал в школах станиц вблизи Кавказской, заведовал школой в Романовском хуторе, революцией переименованном в город Кропоткин.
С оживлением экономики Михаил в 1922 г. перешел на более оплачиваемую работу в кооперативно-торговые организации. Он с первой женой, которую, как и жену брата, звали Марией, детей не имел, супруги воспитывали приемную дочь Наташу, оставленную бежавшей с офицером, да и сгинувшей подруги Марии.
К началу 1920-х годов все Кривогузовы жили в этом большом доме, в хозяйстве которого имелись коровы, лошади и другие животные, обрабатывали свои наделы земли. Но в 1921 г. умерла мать братьев – Елена Васильевна, а несколько позже и жена Михаила Мария.
Говорили, что в Михаила была влюблена молодая казачка. Красавица, у которой молотилка оторвала левую руку по локоть. Вдовец, стремившийся создать новую семью, сделал другой выбор: в 1925 г. женился на Софье Гавриловне Макеевой, работавшей воспитательницей в детдоме, а затем учительницей в школе при сахарном заводе. Ей было двадцать четыре года. Она проживала в доме со своей старшей сестрой Пелагеей Гавриловной и ее мужем Павлом Михайловичем Чернышевым.
Только много лет спустя мне рассказали, что изначально Макеевы и Чернышевы жили в Волчанске Харьковской губернии, где семья во главе с отцом Гавриилом Петровичем успешно вела современное по тем временам товарное зерновое хозяйство. На Кубань, сперва в Екатеринодар, их занесло волной отступления Добровольческой армии в конце 1919 г. после смерти матери Софьи и Пелагеи (урожд. Сведерской). Там белые мобилизовали Павла Михайловича и отправили в Азов, где его свалил тиф. Тем временем красные пришли в Екатеринодар, и, чтобы не попасть в проводившиеся чекистами зачистки, Гавриил Петрович и Пелагея перебрались подальше – в станицу Кавказскую. Они имели средства, и на имя Пелагеи был куплен дом с пристройками, один из лучших в станице, стоявший на Красной улице на том самом месте, где сгорел постоялый двор Евдокима Кривогузова.
Получив известие о болезни Павла, Пелагея поехала, отыскала его, перевезла в Кавказскую и выходила. В начале весны 1920 г. к ним из Харькова приехали младшая дочь Гавриила Петровича Софья и ее двоюродная сестра круглая сирота Катя, но на пересадке в Ростове у них украли все вещи. Макеевы и Чернышевы включались в полу-распавшуюся жизнь казачьего населения, выдавая себя за выходцев из дальней станицы. Отец сестер – Гавриил Петрович умер в 1921 г. от воспаления легких.
Пелагея и Павел взяли на себя заботу об устройстве жизни младших – Сони и Кати, и, не имея собственных детей, заменили родителей детям брата Павла – Феоктиста Михайловича – Георгию, Зое и Николаю. Феоктист погиб на войне в 1916 г. Только много позже я узнал, что Феоктист Михайлович был полковником, он умер от ран в петербургском госпитале. При большевиках его жена и мать детей Анна Сергеевна жила как социально чуждая – «лишенка», и ее детей на учебу никуда не принимали.
Павел Михайлович работал бухгалтером на пивном заводе, а Пелагея Гавриловна с нанимавшимися подсобницами занималась животноводством и земледелием. Им пришлось, как рассказывали позже, купить у председателя сельсовета свидетельства о бедняцком происхождении племянников, чтобы устроить их на обучение серьезным специальностям. А красавицу и певунью Екатерину выдали замуж за Алексея Максимовича Карпова – младшего сына состоятельного казака. Алексей с правильным лицом, подпорченным оспой, был строен, добр, окончил гимназию. Он очень полюбил Катю, а она все мечтала о затерявшемся в гражданской войне галантном офицере, певшем гимназистке романс о хризантемах в саду.
Прежде чем выдать Соню за Михаила, Пелагея, которая была на девять лет старше сестры, тщательно изучила его происхождение, жизнь и намерения. Готовясь к женитьбе, Михаил для брата Ивана и его семьи купил в станице у малой церкви пустовавший с гражданской войны домик с пристройками. Не желая обременять себя заботами, он передал ему почти все хозяйство. Себе оставил отчий дом. Иван Евдокимович занимался хозяйством, но вскоре заболел и умер, оставив вдову с тремя детьми: Любой, Леной и Витей.